Горька полынь-трава

      Детские крики будили похлеще, чем прежде материнские окрики. А когда дети ещё жили и в той же комнате, что и Хаяши, оставалось лишь уткнуться лицом в подушку и беззвучно взвыть.       Для тех, чьё жильё было совсем непригодным для жизни, выделили общежития. Комнатки там были небольшие, тесные, а селили в них по несколько человек. Хаяши досталось счастье жить с большой семьёй. Хорошей, дружной, родители и три очаровательных ребёнка. Только вот в чём штука — на данный момент они были бездомны. Жили совсем рядом с границей Конохи, сами отправились на прогулку, а их небольшой домик накрыло, и тот сразу превратился в обломки. Двое взрослых — чета Судзуха — оказались людьми неприхотливыми, даже новость о нападении на Коноху восприняли без истерики и неунывающе решили, что хокаге наверняка всё исправит. А если не хокаге, так даймё что-то придумает.       О том, что жить они будут вместе, Хаяши узнала тем же днём, что стал самым беспокойным в её жизни. Переждав длинную очередь, Хаяши на слабых ногах подошла к стойке. Там осведомились, в каком квартале она жила, в каком состоянии дом сейчас, и выдали справку, подтверждавшую, что Хаяши смело может заселиться в общежитие. Это были длинные бараки, сколоченные недавно совсем рядом с резиденцией хокаге, около территории клана Акимичи. Что потом? А потом уже как пойдёт. Нет, когда ваш квартал будут восстанавливать, не знаем, нет-нет, это не к нам. Следующий!       Общежитие было неплохим, если бы не тонкие стены да скрипящий пол с маленькими комнатами. Ещё бы не было невыносимо душно, и вообще красота. Между многими комнатами вместо стен служили тканевые перегородки на мелких кольцах. Прелесть. Желающих пожаловаться нашлось много, и меньше, чем за день, Хаяши стала невольным слушателем и успела узнать несколько позиций и мнений. Её же мнение было простым — не будь у шиноби разногласий, все жили бы мирно, и с её семьёй, как и со многими другими, ничего бы не случилось. В чём виновата она? А мама с папой? Ринжи?.. Неужели за распри шиноби должны расплачиваться хорошие и самые обычные люди.       — Ко-чан, тихо! Всех разбудишь, — шикнула Мая Судзуха. — Утро ещё, а ты бегаешь. Так, нет, не толкай сестру. А ну все успокоились!       Хаяши повернула голову на подушке и приоткрыла один глаз. Ребятня утихомирилась и послушно уселась на кровати напротив. Маленькие, шумные и смешные. Все белобрысые, совсем, как родители, и со смышлёными светлыми глазёнками. Может, были бы они соседями, Хаяши и подружилась бы с ними, даже играла бы. Она любила детей. А насчёт друзей… Она ведь даже не знала, что случилось с Изукой и Тори. Ох, как же всё вдруг стало сложно, а время-то бежало. Надо разузнать всё про подруг и, самое важное, наведаться в больницу. Ночью Хаяши уснуть не могла, беспокойство слово ожидало под кроватью, а потом, стоило Хаяши немного расслабиться, взвивалось вверх, разрасталось и удушающе её обнимало, шепча на ухо напоминания о семье.       Остатки сна испарились, стоило Хаяши вновь вспомнить слова сотрудницы. Вчера она узнала, что родители с сестрой в реанимации, а что изменилось за ночь? Можно ли в вверить врачам их жизни? Сказали, что сегодня уже можно будет навестить, а значит нельзя изводить себя понапрасну, лучше самой поскорее прийти в больницу, всё узнать и, наконец, увидеть родные лица.       — Мая-сан, — спешно пробормотала Хаяши, вставая с постели, — доброе утро. У вас ничего поесть не найдётся?       — Сейчас посмотрим. Думаю, рис-то сварим, а там уже как пойдёт. У тебя с собой совсем ничего нет?       — Всё дома осталось, — тихо сказала Хаяши. — Туда не пустили, а денег я с собой не взяла.       — Ну ладно, — задорно улыбнулась Мая и махнула рукой, — разберёмся.       Спать пришлось в том же сарафане, уже грязном, запылённом, на подоле темнели пятна крови. Ночью Хаяши только обувь и стянула, прежде чем завалиться на кровать, даже расплестись не смогла. Обессиленное тело отказывалось двигаться, конечности будто налились тяжёлым металлом, а голову наполнял рой бессвязных мыслей. Они метались, сталкивались друг с другом, без конца жужжали, не давая Хаяши заснуть. В мыслях всплывали неясные обезображенные образы мамы, папы и Ринжи, Хаяши вздрагивала, часто моргала, пытаясь выкинуть это из головы, но образы настойчиво возвращались. А если бы кто-то из этих хвалёных шиноби помог, она бы сейчас так не волновалась, да и с семьёй было бы всё в порядке. В сердце разрасталась жгучая обида. Почему никто не помог? Вот просто… никто. Разве это не их работа?       Пресный рис на завтрак перекатывался на языке, но вкус не отпечатался в памяти. Хаяши не заметила, как съела целую плошку, только удивлённо глазела на видневшееся тёмное дно, не понимая, что произошло.       — Я сейчас уйду, — пробормотала она, машинально водя палочками по дну. — Мая-сан, скажете, если будет что-то важное?       Мая покивала.       На улице светило солнце, а по улицам растаскивали трупы. Затхлый воздух мешал нормально дышать, пришлось зажать нос ладонью и понемногу, урывками вдыхать через рот. Светлые стены домов окрасились бурыми пятнышками. Трупы уберут, а кровь, которой всё вокруг пропиталось насквозь, ещё долго не смоется.       Хорошо, что другие. Что не она.       Палец дотронулся до маленькой родинки под правым глазом. Правым. Мама говорила, что эта родинка счастливая, она будет приносить Хаяши удачу. Наверное, удачей было как раз то, что Хаяши — одна из тех, кто сейчас шёл на своих ногах, а не кого волочили по дороге, обернув прежде в плотную ткань.       Дойдя до больницы, она остановилась в сторонке и с сожалением оглядела пятна на подоле. Ну ничего, в больнице такое, наверное, дело привычное. Хорошо, что кровь чужая, не её. Правда, стыдно как-то, неопрятно… Но ладно, она уже не могла и дальше находиться в неведении. Ладонь скользнула к голове и наткнулась на жёсткую чёлку, потом прошлась по затылку и нащупала два спутавшихся хвостика. Поняв, что она так и не расчесалась, Хаяши вздохнула. Тёмные русые волосы плохо слушались, она кое-как пригладила их и переплела хвостики у шеи. Мало того, что толстая, так теперь ещё и лохматая.       — Здравствуйте. Не подскажете, отделение реанимации.       — Вы к кому? — спросила сотрудница за стойкой, уже другая.       — Семья Кадзи, — отозвалась Хаяши и нетерпеливо побарабанила пальцами по бедру. — Вчера мне сказали, что они в реанимации.       — Подождите минуту, сейчас найдём.       Повисла невозможно долгая пауза. Лицо сотрудницы оставалось спокойным, а у Хаяши начали дрожать губы. Потом и руки. А напоследок её всю будто прошибло молнией, девочка вздрогнула и шумно вдохнула воздух.       — Кадзи Коюха…       — Да-да, они!       — Не перебивайте, — строго заметила сотрудница. — Кадзи Коюха и Юкадо в триста второй палате, это третий этаж.       — Ага, спасибо-спасибо, — нетерпеливо забормотала Хаяши и спохватилась. — А Ринжи?       — К ней вам пока нельзя, операцию провели недавно, — невозмутимо ответила сотрудница.       — Ка… какую операцию? — голос осип в тот же момент.       — Пока что вам можно навестить только тех двоих, насчёт Кадзи Ринжи сказать не могу. Пойдёте?       — Да… Конечно, пойду, — проглотив ком в горле, пробормотала Хаяши.       Стоило пройти чуть дальше, углубиться в коридоры больницы, как запах сменился. Пахло чистотой, медикаментами и чем-то незнакомым. Но здесь на удивление не было того тошнотворного запаха, стоявшего на улице, Хаяши свободно вдохнула. Вокруг сновали люди — гражданские, шиноби, врачи в белых халатах. Окликали товарищей, звали на помощь, кто-то у стенки тихо плакал. Хаяши зашагала быстрее. У них своя беда, у неё её собственные проблемы, и лучше это не мешать.       Перед дверью она замерла на несколько секунд. Собралась с духом, откинув мысли о том, что она может уивдеть, и постучала.       — Входите! — раздался приглушённый деревом голос.       Внутри палаты пахло ещё и спиртом. Воздух будто сгустился, стал плотным, осязаемым, мешал даже шагнуть. Пожилая медсестра с серьёзным видом осмотрела помещение, потом хлопнула себя по бокам, подняла взгляд и кивнула Хаяши.       — Я так понимаю, вы пришли навестить?       — Да, а…       — Только недолго.       Хаяши закивала, нетерпеливо привставая на носки. Когда уже её пустят, почему нужно столько томиться в ожидании? Медсестра кивнула на койку, убранную белой простынёй. На ней лежала мама. Глаза прикрыты тонкими веками, густые волосы разметались по подушке, руки, обтянутые бледной кожей, скрещены на груди. Ноги вдруг онемели, Хаяши еле сделала два несмелых шага. Потом ещё и ещё, оказалась совсем рядом с койкой.       — Мама, — пролепетала Хаяши, — мам… Ты живая?       — Как видишь, — сказала мама слабым голосом. Она улыбнулась краем сухих губ, открыв глаза, морщины на лице выделились отчётливей. — Месяц сказали отлежаться, а потом… Потом уже как пойдёт. Ты пришла. Всё хорошо?       — Ага, — прошептала Хаяши, стиснув в пальцах ткань сарафана. Она опустила взгляд и повторила: — Ты живая.       — Живая-живая, — усмешка слетела с губ матери. — А то как же, скажешь тоже, конечно, живая.       — А папа?       — Вон, спит.       Мама кивнула на койку у другой стены. Отец был весь бледный, на руках виднелись длинные тонкие царапины и синяки, голова и правая рука были перебинтованы. Хаяши глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Живые.       — Мам, что с тобой?       — Самое безобидное, что могло быть, — только сотрясение заработала. Ну и пара ушибов.       — Вас отправили в реанимацию. Я знаю, что это такое, не прикидывайся.       — Знаешь уже… Рассказали, значит. Я сознание потеряла, но это так, пустяки. Ударилась головой, придавило обломками, а потом… Ногу сломала.       — Ходить не будешь? — испугалась Хаяши.       — Почему, буду, но когда-нибудь потом. Папа твой вообще в сознание почти не приходит, считай, мне повезло. А Ринжи… Тебя к ней не пустили?       — Нет. А она, что… — слова встали поперёк горла, дальше выговорить Хаяши уже не смогла. Волноваться о сестре было непривычно и странно, но, казалось Хаяши, очень правильно.       — Нет-нет! Ринжи жива, — успокоила её мама, посмотрев на дверь. — Только она в другой палате, не знаю, где именно. Она… Ринжи вообще в сознание не приходила.       Слова матери, как острое лезвие, полоснули Хаяши. Ринжи была несносной младшей сестрой, которую подчас придушить хочется, но Хаяши почему-то не могла перестать беспокоиться о ней, выкинуть из мыслей, как что-то ненужное.       — Давай, я её разыщу, — сказала Хаяши, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Может, мне разрешат. Не разрешат — уговорю, попробую. Хоть что-то надо сделать. Иначе Ринжи даже без сознания всех врачей достанет.       Это вырвалось нечаянно, но прозвучало, как насмешка.       — Лучше подожди, пока разрешат. У врачей сейчас ведь работы больше, чем обычно, не мешай им. А потом всё само разрешится.

***

      Июль заканчивался, солнце грело Коноху со всей силы, паля зелёную траву, яркие цветы, широкие кроны деревьев.       Недавно у Хаяши был день рождения, а она о нём даже не вспомнила. Спохватилась только вечером, когда двадцать восьмое июля уже заканчивалось, а небо окрасилось в багровый, как чужая кровь на её сарафане. Отмечать день рождения Хаяши не стала. Глупо это было без семьи. Вернее, с семьёй, поголовно лежащей в госпитале.       Подруги нашлись, оказались в порядке. Тори жила на другом конце Конохи, её вообще не задело, а Изуку с родителями сразу отвели в место эвакуации гражданских. Их дома уцелели. Узнав о семье Кадзи, девочки позвали Хаяши к себе, видно, хотели пожалеть. Но настроения не было. Хаяши вяло их поблагодарила и вернулась в общежитие. Хотелось взять всё под контроль, разрешить все проблемы одним махом, но у неё не было ровно ничего для этого, лишь недовольство шиноби и горечь от состояния родителей с Ринжи. Хотя даже от недовольства почти ничего не осталось. Спас Хаяши именно шиноби, может, не заметь он её, в семье Кадзи стало бы на одного человека меньше. А она даже не поблагодарила как следует.       Тень от раскидистого дуба узором падала на Хаяши и деревянную скамейку. Ветер давно стих и перестал дарить желанную прохладу, стало душно. Хаяши помахала на себя ладонями, потом запрокинула голову и уставилась на крону. Зелёные, словно её глаза, только ярче, листья дуба замерли, солнце мигало сквозь них белыми лучами. Хаяши лениво опустила голову. Делать было нечего.       Над дверью небольшой лавки звякнули колокольчики, а потом на улицу вышла невысокая девочка. Эту девочку Хаяши уже видела и воскликнула:       — Стой!       Вскочив со скамьи, она быстро зашагала к удивлённой девочке.       — Подожди, пожалуйста.       — Да, что-то случилось? — вежливо спросила девочка, посмотрев на Хаяши снизу вверх.       — Тогда, на трибунах, это же ты была, да? — Дождавшись кивка, Хаяши быстро и взволнованно заговорила: — Знаешь того мужчину, шиноби?       — Какого? — Девочка озадаченно приложила руку к щеке и намотала на палец розовую прядь. — А-а! Вы про Какаши-сенсея?       — Да, наверное, у него ещё волосы такие, — пробормотала Хаяши и помотала ладонью над головой.       — Точно-точно, это Какаши-сенсей! А вы же та, которая ещё тогда, во время нападения…       — Ты знаешь, где сейчас Какаши-сан? — перебила её Хаяши.       — Ага, мы недавно виделись. А он вам нужен?       — Вообще, было бы неплохо его увидеть, — тихо сказала она. — Но если тебе не сложно.       Девочка улыбнулась и махнула рукой.       — Несложно, давайте, я покажу вам, — кивнула она и вдруг лихо запрыгнула на крышу того магазинчика, откуда недавно вышла.       — Стой! Я так не умею…       — Да-а? — изумилась девочка и вмиг спрыгнула обратно. — А я думала, вы шиноби… Ладно, пойдёмте так.