Внезапный порыв ветра

Дорога до пригорода тянулась невероятно долго. А после шумного и яркого Тагадзё утопающая в наступающей ночи сельская местность казалась каким-то иным миром. Здесь было тихо, темно, и почти не попадались прохожие. Вот так, в обоюдном молчании, под каким-то чудовищным давлением и неясностью ощущений закончился для Санеми первый день фестиваля. Парень шёл, уставившись вперёд, и всё пытался понять, что же такое случилось после фейерверка. По дороге домой он молчал. Какое-то время Ёшикава молчала тоже. — А… м-м-м… Господин Шинадзугава? С вами всё в порядке? — поинтересовалась она наконец. — Что-то вы совсем притихли. — Угу… — Вам понравился праздник? — Да… Поскольку он не смотрел на неё и почти не расслышал вопроса, то не видел, с каким беспокойством она попыталась заглянуть ему в лицо, и как разочарование отразилось на её собственном лице. Санеми шёл неторопливо и думал. Подаренное омамори он сунул за пояс, чтобы не обронить, но теперь почему-то видел в нём не амулет, а издёвку. Что за гадкое, противное, липкое ощущение сейчас заставляет его дуться и раздражаться? Его назвали «лучшим другом», что в этом плохого? Да ничего! Заводить друзей довольно приятно. В конце концов, он сумел поладить даже с Томиокой, который оказался вполне славным парнем. Да, он был «лучшим другом», но радости от этого признания не испытывал. Он вспомнил, как девушка приняла из его рук кандзаси, как она улыбнулась в ответ. А потом он едва не опозорился. От стыда Санеми хотелось провалиться сквозь землю. Сейчас он чувствовал себя таким болваном, что даже признаться тошно. Когда-то давно Масачика дразнил его и говорил, что он «сухарь», потому что никогда не улыбался и не смотрел в глаза Кочо Канаэ. В конце концов, всё это ребячество ему надоело, и он перестал посещать «Поместье Бабочки». Тогда Масачика заманил его туда обманом, сказав, что на дом напал демон. А он, идиот, повёлся. Потом приятель ясно дал понять: если он не признается Канаэ, что она нравится ему, это «гаденькое» ощущение недосказанности никогда его не покинет. Скрипя зубами, Санеми пришёл к ней в кабинет. Канаэ очень обрадовалась их встрече. Она улыбалась и была милой. А он струсил. Он ничего не сказал. Потому что… Шинадзугава чуть себя по лбу не треснул, но сдержался. Вот оно! Вот, чего он боялся тогда! Испытать это глупое, идиотское чувство… когда тебя просто отвергли. В тот раз, чтобы сохранить хоть какие-то отношения с Канаэ, он просто извинился за своё поведение и ушёл. Всё осталось по-прежнему. А теперь это повторилось. Однако сейчас было ещё хуже. Санеми наконец-то одёрнул себя и косо взглянул на Сору. Она уже не улыбалась, а шла молча, глядя себе под ноги. Как это было странно — видеть её такой подавленной. Она ведь даже не была виновата! И от этого он раздражался ещё сильнее. Когда они дошли, наконец, до дома госпожи Акари, свет в окне ещё горел. И снова наступил этот странный момент, когда они оба остались стоять друг перед другом без малейшего понятия, что делать дальше. И всё же девушка среагировала первой. — Сегодня было очень весело, — произнесла она тихо и улыбнулась. — Я, наверное, заснуть не смогу. Санеми подумал о том, как сам предыдущую ночь глаз не сомкнул. Так и пролежал до рассвета, болван, не выспавшись. В ответ он просто кивнул, постаравшись скрыть выражение недовольства на лице. — Сора-тя-я-ян! Это ты?! — раздался голос госпожи Акари за дверью. — Заходи скорее! Уже поздно! — Иду! Но она так и не ушла. Санеми ждал, пока она попрощается, пока скажет хоть что-то, но Сора лишь смотрела на него, улыбаясь. И это была грустная улыбка. — Шинадзугава-сан! Спасибо, что провели этот день со мной! — произнесла она с благодарностью и поклонилась так низко, что её волосы коснулись земли. — Я знаю, что сегодня был самый счастливый день в моей жизни… Хотелось бы мне надеяться, что и вы остались довольны. Почему она вела себя так, будто ничего не случилось? Почему она вела себя так дружелюбно, хотя он испортил им обоим настроение? Санеми глядел на неё с непониманием, ощущая горечь. Ему хотелось о многом спросить, многое высказать, но потом… Она улыбнулась, чуть склонив голову вбок, и в свете фонаря заблестела кандзаси в её волосах. И в тот же миг Санеми понял… Бесполезно злиться или негодовать. Нет смысла копаться в том, что успел себе придумать или вообразить. Вот он — миг, когда он живёт здесь и сейчас. Когда такой добрый и хороший человек, как Сора, смотрит на него с теплотой и нежностью. «Я сохраню то, что хотел тебе сказать… пока сам не буду к этому готов, — подумал он. — Возможно, не сразу, но я стану лучше. Настолько лучше, что сам себя стыдиться не буду. И вот тогда… ты обязательно увидишь меня таким, какой я тебя вижу…» — Да, славный был день, — ответил он наконец. — Спасибо тебе. — Не за что! — Возможно… удастся ещё раз… прогуляться? — Ну конечно! Санеми улыбнулся, потому что обида и негодование больше не мешали ему здраво мыслить. Неожиданно он ощутил внутри умиротворение, словно только что одержал очередную незримую победу. И он решил действовать, как и прежде, когда ещё был Истребителем Демонов. Начинать с самых низов, стараться, совершенствоваться, чтобы достичь желаемых результатов. Госпожа Акари снова позвала Сору в дом. Девушка уже собиралась скрыться за главными сёдзи, как вдруг остановилась, обернулась и сказала: — Пожалуйста, Санеми… Всегда улыбайтесь! Я становлюсь такой счастливой, когда вы улыбаетесь! Он успел лишь рот раскрыть и протянуть руку, но она уже скрылась в доме. Сёдзи за ней закрылись с глухим стуком, и всё вокруг стихло. До кузницы парень шёл, совершенно растерянный. Он уже почти смирился с тем, что «на своё счастье приобрёл нового друга», как вдруг она называет его по-имени и заставляет ощущать себя полным дураком. Наверное, старик Мидзута был прав, и он вообще ничего не понимает в женщинах. — Дурак и есть… — пробормотал он себе под нос у входа в мастерскую. В помещении и на лестнице было темно, только слабый огонёк в комнате хозяина освещал пространство. Старик не спал; Санеми видел, что он восседал перед столиком и копался в каких-то бумажках, что-то вычитывал, напялив очки. Заметив возвратившегося подмастерье, Мидзута-сан поднялся и подошёл к гэнкан: — Поздно ты, сынок! Ну? Как дела? Санеми промолчал. Низко опустив голову, он сбросил дзори у порога и прошёл мимо. — Как там фестиваль? Посмотрели фейерверки? Буркнув краткое «да», парень стал подниматься по лестнице. Кузнец тем временем скорчил недовольную мину. Тут и гадать не стоило: что-то случилось. Старик вздохнул и вернулся в комнату. Перебрав ещё парочку писем, которые он когда-то отсылал своей возлюбленной, но получил обратно, Мидзута-сан набил кисэру табаком и закурил. Он уже собирался аккуратно сложить письма назад, в конверты, и убрать подальше, как вдруг услышал неторопливые тяжёлые шаги. Когда Санеми появился на пороге его комнаты, Мидзута-сан нахмурился. Он и прежде видел его таким. Но в этот раз ощущения были совсем иные. — Слушай… дед… скажи мне… Что ты сделал, когда та девушка из Токио… ну-у-у… вышла замуж за другого парня? Кузнец едва не закашлялся дымом. Он пару раз ударил себя в грудь и с удивлением взглянул на Санеми. В следующий же миг ему всё стало ясно. Он снисходительно улыбнулся и жестом пригласил парня сесть напротив, что Санеми и сделал. — Значит, всё пошло не совсем так, как хотелось, да? — кузнец усмехнулся. — Мне очень жаль. Мне казалось, что ты мог бы стать для неё хорошей парой… — Что ты… вот уж… придумал! — Не смущайся и не отворачивайся! Неужто сам об этом не думал? Все мы люди, а большинство были и на твоём месте. Не ты первый, не ты последний, — приняв задумчивый вид, старик покачал головой. — Ты надёжный и сильный парень, Санеми. На тебя можно положиться. И ты очень вырос за этот месяц. Парень захлопал глазами, словно не поверил своим ушам. Он сел прямо и серьёзно взглянул на мастера. Мидзута-сан улыбнулся и отложил кисэру на подставку. — Я бы ни за что так не сказал, если бы не был в тебе уверен, — произнёс он ласково. — У меня нет детей, я никогда не был женат… И большинство моих учеников стали лишь разочарованием. Но ты — другое дело. Будь моя воля, я желал бы доверить тебе родную дочь… такую, как Сора-тян. И я желаю тебе лучшей жизни, чем жалкие четыре года, прожитые в одиночестве. Но даже эти четыре года можно превратить во времена, наполненные заботами, которые поселили бы в твоём сердце любовь и нежность. Ты знаешь, что это такое, мальчик. Ты любил свою семью… и я уверен, что Сору-тян ты любишь тоже. Сначала Санеми зарделся. Потом опустил голову и взглянул на сжатые кулаки, лежащие на коленях. Затем он рассказал, что случилось после фейерверков, и какое странное и неприятное чувство он тогда испытал. — Хм, вот, значит, как… — Мидзута-сан вздохнул и покачал головой. — Быть другом тоже неплохо, разве нет? — Издеваешься? — Не-ет, отчего же? В конце концов, у тебя ещё полно времени, чтобы всё изменить! — Ну… не знаю… — Санеми устало утёр рукой глаза. — Видимо, дело во мне… — Даже не смей так думать! — сказал старик неожиданно резко. — Начнёшь сомневаться в себе, станет только хуже. Просто время ещё не пришло. — Раз ты такой самоуверенный, чего тогда свою девчонку упустил? — усмехнулся парень. — Потому что я был жалким и слабым. Я не пошёл до конца и свой шанс профукал. А она уже вышла замуж за другого… Я был настолько жалким, что приехал за нею сюда, в этот городок, чтобы с расстояния наблюдать за нею… Я бросил свою лавку в Токио, попрощался с роднёй и устроился здесь, чтобы хоть иногда видеть её… А эти письма… Это всё, что мне осталось… Уже позже, пытаясь заснуть, Санеми рассуждал о поступке кузнеца. Он не испытывал отвращения или неприязни, как было бы раньше, подумай он о том, что этот маленький бесхребетный человечек, не уважающий себя, бросает всё — дом, семью и своё дело — только ради того, чтобы со стороны наблюдать за женщиной, которая ему не досталась. Это был… печальный и отчаянный поступок влюблённого дурака, который много лет спустя мог лишь перебирать старые письма и глазеть на женскую заколку. Санеми постарался отогнать эти мысли прочь. До такого он никогда не опустится. И у него вовсе не так много времени, чтобы жалеть себя. Не такой он человек.

***

«Не такой человек» — сильный и выносливый Шинадзугава Санеми — уже на следующий день осознал, какой странной была его «дружба» с Ёшикавой. Для начала старик Мидзута нагрузил его работой так, что нетерпеливый парень едва дождался вечера, чтобы наведаться в швейную мастерскую. Кузнец предлагал ему взять небольшой перерыв и позволить себе и девушке привести чувства в порядок. На что Санеми послал деда… заниматься своими заботами, а в его дела не лезть. И вот, едва с работой было покончено, Шинадзугава переоделся и убежал в лавку госпожи Акари. Там его ожидало первое разочарование. — Я понятия не имею, где она! — пожимала плечами женщина. — Утром я нашла на чердаке, где она спала, оставленное кимоно и эту кандзаси… Она ни попрощалась, ни записки даже не оставила! Женщина явно была расстроена, а Санеми, взглянув на заколку и поблагодарив швею за информацию, отправился в известный ему храм. Тут всё осталось на своих местах, словно и не прошло тех нескольких недель, как он впервые оказался здесь. И хибати, и старенький хозяйский футон будто вовсе нетронуты. Осмотревшись, Санеми не нашёл никаких явных следов. Ничего такого, что подсказало бы о последней деятельности живущего здесь человека. Разочарованный, он вернулся в кузницу, а по дороге, пока окончательно не стемнело, успел поспрашивать кое-кого из соседей, не видели ли они Ёшикаву. Никто из них не дал ему нужного ответа. За двое суток, что прошло с тех пор, она ни разу не пришла в кузницу. Даже Мидзута-сан, обычно спокойный (или успокоенный благодаря саке), искал её в Тагадзё, расспрашивая своих знакомых. Некоторые считали, что девушка вернулась-таки домой, однако они понятия не имели, где именно она жила прежде. Другие думали, будто она сбежала, и нет никакого смысла докладывать в полицию, у которой и так полно более важных дел. Шинадзугава не верил, что она могла просто так уйти. Чутьё, нажитое с годами охоты на демонов, подсказывало: что-то здесь нечисто. В любом случае, человек не пропадает внезапно, без причины, он не может раствориться в воздухе, словно его и не было. «Я не пошёл до конца и свой шанс профукал. А она уже вышла замуж за другого…» То и дело слова старика крутились у него в голове, и мало помалу Санеми снова стал ощущать это мерзотное чувство — когда кто-то важный исчезал из его жизни, а он ничего не мог сделать. Как он потерял свою семью, потерял Масачику; как милая Канаэ погибла, так и не узнав о его чувствах; как несправедливо и опрометчиво он поступал с Геньей… Каждый раз хорошие, добрые люди уходили из его жизни, и каждый раз он оказывался слабаком. Больше ему не хотелось такого испытать. Чтобы до конца дней жить сожалениями, как старик Мидзута? Ну уж нет… После окончания фестиваля и всех празднований жизнь в Тагадзё вошла в прежнее русло. Ближе к вечеру Санеми как раз возвращался от клиента Мидзуты-сана, отдав ему готовый инструмент. Возможно, он бы так и прошёл мимо переулка между высокими домами, не обратив внимание на двоих людей, прошедших туда, если бы не выделяющееся цукесаге на девушке с высокой причёской. Это было очень дорогое кимоно, но взгляд Санеми зацепился не только за него. Он успел заметить профиль лица той девушки, пока она не скрылась из виду, и на мгновение будто застыл на месте. Это была Сора. И шла она в компании молодого рослого слуги. Санеми не стал привлекать внимание, не стал кричать или звать её. Он осторожно проследовал за этими двумя, пока не очутился в квартале, где проживали в основном богачи в своих безразмерных усадьбах. Как раз возле высокой ограды одного из таких владений Ёшикава и её сопровождающий остановились. Они поговорили о чём-то недолго, затем слуга скрылся за воротами. Девушка осталась стоять снаружи. — Эй, ты! Шинадзугава и сам не заметил, как подошёл ближе. Его тело будто действовало само по себе. Когда Ёшикава обернулась на его пустой, почти бесстрастный голос, на мгновение Санеми показалось, что это не она. Это не её бледное лицо. Не её глаза и взгляд, вдруг ставший таким пугающе безразличным и холодным. Такой взгляд он наблюдал нередко… у демонов, считавших себя властелинами этого мира, высшими существами над людьми, которыми они питались. — Что ты… здесь делаешь? — вырвалось из горла Санеми, хотя он даже говорить сейчас не хотел. — Разоделась… Гуляешь… преспокойно… Старикан и все остальные себе м-места не находят… Она склонила голову вбок, приподняв надменно левую бровь, словно вообще впервые видела его. А потом состроила такое лицо, будто парень был прокажённым, протянувшим к ней руку: — Не разговаривай со мной. Санеми будто прирос к земле. И от этого голоса, потерявшего вообще всякий цвет и красоту, он испытал такое отвращение, словно его предательски ткнули ножом в спину. Может, он ошибся? Обознался? Он не знал этого человека. Она не улыбалась, едва его завидев, как прежде, не щурилась от смеха, не краснела… И всё же глаза не могли его обмануть. — Ты что, оглох? — девушка нервно дёрнула плечом. — Это частные владения. Оборванцам тут не место. Санеми обомлел. Она никогда так с ним не разговаривала. Будь это кто-либо другой, он бы не постыдился и вмазал ему хорошенько, но здесь… — Что тут такое? Кто это? — из приоткрытых ворот вышел тот самый бугай, слуга. — Госпожа? — Тц! Понятия не имею. Впервые его вижу. — Слышь! Парень! Иди отсюда… — Я уже велела ему убираться, — бросила Сора через плечо; она отвернулась, намереваясь скрыться за воротами. — Если господин готов меня увидеть, идём скорее… — А ну стоять! — рявкнул Санеми, сделав шаг, но слуга заслонил девушку собой. — Чего тебе нужно от госпожи? — Видимо, он ошибся, — произнесла Ёшикава почти ленивым тоном. — Если он сам не уберётся, вышвырни его силой. Шинадзугава сжал кулаки. Он почувствовал, как напряглись мускулы, как гнев и ярость едва не затуманили разум. Совсем, как в прежние времена. Но то были демоны. Они не были людьми, они только и знали, что калечить слабых, уничтожать их семьи и разрушать их жизни. Это всё демоны… И их нужно было убить… Его никогда ещё так не унижали. Никогда об него не вытирали ноги, не сравнивали с пустым местом. Никто просто не мог даже подумать о подобном. Его боялись. Некоторые уважали даже, ведь он был очень сильным Истребителем. Но на этот раз… У него словно выбили почву из-под ног. Это было хуже, чем нож в спину. Хуже, чем предательство. Хуже, чем демон… Потому что демона можно и нужно было уничтожить. А теперь это был человек, который сначала привязал его к себе, а затем посмотрел на него, как на мусор, как на букашку. — Какого хрена… ты творишь? — произнёс он, едва ощутил, что может мыслить трезво. «Доверьтесь мне, Шинадзугава-сан, и сегодня вам точно повезёт!» — Зачем ты это делаешь? Зачем ведёшь себя, как стерва?! «Господин Шинадзугава очень трудолюбивый и порядочный человек…» — Не ломай эту комедию, слышишь?! Я этого не приму!!! «Вы обязательно будете счастливы, когда у вас появится своя семья». — Если ты решила вернуться домой, пусть так! Но разве так трудно было сказать нам? Да плевать на меня, а как же старик Мидзута?! «Вы мой самый лучший друг!» — Вся эта болтовня про дружбу и будущее? Что? Всё это — бред? Санеми попытался двинуться вперёд, но слуга его не пустил. Ещё бы немного, и дело дошло до рукоприкладства. Санеми сдержался. Сора тем временем даже не оборачивалась. Просто стояла у ворот, опустив голову. Парень закричал, ощущая биение пульса в висках, и как кровь от гнева закипает внутри: — Чего молчишь?! Ничего сказать не хочешь?! Хоть повернись ко мне и в лицо посмотри! — Проваливай уже, болван! — бугай пихнул его в грудь и оттолкнул от себя. Повисло недолгое молчание. Санеми слышал только своё собственное шумное дыхание, смотрел мимо слуги, в затылок девушки, надеясь, что хотя бы провокация заставит её обернуться. Если бы он увидел её лицо, её взгляд, возможно, он бы что-нибудь понял… Но прошла почти минута. А затем Ёшикава тихим, но упрямым тоном произнесла: — Делай, что велено. И она скрылась за створкой ворот. За ней, бросив гневный взгляд, ушёл и слуга. Ворота закрылись. Санеми схватился за голову. Его просто трясло от злости. Если бы катана была при нём, он сделал бы что-то непоправимое, он знал это… А потом он вдруг засмеялся. Его самого это удивило, но он продолжал хохотать, пока не кончилось терпение, потом он поднял с земли камешек, а затем ещё один, и ещё, и стал швырять их в запертые ворота. — Отлично! Давай! ВАЛИ ДОМОЙ! НАКОНЕЦ-ТО ТЫ ИЗБАВИЛАСЬ ОТ НАС! — заорал он и бросил последний камень. — Давай… Давай… К лучшей жизни! ДА К ЧЁРТУ ТЕБЯ! У кого-то во дворе залаял беспокойный пёс. Затем всё снова стихло. Постояв недолго напротив злосчастной усадьбы, Шинадзугава Санеми отдышался, взял себя в руки и знакомой дорогой отправился прочь из квартала богачей.