***
Она помнила каждую встречу с ним так, будто это было вчера. До знакомства с жизнерадостным мечником Сотодзаки, у которого улыбка не сходила с лица, Сора много лет бродила во тьме, натыкаясь на очередную непробивную стену из собственных страхов и заблуждений. Её бросало от жестокого отчима, который ненавидел одно её существование, но избавляться не желал, к единственному месту, куда её инстинктивно тянуло. Сама её душа стремилась туда, а Сора даже не понимала, почему. Порой она могла проникнуть в пустой храм, окружённый глициниями, усесться перед Буддой и просидеть так несколько часов. Сознание ускользало. Его затягивала чёрная дымка, и Сора проваливалась в пустоту, где её ждало холодное безразличие покойной матери, обидные слова отчима и полнейшее одиночество… — Ты видишь меня, Сора-чан? В тот день Сотодзаки тоже пришёл в храм и, присев рядом, положил руку на маленькое детское плечо. И лишь в тот миг она — потерянная и разбитая — заметила, что происходило вокруг. — Ты меня видишь? — повторил парень ласково. — Да… — Хорошо. Но ты снова пропала. Твои глазки были открыты, но ты… была не здесь. Сора смотрела на него, такого взрослого и энергичного, не от мира сего, не из её пустого и холодного мира, и никак не могла понять, почему она просто не может быть похожей на него. В тот миг осознания — единственный за много лет — она почувствовала, что рядом находился тот, кто мог её поддержать. — Ваш голос… я услышала его и проснулась. Карие глаза Сотодзаки распахнулись от удивления. А затем он улыбнулся так тепло, что это воспоминание навсегда глубоко отпечаталось в её памяти. И в минуты отчаяния она могла вернуться к нему. — Ты умница, — сказал мечник и погладил её по голове мозолистой ладонью. — Но ты сделала это сама. Тебе просто нужно было немножко помочь… И немножко надежды. Да… Она надеялась в глубине души, что он останется рядом, с этой его улыбкой, похожей на рассвет… Но однажды мечник Сотодзаки так и не вернулся домой. Сора ничего не могла с этим поделать. И не важно, сколько бы раз это ни произошло… всегда больно, когда тот, кто тебе дорог, исчезает.***
Если бы кто-то сказал Санеми, что местная кёдо-рёри может быть настолько хороша, он бы не поверил на слово. Однако, распробовав кое-какие блюда самостоятельно, он был поражён, насколько это отличалось от всего, что он знал прежде. Местные вылавливали рыбу из ближайшей реки и тут же её готовили; растения, корнеплоды, овощи — всё добывалось в лесу неподалёку. Казалось, что еда просто пропитана этой удивительной горной атмосферой. Шинадзугава высоко оценил гостеприимство работников в этом Сакунами. Что и говорить, любитель отдыха Мидзута-сан не слукавил. Даже вино, которое Санеми попробовал в одной из лавчонок, показалось особенно вкусным. Ближе к вечеру они с женой обошли почти всю деревню, заодно поглядели на пруд и чудесный вид на реку Хиросе, открывающийся с холма. Сора по прежнему молчала. Отвечала лишь, если он обращался к ней, и так натянуто улыбалась, что Санеми выть от несправедливости хотелось. Когда он, наконец, предложил подняться из деревни к храму, она долго размышляла, но в конце концов дала согласие. Санеми не молился, он просто не мог сосредоточиться. Он смотрел на Сору, сложившую перед собой руки и склонившую голову в молитве, и его распирало от вихря разнообразных ощущений. Словно одновременно ему хотелось высказаться о том, что она до безумия красива; что он любит её, и мысль о том, что она грустит — просто невыносима; что он всегда пытается сдерживать свой крутой нрав, то и дело рвущийся наружу; что произошедшее в поезде и её вина тоже… Он бы о многом хотел сказать, но, прекрасно зная своё красноречие, всё держал в мыслях. На обратном пути, переходя по мосту через Хиросе, Сора совсем отстала от него, убавив шаг. Когда она остановилась, Санеми вздохнул и вернулся к ней. — Тебе нехорошо? — спросил он тихо, и она покачала головой. — Что-то болит? Он не видел её взгляда, она упрямо не хотела поднимать голову, и это начинало порядком его волновать. Так больше продолжаться не могло. — Прости… меня… — Ладно, я признаю, что облажался! Они произнесли это одновременно, и вот тогда Сора, наконец, взглянула на него. Её голос дрогнул, и, казалось, она была поражена. — Почему… ты извиняешься? — Потому что я накричал там на тебя, в поезде. Я тебя расстроил… Э-э-э… Ты чего?! Заметив, как её глаза вдруг намокли, и губы задрожали, Санеми растерялся. Снова что-то не так! Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать, а он стоял перед нею, будто с обнажёнными нервами, с неясными ощущениями, и не знал, как себя повести. — Так ты решил, что я обижена? — произнесла она на выдохе. — Но ведь это я виновата. Это я сглупила… Я вдруг поняла, какая я дура. — Ч-что… — Мне и правда было страшно ехать. Я неожиданно осознала, как всё быстро произошло, и меня охватила паника. Но я старалась не показывать этого… Когда Мидзута-сан велел держаться тебя, я поняла, что в одиночку совсем ничего не могу. Было так стыдно! — Сора всхлипнула и крепко прижала руки к груди. — А потом тот мальчик в поезде… Он вёл себя так естественно и смело… Я смотрела на него и завидовала… А потом ты заснул, и я решила, что смогу сделать хоть что-то полезное… сделать что-то как взрослая… Санеми молчал, пока она утирала глаза. Где-то на фоне всего под мостом шумела река, и парочка прохожих мелькнули рядом. А Санеми казалось, словно весь мир замер. — Я растерялась по дороге назад, как только ушла достаточно далеко. А потом увидела тебя и всё поняла… У тебя был такой взгляд, словно я разбила тебе сердце! Самостоятельная? Взрослая? Да куда мне! Просто притворщица! Я ничего не знаю! Ничего не умею! И я заставила тебя волноваться после всего, что ты пережил… Да как мне вообще в глаза тебе смотреть?! Проговорившись, она, наконец, позволила себе эти слёзы. И снова закрылась, прижав ладони к пылающему лицу. — Не смотри на меня… пожалуйста… — слышал Санеми её прерывистое бормотание. — Я сейчас ужасно выгляжу… Если бы его ударили, он бы и тогда не почувствовал того, что почувствовал в тот момент. Санеми был поражён настолько, что перестал на время слышать что-либо кроме собственного дыхания. Грудную клетку страшно сдавило, и на миг показалось, что отсутствующие пальцы заныли из-за фантомной боли. Возможно, он дурак. Возможно, он ничего не понимает в женщинах. Или они оба настолько сломлены, что эту древнюю, как мир, печаль уже никогда не унять. Это было по странному неожиданно даже для него, но он смог улыбнуться. Санеми сделал шаг вперёд, почти вплотную приблизившись к девушке, затем правой рукой взял её левое запястье и нежно сжал его. Сора мгновенно, словно громом поражённая, взглянула на него, и он увидел глубокие тени под её покрасневшими глазами. В один момент её взгляд стал похож на испуганный взгляд пловца, который никак не может решиться на прыжок в воду. Но всё это было уже не важно. Санеми и так прекрасно знал, что она чувствовала. Её слова решили всё. — Если ты ещё когда-нибудь назовёшь себя притворщицей, придётся снова отчитать тебя, — произнёс он, так низко склонившись к её лицу, что Сора могла ощутить его дыхание на щеке. — Если бы я мог, то держал бы тебя за руку, как сейчас, до конца своих дней. Потому что каждый раз, когда тебя нет рядом, ты словно ускользаешь… Но мы не можем себе этого позволить. Он снова улыбнулся, ощутив, как нежность заполняет сердце, и провёл пальцем по линии на её ладони. — Наверное, я тот ещё болван, и не всегда здраво соображаю… но я хочу, чтобы ты знала… Сора… в этом мире ты обязательно выживешь без меня. Ты сможешь это сделать. Не сомневайся. Но если с тобой что-то случится… если ты уйдёшь… для меня здесь не будет места. И потом, когда она прижалась к нему, положив голову ему на грудь и всхлипнув ещё раз, он услышал, как она очень тихо назвала его дураком, и не смог сдержать смешок. — Не говори так! Мы же обещали. И я тебя обязательно спасу… — Да, я помню. Как хорошо было обнимать её. Чувствовать, как её тело тянется к нему и расслабляется в его объятьях. Санеми мысленно поблагодарил богов за это мгновение, которое он поклялся сохранить в памяти на всю оставшуюся жизнь. — Ещё немного… — прошептал он, и крепче обнял свою жену. — Ещё совсем немного, пусть так будет.