Бёрдвотчинг для нубов

В тот день, когда Алёна вернулась из детского магазина с покупкой, дверь оказалась запертой. «Ура! — вспомнила она. — Мама же говорила, что собралась в церковь! Вот я балда!» Всё-таки Алёна обрадовалась возможности спокойно пронести игрушку, или как она её назвала «Малыша», без лишних взглядов и объяснений. «Контрабанда!» — улыбнувшись сама себе прошептала она, скидывая сапоги. В темноте прихожей немного зловеще отсвечивали глаза кота, устроившегося на полочке для головных уборов. Тут бояться было нечего, ведь речевой аппарат у кошачьих совсем не развит. Мама, как обычно, после церковной службы гуляла по центру, а домой возвращалась на «Третьем» трамвае, который весьма неспешно везёт своих пассажиров от Чистых Прудов до Чертановской. За время в пути можно полюбоваться знаменитым «Домом со зверями»; высоткой на Котельнической набережной, потом почти открыточным видом на Кремль и Москва-сити, открывающимся с Устьинского моста; проехав Павелецкий вокзал и Свято-Данилов монастырь, двигаясь дальше и дальше, на юг, можно проследить все вехи индустриального и жилищного строительства Москвы двадцатого столетия. Этот маршрут явно был придуман не для того, чтобы быстро добраться из пункта «А» в пункт «Б», он был утверждён для созерцания городских пейзажей. «Пусть мама покатается!» — с радостью заключила Алёна, вешая пуховик на крючок и срывая с головы шаль. Схватив коробку, она вприпрыжку побежала в комнату, к своему письменному столу, за которым она делала уроки в школе и писала курсовые и рефераты в универе. Быстро, при помощи канцелярского ножа, разделавшись с упаковкой, она поставила «Малыша» на стол. — Теперь ты дома! Добро пожаловать! — улыбаясь проговорила Алёна, трогая нежное, ухо из тончайшего материала, о составе которого ей не было известно ровным счётом ничего, да и, впрочем, кому это вообще интересно. Главное, что зеленокожий Малыш был таким милым! Скомкав упаковку, Алёна впрыгнула в тапочки, и быстро выбежала к мусоропроводу, чтобы избавиться и от картонок, и — самое главное — от чека. Мама заметила Грошулечку не сразу, а когда увидела лишь усмехнулась себе под нос, пробубнив: «Смешной!» Что ж. Гроша получил прописку в их с мамой квартире. Вот уже почти неделю Алёна не могла насмотреться на очаровашку, «очаровашечку». Было тихое субботнее утро. На работу идти было не надо. Алёна наслаждалась видом медленно кружащихся, сверкающих в лучах солнца снежинок. Её стол, где жил её «Малыш» и стоял компьютер стоял рядом с окном. На подоконнике возвышался горшок с деревцем граната, выращенным Алёной из косточки. На зиму гранат сбрасывал листья и стоял абсолютно голым. В первый год мама даже хотела выкинуть этого «лысого урода», но Алёна запротестовала. На экране компьютера в браузере было открыто несколько вкладок. На первой была личная страничка Юли вконтакте. Юля… Алёна снова взглянула на фото стройной девушки с длинной косой, переброшенной через плечо, рядом можно было разглядеть детскую коляску-люльку. Девушка улыбалась во весь рот, держа в руке крафтовый стакан с кофе. «Ура! Мне снова можно кофе! Я уже почти забыла вкус латте! Мир становится лучше!» — сообщала надпись под фотографией. «А Юля ещё похудела на этой своей «диете матери» — почти с завистью подумала Алёна. Когда-то, в универе и даже после его окончания, Юля и Алёна были подругами не разлей вода. На самом деле — нет. Просто для Алёны Юля была единственной подругой. Последним тоненьким, хлипким подвесным мостиком, соединяющим её и нормальных людей. Людей, у которых есть друзья. С Юлей ней можно было болтать обо всякой ерунде. Смотреть сериалы ночи напролёт, шататься по Москве пешком. Шли годы, и однажды, Алёна поймала себя на мысли, что подруга просто перестала звонить и писать. Лишь в дни рождения они обменялись скупыми, почти дежурными сообщениями. Конечно, Юля была занята, ведь она училась в магистратуре, и свободного времени у неё было в обрез. Но всё равно, казалось странным, что раньше подруги всегда находили часок другой, чтобы встретиться, поболтать за столиком «Мака», пройтись по бульварам, а теперь Алёна вдруг поймала себя на мысли, что не знает, чего желать Юле в день рождения, ведь она стала такой далёкой. Всё выяснилось накануне прошлого Нового года. Алёна увидела в череде поздравлений под новогодним постом Юли пожелание встретить особенный Новый год в компании любимого человека. Так Алёна, чуть ли не последней узнала, что Юлия любит Юрия. Алёна помнила, что в когда-то давно была такая песня. Так Юля отдалилась от неё на сотни тысяч километров… Она летела покорять далёкие звёзды, в новую жизнь, а Алёна оказалась всего лишь одной из ступеней, которая отвалилась и сгорала в земной атмосфере. Сердце Алёны горело. Она никогда не думала, что их с Юлей дружба будет вечной. Она понимала иерархию человеческих отношений, созданную нормальными людьми. Дружба стоит на ступеньку ниже романтических отношений. Это закон. Отношения с сексом важнее отношений без оного. И точка! Не поспоришь. Может, Алёна просто не ожидала, что Юля перейдёт на следующий уровень жизни, а она сама так и останется на предыдущем. Уже одна. У Юли всё хорошо. Пышную свадьбу они с Юрием решили не устраивать. Сняли квартиру, а потом — родители с обеих сторон помогли с их собственным жильём. Затем родилась Полинка. Всё случилось так быстро. Держась за руки с Юрием, Юлия перешла по утлому мостику на тот самый берег, где обитали нормальные люди. Как только она сделала это, мостик рухнул в пропасть, а Алёна так и осталась там, где была. Когда она была влюблена в последний раз? В универе, ей тогда исполнилось двадцать. На какой-то ролёвке познакомились с парнем. Чёрные кудри до плеч, чёрная скрипучая косуха. Всё, как ей нравилось. Высокий, лучезарная улыбка, живые и выразительные карие глаза. Была ли его улыбка ослепительной? Были ли его глаза особо прекрасны? Для Алёны — да. Тёма постоянно шутил, но в беседе проронил что-то про девушку, по имени Аня. Тогда сердце Алёны просто упало. Но это было не главное. Главное было то, что Тёме было только шестнадцать. Как же коварен тот период в жизни, когда все так молодо выглядят, что почти и не определить, есть ли тебе уже восемнадцать! Даже в университетские годы Алёна делилась с мамой всем, и это было не «почти», а просто всем. Она в подробностях рассказывала вечерами о том, с кем познакомилась и с кем переписывалась. Читала свои стихи, и даже «любовные». Конечно, рассказала она и о своей безответной влюблённости к Тёме. Как-то Тёма написал ей, что хотел бы видеть её на своей «днюхе», что неплохо было бы взять гитару и провести весело время. Алёна решила поделиться с мамой своими чувствами, мол как это пойти туда, где стопроцентно будет эта Аня, что они будут обниматься, а ей придётся на это смотреть. Такой реакции Алёна не ждала… — И куда это ты собралась? На какой ещё день рождения? Ты что, с ума сошла? — А что? — тихо спросила Алёна. — Ляля! Тебе сколько лет? Ты взрослая баба и пойдёшь на день рождения к шестнадцатилетнему? К школьнику?! Это ненормально! Я как педагог тебе говорю и как мать. Если бы у меня был сын и к нему пришла ты, то я бы спросила: «А вы, тётенька, адресом не ошиблись?» Три недели Алёне не хотелось ничего. Благо, две недели в универе были каникулы. Она возненавидела февраль. Она ненавидела февраль со школы, но в тот год её ненависть перешла на принципиально новый уровень. Самый мерзкий месяц. Заходя в лифт, она увидела красавца Витю, которому в девятом классе посвятила свои первые стихи. Конечно, он ничего не знал. Он обнимал какую-то блондиночку, сжимавшую в руках белого плюшевого медведя. День всех влюблённых. Все вокруг были влюблены друг в друга. Алёне дико хотелось покинуть этот мир, эту планету, этот праздник жизни. Однако, она считала себя православной, и даже ходила в церковь с мамой, и считала, что нет греха страшнее самоубийства. Когда мама уходила на работу, Алёна запиралась в ванной комнате и ревела навзрыд. Через месяц всё прошло. Больше Алёна ни в кого не влюблялась. Она пыталась ходить на свидания, но сознавала, что не влюблена. Напротив. Она строила планы. «А смогу ли я встречаться с ним долго… Насколько долго? Смогу ли я съехаться с ним? У него бардак в доме, навряд ли. Он груб со своей матерью, а значит, и со мной будет вести себя так же» — все эти мысли роились в голове. Алёна словно прокручивала сценарий будущей жизни, один, другой, третий, целуясь с одним, обнимаясь с другим. Голова. Слишком много головы, слишком мало сердца. Ей казалось, что она ещё встретит «того самого». Дни сменяют дни, шелестят календарные листы. Алёна всё ещё живёт с мамой в двушке, оставшейся им после того, как отец ушёл создавать новую семью. Казалось, родители никогда не любили друг друга. Папе явно нравились миниатюрные дамочки, а мама всегда была полной. Относительно худой маму запечатлел лишь свадебный фотограф. Когда Алёне было восемнадцать папа ушёл к другой женщине. Квартира осталась им с мамой, в качестве широкого жеста. За все годы совместной жизни папа ни разу не делал маме комплиментов. Алёна не помнила. Ей никогда не хотелось, чтобы её семейная жизнь хоть чем-то напоминала родительскую. «Хорошо Юле, — подумалось Алёне. — Вот бы мне встретить кого-нибудь и съехать от мамы. А как встретить, если живёшь с мамой? Двушка — не разменяешь! Вот бы жить отдельно!» Алёна открыла следующую вкладку. Сайт аренды жилья. Пока ничего. Вернее, бабкины квартиры по конским ценам. Вот если бы можно было жить с кем-то, но у Алёны не было ни подружки, ни парня. Она снова переключилась. Открылась страничка подмосковного застройщика. Бот услужливо предлагал выбрать подходящую квартиру. Алёна вздохнула. Её сбережений хватало только на первый взнос по ипотеке на квартиру-студию где-то в районе Домодедова. «Ну и что!» — подумала Алёна. Можно на автобусе приезжать или на электричке в Москву на работу. Ей вспомнилась Катя из отдела дизайна, которая каждый день приезжала из Видного. Это было ближе, чем Домодедово, но ведь и оттуда, вполне можно было ездить на работу каждый день. Зато у неё будет свой уголок. Она будет жить отдельно, наконец-то сепарируется (как говорят умные психологи и психологини) от мамы, покинет родительский дом, и, тогда уж точно начнётся её собственная, Алёнина, история жизни. Ей не надо будет отчитываться ни перед кем, когда она вернется домой, и вообще никому не надо будет сообщать о том, куда она вообще идёт. Алёна вздохнула. Она даже подписалась на паблик по обустройству квартир-студий. Она представляла, как будет обустраивать свой «скворечничек». — И тебя я заберу! — сказала она зелёному ушастику. Алёна взяла со стола кружку и отхлебнула чаю. Переключившись между браузером и текстовым редактором, она снова перечитала злосчастную главу своего «Рокового влечения». Название Алёна считала лучшим, что было в её фичке и даже немного гордилась. Она перечитывала его снова и снова. С каждым новым взглядом текст казался ей только хуже. Она даже не выкладывала его на всеобщее обозрение, но ей уже было стыдно. «Что ж за характеры? Герой на героине… Разве это герой и героиня? Это две Алёны друг с другом беседуют! Шиза какая-то, ёлки!» — думала она, всхлипывая. Дойдя до абзаца, за который было особенно больно, Алёна шлёпнула себя по лбу, громко произнеся на выдохе: — Блять, ну и кринж! Она тут же схватила любовный роман в мягкой обложке и стала обмахиваться им на манер веера. Книжка была куплена в киоске «Роспечать» у метро с целью иметь перед глазами пример написания любовной прозы, и сопутствующих ей сцен. — Ну ты дошла, уже дома материшься! — голос мамы заставил всё содрогнуться всё тело Алёны. От неожиданности она чуть не уронила чашку с чаем. Какой-то невидимый рефлекс заставил её молниеносно среагировать: бульварный роман полетел на пол, левая рука вцепилась в чашку, а правая — в компьютерную мышь. Каким-то непостижимым образом окна браузера и текстового редактора были закрыты за долю секунды, малыш Грогу был спасён от участи быть облитым чаем. — Мам, ты меня напугала же! — вскричала Алёна. — А, может быть, ты уже меня блядью называешь, а? — Мам, ну, — Алёна сглотнула и закатила глаза, повернувшись сидя в компьютерном кресле, — Я даже не материлась. Я сказала «блять» с «т» на конце! Это не женщина пониженной социальной ответственности, а такое междометие для выражения сильных эмоций. — Междометие, да? Послушай, дорогуша, я как педагог-словесник с тридцатидвухлетним стажем, заявляю, что никакого междометия с «-ть» в русском языке не существует и не существовало никогда! А всё остальное — это обсценная лексика! — Мама, современный русский язык в своём развитии уже давно ушел значительно дальше словаря Даля! — Современный русский литературный язык… Тут мама нагнулась и подняла с пола книжку в мягкой обложке. Алёна вдохнула. В воздухе повисла нелёгкая пауза. — Ляля, ты что читаешь это? — взвыла мама. Алёна только пожала плечами в ответ. — Хотя я не удивлюсь, — продолжила она, кладя роман на стол, — ты ж вообще не дружишь с гуманитарными науками. И писать не умела никогда. Это твоё сочинение по картине Васнецова с похабной цитатой из матерной песни! — Блин, это в четвёртом классе было, и там не ничего похабного! Ни одного матного слова! От слова «совсем»! — Не «матного», а матерного! Ты никогда не научишься говорить и выражать свои мысли нормально! Чего стоят эти твои стишата… — Мама! Алёна густо покраснела. Она пожалела, что делилась своими секретами с матерью, начиная с двенадцати лет. Вскочив, она открыла гардероб, и начала рыться на полках. — Куда это ты? — Ухожу! Всё! Идти Алёне было некуда, она просто искала купальник, шлёпанцы и полотенце. Она решила, что раз сегодня ей некуда идти, то стоит сходить в бассейн. Полчаса на дорогу туда, час на переодевания и плавание, полчаса — обратно, а, может, и дольше. Дома становилось слишком душно, слишком невыносимо. На диван полетели купальник, полотенце, очки, шапочка. Шлёпанцы уже были в спортивной сумке. — Топиться что ли собралась? Как-то получилось, что она так зло посмотрела на маму, что та молча повернулась и вышла из комнаты. Алёна всунула ноги в джинсы, сверху натянула водолазку, а поверх неё — надела худи. В попытке надеть сапог в темноте, она наступила на кошачий хвост. Кот с диким криком ринулся наутёк. Набросив платок, и накинув пуховик, кое-как обувшись, со спортивной сумкой наперевес Алёна кое-как покинула квартиру. Зимний воздух приятно щекотал ноздри. Есть особый запах мороза. Когда в город приходит новая волна холода, отчётливо ощущается лёгкий непередаваемый аромат свежести. Даже в таком густонаселённом мегаполисе, как Москва можно насладиться этим чудом. «Эх, сегодня канун католического Рождества! — думала Алёна, обходя припаркованные машины, занесённые снегом. — Почему всё у нас не так! Почему бы РПЦ не перейти на григорианский календарь — и дело с концом! Почему нельзя объединиться со всем миром?! Но Россия всегда противопоставляет себя миру. В Западной Европе, ожидая Рождество, дети открывают окошки в адвент-календаре, и достают оттуда сладости. Православному Рождеству предшествует сорокадневный Филлипов пост. Пост! Надо замутить стартап. Православный адвент-календарь с солёными огурцами, грибами и квашенной капустой в окошках! На все сорок дней! Только никто не оценит». До спорткомплекса Алёна дошла быстро. Надела бахилы, сдала пуховик в гардероб, переобулась в сменку — надела шлёпанцы. Вручила абонемент симпатичной администраторше, переоделась и ушла плавать. В середине дня, причем зимнего, желающих посетить бассейн было не так много, правда, бассейн нельзя было назвать пустым. На дорожке, помеченной как «дорожка для быстрого плавания», поднимая в воздух каскады брызг плыло нечто. Судя по голому торсу — мужчина. На эту самоубийственную дорожку Алёна никогда не претендовала. Главное для неё было проплыть километр. Да, это не позволит появиться заветному, вожделенному прогалу между ляжками, но зато она хотя бы после сеанса мысленно скажет себе: «Алёна, ты молодец!» Нужно только отсчитать сорок бассейнов. Сорок раз проплыть «туда-сюда». Длина бассейна — двадцать пять метров, значит всего для того, чтобы добавить себе очков достоинства надо проплыть сорок раз от бортика до бортика. Как сорок дней того самого Филиппова поста, сорок дней до Рождества. Уже не сорок, осталось тринадцать дней. Вода была прохладной, но скоро холод перестал чувствоваться. Подныривая, Алёна любовалась солнечными лучами, которые проходили сквозь толщу воды. Раз… Два… Три… «Зачем мама так говорит? Почему попрекает меня тем, что я выросла такой, и никакой другой? Я же слышала, как отец называл её «жабой» и «медузой». Не за глаза. Эти слова он говорил ей в лицо. Противно сознавать то, что тебя родили в нелюбви» — одна мысль сменяла другую. Делая очередной гребок, Алёна продолжала думать о своём. Она вспомнила, как уходил папа, когда она заканчивала первый курс. Казалось, мама тяжело переживала предательство. Во что бы то ни стало Алёна старалась быть хорошей дочерью. Ей хотелось показать, что она на маминой стороне. Десять… Одиннадцать… Двенадцать… Да, мамин характер — не подарок. До седьмого класса Алёна училась в той же школе, где работала мама. Это была пытка. Единственное, в чём действительно повезло — это то, что мама никогда ничего не вела у неё. Пронесло. Даже в качестве замены мама не приходила. Зато на этаже всегда было слышно, как она отчитывает других ребят. В их классе даже цветы вяли. Когда же Алёна перешла в другую школу, жить и дышать стало значительно легче. Пятнадцать… Шестнадцать… Алёна ненавидела февраль. Всё из-за маминых слов. «Ты переживаешь, что никто не прислал тебе валентинку? А за что тебя любить? Посмотри на свой почерк! Что это за каракули? И двойки посыпались… А теперь ещё это отвратительное сочинение! Не за что тебя любить!» — так себе поздравление с днём всех влюблённых. Двадцать… Как-то посреди длиннющей третьей четверти они с классом поехали на экскурсию в Третьяковскую галерею. Это было весело. Один из первых их выездов в город с классом. Правда, с экскурсоводом им не очень повезло. Как-то мало она уделила времени «сказочным» полотнам Васнецова. Сразу скаканули к «Богатырям», а от них — в следующий зал, к Верещагину, которого девушка-экскурсовод просто больше любила. Может, взрослой Алёне черепа и трупы на фоне ослепительно-голубого среднеазиатского неба «зашли» бы больше, но не в одиннадцать лет… Алёна помнила, как отбилась от группы и вернулась в зал к Васнецову. Девочка долго-долго разглядывала «Ивана Царевича на сером волке». Она была заворожена этим полотном, и разглядела буквально каждый сантиметр. По итогам экскурсии их классная руководительница Бэлла Ахметовна задала написать сочинение по понравившейся картине. Тут-то Алёна и решила, что настал её звёздный час. Даже сейчас она помнила, как писала то сочинение, как старалась подобрать слова. «Картина Виктора Васнецова «Иван Царевич и серый волк» В воскресенье мы ходили на экскурсию в Третьяковскую Галерею. Больше всего мне понравилась картина «Иван-царевич на сером волке» Виктора Васнецова. Это полотно волшебное и загадочное. Художник открыл портал в сказочный мир. В сказках героям часто бывает грустно, их ожидают опасные приключения, но в конце всё всегда бывает хорошо. Добро побеждает зло. Иван-царевич и Елена Прекрасная убегают от погони. Они едут на спине огромного волка. Гигантский зверь бежит сквозь дремучий лес. Он летит так быстро, что поджал уши и высунул язык. Иван-царевич оглядывается, а Елена Прекрасная прижалась к груди парня и грустит. Иван должен отдать её в жёны злому царю Афрону. На картине есть цветущая яблонька. Так автор подсказывает нам, что всё будет хорошо. Иван-царевич и Елена будут вместе. Они победят всех врагов, всех злых царей и братьев Ивана — тоже. Они будут жить поживать и добра наживать. И только Василиса так и останется одна. Кощей превратил её в лягушку. Иван-царевич никогда её уже не заметит. Если мы посмотрим в самый низ картины, то прямо под лапой волка мы увидим лягушку с букетом незабудок. Она хочет сказать Ивану, чтобы он её не забывал. На самом деле Иван её так и не нашёл. Он поехал добывать Жар-Птиц, коней и Елену. А Василиса-лягушка так и ждала его. Каждый день она мечтала поговорить с Иваном и репетировала такие слова: Ты возьми меня с собой Буду я твоей женой Буду верною тебе Счастье я в твоей судьбе Но судьба распорядилась по-другому. Иван-царевич выбрал другую сказку. Василиса так и останется одна. Если бы Алёна не процитировала злосчастную песню, которую слышала от Андрюхи из деревни, куда ездила отдыхать летом, то скорее, она спокойно получила бы свою «тройку», а может, даже и «четвёрку», чем чёрт не шутит… О том, что она написала, все бы просто забыли в круговороте школьных дней. Однако, как было написано в том самом сочинении, «судьба распорядилась по-другому». К слову, у Андрюхи была феноменальная память. Он знал наизусть весь первоисточник — панк-оперу «Кащей Бессмертный» группы «Сектор Газа». Те строки, которые использовала Алёна были чуть ли не самыми невинными во всей опере, которая, как и всё запретное, была самым ярким воспоминанием летних каникул. По дороге на речку и с речки Андрюха перепевал все «арии» и даже воспроизводил все партии рассказчика. Как-то блуждая в паутине соцсетей, Алёна нашла Андрюхину страницу, и, к удивлению, узнала, что теперь он «отец Андрей», служит в церкви и воспитывает уже двоих детей. Порой людские таланты и способности проявляются самым необычным образом и становятся востребованными в самых непредсказуемых ситуациях. На беду, Бэлла решила поделиться с коллегами впечатлениями от сочинений четвероклассников. В основном, дети писали про храбрых богатырей, а один душный мальчик, имени которого Алёна не помнила, загнул что-то про «гору черепов в назидание потомкам». Последним был опус Алёны. В тот час в учительской сидела и проверяла тетради Алёнина мама. Она почти не слушала. Вдруг трудовик, который, к несчастью, слушал во все уши, разразился диким, каким-то неприличным хохотом. — В чём дело, Николай Палыч? — гневно спросила Алёнина мама. Тут-то Палыч, без стеснения и купюр, пропел арию Ивана — рэпчик, который сопровождал реплики Василисы Прекрасной. Обе учительницы были в трансе. Мама Алёны не сказала ни слова. Она решила промолчать и скрыть свой позор, ведь трудовик, как она надеялась, не знал, что автор сочинения — это дочь Василисы Степановны. Дождавшись, когда Бэлла Ахметовна выйдет из учительской, сгорая от стыда, несчастная мать выкрала тетрадку с «компроматом». В итоге Бэлла поставила Алёне «трояк», прокомментировав: «Ну, это вообще не сочинение. Написано, просто чтобы отстали». «Отстаньте, я хочу, чтобы все отстали!» — думала Алёна, погружаясь в воду и выныривая. Она хотела, чтобы вода унесла все её воспоминания. Всех лягушек, Иванов-Царевичей, Тёму, мамины колкости… Тридцать… Тридцать оди… — Я считаю, что целесообразнее разделить дорожку на двоих… — чей-то недовольный голос прозвучал прямо над ухом. Сняв запотевшие очки, Алёна встала и попыталась разглядеть обладателя этого мерзкого голоса. «Я так со счёта собьюсь» — сокрушалась она. — Значит, так: давайте, вы поплывёте по правой стороне, а я — по левой! — не унималось стоящее у бортика существо, явно мужского пола в красной шапочке для плавания. Роста он был среднего или даже чуть ниже среднего. Он был немного полноватым, с явно выделявшимся брюшком, выглядывавшим из-под кромки воды. Руки и ноги его были худыми, а грудь и плечи покрывали курчавые чёрные волосы. «Блин, волосатик, да ещё с пузом! Фу!» — вспылила про себя Алёна, отталкиваясь от бортика. Незнакомец не снимал очков. Почему-то этот мужчина показался ей знакомым. Где она могла видеть этого парня? Когда сеанс закончился, Алёна побрела в душ, а после — в раздевалку. Оказалось, что, выбегая из дома она забыла кинуть в сумку расчёску. «Ничего, под платком не видно» — утешилась она. Быстро сдав ключ, Алёна сгребла абонемент и направилась к выходу. — Куприянова! Услышав свою фамилию, Алёна вздрогнула. — Куприянова Елена Сергеевна? — послышался всё тот же голос чудика из бассейна. Что было надо этому любителю делить дорожки? Алёна обернулась. Из-под сбившейся шали, выпала прядь не расчёсанных, не до конца высушенных русых волос. — Вот! Алёнушка с картины или шоколадки! — усмехался уже ставший знакомым голос. «Будь проклят этот Васнецов! — подумала она. — Ну что ещё надо этому троллю?» — Ваш абонемент? Алёна взглянула и увидела свои имя, фамилию, отчество… Что же за абонемент взяла она. Пошарив в сумке, она извлекла белую книжечку. «Кикин Арсений Дмитриевич» — красовалось на первой строке. — Кикин! — воскликнула Алёна, протягивая абонемент мужчине. — Держите, Куприянова! Внимательнее быть надо! — ответил он, протягивая книжицу Алёне. Алёна бросила раздражённый взгляд в сторону «зануды», и тотчас же узнала его. Это был тот самый парень с фотоаппаратом, которого она видела неделю назад у пруда. На нём была та же дурацкая вязаная красная шапка с помпоном. — Ну, спасибо, Красная Шапочка! — выдавила из себя она, меняясь абонементами. — Не за что! Удачи в бёрдвотчинге! Не пропустите галку с белым оперением! Вместо ответа раздался громкий удар захлопывающейся двери.