Не место для бабочек III: Клинок доблести

Дело великого добра обязательно требует жертв — странствующий рыцарь, тем более, паладин, никогда не заведет семью или постоянную пару, не предав данных своему богу обетов. Клинок не может самостоятельно крушить демонов, ему нужна крепкая рука и здоровое тело, чистая голова, не забитая простыми человеческими слабостями вроде тоски по родным. Сиила подходит для этой работы как никто другой: у нее, строго говоря, никогда не было никакой семьи, как и желания ее заводить. Друзья — другое дело, друг может быть боевым соратником, он прикроет спину в бою и разопьет с тобой бочонок эля на привале. А если он подходящего пола и возраста, то и постель с ним разделить совсем не зазорно. В этом плане Элан долгое время был самым замечательным в мире другом. В нем сошлось все то, что Сиила любила в людях: он честен, храбр, добродетелен и милосерден, он искусный воин и большой любитель выпивки. И, будто этого мало, весьма недурен собой, крепок сложением и живет по тем же принципам, что и Сиила. Жил, пока не встретил Киану — и появление в его жизни этой женщины абсолютно все поменяло. Сиила перестала узнавать Элана, стоило ему заговорить о возлюбленной — куда-то девались прежнее легкое отношение к собственной жизни, рвение и жажда приключений, побед. Все это меркло в сравнении со слишком человеческим для рыцаря чувством; в общем-то Элан переставал быть тем, кого Сиила всегда считала своим другом. В ее шатре они с Эланом не могли подняться во весь рост, но отлично умещались сидя или лежа. Сиила не давала себе труда одеваться, просто накинув на плечи теплый плащ и спрятав обнаженные ноги в спальник. Элан же сегодня выглядел задумчивым и будто бы потерянным; он почти не притронулся к элю и, едва излив семя на бедро боевой подруге, почти сразу оделся, и даже затянул ремни на латном нагруднике. — Эй, чего такой кислый? — Сиила негромко ударила своей кружкой о бок той, что сжимали руки Элана. — Какая муха тебя покусала, дружище? — Сиила, как думаешь… Киана там, у себя, тоже с кем-то… — Вряд ли, — Сиила качает головой и негромко смеется. — Девчонка она хорошая, не пойдет налево. — А я плохой, получается? — Элан опускает взгляд в кружку, будто надеясь найти в темном эле ответ на свой вопрос. — Может, мы поступаем с ней не честно? — В крестовом походе своя мораль, Элан. Не такая, как у мирных, тут другие правила. Не до мелочей, когда каждый привал может стать последним — тут просто жизни хлебнуть хочется, понимаешь? Хотя бы глоток. А они там сидят в безопасности, хлеб свежий жуют, овечек пасут и не видят за всю жизнь ничего страшнее оскаленной волчьей пасти — и то не все. Элан кивает и тяжело вздыхает, кажется, немного успокаиваясь. Наконец-то поднимает на Сиилу глаза и снова тянет за демоновы ремешки, стаскивает панцирь. Сиила со смехом придвигается ближе, тянется к шнуровке нижней рубашки, затянутой под самым подбородком: — Зачем одевался, дуралей? — Понятия не имею, — почти весело отзывается Элан. По ту сторону палатки горит костерок, и внутри совсем не холодно. А может, дело в горячем дыхании двоих невлюбленных любовников, у одного из которых буквально через пару месяцев назначена самая настоящая свадьба. Сиила коротко думает, что ей, наверное, должно быть стыдно — но не испытывает стыда. Ни когда целует губы Элана, ни когда он с привычным жаром отвечает на эти поцелуи, ни даже когда его наконец-то спасенное от одежды крепкое тело обхватывают ее бедра. Все происходящее кажется Сииле куда более естественным и правильным, чем попытка рыцаря, да еще и крестоносца, посреди похода связать себя узами брака. Зачем? Чтобы девочка, едва выйдя замуж, сразу же могла стать вдовой?.. Секс — точно такая же потребность организма, как здоровый сон и сытная еда. Голодному солдату не место на поле боя: он напряжен, его голова забита дурацкими мыслями, не дающими сосредоточиться на противнике, он становится уязвим к чарам суккуб и инкубов. Увы, у многих воинов, призванных в крестовый поход, дома остались жены и мужья, и вбитые в голову мирные принципы эти несчастные тянут за собой в армию. И Сиила рада бы пояснить братьям по оружию, как это работает, но они вряд ли ее услышат. В конце концов, о таких вещах, как секс, не принято говорить вслух. Остается надеяться, что несчастные однажды все поймут сами. Элан покидает ее шатер в приподнятом настроении, как и всегда — немного пьяный и вполне довольный жизнью. Сиила уверенно судит о его состоянии по своему, абсолютно расслабленному. Она неспешно шнурует нательник, когда в шатер заглядывает Янна. Вид у подруги крайне подозрительный. — Можно? — Конечно! Что-то случилось? — Сиила улыбается подруге, хлопает по спальнику рядом с собой. — Садись, рассказывай. Янна послушно усаживается, но почему-то молчит. Ее взгляд блуждает по шнуровке нательника Сиилы, которую паладин затягивает и подвязывает у ворота. Потом она опускает взгляд на спальник, раскинувшийся широким ковром — вдвоем с Эланом тяжело было уместиться на нем в собранном виде. Нижняя губа подруги едва заметно дрожит; она упрямо ее прикусывает и отводит взгляд в сторону. Теперь на глаза ей попадаются две кружки, притаившиеся рядом с небольшим бочонком. — Хочешь выпить? — спрашивает Сиила. Янна вздрагивает, будто забыла о ее присутствии. — Ты чего, подруга? Сиила тянет руку, чтобы положить ее Янне на плечо, — но Янна неловко дергается, избегая прикосновения. Что бы у нее не случилось — похоже, это серьезно ее беспокоит. Может, дело в самом крестовом походе? В конце концов, настоящего боя Янна еще не видела. Стоит сказать ей, что бояться — нормально, или лучше сделать вид, что не замечаешь ее страха? Сиила со вздохом наливает в кружку темный эль, протягивает ее Янне, и та наконец-то смотрит прямо ей в глаза. — Скажи, что ты чувствуешь? — вдруг говорит Янна. Тихо, будто боясь быть услышанной кем-то чужим. Ночью, в крестоносной ставке! Кто будет подслушивать их разговоры, кому они интересны? Сиила хочет засмеяться, она думает, что подруга просто шутит, но лицо Янны остается совершенно серьезным. — Я чувствую, что мы обречены на победу! У Мерисиэль есть все задатки хорошего лидера, да и солдаты ее обожают. А наша задача… — Нет, я про Элана. Что ты чувствуешь, зная, что он скоро женится? — в глазах Янны стоят слезы. Она хлюпает носом и опускает взгляд. — Я даже не представляла, как тебе тяжело… — Почему мне должно быть тяжело? — Сиила хмурится, пытается вспомнить, когда последний раз считала, что ей тяжело. Или хотя бы выглядела как человек, которому требуется жалость. И вспомнить не получается ни одного случая с самого раннего детства, когда она еще жила на улице и подворовывала, чтобы не умереть с голоду. Но эти времена давно прошли, да и как они связаны с Эланом? — Ты же любишь его, да? А он… он просто играет вашими чувствами. И твоими, и этой своей Кианы. Ты видела ее? Может, она вообще не существует? Может, он просто морочит тебе голову?! — Янна всхлипывает, обнимает Сиилу так, будто это она сейчас вдруг зачем-то разрыдалась. — Я видела Киану, Янна. Они правда любят друг друга, скоро поженятся и уж точно существуют. Я люблю и их, и тебя, и всех своих друзей, потому что все вы дороги моему сердцу. И я нихрена не понимаю, почему мне от этого должно быть тяжело. Ну чего ты плачешь, дуреха? Что ты там себе придумала? — У вас же с Эланом… я же слышала… — Янна всхлипывает. И Сиила понимает: мирная городская девочка слышала их давешнее веселье и сделала соответствующие мирной городской девочке выводы. — Можешь… можешь поплакать, я тебя… поддержу. Сиила негромко смеется, гладит подругу по мягким ухоженным волосам, она вцепляется крепче и продолжает всхлипывать. — Все совсем не так, дуреха. Между нами с Эланом нет никакой романтики, мы просто друзья и боевые соратники. Ну что ты так испугалась? Да, взрослые люди иногда занимаются сексом безо всяких высоких чувств. Тебе еще очень многому нужно научиться, Янна, однажды научишься и этому. — То есть… ты просто спишь с ним? И он тоже, хотя помолвлен? И Киана знает?! — Нет, конечно, — Сиила треплет подругу по волосам, будто маленькую неразумную девочку. — Ей не нужно этого знать. В мирной жизни, разумеется, есть понятие о верности и супружестве, но на поле боя они совсем не работают, понимаешь? И для тебя, и для твоей семьи будет лучше, если ты вернешься живым и здоровым, чем если останешься верен супругу или невесте и сдохнешь где-нибудь в Язве. — Как это связано?! Ты говоришь так, будто любовь — это какой-нибудь… какое-нибудь… зелье, я не знаю! — Сиила приложила палец к губам и зашипела на Янну. — Что? Если все так делают, так почему тогда тише-то? Чего ты боишься? — Во-первых, так не делают новобранцы, только покинувшие мирные дома. Во-вторых, Янна, об этом просто не принято говорить. Это личное дело, мое и Элана. Будет здорово, если ты сделаешь вид, что ничего про нас не знаешь. — Он врет своей невесте! Он говорит ей, что любит, а сам… сам… — Он не делает ничего такого, чего бы не делал любой другой рыцарь. Киана этого не поймет, она мирная и живет по другим… — Потому что никто, кроме вас, так не делает! — прерывает ее Янна. Громко всхлипнув, она выбирается из шатра и быстрыми шуршащими шагами уносится прочь. Сиила накидывает теплый плащ и неспешно выбирается следом, садится к костерку. Он весело потрескивает, поглощая сухие чурки какого-то тонкого, ломкого деревца. Паладин тонкой горячей веточкой запаливает крохотную курительную трубку, медленно затягивается и выдыхает в ночной воздух облачко легкого, сладковато пахнущего дымка. Былое ощущение легкости отступает, вместо него приходит тяжелый ком в груди. Янна — она же хорошая девчонка, но это совсем не то, что требуется на войне. Фехтование по правилам, при секундантах — это одно, а реальный бой с бесчестными демонами совсем другое. Если она настолько застряла в «мирном» восприятии, если она даже такую мелочь, как секс, воспринимает настолько остро — что же будет с ней дальше, когда настоящий бой раскинется перед ней во всем своем ужасе? Сиила помнила смерть с детства, в городе, где она росла, могли убить за краюху хлеба, блестящий медяк или просто для развлечения. А потом могли убить самого убийцу — но уже «законно», с помпой казнив его на главной площади города. Сиила боролась за мир, в котором не будет этой жестокости. За мир, где дети будут сыты, где они будут мечтать о карьере городского стража, булочника или портного, а не считать медяки в чужих карманах. А война жестока; несмотря на все виденное в детстве, в первой настоящей битве с демонами Сиила все-таки струхнула. Она помнила первое убийство — это был дретч, полумертвый от дюжины арбалетных болтов, а потому достаточно неуклюжий, чтобы испуганная вчерашняя воровка умудрилась отсечь ему голову. Она убеждала себя, что демоны — враги, что он бы не мучился совестью, если бы снес башку ей, но несколько дней еще вспоминала сопротивление рвущейся кожи и дробимых шейных позвонков, хлынувшую фонтаном кровь и мягкое, безвольное падение только что еще живого тела к ее ногам. Морда дретча скалилась, как ей и положено, но в этом оскале Сиила видела муку, боль, панику. Тогда она задумалась о жизни и ее ценности, и долго-долго училась засыпать по ночам, не видя за закрытыми веками отрубленой дретчевой башки. Познала, так сказать, тяжесть своего меча — и тем самым окончательно превратилась в паладина. Воина, которому положено нести смерть — но только во имя добра. Каждый убитый демон, культист или мародер своей смертью позволял жить десяткам, а то и сотням несостоявшихся жертв. Иногда она думала о возможном исправлении этих несчастных, но отметала эти мысли. Во-первых, тогда не получится оставаться хладнокровной на поле боя, а во-вторых — некоторые просто не смогут исправиться. Сиила вычищает трубку и, кивнув проходящему мимо дозорному, забирается обратно в шатер. Там все еще тепло и пахнет Эланом; она засыпает, чувствуя, как распускается тяжелый клубок в груди, как ее заполняет привычное спокойствие. Янна тоже однажды все поймет… однажды. Следующим днем им, всем четверым — Янне, Элану, Завитку и ей — предстоит навестить старую стоянку Песьих сердец, и по-хорошему следовало бы поставить об этом в известность командора. Сиила решает сделать это лично, и, к ее удивлению, Мерисиэль с готовностью предлагает помощь. В командорском шатре просторно и чадит печурка, пахнет свежей похлебкой и каким-то подобием домашнего уюта. За широкой ширмой скрывается самая настоящая кровать, и это первый раз, когда Сиила видит кровать в военном походе. Должно быть, с командорского кресла война выглядит куда эстетичнее: нет крови, обезображенных тел, криков ужаса и стенаний смертельно раненых. Только цифры и значки на огромной карте, изящно вырезанные из дерева фигурки без голосов и лиц. Их можно передвигать, куда необходимо, и не задумываться о том, что за каждой фигуркой скрываются чьи-то жизни… Наверное, именно такое место подходит Мерисиэль больше всего. Совсем же еще ребенок! — Думаю, остальные тоже не будут против немного развеяться, — Мерисиэль улыбается, но Сиила видит за этой улыбкой что-то вроде желания немедленно сбежать. — Я отправлю за Ланном, Лимом и Вольжифом… — А Камелия? И остальные? — удивленно переспрашивает Сиила. — Камелия на меня злится, — Мерисиэль пожимает плечами. — Остальные… думаю, у них найдутся другие дела в ставке. В конце концов, разведчики могут вернуться в любой момент, и нам придется экстренно сворачивать лагерь и двигаться вперед. — Или отбивать атаку, — соглашается Сиила. Хмыкает. — Ты быстро освоилась в командорском кресле, а? Мерисиэль не отвечает, опускает глаза, будто Сиила за что-то ее устыдила. Она торопливо окликает одного из стражей, отправляет за спутниками и нервно перебирает вещи в сундуке, стоящем возле кровати. Напяливает кольчугу на простую дезнитскую мантию, убирает белоснежные волосы в нетугую косу, накидывает теплый плащ и вешает на пояс несколько футляров со свитками. Выглядит все так, будто командор спешит скорее покинуть ставку. — Тяжело тебе приходится? — снова говорит Сиила. Мерисиэль вздрагивает, чуть не выпустив из рук флакончик с красноватым зельем лечения. — Не дрейфь, все получится. В конце концов, королева не стала бы на самом деле рисковать судьбой похода, ставя в его главе того, кто на эту роль не подходит. — Иногда я чувствую себя лицом похода. При этом моими руками и действительными полководцами оказываются совсем другие люди, — Мерисиэль невесело усмехается, укрепляя на поясе многострадальный флакон. На пороге появляется рыцарь, который строго и по форме отчитывается, что Ланн ушел в разведку, и к вылазке присоединиться не сможет. По лицу командора пробегает тень; она отпускает докладчика и еще более нервно, чем до этого, возится с ремнями плаща, закрепляя его поверх кольчуги. «Вот поэтому-то рыцарю и нельзя заводить любимого. Беспокойство о его семье заставляет нервничать, терять спокойствие. А оно на поле боя необходимо». Но вслух Сиила ничего не произносит, терпеливо ждет окончания сборов. Через десяток минут они покидают командорский шатер, снаружи их уже ждут Лим, Вольжиф, Уголек и неожиданно — граф Арендей. — Рада видеть вас, граф! — Дейран невесело улыбается в ответ. — Думала, вы уже пьете свое кьонинское… — Я тоже думал, что буду занят именно этим. — Развивать тему Арендей явно не планирует, но почему-то смотрит в сторону шатров, где остановились малые рыцарские ордена. И в этом взгляде читается если не ненависть, то уж точно — немалая обида. Покинув ставку, бравая команда, укомплектованная Эланом и Янной, направляется к старому лагерю «Песьих сердец». Янна вертит головой, лениво перекидывается с сонным Вольжифом шутками и почти незаметно бросает странные взгляды в сторону Элана и Сиилы. Кажется, все еще думает о ночном разговоре; Сиила пытается верить, что подруга, по крайней мере, не выкинет чего-то в сторону Элана. В конце концов, ему и так не просто — наложение «мирной» морали на боевую редко проходит безболезненно. — А где Завиток? — Сиила привычно выходит чуть вперед, на всякий случай сжимая в руках щит. В конце концов, они двигаются не так уж далеко от старого тракта, по которому любят сновать разрозненные демонические отряды. Удивительно, но за пару километров пути им навстречу не попался еще не один. — Приболел. Возможно, отравился чем-то, — Янна пожимает плечами. — Передал свои извинения. Он очень хотел пойти, но совсем не может встать с кровати. — Что же он ничего не сказал? Я бы его вылечила, — Уголек сокрушенно качает головой. Доброму ребенку отвратительна сама мысль о том, чтобы оставить больным хоть кого-то. — Боюсь, некоторые болезни не вылечить заклинанием. Лень, например, — хмыкает Дейран. — Ты совсем его не знаешь, граф! Завиток никогда бы не стал врать нам, это как-то не по-дружески, — мягко осаждает его Элан. — Это ты плоховато знаешь мир, парень, — Арендей морщится. — Мерисиэль, я ведь уже говорил, что думаю о праведном мендевском рыцарстве? — Ты говорил о чем-то другом? — отзывается Вольжиф. Вот уж кому совсем не бывает грустно! Воришка напоминает Сииле ее саму — если бы когда-то на ее жизненном пути не случилось паладинство. Мальчишке бы должное воспитание, с его-то дарованиями получился бы вполне приличный магус. Ох, свести бы его с орденом рассветного меча! И выбить воровство из кудрявой головы. Хотя бы увещеваниями. Не дело это, воровать… Сиила не осуждает его, но пытается верить, что однажды он все-таки повзрослеет, как и сама она когда-то. И надеется, что для этого не придется умереть кому-то доброму и справедливому. Они выходят к полянке, от которой несет смертью. Первый труп показывается почти сразу — бабау, истерзанный клинками рыцарей. Следом — еще несколько, потом — калавакус, сжимающий в мертвых объятиях обманчиво тоненькое тело полуэльфа. Его меч пронзает демона насквозь. Уголек всхлипывает и отворачивается, прячется за плечом Мерисиэль. Ее лицо не выражает ровным счетом ничего. Постепенно, по мере продвижения к самой стоянке, тел становится все больше; Элан сначала бросается к ним, твердит про то, что друзья не должны лежать вот так, будто корм для падальщиков, но Сиила насилу убеждает его, что без повозки всех утащить не получится. Ему с тяжестью, но приходится признать ее правоту. Нужный узелок обнаруживается не сразу — предварительно приходится обшарить всю стоянку, заглянуть в каждую палатку, парочка из которых умудрилась даже пережить нападение и три недели запустения без серьезных повреждений. Кольцо попадается Мерисиэль, и она с нетерпением вручает его мрачному Элану… когда появляется Завиток. Хафлинг выбивает украшение из рук друга, читает заклинание невидимости; Сиила едва успевает заступить дорогу Элану, который готов зарубить Завитка на месте. Как только хафлинг исчезает, на лагерь нападают демоны. Помимо квазита, который, очевидно, был нацелен только на кольцо и теперь негодует, оставшись без добычи, будто из ниоткуда появляется несколько хищно ощерившихся бабау, пятерка пузатых дретчей, парочка абрикандилу… И они явно не настроены на беседу. Битва выходит короткой, но яростной — Сиила кричит, привлекая к себе внимание врагов, Элан отсекает отвлеченным демонам конечности, уворачиваясь от ударов остальных. Вольжиф хохочет, подбираясь к очередному врагу со спины, Мерисиэль непрерывно разбрасывает огоньки слабых заклинаний, прерываясь на проведение энергии всего пару раз за бой — демонам, похоже, не угнаться за светлым воинством. Уголек выплескивает жар, ее глаза — обычно наивно распахнутые — сосредоточены и серьезны. Сиила едва успевает уклониться от огненной стрелы, выпущенной ребенком в сторону врагов. Следом пляшет огненная дуга; воняет паленой шерстью и жареным мясом. Где-то рядом загорается один из трупов, но Сиила слишком занята боем, чтобы разобрать, чье тело горит: друга или врага. Лим, уступив Угольку право повелевать огнем, технично орудует коротким мечом и крошечным кинжалом, умудряясь испачкать в демонической крови оба своих клинка. Великолепный граф Арендей — и нет, Сиила не лукавит, называя его так в свои мыслях — ловит едва не рухнувшего от страшной раны Элана потоком целительного света, заставляет сомкнуться края пореза, не оставив следа или шрама. Все заканчивается уже через несколько минут; на поляне стало вдвое больше изуродованных демонических туш. Сиила тяжело дышит, хлопает Элана по плечу, но он отворачивается от нее. — Почему ты меня остановила? — спрашивает он. — Завиток — наш друг, я не могла позволить тебе убить его, не разобравшись! Может, у него были причины так поступить… — Какие причины?! Он натравил на нас толпу демонов, какие тут могут быть оправдания, Сиила? — Элан оборачивается к ней, его лицо перекашивает от злобы. — Он предал нас, предал нашу дружбу!.. — Он мог быть под заклятием подчинения! Ты смог бы спокойно жить, зная, что убил невинного, да еще и собственного друга? — Он сказался больным, — рычит Элан. — Чтобы подобраться к нам со спины и ударить… — Он мог пытаться нас предупредить об атаке!.. — Ребят, вам не кажется… — начинает Вольжиф, но спорящим совсем не до него. — Предупредить, забрав кольцо? Зачем демонам вообще обручальное кольцо?! Он просто вор, всегда был вором! — Элан, ты ведь знаешь, что это не так! Тут что-то нечисто, он не мог поступить так… — Но ведь поступил! — Элан уже ревет, его глаза сверкают от гнева. Сиила не к месту думает, что прошлой ночью он был не настолько яростен, как сейчас. — Он нас предал, Сиила! — Ты из-за какого-то кольца… — Ребят, Янна свалила. Вас это вообще не трогает? — наконец кричит Вольжиф. Элан и Сиила замолкают, вертят головами: Сиила смотрит туда, где видела Янну перед нападением, оббегает поляну, сталкиваясь с Эланом, замыкающим этот круг. Янна исчезла бесследно, и, похоже, самостоятельно — никаких следов крови или борьбы за ней не осталось. — Чудесно терять в один день троих друзей, — цедит Элан сквозь зубы. В его взгляде обида и злоба, от которой Сииле становится не по себе. — Один предатель, вторая дезертир, а третья — доверчивая дура. Что, не помогли тебе командорские сверхсилы? Потому что сила — ничто без гибкого разума. А его просто так получить невозможно. Он разворачивается и, не ожидая остальных, уходит по дороге к ставке.