Несбыточная мечта

Несколько минут я ещё совсем оторопело продолжаю стоять на месте. Странное чувство похожее на отчаяние всё глубже и глубже закрадывается в самое сердце, откладывая там свой осадок саднящей грусти и печали. Поникнув, но сделав логический вывод, что я не имел права о таком просить, я медленно, но верно прихожу в себя. На губах сама собой расползается слабая и не очень-то весёлая улыбка, когда я осознаю, что Китнисс, скорее всего, именно так бы и поступила. Она не любит общество незнакомых ей людей и не желает заводить новых друзей. Лёгкая досада колит разве что только потому, что я надеялся на то, что она успокоит меня хотя бы какой-нибудь достойной отговоркой, а не простым молчанием перед своим уходом. Грубо сую замёрзшие руки в карманы и продолжаю мучить свои ноги и поверхность под ними. Стараюсь не отрывать их ото льда, катиться, а не шагать. Выходит абсолютнейшая ерунда. — Тебе нужно правильно оттолкнуться. Спокойный голос снова застаёт меня врасплох, но в этот раз я хотя бы в силах удержать себя на ногах. Китнисс стоит на краю замёрзшего озера. За её плечами уже нет ни лука, ни колчана, а на ногах… коньки. Она ловко ступает на лёд и, один раз оттолкнувшись, грациозно подъезжает прямо ко мне. Мои брови сами собой оказываются на лбу, а рот я последними усилиями воли удерживаю закрытым. — Видел, как надо? Всё ещё ошеломлённо мотаю головой, выражая то ли утверждение, то ли отрицание. — Видел, но ни черта не понял. Мои мысли всё ещё занимает совсем другое. — Как ты? В смысле откуда взялись коньки и где твой… лук? Хитрая полуулыбка скользит по её лицу, но слишком быстрая, чтобы даже сама Китнисс успела заметить, как обронила её. Взглядом она указывает куда-то за мою спину, туда, куда несколько минут сама и ушла. Сейчас оттуда — из-за густых кустов — валит дым, который я умудрился не заметить раньше. — Там стоит старая хижина, — объясняет Китнисс. — Некоторые свои вещи я храню там. Думала, тут никто кроме меня не ходит. — Ну и Гейла, — хмурюсь я, всё же неосознанно выдавая свою осведомлённость. Брови Китнисс отчего-то тоже сходятся на переносице, но она молчит. Видно, что её так и порывает сказать что-то, но она продолжает упорно хранить молчание. Думаю как бы сгладить вдруг накалившуюся атмосферу. — А дым от чего? — Печка. Пока мы тут мёрзнем, после будет где отогреться. — Разве дым не заметят? Тогда твоему тайному месту конец. — Мы слишком далеко от дистрикта, чтобы оттуда можно было заметить. К тому же местность у нас холмистая, многие даже не знают насколько по-настоящему огромный лес, видя лишь край опушки. Умная. В который раз я восхищаюсь её предусмотрительностью. — Разве что… — добавляет Китнисс, — рядом будет пролетать планолёт. — Их обычно издалека слышно. А ты со своими навыками услышишь ещё раньше, — улыбаюсь я. Китнисс ничем не отвечает на комплимент. Она выглядит собранной и серьёзно настроенной, что сразу же и доказывает: — Смотри и запоминай. Она принимается объяснять мне разницу между нашими коньками — они у неё и вправду отличаются от моих, на её есть зубчики, на моих нет, — показывать мне как отталкиваться, как держать спину, насколько согнуть или разогнуть колени. Иногда Китнисс касается меня, но это абсолютно мимолётные и как будто бы случайные жесты. Учитель из неё выходит лучше, чем из Бейгла. Она хоть и бывает резка в своих высказываниях и порывиста в действиях, но по отношению ко мне проявляет неслыханное терпение, показывает всё на своём примере, а не просто объясняет. Всё это в какой-то момент даже кажется мне нереальным. Может, я упал, ударился головой и сейчас мне просто снится хороший сон? — Теперь катись, — Китнисс прерывает мои размышления. Я отталкиваюсь от поверхности ребром лезвия, подавая своё тело вперёд, делаю так несколько раз, меняя ноги, и, наконец, качусь. — Получилось! Я еду! — Смотри под ноги, а то долго ты так не проедешь. Я всё ещё выгляжу как корова на льду. До приличного катания далеко, но теперь я хотя бы не шагаю, а действительно качусь. Китнисс решает, что на сегодня этого достаточно и зовёт меня — скорее пронзительным многозначительным взглядом, а не словом — в хижину, чтобы перед тем как уйти, мы смогли немного отогреться. Я подхватываю свою сумку с обувью и едой и следую за ней. В хижине тепло и светло. Белый свет пробивается в помещение через два единственных перекошенных окна, щели которых забиты чьими-то руками — чтобы не пропускать ненужный никому сквозняк, — не сложно догадаться чьими именно. В углу между окнами стоит старого вида буржуйка, отапливающая хижину. Китнисс сразу направляется к ней и подкидывает несколько брёвен, снова наращивая уже потухающий огонёк. Полы, на удивление, чистые. Наверное, Китнисс сюда часто приходит во время охоты. Она садится на меховую подстилку у самого очага, снимает куртку и теперь принимается снимать свои коньки. Я продолжаю молча изучать скромное убранство. У стены в комнате стоит голая панцирная кровать, которая одним своим присутствием здесь вызывает у меня антипатию, а с другой стороны наспех сколоченный кем-то стол, слегка перекошенный. — Раздевайся, — говорит Китнисс не смотря на меня, и я стою столбом, таращась на неё несоображающим взглядом. — У тебя вся одежда промёрзла, без неё быстрее согреешься. Она стелет рядом с собой ещё одну подстилку, снова приглашая и снова делает это без слов. Скорее приказывает. Я слушаюсь и стягиваю с себя куртку, бросаю её на кровать. Только сейчас замечаю, что меня всего трясёт, а зубы чуть ли не стучат друг об друга, губы, наверняка, синие. Усаживаюсь рядом с ней, принимаясь окостенелыми пальцами разбираться со шнуровкой на коньках. На это уходит немало времени, пока мои пальцы не начинают нормально сгибаться и разгибаться. — Обувь сразу тоже лучше не надевать, — Китнисс подминает под себя свои ноги и подкидывает в огонь ещё одно маленькое полено. Протягиваю руки к огню и пытаюсь согреться. Через пару минут до меня доходит, что в сумке есть чай и еда. Достаю термос, напиток, как я и думал, уже остыл, но Китнисс выливает его в какую-то металлическую ёмкость и ставит на горячую печь. Я достаю буханку хлеба и протягиваю ей. Она недоверчиво и хмуро смотрит сначала на хлеб, потом на меня. Но быстро отводит свой взгляд на пламя, словно это самая интересная вещь в мире. — Спасибо, не надо. — Китнисс, — произношу я, вздыхая. — Это просто хлеб. — Это не просто хлеб, — огрызается она, впивая в меня свои глаза с маленькими сузившимися зрачками. — И ты это знаешь. Не понимаю о чём она говорит. Неужели она так реагирует из-за того случая? — Сейчас это просто хлеб, — спокойно произношу я, проверяя догадку. — В знак благодарности. Китнисс ещё какое-то время сверлит меня взглядом. Я пытаюсь понять, какие же мысли сейчас роятся в её голове, но абсолютно ничего не могу предположить наверняка. В итоге она нехотя и с какой-то долей неловкости за такую резкость принимает угощение. — Спасибо, — бурчит девушка. Она разливает подогретый чай по металлическим ёмкостям, которые служат нам кружками, а я разделяю одно единственное яблоко, которое я взял, надвое и то же самое проделываю с госткой орехов. Скромный обед для двоих, но в целом неплохо. Следующие несколько минут проходят в полном молчании. Слышны только скрежеты жестянок, что приземляются на поверхность пола после очередного глотка и потрескивание огня в очаге. Каждый из нас пребывает в собственных раздумьях. Уж не знаю о чём думает Китнисс, но я прокручиваю в голове всё, что сегодня случилось, как она оказалась здесь. В голове всплывают все её слова, каждое действие, взгляд. — Что… что ты имела в виду, когда сказала, что думала будто бы я уже сдался? Её щёки вдруг загораются, превращаясь в два красных полотна и оживляя её лицо, придавая красок. Знала бы она как невероятно красива в такие моменты. Китнисс лишь мимолётом оглядывает меня, но взгляд не задерживает, скорее, даже специально прячет. — Ничего. Я такого не говорила. Она поджимает свои губы. Знаю, что она врёт. Не хочет говорить. Но я слишком хочу знать, чтобы так легко отделаться. Не сейчас, когда наконец есть такая возможность. — Нет, говорила, Китнисс. — Она дёргается, словно от пощёчины, когда я произношу её имя. — Ну, — девушка мнётся, всё ещё решая в своей голове стоит ли продолжить стоять на своём и молчать или поддаться и сказать правду, — вчера ты не приходил. Её ответ удивляет меня. Не нужно быть гением, чтобы до всего догадаться. Дурацкая улыбка глупого счастья расползается по моему лицу. Лес — это территория Китнисс. Она сама сказала, что бывает здесь очень часто. Возможно, каждый день. Теперь все те звуки и движения в лесу наполняются для меня бóльшим — возможно и вовсе неоправданным — смыслом. А тело, наконец, расслабляется и поддаётся жару, что растекается по венам жгучей радостью. Потому что греет теперь не огонь в очаге, а мысль, что она знала о моём присутствии здесь. Несколько дней. Она знала и, возможно, ждала моего появления. Китнисс наблюдала за мной.