Йоль

Снег делал землю хрупкой. Его покров был нежен и свеж — казалось, что один лишний шаг оставит на нем грубый, уродливый шрам; оставит расщелину, чёрную, как вражеский глаз. Акане смотрела в окно из фестивальской комнаты и думала о том, что мир чем-то напоминает уязвимую зимнюю землю, ставшую чистым листом бумаги для человечества — холстом, на котором каждый так или иначе оставляет свой цветной узорчатый след. И хоть человечество явно не умеет рисовать, сейчас праздник, и думать об этом не хотелось. Лучше уж провести это время в кругу семьи. Комната была уютно украшена: веточки остролиста над пылающим камином, рядом с ним же лежало украшенное и политое маслом полено. Акане вспомнила о дневной встрече с Сасори и улыбнулась. Все-таки шутка демонов была забавной. Интересно, где этот парень сейчас? Было немного жаль, что шиноби не заглянул на огонёк. Но Акане понимала, почему это невозможно. Огонь камина окрашивал стены фестивальной комнаты в багряно-красный. Коробочка тепла посреди йольского мороза, за пределами которой осталось всё тревожное, опасное и давящее. Можно было закрыть глаза и раствориться в этом тепле, как в горячем шоколаде. На стенах были приклеены снежинки, а с потолка свисали красивые красные фонарики в азиатском стиле. Огонь соседствовал со льдом, и контраст делал всё вокруг лишь уютнее: не слишком жарко, не слишком холодно. Союз противоположностей казался хрустальным, и одновременно — надёжным, чем-то естественным; тем, что существует столько, сколько живёт мироздание. Сам воздух казался румяным от красных фонарей, тёплым и податливым, как гибкий раскалённый металл. В углу комнаты стоял стол с вкусняшками и чаем. По сравнению с многообразным и плотным праздничным ужином, здешний был лёгким перекусом, но большего и не требовалось. Посреди пространства люди и демоны навалили мягких кресел и прямо сейчас с лёгкой руки Билла рубились в карты. Треугольник в очередной раз выиграл, и Король раздражённо сбросил оставшиеся на руках карты. — С тобой играть невозможно, Сайфер, — воскликнул он. — Если карты тебе не даются, может, сыграем в Монополию? Демонополию. — Губы Билла разъехались в широкой улыбке. Сразу стало ясно, что и в этой игре он окажется победителем. — Однажды я одержу верх, треугольный, — пообещал Король и осклабился. — Это будет великий день, когда Биллу надерут задницу, — откликнулась Акане, на самом деле довольная тем, что ее демон в играх непобедим. Райде внезапно упала прямо в руки Короля и невинным взглядом посмотрела ему в глаза. — Ты чего это? — спросил тот, поймав ее. — Вашество, ты подушка, — нахально отозвалась Королева, вызвав у Короля усмешку. — Чего? Охренела совсем, букашка? — И Акура-Оу принялся ее щекотать. Правда, получалось плохо, поскольку Райде щекотки не боялась. И тогда он начал тыкать ее когтями. — Ай-ай, осторожно, больно же! Райде попыталась вскочить, но Король удержал ее в сильных и тёплых объятиях. — Раскричалась! Я ж не насквозь. — Еще бы ты меня насквозь протыкал… — проворчала Райде и обняла демона в ответ. — Можно и насквозь… — многозначительно произнёс Билл, после чего от Летописца незамедлительно послышалось: — Кошмар… Акане слабо улыбнулась. — Разве же это кошмар? — раздалось над ухом Летописца, и ее тут же ущипнули за бок. Девушка пискнула и схватилась за пострадавшее место. Нейро усмехнулся. — Раз у нас пижамная вечеринка, давайте плести друг другу косички, — сказал он с милой улыбкой. — Че? — спросил Король, явно не ожидавший такого от друга. — Мне не нравится эта интонация, — поделилась Акане. — Ты что, не хочешь, чтобы я заплел тебе косичку? — жалостливо спросил Нейро. — Ну… э-э-э… — замялась Стилист. — Отказывать себе дороже, да? Ладно, хочу. Зря она согласилась. Неведомым образом в ближайшие минуты их с Летописцем волосы оказались сплетены в единую косу под смех Билла и Короля. — Ты чево наделал! — воскликнула Акане, пытаясь распутаться. Летописец, явно приняв свою участь, не вмешивалась, чтобы не перепутать их волосы еще больше. — Разве не красиво? — спросил Нейро, невинно приложив указательный палец к подбородку. — Ассистент Стилиста, — издал смешок Билл и обратился к Акане: — Помочь? — Ему? — мрачно спросила она, кивнув на Нейро. Сайфер расхохотался. Видимо, и правда задумал нечто подобное. — Сплетешь руки с ногами? — Интересная идея, — пошло ухмыльнулся Билл, и Акане сама засмеялась, не выдержав. — Кошмар, не втягивай меня в это! — поняв шутку, откликнулась смеющаяся Летописец. Райде в объятиях Короля смотрела на них и улыбалась по-богошипперски. Вечер был тёплым. — Ваше-ство, а давай я тебе тоже косичку заплету? — игриво предложила она. — Твои руки еще нужны мне, с тебя "Нити", — напомнил Король. — Ну ай! — воскликнула девушка. — Сегодня мог бы и не напоминать! — Да не собираюсь я тебя прямо сейчас за них сажать. Хотя… За это Райде несильно боднула Короля головой в подбородок, а он в ответ крепко сжал ее. — Охренела совсем, — довольно усмехнулся он. В комнате царило веселье, разжигающееся всё сильнее с каждой шуткой. Воздух был наполнен огнём, а смех друзей трещал, как поленья в камине, и не было момента лучше для того, чтобы растечься в кресле или на диване в мягкую, довольную полутвёрдую жижицу, завёрнутую в плед. Но, несмотря на то, что всё было хорошо — и даже прекрасно — что-то не давало Акане в полной мере насладиться посиделками в близком кругу. Что-то внутри начинало свербить. Ощущение было неприятным, но смутно знакомым, как ушедший в детстве страх, вернувшийся ни к месту и неожиданно. Стилисту не нравилось, к чему все шло, и не нравилось, что это происходило сейчас, когда она праздновала Йоль вместе с друзьями. «Не обращай внимания, — уговаривала она себя. — Если не будешь думать об этом, то всё само пройдёт. Лучше наслаждайся праздником». Акане отпила немного чая, наблюдая за друзьями, строго настроившись не думать о плохом, не чувствовать тревоги и хотя бы одну праздничную ночь провести спокойно. По иронии, как бы она ни пыталась обратиться вовне, взгляд всё равно уходил внутрь и увязал, как в дёгте, в неопознанной тьме, притупляющей и прогибающей звуки, вкусы и ощущения. Поэтому, когда Райде смущённо закричала, Акане не сразу сообразила, почему. Как стало ясно по взгляду зависшего над ней Билла, из-за какой-то очередной кошмарной шутки, которую Акане прослушала, сосредоточась на внутренних ощущениях. Осознание отключённости от атмосферы ночи породило новую глухую тоску. Она попала в простую ловушку под названием «не думай о белой обезьяне", и Стилисту стало практически стыдно за то, как легко она обдурила саму себя. Или же не она... — Это ужасно, просто ужасно, — бормотала Райде, прикрыв глаза ладонью. Билл подполз к ней, устроившись рядом на полу. Он подпер подбородок рукой, ожидая, когда демонический взгляд прожжёт в чужой голове достаточно ощутимую дырочку, и на него обратят внимание. Дырочка, видимо, прожглась, потому как Райде наконец открыла глаза и ворчливо оглянулась на Билла. — Чего? Тот прищурился и схватил девушку за нос. — Мяу, — незамедлительно отреагировала Райде. Билл улыбнулся шире, ласково погладив девушку по голове, как очаровательного котёнка. Нет питомца лучше, чем человек. Привычная полушутливая фраза отозвалась в голове почему-то злобно и с презрением. Уже естественное лёгкое снисхождение демона начало раздражать, а тёплая нежность, похожая на золотой гретый мёд, которой звёздно сияли жёлтые глаза Билла, почему-то уязвляла, но с чего бы? Акане тут вообще ни при чём, и ей не должно быть дела: чувства, источающиеся Биллом и пробивающиеся через его кожу, как сияние, были предназначены Райде. У Акане ни к месту закружилась голова. Она отвернулась, когда свет свечей в полумраке неприятно резанул по глазам. Слыша перешучивания Билла и Райде, ловя краем уха и глаза их уютное тепло близости, не оборачивалась. Почему-то стало как-то... Холодно и пусто, и весь праздник возрождения солнца, наступления тепла после длиннейшей ночи года обратился в обычную ледяную ночь, полную белого холода и плотной стены тумана, режущего морозными лезвиями. Акане знала, откуда дует этот зловонный ветер, и посмотрела в сторону, надеясь отвлечься и успокоиться, но наступление уже началось, и нехорошее предчувствие точило остриё клыка об рёбра. Отведённый взгляд наткнулся на Нейро, присевшего у Летописца и попытавшегося перезаплести ей волосы. Алёна изображала обречённую смиренность и поползновениям демонам не мешала, но при этом восторга на её лице особо не просвечивалось. И вправду: попробуй возразить что-нибудь демону. — Готово! — с восторгом заявил он, оглядывая проделанную работу. Летописец вяло заглянула в маленькое карманное зеркальце, осматривая творение детектива: творение представляло из себя на самом деле красивую косичку, оплетающую затылок колоском. На зависть всем парикмахерам работа. — А я думала, ты соорудишь у меня на голове непрочёсываемый кошмар, — высказала вслух приятно удивлённая Алёна. Нейро хмыкнул. — Ты такого хорошего мнения о моих навыках? — Я просто знаю, что ты садист и любишь издеваться, — ответила она, развернувшись и сев к Нейро боком. Тот осматривал свою работу, как будто готовился отправить её на конкурс и взять главный приз. Летописец смотрела на Нейро. — Я люблю распутывать узлы, — произнёс он. — В волосах ли они или в голове. Вспыли мысли и воспоминания разных оттенков, от ностальгической теплоты до холода одиночества. При взгляде на этих двоих холод отчего-то почувствовался особенно остро, как впившаяся в края металлическая скоба, крепко запершая окошко от внешнего мира. В тёплой комнате, наполненной алым паром пламени и света, стало холодно, словно она, выбежав из дышащего душным жаром дома, оказалась на улице в самый разгар йольской ледяной ночи. Когда Нейро чуть-чуть улыбнулся и прищурился, мороз вкрался в горло, но почему-то ощущался более обжигающим, чем лава. Он стиснул до неподвижности лёгкие, вынудил сердце заиндеветь в попытке защититься, а когда Акане попыталась глубже вдохнуть и выдохнуть, чтобы прогнать наваждение, ей почудилось, что из груди не вышло ничего, кроме вязкого тумана. Голова неожиданно закружилась, воздуха не хватало. Стало душно, вязко и тяжело на груди. Если бы Акане не была уверена, что бодрствует, то решила, что это, скребя когтями по полу, подкрадывается сонный паралич. Туман лёг на веки и облепил голову, как шапка, думать стало как-то трудно, а недавние остро врезавшиеся чувства притупились, словно их и вовсе не было. Акане вынуждена была отойти к окну, чтобы подышать свежим воздухом. В холодном паре было меньше вязкой туманности, чем в том, что поселилось в ней. Стало легче совсем чуть-чуть. Воздух пробивал дурные точки, как иглотерапия, и голова немножко прояснилась — достаточно, чтобы Акане услышала: — Всё в порядке? — уточнила Райде, заметив, что со Стилистом что-то не так. «Куда уж мне до вас, милующихся по диванчикам», — подумала Акане, когда отрезвляющий холод лёг на тело новыми цепями. Неожиданно холодно ответила: — Более чем. Возня за спиной приостановилась. Акане не видела, но чувствовала недоумевающие, таящие зародышей напряжения взгляды, направленные на неё. Демоны хмурились. Кажется, все уже поняли, что произошло — и Акане тут не была исключением. — А оно так не выглядит. — Райде звучала обеспокоенно, и лишь ненамного меньше — насторожено. Прощупывала, как неуверенную почву. Раздражение вспыхнуло где-то внутри ядовитым цветком. — Возможно, вы все просто плохо видите, — ответила Акане, подняв голову к ночному небу. Очки запотели, и луна через линзы казалась размытой, поддёрнутой сетчатой полупрозрачной тканью. Ни очертаний, ни пятен луны, которыми та так гордится, поворачиваясь ими к Земле, не было видно из-за налипшего налёта смеси тёплого и холодного воздуха, зато сияние оставалось видным даже тогда, когда сам спутник исчез с поля зрения. Даже завораживало. Акане смотрела на луну, а губы проговорили, двигаемые чужой волей: — Иронично, что в очках при этом хожу я. — Тебя не звали, — сказала Летописец, и ее интонация была далека от высшей степени дружелюбности. Акане не было весело, но её телом усмехнулись, будто фраза была забавной. — А я Малефисента. Акане обернулась, и ее черты, искривленные в злобной усмешке, наконец открыто показали, что перед присутствующими в настоящее время была не Акане. Глаза блестели и смотрели резко и злобно. Акане чувствовала собственный взгляд, словно глаза окаменели, источая осязаемые ненависть и насмешку. Кажется, празднику было не суждено закончиться на хорошей ноте. — Это ты махнул. Малифисента хотя бы красоткой была, а ты... — всё так же недружелюбно и даже враждебно бурчала Алёна, но под конец фразы ее брови поднялись, и она довершила: — Маленький, плюгавенький... Мимик низко засмеялся. — И чего ты хочешь? Праздник уже окончен, ты опоздал, — спокойно констатировал факт Нейро. — Был бы окончен, все присутствующие уже были бы в постелях, — ответил незваный гость. — Все, что было запланировано, мы сделали. Ты уже ничего не можешь изменить. — И не собираюсь. Я просто верю в злых фей. Мимик широко улыбнулся и перегнулся через подоконник. У Акане замерло сердце, когда она поняла, что он попытался сделать. Король моментально оказался рядом и довольно грубо схватил её за руку, чтобы не дать свалиться с высоты Донжона, и Стилиста, оказавшегося под маслянистым слоем чужой сущности, затопило облегчение, которое отозвалась в сознании самого Мимика злой насмешкой. — Совсем страх потерял? — с тихой яростью прошипел Кровавый Король, сжимая запястье до синяка. Зубы Мимика скалились через тонкую щель между губами. — Ты даже тронуть меня не можешь, — рассмеялся тот в ответ. — Трус. Только трусы прячутся за людей. И глаза, и голос Акура-Оу пропитались презрением и отвращением. Акане, видя яростное, теряющее любые намёки на теплоту лицо, внутренне сжалась: видеть такое омерзение напротив себя было страшно и немного больно. Казалось, будто Король смотрит не на Мимика, а на неё — хотя это, конечно, было не так. Только Мимик заслуживал подобного отношения к себе. Тот в это время вдруг стал излишне меланхоличным и расслабленным: уверенным в своём превосходстве и неуязвимости. Высокомерно он заявил: — И что с того? На войне все средства хороши. В отличие от вас, я ими не брезгую, поэтому всегда впереди. — Средства между собой бывают различны, как свинец и олово. Ты же разбираешься в сортах говна, чем и пользуешься, — прокомментировал Нейро и тут же добавил: — Только вот я не говноед. — Могу закидать, разбирать будешь до утра, — поддержал Билл. Король, видимо, от греха подальше, чтобы это создание ненароком не вырвалось и не бросилось в открытое окно, толкнул Акане на середину комнаты. Мимик от приклада такой силы не устоял на ногах и упал в окружении людей и демонов. Акане с удовлетворением смаковала лёгкий испуг, вспышкой мелькнувший внутри зловредного существа. Оглядевшись и поняв, что он, вроде как, в невыгодным положении, Мимик гаденько усмехнулся. — И что вы планируете делать? — Экспериментировать с сеансами экзорцизма, — серьезно откликнулась Райде. Тот засмеялся. Акане ясно чувствовала его посыл: «Меня бесполезно изгонять. Ваши иконки, святая вода и кресты мне не страшны, идиоты». — У меня есть предложение получше. Вы будете наблюдать, как я выжигаю ее личность изнутри. И ничего не сможете с этим сделать! Акане не успела и пискнуть внутри себя, как маслообразные ощущения сменились привычным туманом в голове и туманом на сердце. Но, в отличии от предыдущего раза, он был горячим и липкими, как в парилке, и мысли смешались в жидкую кашицу, а всё, что было привычно и естественно — медленно откатывалось, как уходящий в море прибой... И так постоянно, когда чужак начинал давить на неё пятой своей энергии, и противиться либо не хватало сил, либо не доставало понимания — как. Есть ли смысл сопротивляться, если всё повторяется из раза в раз, когда Мимик приходит? Есть ли толк в том, что она не хочет сдаваться? «Нет», — твердило сознание сущности, но в глубине ещё оставалось что-то, что тлело тихим и твёрдым возражением на его ответ. Нужно только дотянуться и раздуть это в нечто большее. Как? В следующее мгновение взгляд Акане стал более мягким, но, что было по-настоящему страшно, — абсолютно пустым. — Тварь, — сплюнул Акура-Оу. Акане слышала его рыкающий голос и видела тяжёлый взгляд, но ни то, ни другое теперь никак не отзывалось в ней. Попытки заканчивались тем же, чем они закончились бы у пытающейся пробиться через бетонную стену птицы, даже если эта птица — орёл. — Эй, Стилист! Давай вставай, нечего ему поддаваться! Акане безразлично скользнула взглядом по Королю и просто легла на пол, никого не замечая. Не хотелось ничего: ни сопротивляться, ни искать это нечто, что могло бы помочь... В том числе и жить. Король помрачнел, желая приступить к более жёстким способам пробудить человека, но Нейро остановил его жестом. Пинки сейчас были бесполезны. — Ты хочешь сказать, что сдаешься? — спросил Ногами, серьезно и жестко смотря на нее сверху вниз. В обычном состоянии это заставило бы Акане нервничать, но сейчас она только краем сознания понимала, что именно такой должна быть реакция — но ничего не чувствовала. Как не чувствовала и мотивации встать от его вопроса. Даже руки казались лёгкими от заполнившей вакуумной пустоты: никакой силы, приводящей мышцы в движение; никакой воли, направляющей их. — Я на грани, чтобы это сделать, — нашла она в себе силы ответить. — Мы все время от времени чувствуем это, но это не значит, что дальше ничего нет и нужно лечь и умереть, — подала голос Райде. Акане не ответила. Слабость продолжала распространяться и дошла до точки истощения, какое бывает в конце тяжёлого дня, когда начинает ненавязчиво клонить в сон. Но при резкой сонливости спать будто бы и не хотелось. Можно даже сказать, что хотелось не столько спать, сколько не быть, не видеть и не слышать: ни обеспокоенно-напряжённые глаза друзей, ни яркие красные фонари, прилипчиво отпечатывающиеся на сетчатке, ни огни камина, ни саму себя — на полу, жалкую и слабую. А остальные возвышаются и смотрят почти с жалостью и беспомощностью. Словно она стала отягощающей ношей, с которой непонятно, что делать. Окружение начало раздражать. Чего они все от неё хотят? Чтобы она вскочила, проломила потолок собственной головой, как супергерой, и всех замахала? Может, ей и самой того хочется... Всполох раздражения угас, и мысль довершилась: хотелось ещё некоторое время назад. Сейчас уже не хочется ничего. И если Акане всё-таки разочаровала их, если они решили, что устали от неё, то что можно на это сказать? Простите. Простите, что я такая слабая, бесполезная и приношу проблемы. Простите, что не знаю, что мне делать. Я не знаю, что делать. Возможно, я могу лишь исчезнуть, чтобы избавить от бесконечного потока бессилия хотя бы вас — моих друзей и существ, которыми я дорожу. Возможно, так и следует... Возможно, так нужно было сделать уже давно. Нейро подал знак, и присутствующие отошли подальше, не трогая Стилиста, но и не выпуская из кольца на случай, если Мимик решит воспользоваться моментом и закончить начатое. Король встал напротив окна, загородив его собой, Нейро занял позицию возле двери — тоже для подстраховки. Золотые и изумрудные глаза в алом тоне воздуха горели неоном. Девочки встали в свободном пространстве между демонами, глядя беспокойно и внимательно. Акане вяло оглядывала отступление своих друзей скорее из потребности куда-то деть глаза и взгляд, чем из большого интереса, но на третьем демоне глаза остановились. Он не спешил увеличивать дистанцию. Билл долго сверлил девушку взглядом, но в конце концов подошел ближе, медленно и тихо присел на колени и провел рукой по плечу и спине, поглаживая. — Из-за чего? — спросил он, имея в виду лазейку, через которую Мимик смог пробраться на этот раз. — Не знаю, — ответила Акане, прикрыв глаза. — Наверное, просто устала. Собственно, это даже не ложь. Она почувствовала неладное ещё до того, как задумалась о том, что чувствует себя одиноко даже в компании — а почему она так себя почувствовала — сейчас уже неважно. Наверное. Прикосновения Билла были мягкие и тёплые. Он действовал почти осторожно — это редкость для него, любящего риск, скорость и буйство вторжения. А сейчас он был тёплым. И дарил свои заботу и внимание, как несколько минут назад дарил их Райде через вгляды и прикосновения. В такие минуты Акане вспоминала, что она всё ещё дорога этому демону, и ему не всё равно, какие бы сложности они ни пережили вместе до этого. Неугасающая дружба с демоном и его искренняя привязанность дарили надежду, и бетонная стена, через которую всё доносилось глухо и искажённо, дала трещину. Как и на том балконе, Билл снял свой пиджак и накрыл им Стилиста. Когда мягкая бархатная ткань пиджака коснулась её спины, Акане приоткрыла глаза. — Ты выбрала не лучшее место, чтобы спать, но если тебя так привлекают полы, так будет теплее, — пошутил он. Заботится, даже когда она в таком состоянии. А она своей апатией выносит им всем мозг. Разве так можно? Через маленькую трещинку стены просочилась горькая вина, смешавшаяся с тёплым родником признательности и желания достойно ответить на заботу и любовь. Два тоненьких потока боролись: мысли снова почти повернули в сторону того, что она вообще никому не должна мешать, но её взгляд снова встретился со взглядом Билла, и там ни было ни жалости, ни бессилия, ни беспомощности. Зато было безмолвное и прямое: «Ты сильнее, чем сама думаешь. Я верю в тебя — и тебе». Это был оживляющий взгляд, как звучное «Да» на писклявое комариное «Нет-нет-нет!», как ключ горной, свежей, чистой и прохладной воды в башне из бетонных стен. Напиться из него, услышать и увидеть это нечто, воспротивившееся воле Мимика, как свет космических тел сопротивляется окружающей темноте, — и пробить преграду! Хотя конечности были ещё тряпочными и невесомыми, а в голове и груди наоборот всё было каким-то тяжёлым, титаническим усилием воли Акане всё-таки повернула мысли в сторону борьбы, и, наконец, горячий живой огонёк воли и её собственного духа вырвался из сердца, наполнив тело. Двигаться стало легче, словно в пустую фигуру из воздушной резины вдели стальной каркас, на котором можно было и стоять, и двигаться. В поле зрения появились лица остальных: девочки и демоны подходили ближе, будто проявляясь из тумана, и в их глазах Акане больше не видела жалость напополам с беспомощностью. Были беспокойство, страх — за неё, потому что они её любят, — желание помочь и незнание, как это сделать, какое было и у Акане несколько секунд назад. Такое же незнание, как и у неё, но при этом — сильное желание спасти, помочь, не оставлять одну в своём бою. Вера, что они найдут решение вместе. Любовь и забота, как отражение солнечных лучей Билла, зеркально повторяющихся в представших парах глаз. В тот момент, когда руки со злой решимостью упёрлись в пол, царапая ногтями деревянные доски, Акане для себя решила: нельзя поддаваться этому гаденышу. Никому не будет лучше, если она перестанет мозолить глаза. Будет всего лишь на одного солдата меньше, и силы их существенно сократятся. Раз друзья до сих пор не сдаются, до сих пор рядом и готовы бороться вместе с ней, то ей есть, ради чего подниматься и откуда черпать смысл снова и снова вставать. К тому же, это сегодня, самая длинная ночь, после которой власть темноты на земле становится короче, а в мир приходит новый Бог Солнца, дарящий надежду и напоминающий, что некоторые идеи всё же способны быть нетленными, а некоторые явления — долговечными. Нельзя позволить портить итоги праздника, ради которого Акане и все остальные так старались. Нельзя ему позволить испортить Йоль. Нельзя! Акане медленно села, чувствуя приливающую силу в руках с каждым движением. Она перевела дыхание и выпрямилась, крепко сжимая пальцами пиджак Билла. По правде, она предпочла бы сейчас сжать его самого, и так сильно, чтобы треугольный чудик почувствовал на себе всю мощь «любящих демонических объятий». Но сначала необходимо было кое-что сделать. — Иди ты знаешь куда, — сказала она вслух. Со стороны могло показаться, что она ответила Биллу, но и Сайфер, и все присутствующие понимали, к кому она обращается на самом деле. Акане улыбнулась с чувством наступающего торжества. — Я люблю вас всех и не собираюсь спать вечным сном на снегу, — обратилась девушка уже к своим друзьям. Она вытянула руки вперёд: — Пожалуйста, обнимите меня! Дважды просить не стоило. Ее тут же заключили в большие, крепкие и тёплые объятия пять пар рук. Комната наполнилось смешанной энергетикой людей и демонов, обжигающей, как огонь, и пробуждающей, как ветер. Одно давало жизнь другому и наоборот. Два мира пылали, не сгорая, переливаясь и перемигиваясь, словно общались друг с другом без слов, и в этот миг они — две разных грани бытия — стали близки и едины, как чувства, которые они вместе разделяли. Невольно подумалось, что всё это немного наивно — так радоваться победе в битве, не окончив войну с Мимиком. Но пускай даже и так, и их радость наивна, а победа больше напоминала чудо; может подобного перевеса не должно было случиться, и вообще им просто повезло. Но какие бы там ни были причины и возражения, Акане почувствовала облегчение. Облегчение и усталость. Мимик ушел — здесь ему ловить в эту ночь было нечего, и единственная дыра, через которую тот пробрался, оказалась закрыта. Акане была уверена, что в этот праздник он больше и близко не подойдёт ни к ней, ни к её дому — чувствовала удаляющиеся отголоски злости и привкуса поражения, которые он унёс с собой отсюда. Фирменное персочинское поздравление с Йолем для врагов — пинок под зад, пожелание не возвращаться и вообще ни духом, ни видом не попадаться на глаза. Стилист невольно хмыкнула, ощутив в этой мысли тон Короля (что-то родственное между ними всё-таки есть). Она очищалась в тепле и успокоении, как в горячей ванне, и недавние давящие чувства начали окончательно покидать её. В конце концов даже след, оставленный чужим присутствием, как вероломный отпечаток ботинка в доме, начал линять и бледнеть, напоминая о себе лишь памятным чувством оскорбления и неприязни. Победа. Может, маленькая, незначительная, но невероятно важная победа, и наверняка она одна из многих грядущих. — Спасибо, — тихо сказала Акане, не размыкая объятий. Не запомнилось точно, сколько они так просидели на полу. Все мысли покинули Стилиста, и стало спокойно и тепло. Думать совсем не хотелось, и, собственно, было не о чем. Праздник постепенно приходил к логичному завершению ночи, и только в этот момент Акане почувствовала, что действительно устала, и что мысли о сне и тёплой кровати манят в комнату башни. — Улиточкам пора по домикам, — Нейро первым обратил внимание на то, что Акане едва ли не спала в общих объятиях. Она протестующе заворочалась и завертела головой, потеревшись носом о синий пиджак: не хочется расходиться, особенно когда стало так хорошо и бестревожно. Тени окончательно отступили в ночь, и хотелось напиться светом, прежде чем закрыть глаза и забыться во сне. — Ну же. — Демон немного ослабил объятия, заработав недовольный взгляд, который, разумеется, никого не пронял. — Или ты хочешь, чтобы кто-то отнёс тебя в кровать на ручках? Акане была вынуждена признать, что это звучало интригующе. — Возможно... — задумчиво пробормотала. — Тогда тебе и сказку прочитать заодно? — Ну... — Поцеловать в лобик и лечь рядом в одну кроватку? — добавили. Не сразу, но Акане распознала за невинной фразой ужасную шутку и тут же подняла голову. — Билл! Что за кошмар! Он засмеялся, не обращая внимания на попытки Акане дотянуться до головы и настучать по ней хорошенько. Чёртов треугольный читер — вот же демон! — ловко перехватывал чужие запястья и отводил так легко, будто это были детские ручки. Акане даже начала не на шутку беситься, а стремление хотя бы разок стукнуть обнаглевшего чёрта стало не просто проявлением дерзости, а делом чести! По итогу Билл забаррикадировал обе руки своих Врат, зажав их обернувшимся вокруг тела Стилиста предплечьем, и усиленно провёл ладонью по макушке. Всего пары движений хватило, чтобы безнадёжно испортить старательно уложенную причёску: «Блин, Билл, вот же гад!» Акане зарычала в чужих объятиях, но больше не пыталась ни вырваться, ни атаковать — если демон решил тебя потискать и помучить, то лучше просто дотерпеть и выждать момент — это основы тактики. А потом, как только он ослабит бдительность... — На самом деле людям действительно пора ложиться... — сказала Райде, покосившись на трущего глаза Летописца. Заметив чужой взгляд, Алёна тут же опустила руку, делая вид, будто она ни капельки не хочет спать. — Демоны могут хоть всю ночь тусоваться, а нам стоит не отклоняться сильно от режима. Иначе будем днём бесполезными и тупенькими, как катышки. — То есть, всё будет, как обычно? Райде с осуждением посмотрела на Нейро, принявшего максимально тролльное выражение лица — какое только он и умел: «глаза ромбиком и улыбка до ушей». Из-за этих слов Акане пришлось отвлечься от планов праведной мести Биллу, а тому — от попыток свалять из волос человека пуховую шапку. Она оглянулась на окно, заметив тонкую голубую нитку света на горизонте. Ещё не перейдя в полоску, грань сияла, как накаливающееся стекло, предвещая восхождение солнца, и небо накатывало, как море, волнами цветов от ониксового до иссиня-голубого. Но это ещё был не рассвет, потому как первый после долгой ночи взгляд огненного глаза ещё не обратился на землю. Акане необходимо было впитать ещё немного света надежды грядущего дня, но ей не удастся сделать это, если она сейчас пойдет спать. — Может, дождёмся рассвета? — спросила она, когда друзья уже поднялись на ноги, готовые расходится. — Первый после Йоля. Встретим его вместе. — Мне нравится эта идея, — поддержал её Нейро, улыбнувшись подозрительно очаровательно. — Особенно если это значит, что ты всё же уснёшь у нас на ручках, беспомощная, открытая... — Нейро! — крикнула Стилист, набросившись теперь на детектива, схватившего её за вскинутые руки, будто ждал подобной выходки — и всё с тем же тролльным выражением лица. Ещё один! Кругом одни стебуны, кошмарники и читеры! Никого и не поколотишь теперь в чувствах! — Акане обижено ткнула кулаком Нейро в грудь, но тот в ответ теснее прижал её руки к себе, не позволяя двигаться. Пойманная жертва садиста застыла, смирившись с тем, что все демоны — бессовестные. — Стилист предложила хорошее дело, — согласился Король, одобрительно ухмыльнувшись Акане. — Рассвета и вправду нужно дождаться, чтобы завершить праздник. Благо, восход скоро... — Демон вгляделся в вид за окном, прикидывая время выхода солнца из-за горизонта. — Правда, вас, сонных мух, придётся занять, чтобы случайно не уснули... — О! — подала голос Летописец, — кстати! У нас же ещё йольское полено осталось, как раз успеем зажечь! — Точно. — Райде оглянулась на уютно пылающий камин. — Ты права. Тогда нужно потушить и заново разжечь камин... Парни, займётесь? Мы принесём масло и полено. Для торжественного завершения Йоля всё было подготовлено заранее. Ещё задолго до было подобрано хорошее йольское полено, заготовлены масло и украшения. Демоны затушили огонь и выгребли из очага золу и угли, расчистив место для сожжения полена и рождения нового огня, который должен будет принести с собой утро и надежду. Внутрь погрузили полено, которое, к облегчению всех, не являлось Сасори. Иссеченное узорами и морщинами коры, украшенное веточками ели и клюквой, оно было даром, преподнесённым для благополучия и процветания по окончанию зимы. Райде и Летописец возложили полено в камин, поправив украшения, а Акане приготовила бумагу и древесину для розжига, обложив ею полено. Когда всё оказалось на своих местах, Нейро неспешно полил дерево маслом — золотистой, тонкой, лёгкой струйкой, жидкой, как чистая вода, и ароматной, как благовония. Капли свободно бежали по коре и очагу, как ручейки искристой дождевой воды. Билл зажёг спичку одним прикосновением пальцев и передал крошку-огонёк Акура-Оу. Тот, передвигаясь осторожно, словно держал в руках нечто предельно хрупкое, словно в его пальцах дрожала сама надежда, присел на колено и опустил спичку в камин, зажигая очаг Замка. Когда искра игривым зайчиком перепрыгнула на подстеленный розжиг, Король поднялся и поравнялся с друзьями, наблюдая вместе с ними за растущим телом костра. Трое демонов и трое человек полукругом встали возле камина, наблюдая, как быстро занимается в огне масло. Пламя моментально перекинулось на йольское полено, пожирая его, и оно медленно прогорало, дымя и потрескивая. Сегодня у врага не осталось ни единого шанса во время празднования. Его изгнали, и, хотя лучше было бы вообще не дать впредь и малейшей возможности найти лазейку, любовь и близость тех, кто встретил сегодняшнюю ночь вместе, помогли избавиться от зла, пытающегося разрушить эти узы. Сегодняшняя ночь поддержала в их душах веру. У их семьи ещё есть шанс, и если им удалось победить сегодня — то остаются шансы на победы в будущие дни. В тишине они наблюдали, как погибает и возрождается свет в жемчужной темноте зимнего солнцестояния. Пришла тьма и вновь растаяла, как ночь, неизбежно тающая в согретых солнцем руках утреннего рассвета. И хотя к моменту, когда солнце начало сонно просвечивать тёмную синеву кристально голубой краской, Акане было совершенно неохота думать, одна мысль всё-таки пришла к ней: что на самом деле можно назвать любовью? Сейчас, глядя на собравшихся кругом вокруг камина друзей, она переосмысливала. Любовь необычно ощущается... Какое бы сравнение ты ни взял, оно не будет полным и равносторонне определяющим суть. Это нечто нематериальное, ставшее столь осязаемым и сильным, что оно наполняет всю грудь, как лёгкие воздух. Если бы люди были глиняными сосудами, обожжёнными испытаниями и закалённые копотью, то любовь была бы огнём в этом сосуде. Её нельзя схватить, нельзя набрать в ладони горсть пламени, нельзя перехватить пальцами язычок огня, нельзя опустить руки в хранимый костёр и ощутить с доскональной точностью текстуру и гладкость поверхности. Даже если попытаться, то не разберёшь ничего, кроме обжигающего жара и боли от соприкосновения с чем-то несоизмеримым. Но свет внутреннего источника может обогреть дом, согреть изнутри сосуд, наполнить его до краёв лучше воды, еды и соли, угли будут приятно оседать на дне, придавая стабильности, а яркое тело танцующей страстной стихии дотянется до горлышка и выглянет из-за ворота, явя себя, как солнце. И всё внутри наполнится чем-то значимым и важным — для себя и тех, кто греется рядом — даже если шустрые ладони пламени не будут касаться земляных стенок. Как и пламя, любовь — необъятна, наполняет куда больше и простирается куда дальше, чем кажется со стороны. Она таится в обсидиановых камнях-углях, когда снаружи непогода, от которой необходимо сберечься, она раздувается в огромное полымя и охватывает собой всё, что ей доступно, когда приходят благоприятные ветра. Но и в холодную погоду, и в тёплую, она — незаменимый спутник и есть сама форма жизни. И днём, и ночью страшно необходима: осветить ли дорогу, согреться ли, спастись ли от опасности, сразиться ли, пропитаться ли, отдохнуть ли — никуда без неё. Существует и в материи, и вне неё: заставляет воздух идти волнами от своего дыхания, распространяет свет и тепло, обжигает, вводит в страх, ужас, облегчение, трепет, счастье, благодарность и восторг. Но то, что она дарит людям, — всегда нечто большее, чем подогретая еда и согретые руки. Это может быть и свет озарения, загорающийся в отражении наших глаз двумя путеводными звёздами — понимание, какую дорогу можно выбрать, по какой пойти. Это может быть надежда, выглядывающая одним глазом из глиняного сосуда. Это может быть любовь, соединившая узами таких разных существ. Это может быть Дух, который горит и не сгорает — и продолжает жить, побуждая следовать за собой свою форму. В огне этой Силы, этого Духа и этой Любви сгорела самая длинная ночь года, и из засыпающего очага родилась искра, взошедшая на светлеющий небосвод утренним солнцем, осветившим Персочи.