Несбыточная мечта

Китнисс выдаёт себя снова, когда я спрашиваю, почему она решила всё же помочь мне. Её ответ теперь всегда будет теплиться в моём сердце, даря отчаянную надежду. Она сказала: «Потому что невозможно было больше смотреть на этот ужас». Да, со стороны и без контекста ответ мало радует сам по себе, но... Мои мысли всегда настроены в положительное русло, и поэтому они уже успели подложить в сознание заманчивые картинки, как Китнисс стоит где-то поблизости, скрытая густой вечно-зелёной ветвью, и наблюдает за мной со стороны. Думает, стоит ли всё оставить как есть или прогнать назойливого парня, вторгшегося на «её территорию». Но вместо этого она решила выйти ко мне. И даже больше. Она думала, что я не приду, а значит, ждала. По крайней мере, так решает мой одурманенный счастьем мозг. Мы с Китнисс молча допиваем свой чай и поедаем остатки еды. Домой идём тоже молча. А мне так хочется поговорить с ней. Спросить, что будет дальше. Будет ли она продолжать учить меня или нет? Формально, катиться она меня научила, но ведь было бы неплохо и закрепить, верно? Добавить моим движениям лёгкости и непринуждённости, точности и уверенности, в конце концов. Хочется спросить что угодно, но её хмурое молчание не благоприятствует и скорее нагнетает, заставляет молчать и меня. Будто она не хочет говорить, и я даже без слов это чувствую. Когда мы оказываемся в пределах дистрикта уже смеркается и загораются городские огни. Неловкость в край одолевает меня, и я уже и не знаю, что сказать, поэтому просто бурчу ей которое «Спасибо». Мы расходимся, как мне кажется, очень медленно, каждый в свою сторону. Меня порывает повернуться и посмотреть, как она уходит, а может, уже ушла — вот так просто, мимолётом скрылась из поля видимости, потому что её шагов я не слышу, только свои. Китнисс всегда была моей слабостью. Вот и сейчас я не выдерживаю и всё же оборачиваюсь. Оказалось, она никуда не ушла. Стоит на прежнем месте, сверля мою спину взглядом. Не хмурым, злым или недовольным, а просто самым обычным задумчивым взглядом Китнисс. Как будто бы чего-то ждёт. Но Китнисс не будет Китнисс, если скажет это напрямую. Во многих вещах она слишком прямолинейна, но не в таких. Остановившись и повернувшись полностью к ней, я рискую и произношу: — До завтра? Она поджимает губы, ведёт взглядом куда-то за мою спину, а затем обратно ко мне. — Завтра Рождество, — слышу в ответ. Сердце ухает в груди. Точно определить его расположение от его обычного места и до самых пяток сейчас невозможно. Но оно где-то внутри, это точно. Бешено бьётся, давя на виски. Она не сказала «нет». Но и согласия не прозвучало. — Тогда ладно, — понуро, но слишком быстро произношу я и разворачиваюсь, уходя. Кроме бьющегося пульса не слышу ничего. Ни музыки, льющейся из чье-то окна по пути, ни скрипа снега под подошвами ботинок, пока я протаптываю тропинки по пути к дому. Чувствую себя дураком, но ни о чём не жалею. Спросить стоило. И я даже горд, что осмелился на это. Если выбор стоит между «сделать» и «не сделать», лучше ведь попытаться и пожалеть, чем жалеть из-за того, что не попытался. Следующим днём родители оставляют меня с самого утра работать в пекарне. Не готовить, но продавать. Это не проблема для меня. Покупателям всегда приятно услышать непринуждённый, уместно вставленный комплимент или просто поговорить. Многие говорят, что со мной очень приятно вести беседу, что я всегда могу поддержать диалог. Разве, что, видимо, только, с Китнисс это исключение, думаю я, надсмехаясь над своими ораторскими навыками. В день праздника людей много. Колокольчик над дверью звенит почти не переставая. В какой-то момент мне кажется, что я вижу на улице за окном голову Китнисс, но меня быстро отвлекают от этих мыслей. Слишком много людей, думать о ней некогда, даже когда очень хочется. Но вольно-невольно я всё чаще начинаю поглядывать в окно. — Иди, у тебя перерыв, — примерно через час произносит брат, появившийся за прилавком. Я облегчённо расслабляю плечи и поднимаюсь на второй этаж. Обедаю, как можно дольше растягивая время своего отдыха. — Пит, — кричит Бейгл, которому, видимо, уже надоело продавать. Бедненький, а ведь и двадцати минут не прошло. — Уже иду, — так же громко отвечаю я, спускаясь по лестнице. Мы сталкиваемся с ним прямо в дверном проёме. — Быстро иди, тебя покупатель ждёт, — как-то зловеще произносит брат. — Всего-то один? — фыркаю я в его мигом скрывшуюся за дверью кухни спину, приближаясь к кассе. — Добрый вечер, чего... Я резко замолкаю, когда понимаю, что передо мной стоит Китнисс. — Привет, — глупо улыбаюсь. — Привет, — тихо отвечает она. Ещё пару мгновений неловкого молчания требуется мне, чтобы снова взять себя в руки и сообразить, что она пришла что-то купить. — Что тебе дать? Сегодня особым успехом пользуется хлеб с изюмом. — Мне с орехами, — тут же произносит Китнисс. Я в это время как заворожённый смотрю на её красные щёчки и очень мелкие капли воды на густых чёрных ресницах. Склоняясь над витриной со своей стороны, успеваю незаметно засунуть в пакет с хлебом печенье, на которое так часто смотрит её сестрёнка. — Вот. — Протягиваю пакет. Она тянет руку с деньгами, но я останавливаю её. — Это подарок. Китнисс хмурится. — Мне не нужны подарки. И уж тем более благотворительность. — Это не благотворительность, — я закатываю глаза, осознавая как же всё сложно с её гордостью. — Это благодарность. Ты научила меня кататься. — Не научила, — возражает она. Позади неё начинает накапливаться очередь, но ни я, ни Китнисс не обращаем на это внимания. Не сразу нахожусь с ответом на её возражение. Что-то внутри подсказывает, что это какой-то намёк, но слишком нереальная сказочность всего происходящего быстро остужает меня. Может, я опять слышу то, что хочу услышать? — Научила основам, — в конце концом произношу я. — Как никак получше, чем брат. На её лице наконец расцветает слабый намёк на улыбку. — Ну, теперь он сможет продолжить тебя учить. Чёрт, я не хотел, чтобы разговор зашёл в это русло и в конец пресёк любую возможность её дальнейшей помощи мне. — Это вряд ли, — протягиваю я, лихорадочно соображая, как бы убрать брата из этого уравнения. А колокольчик всё звенит и звенит, позади Китнисс слышатся недовольные шепотки. — Скорее всего, я продолжу один. Пронзительный и такой чарующий взгляд утыкается в меня. Говорящий о многом и одновременно ни о чём. Китнисс медленно берет пакет с хлебом в руки и разворачивается, собираясь уйти. Но в последний момент тормозит, быстро кладёт деньги на стойку и, мне кажется, что даже весело произносит: — С Рождеством, Пит. До завтра. Скрывается за дверью она быстрее, чем я успеваю что-либо ответить. В этот раз Китнисс не позволила отблагодарить себя, и теперь меня обуревают мысли, как сильно она разозлится, увидев в пакете то, чего не просила. Только лишь после того, как я молниеносно и без продыху обслуживаю собравшуюся за время нашего разговора толпу, до меня доходит смысл сказанных ею последних слов.