Внезапный порыв ветра

После полудня старик Мидзута сидел снаружи своей мастерской на узкой скамеечке и курил кисэру, которую только что заправил свежим табаком. Он чувствовал себя на удивление отлично, хотя его наглый подмастерье снова перепрятал токкури с саке. И как он умудрялся делать это так, что сам хозяин в своём собственном доме не мог отыскать кувшинчик с напитком? Мидзута-сан улыбался и качал головой. «Месяц инея» нынче своё название не оправдывал. По ночам и утром погода всё ещё стояла приятная, дул тёплый ветер, и поговаривали, что заморозки в ближайшие дни не предвидятся. Самое то для фестивалей, праздников и рыбалки. Мидзута-сан успел поболтать с соседями, принять заказ на тесак и кухонный нож и даже дорожку перед входом подмёл от пожелтевших листьев, когда Санеми, наконец, вышел наружу. Парень прислонился к стене плечом, держа в руке кандзаси, и тяжко вздохнул. Кузнец, глядя на него, хитро прищурился и улыбнулся. Днём ранее парень купил на заработанные деньги новую белую рубашку, и сегодня надел её под серое хаори и хакама более тёмного цвета. — Волнуешься, дружок? — спросил старик, прикусив кончик кисэру. — Я… н-нет… не особо… — Застегни хоть рубашку! — Да мне так удобнее! — Что за упрямый пацан! — Без твоих советов разберусь, дед! Они ещё попререкались некоторое время для приличия, пока Санеми окончательно не надоело, и он замолчал. То и дело он оглядывал улицу, иногда ходил взад-вперёд и крутил в пальцах пресловутую заколку. — Успокойся ты, а то дыру мне возле ограды протрёшь, — пробормотал Мидзута-сан; поскольку он всё ещё улыбался, Санеми не воспринял его слова всерьёз. — Зуб даю, ты бы с радостью отправился демонюкам головы рубить, а не на фестиваль с красивой девушкой… Шинадзугава остановился и снова взглянул на кандзаси в своей руке. Он долго молчал, прежде чем убрать украшение за ворот хаори и сказать: — Я убил больше демонов в организации с тех пор, как вступил в неё, чем кто-либо из мечников. Я знаю только, как управляться с катаной и убивать. Я далеко не тот парень, с которым было бы интересно поговорить и прочее… — Хм, прочее? Санеми закатил глаза и проворчал: — Да, «прочее». Мидзута-сан вздохнул и выпустил колечко табачного дыма: — А ты из тех, кто себя не любит, да? — А? Чего? — Готов поспорить, ты из тех, кто из кожи вон лез, чтобы другим было лучше, а на себя наплевал. Тебя могут ненавидеть, презирать, бояться. Считать монстром и просто плохим парнем. Тебе всё равно, что подумают люди, зато тех, кто тебе дорог, ты любой ценой защитить пытаешься, верно говорю? Санеми уставился на него, будто не поверил в то, что услышал. Какое-то время он просто смотрел, как кузнец преспокойно курит и глядит на домики напротив. Он ничего не ответил. Ему нечего было ни возразить, ни дополнить. — Ты добряк, Шинадзугава. — Голос Мидзуты-сана прозвучал внезапно и довольно строго. — Ты, конечно, вспыльчивый и резкий, и совершенно не разбираешься в женской природе, но… Ты хороший парень. Очень жаль, что тебе пришлось через многое пройти. И, что ещё хуже, ты заслужил куда более долгую и светлую жизнь… Но теперь я понимаю, что могу быть спокойным. Он казался странно рассудительным, учитывая его обычное поведение. Санеми подумал, что ещё многого не знает об этом старике. Зато он знал, что Мидзута-сан хотел позаботиться о Соре, и это уже о многом говорило. — Только… не проболтайся о том, что я тебе рассказал, дед. О том… сколько мне осталось. — Не проболтаюсь, но ты мог бы и сам ей сказать. — Тц! Скажу, когда понадобится! — Хе-хе-хе. А это ведь не первая девчушка, которая тебе понравилась, да, парень? — ухмыльнулся старик. Он уже приготовился к очередному потоку брани со стороны Санеми, но тот лишь отвернулся в сторону и, скрестив на груди руки, спокойно произнёс: — Да, не первая. — М-м-м… А что же случилось в тот раз? — Ничего особенного, — сказал Санеми безэмоционально. — Она тоже… была доброй и милой. Думала больше о других, чем о себе. Но притом всегда улыбалась. Да, она была… хорошей… и погибла слишком рано. — Хм-м-м, вот, значит, как. Сочувствую. — Добрые люди… они уязвимы больше всех, — произнёс Шинадзугава, не глядя на него. — Они нуждаются в защите, потому что их доверчивость и наивность могут обернуться против них. Меня это бесит. Добрые люди всегда сильнее страдают… Моя мать была такой. Терпеливой и трудолюбивой. О себе не думала. И всё равно стала жертвой демона. А Канаэ верила, что мир между людьми и демонами — это не дурацкие сказки. Она была слишком добродушной. И всем сочувствовала… Я этого не понимаю… Он взглянул на кузнеца так, что старика едва не проняла дрожь. Затем просто сказал: — Ты думаешь, что я добрый? Нет. Ошибаешься. Я вовсе не такой. Мидзута-сан поднялся со скамейки и разочарованно покачал головой. — Добрый ты или нет, сам решай, — затем вдруг ударил его по предплечью кулаком (разумеется, едва ощутимо). — Но то, что ты дурак, парень, это неоспоримо! Эх, молодёжь, молодё-ёжь! Вечно проблемы себе находите… Они оба даже не заметили, как к мастерской неторопливо подошла госпожа Акари. Эта пожилая женщина работала швеёй в местной лавке и иногда навещала Мидзуту-сана, когда выпадала свободная минутка. Госпожа Акари перебросилась с ним парой любезных фраз, затем улыбнулась и махнула рукой в сторону ближайшего угла дома. — Ну что же ты, милая! Не прячься! Выходи давай, выходи к нам! Спустя несколько мгновений, медленно и немного неуверенно, из узенького переулка вышла Сора и остановилась рядом с госпожой Акари. Она не поднимала голову, лишь смущённо глядела себе под ноги. И какое-то время никто не произносил ни слова. Старик Мидзута взглянул сначала на девушку, затем на своего подмастерье и, о чём-то догадавшись, довольно усмехнулся. Санеми стоял, будто бы застыв на месте, не моргая. Он едва рот не раскрыл от удивления. Просто потому, что действительно не ожидал чего-то подобного. На Соре было очень красивое кимоно нежно-розового оттенка с алыми узорами и расцветкой под стать наступившему времени года — яркие листья клёна, красные и жёлтые. На левой руке, однако, она всё так же носила чёрную перчатку. Её волосы на этот раз были распущены и аккуратно расчёсаны; только на макушке несколько локонов были собраны в пучок, подоткнутый алым гребнем. — Какая ты красавица, Сора-тян! — сказал кузнец с восхищением. — Госпожа Акари, вы превзошли саму себя! — Ох, ну что вы, Мидзута-сан! Она мне так часто помогала, я не могла остаться в стороне. Это очень хорошее кимоно из мэйсэна. В Тагадзё, да и в столице он стал безумно популярен. — Выглядит дорого, богато! — Так и есть, но ведь грех не одеть такую красавицу, как подобает. Она отказывалась, но я настояла. — И то верно! Сора-тян, ты будешь самой очаровательной на празднике! Девушка едва заметно улыбнулась, наконец, подняв глаза: — С-спасибо, дедушка, — её голос прозвучал тихо; затем она смущённо посмотрела на Санеми. — А в-вы что думаете? — Ты красивая. Он произнёс это совершенно искренне, даже не задумавшись. Произнёс так, будто сам себя не услышал. И, к собственному удивлению, ничуть не смутился. Он сказал первое, что в голову пришло, и теперь был этому рад. На самом деле это оказалось чертовски приятное ощущение. Девушка же наоборот ужасно смутилась и заметно покраснела. Она еле-еле пробормотала слова благодарности, нервно дёргая кончик перчатки другой рукой. Мидзута-сан разглядывал их обоих и улыбался. «Сущие дети», — думал он, тихонько хихикая себе под нос. Затем слегка подтолкнул замершего парня вперёд. — Ну, ступайте! Нечего время зря терять! Не успеете оглянуться, как ночь наступит. — Да-да, идите, а то пропустите процессию! — сказала госпожа Акари, подпихивая в спины растерявшуюся парочку. — Вам ещё до города нужно добраться, а там сейчас такая толкучка! Ну же, ребятки! И, пожалуйста, возвращайтесь не слишком поздно… — Эй, парень! — окликнул кузнец, когда молодые уже отошли от мастерской; Санеми обернулся. — Не шали там! То ли всё дело было в тоне его голоса, то ли в хитрой улыбке, но, разумеется, парень мгновенно вспыхнул, и Соре даже пришлось схватить Санеми за руку и попытаться оттащить, как можно дальше от мастерской. Вскоре и Мидзута-сан, и госпожа Акари, машущие им на прощанье, остались далеко позади.

***

— И что этот старикан себе позволяет? Он ведёт себя, как неуправляемый подросток! Как же бесит! — ворчал Санеми по дороге в Тагадзё. — Эти вечные намёки… Как будто бы я один из его приятелей! Он наглеет с каждым днём. Только хуже становится. — А по-моему, вы ему очень нравитесь, вот он и принимает вас за своего друга, — отвечала Сора с улыбкой. — У меня… уже есть друзья, — пробормотал он, отведя глаза. — И мне этого достаточно. Они шли неторопливо, бок о бок, поскольку нынче даже на этом пути в большой город было весьма многолюдно. А ещё повозки проезжали одна за другой, так что приходилось жаться к обочине, чтобы их пропустить. — Может быть… ну-у-у… вы ему симпатичны? — предположила Ёшикава. — Шутишь что ли?! — удивился Санеми. — Не говори такие вещи. Звучит жутко. Мне сейчас дурно станет. — А… я же ничего такого не имела… — Мы с ним не приятели! Он меня раздражает. Девушка лишь снисходительно вздохнула и пожала плечами. Благо, неловкость и некоторое смущение между ними больше не мешали. Они разговорились о фестивале, и всё это ушло на второй план. Вскоре они оказались на прямой в Тагадзё. Нынче в городе повсюду царила праздничная суматоха. Санеми к такому не привык. Он почувствовал себя неуютно, оказавшись в толпе, стремящейся посмотреть на ежегодный парад микоси. Здесь же были и ряженые, и участники шествия, одетые в традиционные одежды эпохи Эдо, Муромати, Куракуро и других. А ещё бесчисленные торговцы едой, сувенирами, билетами на частные представления в ближайших театрах — все они сновали между горожанами и гостями туда-сюда. Фестиваль посещали целыми семьями, а также здесь было множество пар. Шинадзугава впервые попал в самую гущу событий, в разгар праздника: он, как любопытный ребёнок вертел головой, рассматривая флажки, красочные паланкины и ряженых местных; особенно ему запомнились воины Эдо в их самурайских доспехах, и он так долго разглядывал их, что едва не потерял из виду своего сопровождающего. Когда Ёшикава снова взяла его за руку, строгим тоном попросив не отходить далеко, он зарделся и пообещал не отставать. И уже позже, проходя в толпе к ограждениям для парада, Санеми смотрел на её руку, затянутую в перчатку, и невольно думал, как она целиком помещается его ладони. Такая маленькая рука, но так крепко сжимала его пальцы, что даже удивительно. И ей не было противно или стыдно держать его за правую руку, она не чувствовала отвращения, иначе не возилась бы с ним так трепетно. За этими мыслями он и не заметил, как по главной улице началось шествие. По обеим сторонам собрался народ, а между зеваками несли паланкины, затем шли участники в одеждах, олицетворяющих разные периоды прошлого, и уже за ними монахи из ближайших святилищ. Шинадзугава присмотрелся, но ничего интересного в этой пышности и праздности для себя не нашёл. Местные, вроде как, любовались шествием, однако ему этот парад впечатляющим не показался. Поначалу он даже не понял, почему девушка рядом с ним пыталась подпрыгнуть, да так, что гребень чуть не выпал из её волос. Она старалась взглянуть между плеч тех, кто стоял перед ней, но едва ли видела всю процессию. Тогда Санеми взял её под локоть и потащил к ближайшему ограждению. Здесь, позади толпы, находились две статуи комаину, охраняющие вход в недостроенный синтоистский храм. Не успела Сора опомниться, как парень уже приподнял её и усадил на пьедестал возле статуи, а сам остался стоять внизу, рядом. — За меня держись, — сказал он, стараясь не смотреть на неё. — А то свалишься. — А… д-да… хорошо, — пусть не сразу, но она положила руку ему на левое плечо. — Спасибо!.. Ох! Смотрите! Смотрите, Шинадзугава-сан! Музыканты! В это время в шествие вступил целый оркестр с барабанщиками и флейтистами, играющими традиционную саибару — народные мелодии. Толпа вокруг в восхищении загалдела, кое-где раздались аплодисменты. Санеми едва вытерпел даже пять минут. Он стойко слушал музыку, пытаясь привыкнуть к давящей атмосфере вокруг. Затем всё-таки взглянул вверх. Сора улыбалась, рассматривая широко распахнутыми глазами процессию; ветер лишь слегка растрепал её волосы на висках, и иногда она приглаживала их свободной рукой. Санеми ощущал лишь лёгкое давление на своём плече и тепло, которое исходило от её ладони. Его больше не интересовал парад. И громкая музыка уже не так раздражала. Таким образом, неторопливо и плавно, фестиваль перетекал в местный базар и ярмарку, где было представлено множество европейских товаров в том числе. Зазывалы приглашали гостей в питейные заведения, в театр, а также посмотреть на соревнования в поедании различных блюд и даже бои. Когда Соре попалась листовка с приглашением на борьбу на руках между мужчинами от двадцати до двадцати пяти лет, она тут же замахала ею перед лицом Санеми. — Нет. Ни за что. — Парень оказался непреклонен. — Но почему?! Вы же победите! Санеми вспомнил, чем для него закончилось подобное соревнование в последний раз. Вернее, чем оно закончилось для Томиоки и остальных товарищей. Это была глупая, несуразная затея. Весело уж точно не было. Он поморщился и покачал головой: — Нет. И я даже не стану спорить. Ёшикава поникла, но приглашение не выбросила, а аккуратно сложила за ворот кимоно. Санеми заметил, что она явно расстроилась, и мысленно выругался. Дело дрянь. Если он будет бухтеть на каждом шагу и вести себя, как избалованный ребёнок, ничего хорошего из этой прогулки не выйдет. И он до сих пор не отдал ей заколку. Шинадзугава вздохнул. Затем остановился напротив лотка, где готовили тэмпуру и короккэ. — Давай поедим, — предложил он. — Потом я хочу… э-э-э… в храм зайти. — Отличная идея! Сора хлопнула в ладоши и улыбнулась. Наконец, у него отлегло от сердца. Если она будет довольна, всё остальное стерпеть можно. Так они перекусили тэмпурой и ботамоти с чаем гёкуро, затем отправились в ближайший храм, где Санеми помолился за своих родных и за товарищей, оставшихся дома. В отличие от Соры, он не стал покупать эма, чтобы написать на ней свои пожелания. Он заметил, что девушка очень трепетно отнеслась к этому делу. И молилась она дольше положенного. Санеми предположил, что это пошло от того мечника, Сотодзаки. Видимо, он оказал на неё огромное влияние. В какой-то миг парень даже пожалел, что не был с ним знаком. День плавно перетекал в вечер. Народу на фестивале не убавлялось. Наоборот, молодых людей тянуло сюда, словно магнитом. И постепенно всё чаще стали попадаться уже явно подвыпившие компании. Для себя же Санеми понял, что в одиночку ни за что не выдержал бы подобное мероприятие. И так, пока не стемнело, они с Сорой посмотрели ритуальные танцы в одном из синтоистских храмов, прогулялись по большой торговой улице и понаблюдали за борьбой сумо. Последнее развлечение Санеми оценил по достоинству, оно понравилось ему больше всего. Когда он высказался об этом вслух, Сора осталась очень довольна. — Как хорошо, что у вас поднялось настроение! Итак… а дальше… Что же там у нас дальше-то… Ох! Уже почти стемнело, а значит, скоро на берегу будут зажигать и запускать фонари! Потом большой фейерверк над рекой… Ёшикава шла по правую руку от Санеми, болтала и доедала свою порцию митараси данго. «Кто бы говорил о настроении, — думал парень, глядя на неё. — Всегда улыбается. Почему она себя так ведёт? Будто иначе просто не умеет». Он вспоминал свою мать, которая, несмотря на все трудности, на зверзкое поведение мужа и непосильную работу, тоже не позволяла себе рыдать и отчаиваться. Она улыбалась своим детям. Санеми помнил, как она часто гладила его щёку тёплой рукой и с улыбкой говорила: «Ты мой самый сильный помощник, сынок!» От таких мыслей хоть стой, хоть падай. Но иначе не получается. Он смотрел на девушку и думал, что она, наверняка, его матери понравилась бы. Если бы всё было иначе… Живи они в другом мире, его заботливая, трудолюбивая мама приняла бы такую невестку с огромной радостью. Парень одёрнул себя. Мысли завели его совершенно не туда, куда следовало. И всё же… Санеми приложил ладонь к груди. Кандзаси ещё находилась за воротом его хаори, и чем ближе казалось завершение праздника, тем сильнее он начинал нервничать. — Шинадзугава-сан, идём скорее! — Ёшикава схватила его за правую руку и потащила куда-то в сторону. — Там что-то интересное! Это была большая лавка с чем-то напоминающим тир. Участники бросались шариками и пробками в мишени — фигурки змей, кроликов и лисов. Мишени были расставлены так, что в них непросто было попасть с первого раза. И здесь было весьма оживлённо, даже очередь собралась. Судя по всему, победителям доставались поощрительные призы в виде сувениров, омамори и других амулетов попроще. — Хочешь одну из этих штуковин? — спросил Санеми, заметив, как Сора глазеет на участников. — Н-нет… я бы хотела пострелять. Он удивился, но ничего не сказал. До фейерверков всё равно нечего было делать, так что они оба остались в этой очереди. А потом Санеми заметил, что на них пристально смотрели две девушки и молодой человек из их сопровождения. Поначалу он подумал, что пялились именно на него (такое частенько бывало, он уже привык), но затем краем уха Санеми услышал их разговор: — Это ведь та самая… Я видела её в городе. — Я думала, отец увёз её в Киото, как слухи говорили. — Значит, он прогнал её из дома? — Нет-нет. Она убежала сама! Как так можно? Она была ужасной дочерью. Стыд и позор… — Убежать из дома в шестнадцать лет… Неслыханно! У неё нет ни денег, ни покровителя. — Ой ли? Думаешь, такое кимоно себе любая бродяжка позволит? Скорее всего, она живёт с мужчиной, и он ей платит. Санеми напрягся. У него в голове словно лопнула натянутая ниточка, и стало так противно и мерзко, что он едва заставил себя промолчать. — Не удивлюсь, если она пойдёт по стопам матери. Говорят, она была падшей женщиной… — Кошмар! Такие девушки называются «второсортными», а то и хуже… — Может быть, она эту одежду украла? — Тогда ей самое место в Киото. Лучше бы отца слушалась… Это было уже невыносимо. Впервые за долгое время Санеми ощутил сильную жажду дать кому-нибудь в морду. Он не мог поверить своим ушам! И это они говорили о Соре? О самом невинном, искреннем и добром человеке из его окружения? О Соре, которую едва ли не весь пригород обожал? Шинадзугава знал свои пределы и возможности. И вот сейчас его пределы достигли наивысшей точки кипения. Сжав кулаки и стиснув зубы, он обернулся и взглянул на этих наглых сопляков так, что с их лиц тут же сошла краска. — Чего вы там вякнули? — почти зарычал он. — Валите отсюда. Если я ещё хоть раз вас увижу, будете на том свете предкам приветы передавать. Вмиг побелевшую троицу как ветром сдуло из очереди. Ещё бы! Не каждый день увидишь столь грозного парня в шрамах, с лицом, как у древнего злобного демона. — Ой, что-то случилось, господин Шинадзугава? — в этот момент Сора обернулась к нему. — У вас… эм-м-м… Глаза покраснели… — Здесь душно, — ответил он; раз она ничего не услышала, он тут же успокоился. — Долго ещё тут торчать? — Ну не ворчите! Ещё немного, и наша очередь! Благо, долго ждать не пришлось. Сора была первой; она бросила два шарика и одну пробку. И каждый раз мимо. Когда она с явным раздражением уступила Санеми место, он даже улыбнулся. Она выглядела забавно, когда злилась. В итоге он с первого раза выбил две фигурки. Затем ещё три раза по праву удачи, и снова попал в цели. И каждый раз он швырял шарики с такой силой, что от фигурок и мокрого места не оставалось (в конце концов, он всё ещё злился). Толпа явно осталась впечатлена. Ёшикава с восхищением наблюдала за этим действом, разве что вслух его силу не восхваляла. — В-выберете, пож-жалуйста, любой приз, господин! — пискнул хозяин лавки, оставшись без половины своих мишеней. — Давай, выбирай. — Санеми обратился к Соре и кивнул на сувениры. К его удивлению, она не взяла какую-нибудь игрушку, а ткнула пальцем в один из цветастых омамори. Уже позже, когда они вместе выбрались из городского столпотворения и направились прямиком к реке, Сора разглядывала в руках амулет и улыбалась. Это был небольшой прямоугольный омамори на белой нитке, в серебристой ткани, где на обратной стороне золотистыми нитями было вышито «эммусуби». Затем девушка вдруг остановилась и протянула амулет Санеми. — Я его наугад выбрала, и, честно говоря, мне просто хотелось вам что-то подарить, — призналась она. Санеми даже не знал, что сказать. Он взял из её маленькой ладони омамори и попытался прочесть иероглифы сзади. Пусть и не сразу, но смысл значения этой штуки он понял. И тут же покраснел. Внезапно всё стало каким-то сумбурным и смущающим. Весь этот день, и её поведение, её отношение к нему в целом — отношение к человеку, которого она почти не знала, но всё равно уважала и доверяла — всё это заставило его взглянуть на себя, на них обоих, иначе. Санеми молчал, пока они шли к ограждениям над рекой, откуда местные собирались наблюдать фейерверк. Здесь уже собралось достаточно много народу, так что они остановились в том месте, где зевак было меньше всего. Какое-то время они просто стояли рядышком, глядя на спокойную поверхность реки, в которой отражались облака и прячущаяся за ними луна. — Вы, наверное, во мне сильно разочаровались, — сказала Сора; она смотрела на воду и улыбалась, но уже не так, как прежде. — Те трое, что шептались обо мне… Я их знаю. Пока я жила дома, мы часто пересекались в нашем квартале. Это небольшой богатый квартал, так что мы все друг друга знаем. Опираясь на ограждение, Санеми смотрел на неё с замершим сердцем. Так она всё слышала там, в толпе, но виду не подала. — То, что они наговорили… правда лишь отчасти… — она была явно смущена. — Да, я была плохой дочерью, и ушла из дома… но я никогда не жила с мужчиной. Я бы лучше умерла, но не позволила себе этого. Она говорила так, будто боялась, что он обвинит её в чём-то неподобающем. Санеми хотелось под землю провалиться от этой наивности. — Слушай, Ёшикава… Это твоя жизнь. Можешь делать, что хочешь. И никто не посмеет указывать, как тебе поступать… — парень дождался, пока она тоже посмотрит на него. — Но ты не должна жить на улице. Ты не заслужила этого. Не знаю, что там с твоим папашей, но вам надо разобраться в отношениях. У тебя есть дом и отец. Сделай с этим что-нибудь… А если не можешь… ну-у-у… ты мне скажи. Сора захлопала глазами в недоумении, затем улыбнулась и сказала: — Не беспокойтесь обо мне, господин Шинадзугава! К тому же я решила обдумать это ещё тогда, в храме, после нашего разговора. Вы рассказывали о своей семье с такой нежностью и любовью… я даже позавидовала… Хотела бы я такую большую и дружную семью, ведь… у меня ни братьев, ни сестёр не было никогда… Я сочувствую вашему горю… Эта потеря невосполнима, но всё же… Она указала на омамори в его руке и нежно улыбнулась. — Вот, что ждёт вас в будущем. Вы обязательно будете счастливы, когда у вас появится своя семья. Дружная и крепкая. Я в это верю… Потому что вы… вы добрый и надёжный человек… Санеми уставился на неё, шокированный. В его голове вдруг зазвучал до боли знакомый голос Канаэ. «Милый Кумено очень беспокоится о вас, господин Шинадзугава. Потому что вы слишком добры!» И где-то там, вместе с резким порывом ветра, он услышал слова своего погибшего товарища: «Раны, которые ты получил, такие глубокие, я понимаю. Однако… я просто не хочу, чтобы ты отказывался от своей собственной жизни». И Канаэ, и господин Ояката-сама, и Генья, и особенно Масачика всегда желали ему лишь счастья. Они хотели, чтобы он жил, ни о чём не жалея, дорожил каждым днём… А он лишь растаптывал их добрые намерения своими эгоизмом и гордостью. «Я оставляю… остальное на тебя, Санеми… ты только не умирай… Я желаю… тебе счастья!» Это были последние слова Масачики. Он даже в минуту смерти думал о других. Вот они какие — хорошие, добрые люди… Они наивные, до одури простые… и они умирают раньше него. Мог ли он их защитить? Мог ли он спасти Масачику? Мог ли сказать Канаэ, что она была ему дорога? Мог ли вовремя остановить своего брата и предотвратить его гибель? В таком случае… что он вообще мог сделать? Санеми смотрел на Сору, которая улыбалась ему, была милой, нежной, доверчивой и не менее сильной, чем все, кого он потерял. И ему стало стыдно. Стыдно, потому что он действительно растоптал желания тех, кто заботился о нём. Он наплевал на их добродушие, забыл их мечты, пусть они и были наивными… Он сам себя ненавидел, потому что никогда не стал бы таким, как они. Ему не нужна была его бессмысленная жизнь, ведь он уже потерял всех, ради кого стоило её продолжать… И после всего этого нашёлся человек, который называет его «добрым»?! — Шинадзугава-сан! — позвала его девушка и протянула руку. — У вас в волосах листик. Его тело действовало само по себе. Санеми слегка склонил голову, и Сора убрала крошечный пожелтевший лист с его макушки. Парень смотрел на неё, и ему казалось, будто впервые с того момента, как на рассвете дня ему пришлось убить собственную мать, мир вокруг снова обрёл краски. — Спасибо… за то, что ты только что сказала… — произнёс он, выпрямив спину. Смущённая Ёшикава улыбнулась и кивнула. А потом неожиданно с другого берега раздался длинный гул, и в небо взмыл первый огненный цветок. А затем второй, и третий, и ещё, и ещё… Гигантские яркие цветы распускались в тёмном небе один за другим. Поначалу Санеми, как и все присутствующие, наблюдал за фейерверком. Поначалу… Затем взглянул вниз. Пока Сора не видела, он смотрел на неё. Пристально, долго. Он видел гребень в её локонах и отблески света салюта на чёрных волосах. Видел широко распахнутые глаза, и в них тоже отражался этот свет. Он видел радость на её лице и мог с уверенностью сказать, что она была счастлива. Здесь и сейчас... С ним счастлива... «Хорошие люди всегда погибают. Таков этот безумный мир… И кроме ненависти у меня нет другого выхода…» Вот, как он думал прежде. Смерть Масачики его ничему не научила. Он заставил Генью отдалиться, вёл себя, как настоящий урод, и всё, что заслужил в конце — увидеть, как младший братишка рассыпается у него в руках. Дрожащими пальцами Санеми вынул из ворота хаори кандзаси и обернулся к девушке. «Что ты, что этот сумасшедший кузнец, говорите, будто я добряк. Не смешно ли? Наивные простаки! А я заслужил называться добрым? Что я такого сделал? И почему ты так добра ко мне? Почему так уверена, что я буду счастлив? Счастлив… Есть ли вообще в этом смысл? Мне осталось жить четыре года, не больше… А вот ты… Ты должна быть счастлива. Не должна жить на улице. С тобой рядом должны находиться люди, способные тебя защищать и беречь до конца твоей долгой жизни… Ты же совсем, как ребёнок… А я вовсе не добряк. И часто психую. Кому бы, казалось, такой сдался?.. Но я ведь сильный, так? Я очень сильный. Сильнее многих… Я смог бы защитить тебя. Хотя бы на четыре года… я хотел бы защищать тебя…» Санеми позвал её по имени, и девушка, всё ещё улыбаясь, обернулась. Сглотнув слюну, он протянул кандзаси и неловко произнёс: — Если не понравится, можешь не брать… Это была идея старика, не моя… но мне кажется… тебе пойдёт. Какое-то время Сора разглядывала заколку в свете вспыхивающих в небе огней. Затем засмеялась и сказала: — Спасибо, Шинадзугава-сан! Мне ничего подобного ещё не дарили… Я её обязательно сберегу! И она ловко воткнула кандзаси в пучок волос возле гребня. Санеми улыбнулся. Заколка блестела, отражая вспышки фейерверка. А затем всё стихло так же внезапно, как и началось. Санеми сделал глубокий вдох… Он отвёл глаза и, уставившись на реку, пробормотал: — Послушай… ты… э-э-э… что бы ты ни сказала… но ты просто скажи честно, я пойму… Ты бы… В общем… Ты хочешь стать… Неожиданно он почувствовал что-то горячее и мягкое на своей груди. И как маленькие руки стиснули его за спиной. Санеми втянул носом воздух и застыл. Сора обнимала его, прижимаясь щекой к его коже. Так он видел лишь макушку её головы и ощущал, будто его сердце бьётся уже где-то в горле. Поначалу он не понимал, куда деть свои руки. Потом, в конце концов, положил их ей на плечи, едва соображая, что делает. — Шинадзугава-сан… — произнесла Сора тихо, выдыхая ему в рубашку. — Вы мой самый лучший друг! Откуда-то со стороны послышались чужие голоса, весёлые и счастливые. Где-то рядом прошла смеющаяся компания. От них разило алкоголем. А над рекой тем временем уже высоко поднялась луна. Её отражение рябью лежало на поверхности воды. Санеми прикрыл ладонью рот. Его рука дрожала, и он не мог понять, почему. То ли от злости, разочарования, то ли от тепла, разлившегося в груди. Он ничего не смог ответить. Слова просто застряли в горле. «Я не хороший человек, — подумал он и убрал с плеча Соры руку. — Я вовсе не хороший…»