Наконец-то услышанный зов сердца

Офис частного детективного агентства "Пятая Стража" встретил стремительно поднявшуюся на крыльцо и буквально влетевшую в вестибюль Ульяну непривычной тишиной и абсолютной безлюдностью. Дверь оказалась незаперта, как было всегда на протяжении всех тех лет, что существовало агентство, поскольку работало оно круглосуточно, и Ульяну, успевшую, пока она бежала сюда через ночные улицы города, нарисовать в своём воображении самые страшные картины после предупреждения сестры и собственного дурного предчувствия, это поначалу несколько обнадёжило, но как только она вошла в помещение офиса, всё её облегчение моментально схлынуло, словно волна во время отлива, оставив после себя лишь неприятное удивление и снова подступающий страх. Первый этаж агентства был пустым, совсем, чего на памяти Ульяны не было никогда - обычно агенты посменно оставались в офисе на ночное дежурство и в ожидании возможных клиентов, которые не так уж редко обращались к ним даже посреди ночи или под утро, коротали время за чаепитием, разговорами, играми на ноутбуках и планшетах и разгадыванием кроссвордов, пока в семь часов утра не являлась дневная смена. Сейчас же здесь не было никого, и ни один из привычных звуков - шум включенной воды, свист закипающего чайника или пиликанье чьёго-то мобильного телефона, не говоря уже о человеческих голосах - не давали знать о том, что за агентством кто-то присматривает. Как можно тише закрыв за собой дверь, будто боясь нарушить эту тишину, Ульяна, прежде чем пройти, окинула взглядом такую знакомую ей обстановку: большой прямоугольный дубовый стол, расположенный почти в самом центре офиса, чёрный кожаный диван, тумбы кухонного гарнитура с плитой, холодильник и...длинная высокая лестница, ведущая на второй этаж, на площадке которого скрывалась за огромными стеллажами с книгами дверь в логово Феликса и по совместительству его рабочий кабинет. На лестнице Ульяна задержала взгляд несколько дольше, чем на всём остальном, внутренне поддавшись какой-то почти бессознательной надежде, что вот сейчас, через несколько секунд, один из книжных шкафов наверху привычно сдвинется в сторону, приоткрывая доверенную ему тайну, и в образовавшемся проходе появится Феликс, который, на пару секунд задержавшись у деревянного ограждения, чтобы закончить застёгивать запонки на рукавах своей рубашки или, как обычно, поднять ворот пиджака, потом спустится по ступеням вниз с неспешностью и непринуждённостью хозяина, как это было раньше. О том, как именно он сейчас отреагирует на её появление здесь - удивится, разозлится, обрадуется или всего лишь смерит безразличным взглядом, - Ульяна в эту минуту не думала вообще - для неё куда важнее было убедиться, что Феликс здесь, что с ним всё в порядке, что он жив и здоров, так что собственные переживания даже не то чтобы отошли на второй план, а как будто бы вовсе перестали для неё существовать. Ну не мог же он, с его-то чутким вампирским слухом, не услышать, что в агентство кто-то зашёл... Да и поздний вечер уже на дворе, так что он, если и спал, то должен уже проснуться. Сейчас, сейчас он обязательно спустится, хотя бы просто чтобы узнать, кто это наведался к нему в офис в такой поздний час... Но секунды, отсчитываемые её колотящимся сердцем, истекали одна за другой, постепенно превращаясь в минуты, а в окружающей обстановке так ничего и не менялось, царящую здесь тишину не нарушил ни один новый звук или посторонний шум, а заветный стеллаж оставался на своём изначальном месте, будто за ним и впрямь не было ничего, кроме стены. Неужели Феликса действительно здесь нет? Где же он тогда? И о какой грозящей ему опасности Ульяну предупреждали дух Божены и её собственное предчувствие? Почему сердце, на долю которого за сегодняшний день выпало немало испытаний и душевных терзаний, до сих пор испуганно трепещет в груди, словно сбитая метко запущенным камнем птица в предсмертной агонии, в ожидании какой-то страшной и непоправимой беды, которая нанесёт ему очередную, но уже куда более серьёзную и, возможно, смертельную для него рану? Что именно имела в виду Божена, когда говорила, что ей, Ульяне, нужно спешить сюда? Сейчас Уля снова ощущала себя так, будто она заблудилась в тёмном глухом лесу, в котором десятки тропинок, разбегавшихся во все мыслимые стороны и способных вывести оттуда или завести ещё дальше в чащу, заменяли собой бесчисленные вопросы, ни на один из которых у девушки не было чёткого ответа. Божена сказала, что ей нужно торопиться в агентство, пока с Феликсом не случилась беда, и вот она здесь, но никакой хотя бы относительной ясности её спешное прибытие в офис пока что так и не дало. Где Феликс? Где остальные агенты? Почему открытое агентство пустует, будто всем, даже его владельцу и руководителю в лице настоящего многовекового вампира, всё равно, что с ним будет и кто и зачем сюда может прийти? Взгляд Ульяны сам собой скользнул к стоявшей слева от входной двери у стены большой этажерке из чёрного дерева с многочисленными полками, на каждой из которых длинными рядами стояли свечи из разноцветного воска, и, как помнила Ульяна, эти свечи были зажжены всегда, даже в светлое время суток, поскольку днём все окна на первом этаже в офисе были плотно закрыты большими деревянными ставнями на тот случай, если сюда из своего кабинета вдруг спустится мучившийся бессонницей шеф. Сейчас же ни одна из свечей на полках не горела, отчего вестибюль был полностью погружён в вечерний мрак, да и более или менее целых свечей даже на первый взгляд можно было насчитать штук пять от силы, а все остальные либо прогорели до конца, превратившись в жалкие огарки, срок завершения службы которых уже совсем недалёк, либо вовсе растеклись по полированным поверхностям полок разноцветными застывшими лужицами и такими же замершими каплями свисали по краям, вроде бы готовые в любую секунду соскользнуть на пол или на следующую полку, до которых на самом деле им не суждено было долететь. Вспомнив, что, когда работала в агентстве, она сама почти каждый день меняла эти свечи, когда видела, что бОльшая их часть значительно уменьшилась в размере, оплыв вниз расплавившимся воском, Уля снова ощутила отдавшееся у неё внутри тупой тоскующей болью присутствие здесь и сейчас чего-то печально-неправильного, чего-то, чего раньше в этом офисе никогда не было и не должно было быть, но что теперь поселилось здесь вопреки всем законам логики и справедливости и проявляло себя практически во всём, в том числе и в тёмной этажерке у входа со стоявшими на ней жалкими остатками давно потухших свечей. Наверное, что-то похожее испытываешь, когда спустя время возвращаешься в родной и знакомый с детства дом, где прошла как минимум половина твоей жизни, вместившая в себя самые счастливые годы и самые светлые воспоминания, а на его месте неожиданно находишь лишь мёртвые безмолвные руины, давно покинутые и угрюмые, не оставившие в себе даже лёгкой тени памяти о былых счастливых днях. Вот теперь то же самое чувство боли, потери и невыносимой грусти испытала и Ульяна, стоя на пороге агентства и созерцая всё, что здесь находилось - такое привычное, узнаваемое с первого взгляда и родное и в то же время теперь такое заброшенное и забытое всеми теми, кто раньше проводил здесь круглые сутки. Нет, слоёв пыли в несколько дюймов толщиной на горизонтальных поверхностях здесь не наблюдалось, как и длинных занавесов из паутины, свисающих с потолка и верхних углов окон, которые сейчас были открыты, являя за собой картину вечернего города, да и все находившиеся здесь приборы, судя по их виду, были в нормальном и вполне рабочем состоянии, но сама атмосфера офиса - мрачная и подавленная - говорила о том, что, если здесь и появляются люди, то крайне редко и на очень незначительный промежуток времени. Подумать только - и это их прославившееся на весь Светлогорск легендарное детективное агентство, в котором раньше дни и ночи кипела в прямом смысле этого слова бурная деятельность, направленная на борьбу со злом и с различными преступниками, и в котором отбоя не было от новых и новых клиентов... Её всего чуть больше недели не было, а здесь уже всё изменилось чуть ли не до неузнаваемости. Таким ли она ожидала его увидеть, когда шла сюда? Стряхнув, наконец, с себя оцепенение, Ульяна как будто только лишь сейчас осознала, как сильно она замёрзла и что её закоченевшие пальцы на руках начинает нестерпимо ломить, когда она после холодной промозглой улицы, на которой провела несколько часов, оказалась в тёплом помещении. Ульяна ещё чуть-чуть поколебалась, гипнотизируя взглядом лестницу, и прошла в сам офис, миновав кухню и попутно расстёгивая непослушными от ещё не отпустившего их холода пальцами сцепленные друг с другом изящные металлические крючки, служившие застёжками на её шубке, которая почти насквозь промокла от холодного дождя, и, сняв с себя меховой предмет верхней одежды, бросила его на диван, чёрное кожаное покрытие которого тут же густо усеяли крупными мокрыми брызгами дождевые капли. Шаги Ульяны гулко отдавались от стен, будто вместо каблуков на её закрытых замшевых ботинках были как минимум тяжёлые железные колодки, и невольно прислушиваться к их эху девушке было как-то странно и даже тоскливо, а в голове никак не хотело укладываться понимание того, что, возможно, так было всегда. Неужели и раньше это место точно так же реагировало на любой посторонний звук, а она просто этого не замечала, поскольку пространство офиса почти постоянно было заполнено людьми - агентами и клиентами - и их весёлыми или деловитыми разговорами?.. Или дело сейчас совсем в другом? Например, в том, что агентство сейчас просто отражает своим внешним видом и атмосферой внутреннее состояние своего хозяина, в котором тот пребывает на данный момент... При мысли об этом горло Ульяны будто перехватила судорога, прервав очередной вздох, но бессмертная, стараясь не обращать на это внимания, наклонилась и, слегка приподняв длинный и тоже изрядно промокший подол платья, расстегнула замкИ на ботинках и, сняв их, поставила сбоку от дивана. Ходить по прохладному полу в одних тонких капроновых чулках, конечно, не очень приятно, но это всё же лучше, чем оставлять грязные мокрые следы по всему офису. Подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, Ульяна на несколько мгновений замерла, раздираемая противоречивыми чувствами и не зная, к какому из них в итоге прислушаться и как поступить: сердце и разум в один голос кричали, что ей нужно как можно скорее подняться наверх, чтобы увидеть Феликса и убедиться, что с ним всё в порядке, но какое-то неясное чувство из глубины души настойчиво шептало, что Феликс вряд ли будет рад её приходу после всего, что было, и после того, как она на протяжении всего последнего времени так вела себя с ним, а значит, не нужны ему ни забота Ульяны, ни её беспокойство за него - в этой ситуации он просто сочтёт и то, и другое враньём и притворством или, чего доброго, издевательством с её стороны. А как ещё можно будет расценить такое её поведение после того, как она, обвинив его в несуществующей измене, липовые доказательства которой ей так старательно и регулярно подбрасывала Милена, наговорила ему кучу гадостей, о которых теперь даже вспоминать стыдно до слёз, сбежала из агентства, а потом ещё и собралась замуж за Макса, с бухты-барахты приняв его предложение? Хоть Уля и надеялась, что о последнем Феликс пока не знает, но всё же перед самой собой ей было так совестно и горько за этот свой необдуманный поступок, что поминутно хотелось хорошенько врезать самой себе чем-нибудь тяжёлым, чтобы мозги окончательно встали на место. Вот о чём она думала в тот момент? К каким демонам безумия, временно одолевшим её разум, нужно было прислушаться, чтобы принять подобное решение, совершенно не задумавшись в тот момент о последствиях и будто забыв обо всём, что Макс натворил до этого по отношению к ней? Достаточно вспомнить тот случай с сумасшедшим художником, которому Максимилиан так легко и хладнокровно отдал её на растерзание и от рук которого Ульяна не погибла лишь потому, что её в последнюю минуту спас подоспевший Феликс. Ульяна, пока бежала по ночным улицам Светлогорска, стремясь поскорее добраться до агентства, больше собственной смерти боялась лишь одного - не успеть, хотя толком и не понимала, к чему именно может привести её опоздание и какими страшными последствиями придётся за него расплачиваться, но при этом не могла отделаться от мыслей о том, сможет ли Феликс, если всё обойдётся, простить её за все совершённые ею глупости, и невольно задавала самой себе вопрос: а смогла бы она простить Феликса, если бы он на протяжении долгих месяцев метался между ней и той же Миленой, будучи не в состоянии определиться, с кем из них он хочет быть на самом деле, а потом и вовсе обвинил бы Ульяну в измене, о которой она сама даже и не подозревала и впервые услышала бы от него, и назло ей сошёлся бы со своей бывшей женой, чтобы только доказать обманувшей его возлюбленной, что его жизнь без неё не заканчивается? Хотя все эти предположения были лишь гипотетическими и не имели никакого отношения к реальному положению вещей, Ульяне было от них так больно, будто они не хуже остро заточенных ножей резали её по живому, и в эти мгновения она ясно, как день, понимала, что, если бы Феликс так поступил с ней, она никогда и ни за что бы его не простила. Вот только разница в том, что Феликс никогда бы так себя не повёл, а значит, она никогда бы и не оказалась на его месте... Он продолжал до последнего стараться верить ей, хоть и знал уже, что она врёт ему через слово и при каждом удобном случае сбегает на свидания к Максу, продолжал надеяться, что их с ней отношения всё-таки наладятся и станут ещё теплее и доверительнее, чем были раньше, когда Уля наконец поймёт, что всё, что он делает, он делает только ради неё и только из-за неё он и ввязался в эту схватку с братом, чтобы защитить её чистую и светлую душу праведницы от влияния Тёмных, которое в разы усилилось с появлением в их городе Макса. По крайней мере, на тот момент её душа ещё была чистой и светлой, пока она сама не запятнала её, связавшись с тем, чьи руки вовек не отмыть от пролитой им крови и кто даже и не думает о том, чтобы как-то меняться в лучшую сторону... И как после всего этого Феликс сможет её простить, если во все прошлые разы она равнодушно и без малейшего сожаления умножала на ноль и его великодушие, и его любовь к ней, благодаря которым он закрывал глаза на её проступки, граничащие чуть ли не с предательством, а она воспринимала это всё как данность?.. Это было равносильно тому, как если бы после болезненной и уничижительной пощёчины, нанесённой ею Феликсу, он снова и снова нежно целовал бы её руку, ударившую его, и прижимал её ладонью к своей пострадавшей щеке, ожидая, когда Ульяна наконец образумится и поймёт, как больно делает ему своими поступками, а она снова и снова, раз за разом наотмашь била бы его по лицу, показывая этим, что ей нет никакого дела ни до его боли и страданий, причиняемых ею, ни до его отчаянных надежд, и что её совершенно не трогает его диктуемая настоящими чувствами готовность простить её и принять обратно... Как это вообще возможно - простить того, кто столько раз показывал, насколько ему безразлична твоя любовь к нему, и поверить теперь в то, что раскаяние, неожиданно охватившее его, и вдруг проснувшиеся ответные чувства действительно искренние? Ни один мужчина после подобного не смог бы простить женщину, какой бы сильной и глубокой ни была его любовь к ней, и Ульяна, несмотря на всю свою наивность, прекрасно это понимала. Именно эта мысль, разливающаяся в душе нерешительностью и страхом быть отвергнутой, и не позволила девушке прямо с порога, как только она вошла в агентство, броситься в кабинет Феликса, чтобы поскорее увидеть его, хотя именно этого она и хотела больше всего на свете, и она же удерживала её у подножия лестницы и сейчас, хотя Ульяна сердцем чувствовала, что уже давным-давно должна быть там - в его холодном сумрачном логове, рядом с ним. Но все ощущения перекрывал поминутно пробивающийся наверх ужас от тех образов, которые услужливо подбрасывало ей воображение и в которых Феликс злился на неё или смотрел с презрением, а то и вовсе выставлял за дверь. Нет, наяву Феликс, конечно же, никогда так не делал и не позволял себе ничего подобного, тем более по отношению к ней, но конкретно сейчас Улю это вообще ни в чём не убеждало и никак не обнадёживало, потому что и она сама тоже много чего не делала и много чего считала для себя недопустимым до появления Макса, но мгновенно забыла про все свои принципы и предпочтения, когда этот мерзавец запудрил ей мозги, так что, если Феликс сейчас поведёт себя так, как она ожидает, то будет вполне в своём праве. В том, что более чем заслужила подобное отношение своими прошлыми поступками, Ульяна не сомневалась, она сомневалась лишь в том, что сможет это выдержать. В конце концов, кое-как уговорив себя, что надуманных страхов бояться попросту глупо и что сейчас ей нужно в первую очередь не убеждать в чём-то Феликса, а самой для начала убедиться, что с ним всё более или менее нормально, если он, здесь, конечно, Ульяна, придерживая левой рукой за верхний край подол платья, начала подниматься по едва различимым в полумраке ступеням - мокрая ткань юбки неприятно липла к ногам и заставляла кожу покрываться зябкими мурашками, но сейчас не было времени об этом думать. Оказавшись на верхней площадке, где располагалась библиотека, бессмертная подошла к одному из стеллажей с книгами, который вроде бы ничем не отличался от всех остальных, но при этом был знаком ей куда лучше (за восемь лет Ульяна успела практически наизусть запомнить названия всех книг, которые он вмещал в себя, и порядок, в котором они были расставлены), остановилась и на секунду замерла, раздумывая, как лучше поступить сейчас: открыть дверь самой или всё-таки сначала постучать и дождаться разрешения Феликса войти в его кабинет. Были времена, когда Ульяна свободно, без стука или ещё какого-либо предупреждения со своей стороны, заходила в обитель своего шефа-вампира, доступа куда не было больше никому, будучи твёрдо уверенной в том, что Феликс на неё за это не рассердится и не будет ни капельки против её общества; но те спокойные и счастливые давние дни остались в таком далёком прошлом, что сейчас казалось, будто это происходило в другой жизни - той жизни, которую полностью и безвозвратно разрушил своим появлением старший брат Феликса. Да и вероятность того, что Феликс отзовётся на её стук, была тогда куда больше, чем теперь... Собравшись с духом, Ульяна сжала правую руку в кулачок и негромко постучала костяшками пальцев по вертикальной деревянной планке стеллажа, изо всех сил прислушиваясь к любым посторонним звукам, которые могли донестись из скрывающейся за ним комнаты. Уле показалось в этот момент, что вместе с ней прислушиваются и все окружающие её вещи: стол и диван внизу, книжные полки, столешницы и бытовые приборы на кухне, холодильник будто застыли в полной неподвижности, словно тоже надеялись и ожидали услышать голос хозяина, но ответа так и не последовало. От волнения пересохло в горле, и Ульяна, нервно сглотнув, снова постучала, но уже громче и настойчивее. - Феликс, - тихо позвала она и в ту же секунду почувствовала, что после того, как она вслух произнесла его имя, у неё запылали губы и даже немного окреп голос, будто нечто внутри неё осознало, что она сейчас нужна любимому мужчине, и придало ей сил. - Феликс, это я. К тебе можно? Она подождала чуть дольше, но ответом ей была всё та же тишина, разрываемая лишь лихорадочным стуком её колотящегося сердца, который, как казалось Ульяне, был слышен на всё агентство. Возможно, ей и не следовало этого делать, тем более, что она ещё со времён первых недель после открытия "Пятой Стражи" знала, о чём может говорить тот факт, что Феликс упрямо игнорирует стук в его кабинет, но сейчас был не тот случай, чтобы уважать его право на личное пространство или его желание побыть наедине с самим собой, и Ульяна, подгоняемая усиливающейся тревогой, окончательно заглушившей остатки страха, просто рассудила, что, если Феликс там и с ним всё в порядке, то можно и пережить его возможный гнев, чтобы самой в этом удостовериться, а если его там нет, то и злиться на неё за её самовольное вторжение на его личную территорию будет некому. Почему-то в этот раз не особо тяжёлая полка поддавалась с куда бОльшим трудом, чем обычно, но, приложив изрядное усилие, Ульяна всё же смогла сдвинуть её в сторону, открыв проход, напоминающий своей формой большую дверную арку, в тёмное пространство комнаты, откуда веяло ощутимой прохладой и лёгким, едва уловимым ароматом дорогого мужского одеколона и куда Уля сразу же, не раздумывая больше ни секунды, шагнула, до рези в глазах всматриваясь в окруживший её со всех сторон плотный мрак. Нога девушки мгновенно ощутила под собой твёрдую и надёжную поверхность пола, и Ульяна завершила шаг, полностью войдя в комнату, а потом услышала, как книжный шкаф за её спиной с негромким и плавным скрежетом вернулся на своё место, ревностно скрывая свой секрет и мгновенно отрезав Ульяну от всего остального помещения офиса. Впрочем, как выяснилось спустя немного времени, когда глаза девушки более или менее привыкли к темноте, мрак был не таким уж плотным и напоминал собой скорее густой туманно-синий сумрак, из которого начали постепенно проявляться очертания окружающих предметов - по крайней мере, Ульяна куда быстрее, чем ожидала поначалу, смогла разглядеть, что стоит сейчас на балкончике, с которого было, как на ладони, видно логово вампира, простирающееся внизу и с первого взгляда хорошо узнаваемое ею. От площадки балкона с разных сторон сбегали вниз две прямые, достаточно высокие лестницы, ведущие в сам кабинет и уходящие своими нижними ступенями в пол из светло-серого камня, отшлифованного до идеальной ровности и расчерченного на большие квадраты, внутри которых по камню были вырезаны причудливые не то просто узоры, не то какие-то символы, значение которых Ульяна за все восемь лет, что работала в "Пятой Страже" и время от времени наведывалась в кабинет своего начальника, так и не смогла постичь. Множество зажжённых свечей, расставленных в железных канделябрах на полках, столиках и даже на ступенях лестниц, освещали своим трепещущим светом пространство вампирской обители, слегка разгоняя господствовавший здесь сумрак, и именно благодаря этому Ульяна, преодолев невольно подступившую робость и начав осторожно спускаться в кабинет по находившейся справа от неё лестнице, смогла разглядеть высокую мужскую фигуру, возвышающуюся у стола с шахматным полем и застывшую там будто в глубокой задумчивости, о чём говорила её полная неподвижность. На долю секунды запнувшись на одной из ступенек и окинув взглядом знакомую спину, облачённую в чёрный шёлк жилетки, могучие плечи и затылок, отражающий на своей коже, покрытой очень короткой и оттого почти незаметной щетиной тёмных с проседью волос, неверный свет от колеблющегося пламени десятков свечей, Ульяна почувствовала, как её сходящее с ума в ожидании встречи сердце на миг отчаянно и почти до боли сжалось, словно не могло сразу поверить, что тот, к кому оно рвались всем своим существом, наконец-то рядом, буквально в нескольких шагах, а потом зашлось в приступе пьянящей не хуже большого бокала крепкого вина, выпитого залпом и на пустой желудок, и почти неконтролируемой радости: Феликс здесь, с ним всё хорошо, предчувствия беды, что её, что Боженино, оказались беспочвенными... Эти мысли, словно ожившие суетливые бабочки с тонкими хрустальными крылышками, наперебой запорхали в сознании Ули, сталкиваясь друг с другом и отзываясь в голове мелодичным звоном облегчения, затопившего девушку настолько мощной всепоглощающей волной, что у неё неудержимо задрожали, подгибаясь, колени, не позволяя сразу же и со всех ног броситься к любимому, хотя одному Богу известно, как сильно ей этого хотелось в тот момент. И даже то, что тёмный так и продолжал стоять всё в той же позе, не оборачиваясь к ней и пока никак не реагируя на её присутствие, хотя точно слышал, как она вошла в его обитель и теперь спускалась по лестнице, Улю не напрягало и ничуть не обижало, потому что для неё в этот миг самым главным было то, что он жив и что она наконец-то увидела его. - Феликс, - сорвавшимся голосом проговорила Ульяна, кое-как преодолев последние ступени и остановившись в ожидании, когда он повернётся в её сторону. Ей совсем не хотелось давить на него, так что она не решилась пока подойти к нему сама, и Уля просто не знала, что ей сейчас сказать - никакие слова на ум, который как будто разом оцепенел, не шли, поэтому всё, что она могла в тот момент - это называть его по имени. - Феликс... Ульяне почудилось, что неестественно ровная спина вампира, от которой она не отрывала ждуще-просящего взгляда, слегка вздрогнула при звуке её голоса, произнёсшего его имя, потом снова застыла в полной неподвижности, будто в каком-то ступоре, и через бесконечно долгих полминуты, в течение которых девушке показалось, что её напряжённые до предела нервы вот-вот лопнут, как натянутые волоски, а неистово трепыхающееся сердце выскочит наружу, Феликс наконец медленно и как-то заторможенно, будто не совсем понимая, что делает, повернулся к ней, и бессмертная, задохнувшись от ужаса, вмиг обдавшего её леденящей волной и изнутри, и снаружи, невольно отпрянула назад, не сводя с мужчины расширившихся и будто остекленевших глаз. В первую секунду Ульяне показалось, что она видит перед собой лицо настоящего мертвеца, выходца с того света, которого только что силой зачем-то подняли из могилы, хотя сам он в этот мир возвращаться ни за что не хотел, и она даже не сразу узнала в этих застывших, будто посмертная маска, чертах, похожих на восковые и абсолютно ничего не выражающих, Феликса, которого знала уже много лет. Его лицо, которое и раньше было худощавым, предстало сейчас перед взглядом Ульяны настолько осунувшимся и посеревшим, что с трудом походило собой на лицо человека, а большие каре-зелёные глаза вампира как будто подёрнула изнутри непроницаемая чёрная завеса, похоронив за собой все эмоции, которые когда-либо там отражались, и оставив взамен них лишь незыблемую пустоту, и вкупе с залёгшими под его глазами глубокими синюшного цвета тенями, придававшими ему сходство уже даже и не с вампиром, а с настоящим зомби, смотрелось всё это настолько жутко, что Ульяна по-настоящему испугалась. Сколько раз Уля видела Феликса в обличье вампира, когда он при наличии необходимости выпускал наружу свою тёмную сторону, которую бОльшую часть времени был вынужден держать под контролем, и столько же раз испытывала невольный страх, смешанный с восхищением, потому что в такие минуты видела перед собой прекрасного и в то же время смертоносного хищника, которого ничто не могло остановить и для которого не существовало пределов возможностей; но сейчас, стоя перед Феликсом спустя неделю разлуки и с дрожью глядя на него, девушка ни секунды не сомневалась в том, что даже оскаленные клыки и мертвенно-белые глаза с пронзительно-чёрными зрачками напугали бы её куда меньше, чем это неподвижное лицо и непроглядно тёмные бездны, уставившиеся на неё без всякого выражения - будто сама смерть и само отчаяние, воплотившись в ком-то одном, смотрят на тебя за мгновение до того, как снова скрыться там, откуда они пришли и куда нет ходу никому из живых. В левой руке Феликс держал большой стеклянный бокал, наполненный чем-то тёмно-красным - вероятнее всего, кровью, - и почему-то бессмертная была уверена, что до того, как повернуться к ней, отозвавшись на её настойчивый зов, вампир уже поднёс этот самый бокал к губам, готовясь отпить из него, а сквозь тёмную пелену в его глазах на долю секунды пробилась в тот момент мрачная безнадёжная решимость, слабые отблески которой Ульяна успела потом уловить в его взгляде, прежде чем он снова замертвел, словно неподвижная поверхность заброшенного пруда, которую ненадолго взбаламутил брошенный туда мелкий камешек. Уля чувствовала, как её всю начинает неудержимо колотить мелкая дрожь, никак не связанная с мокрым платьем и с тем, что здесь, в кабинете, было более чем прохладно; ей очень хотелось заговорить с Феликсом, сказать ему хоть что-то, чтобы пробить ту ледяную глыбу, которая выросла внутри него, заставить эти черты статуи ожить и наполниться хоть какими-то эмоциями, но дыхание сбивалось, будто что-то пережимало ей горло, и она просто смотрела на него и, незаметно содрогаясь, ждала. Ждала, когда это тяжёлое и будто высасывающее силы молчание прервётся, и Феликс наконец сам с ней заговорит. Пусть скажет, как он зол на неё, пусть скажет, как он её ненавидит за всю ту боль, что она ему причинила, пусть скажет, что больше не хочет её видеть... Ульяна готова была выслушать всё что угодно из его уст, но только бы он не молчал и не смотрел на неё такими чёрными и пустыми, как зев самой ночи, глазами, только бы хоть как-то дал ей понять, что он всё ещё мудрый и несокрушимый вампир Феликс, которого она знала, а не сломанная ею игрушка с выпотрошенной наружу израненной душой, в которую она его превратила своей изменой и своим предательством... Подступившие слёзы жгли глаза, удерживаемые рыдания твёрдым горячим комом стояли в горле, но Ульяна сдерживала себя из последних сил, пытаясь устоять под чудовищным натиском накативших раскаяния и боли и поневоле чувствуя себя Атлантом, силившимся удержать на своих плечах целый небесный свод, а в голове болезненно пульсировала лишь одна мысль: "Что я наделала?!" Бессмертная не знала точно, сколько времени прошло и сколько всё это длилось, но мучительно медленно текущие одна за другой минуты до того, как бескровные губы вампира наконец-то разомкнулись, показались ей чуть ли не длиннее всех прожитых ею пятисот лет. - Ты? - Голос Феликса звучал хрипло и надломленно, а сам мужчина делал большие паузы между словами, как будто он уже очень долгое время не разговаривал вообще и теперь заново и постепенно вспоминал, как это делать. Это ничем не напоминало его прежнюю - всегда спокойную, невозмутимую и рассудительную - манеру разговора, и Ульяна не сдержала судорожного вздоха. - Ты...здесь?... Темнота из его глаз никуда не ушла, но в это мгновение она будто зашевелилась и стала ещё более глубокой и прожигающей, пока вампир всматривался в стоявшую напротив него девушку, задерживая свой взгляд на её губах, щеках, волосах, будто сравнивал все эти детали с тем образом, который хранился в его памяти, и хотел сполна убедиться, что перед ним действительно именно она, а не кто-то другой. Потом Феликс, не дрогнув ни одной лицевой мышцей, медленно опустил глаза и перевёл их на бокал, который всё ещё держал в руке, словно пытаясь понять, что ему теперь делать, и в этот момент Ульяну, по щекам которой тонкими прерывистыми струйками полились новые потоки слёз, как будто изо всей силы ударило изнутри раскалённым хлыстом, а потом что-то толкнуло её вперёд - к Феликсу. Лишь потом девушка поняла, что это было уже знакомое чувство тревоги, стремительно перерастающей в размывающую всё волну дикой паники, которое терзало её ещё там, в тёмном холодном парке, но только в этот миг оно почему-то обострилось до предела, став почти физически ощутимым, а интуиция во весь голос истошно закричала: "Скорее!!! Останови его, а не то будет поздно!!!" Вот она - та самая беда, о приближении которой её сегодня предупреждали дух Божены и собственное сердце... - Нет!.. - Пронзительный крик, полный ужаса и отчаяния, вырвавшийся из груди Ульяны и вспоровший мёртвую тишину логова, оглушил и напугал даже её саму, но это не помешало ей сорваться с места и броситься к слегка опешившему вампиру, потому что молниеносно охвативший её страх за него был куда сильнее. - Феликс, нет! Пожалуйста!.. В несколько шагов покрыв разделявшее их расстояние, Уля подлетела к мужчине, на мгновение увидев совсем близко его тёмный, как непролазные дебри ночного леса, взгляд и чернильные омуты глаз, и, где-то на задворках сознания сообразив, что вырвать бокал она не сможет - силы слишком неравны, просто резким движением выбила его из руки Феликса, машинально уцепившись левой рукой за его правое плечо, а потом поспешно отпрянула назад. Изящный стеклянный сосуд на тонкой ножке с едва различимым свистом рассёк воздух и, ударившись об каменный пол, с летящим звоном рассыпался на десятки мелких прозрачных осколков, утонувших в луже разлившегося содержимого бокала, которое на светлом камне сейчас казалось чёрным, как дёготь. Пошатнувшись от резкого движения и всё ещё тяжело дыша, бессмертная скользнула взглядом по плечам и груди будто остолбеневшего Феликса - перед глазами всё расплывалось от слёз, которые продолжали катиться градом, не давая ничего толком рассмотреть - и бездумно уставилась на растёкшуюся по полу жидкость, ещё сама до конца не понимая, что она сделала только что и зачем. Когда Феликс повернулся к ней она, помимо его убитого, измученного и потому как будто неживого внешнего вида, ничего необычного не увидела - вампир стоял перед ней с бокалом крови в руках, и, на первый взгляд, это могло показаться вполне привычным и нормальным, потому что на памяти самой Ульяны вампир расставался с бокалом, наполненным консервантом, лишь тогда, когда был абсолютно сыт, а это случалось крайне редко, поскольку живую кровь суррогат заменить в полной степени ему всё равно не мог, и сколько бы тёмный его ни выпил, полного насыщения он ему не давал. Но странный взгляд Феликса, которым он посмотрел на этот бокал, сполна и лучше любых слов объяснил девушке, что всё совсем не так просто и безобидно, как могло показаться по воспоминаниям из прошлого, и что вампир, судя по его виду, сейчас явно не в том состоянии, чтобы думать в первую очередь о своём голоде, потому в следующую секунду осознание этого много раз наблюдаемого ею факта повернулось для Ули в совершенно другую сторону, став абсолютно неестественным и внезапно страшно испугавшим её и заставившим броситься к Феликсу и выбить у него из рук этот злополучный бокал. И вот теперь, замерев в такой близости от Феликса, судорожно хватая ртом воздух и не отрывая взгляда от выплеснувшейся и расползшейся по полу тягучей чёрной жидкости, Ульяна вдруг ощутила отвратительный до тошноты запах, гнилостный и затхлый, въедающийся в лёгкие сладковато-омерзительными нотами старой позеленевшей ржавчины, и источала его эта самая чёрная лужа на светлом камне. Какое-то время девушка, как загипнотизированная, всматривалась в неё, невольно морщась от запаха разложения, который, поднимаясь вверх, достигал её обоняния, а потом перевела взгляд на Феликса - он, как и она, тоже всё это время созерцал влажный и поблёскивающий в пламени свечей сгусток мрака на полу его кабинета, - и их глаза - наполненные ужасом и слезами тёмно-карие и безразличные тёмные - наконец встретились. На этот раз повисшую снова тишину, которая будто впитала в себя истошный крик Ульяны и звон разбившегося бокала, нарушила сама Уля. - Ч-что это такое? - пронзительным шёпотом спросила она, кивнув на тёмные потёки на полу между ними. Бессмертную всю так трясло, что ей пришлось обхватить себя руками, но даже это не помогало - ноги так и норовили подогнуться. Феликс на разлитую жидкость больше не смотрел, а не сводил глаз с Ульяны, хотя по его равнодушному взгляду было непонятно, дошёл ли до него смысл её вопроса. Впрочем, как выяснилось через секунду, вампир и услышал, и понял её. - Это? Кровь, - ответил он всё тем же чужим голосом, каким заговорил с ней в первый раз, а его глаза, похожие на две чёрные глубокие пропасти, тем временем продолжали скользить по её лицу, останавливая взгляд на катившихся по щекам девушки прозрачным капелькам слёз, и, глядя на них, тёмный раз или два медленно и тяжело сглотнул, будто заталкивая обратно и поглубже поднимающиеся помимо его воли на поверхность эмоции, готовые вот-вот завладеть им целиком и полностью. Было видно, что ему очень нелегко даётся просто стоять и смотреть на плачущую любимую женщину и делать вид, будто её слёзы совсем его не трогают, как, собственно, и её неожиданный приход сюда, к нему, где он после событий недельной давности, произошедших стараниями его брата и бывшей жены, больше никогда и не надеялся её увидеть, но пока Феликс держался, подавляя в себе моментальный порыв немедленно броситься к Ульяне и, даже пока не выясняя причину того, что её так расстроило или напугало, прижать её к себе, успокоить, позволить этим слезам, стекающим по её фарфоровым щёчкам, впитаться в его рубашку. Нет, только не сейчас. Не сейчас, когда он всё ещё не может окончательно поверить, что она и в самом деле здесь и что это не очередной мираж, порождённый его воспалённым мозгом под воздействием инстинкта самосохранения, чтобы удержать его от последнего шага за край, который он уже почти что сделал... Не сейчас, когда всё внутри него всё ещё трепещет и тут же замирает в ожидании неминуемого конца - конца его бессмертия и его бесконечной жизни, и в этом ожидании слились воедино и обречённость, и отчаянное облегчение от того, что всё наконец-то закончится и боль навсегда уйдёт, которые до сих пор отдаются наперебой лихорадочным стуком в его висках... Не сейчас, когда куда сильнее, чем утешить, ему хочется крепко обнять Ульяну, которая, как он ещё несколько минут назад был твёрдо уверен, навсегда потеряна для него, снова почувствовать её хрупкое тело прекрасной невинной богини в своих руках, сжать её в своих объятиях до боли, до лёгкого хруста, до наполняющего собой ощущения, победно кричащего: "Только моя!", и держать, держать её у своей груди, пока заходящееся от боли неподвижное сердце не успокоится, почувствовав, что любимая снова здесь, рядом... Не сейчас, когда он при одном взгляде на её личико, в эту секунду почему-то залитое слезами, готов послать всё к чертям и отказаться от единственной возможности обрести вечный покой, о котором он так долго и так горячо мечтал, ради нескольких минут неземного блаженства, которого он не найдёт даже в раю и которое ему могут подарить только лишь объятия Ульяны и сладостный запах её волос, и плевать на то, что будет потом, на то, зачем она пришла к нему и как надолго здесь останется... Силы небесные и все демоны преисподней, как же ему, оказывается, немного нужно для полного счастья и покоя - не живая кровь, в которой он вот уже сколько лет себе отказывал, и не смерть и забвение, которых он, посланник вечности, не мог найти, а всего лишь чувствовать, что она рядом, что она здесь, с ним... Кстати, о чём Ульяна только что спросила его? О том, что было в бокале, который она меньше минуты назад вышибла у него из рук, отчего тот упал на пол и разбился у его ног, разлив своё содержимое? Она спросила, и он ответил ей, причём сразу же и совершенно правдиво, несмотря на ещё не отступивший шок, вызванный её внезапным появлением и тем, как неожиданно, скоропалительно и странно развивались события, для которых, как он думал, уже предрешён лишь один-единственный и вполне определённый сценарий. О том, чтобы соврать Ульяне, у Феликса даже и мысли в голове не возникло, потому что за все восемь лет, что они присутствовали в жизнях друг друга, он ей не лгал никогда. Он мог без зазрения совести врать о чём-то другим агентам, если дело касалось чего-то, что он не хотел обсуждать, или чего-то, что им, по его мнению, лучше было не знать, бывшей жене, брату, даже самому Тёмному Князю, если бы понадобилось, но только не Ульяне. С ней он всегда был честен и даже сейчас на автомате сказал ей правду, хотя, наверное, лучше было бы промолчать. Вот только Ульяна, похоже, была другого мнения. - Не ври мне! - Её отчаянно-яростный крик, снова огласивший пространство сумрачной комнаты, заставил Феликса слегка приподнять брови, а чернота, застывшая в его глазах, словно незыблемая гладь глубокого океана, никогда не знавшего ни одного шторма, медленно пошла рябью, позволяя выглянуть первой пробившейся к поверхности эмоции - удивлению. Да, именно с неподдельным удивлением вампир сейчас смотрел на Ульяну, которая, задыхаясь, смаргивая слёзы, продолжающие срываться с её ресниц, и сжав руки в кулачки, отступила от него на пару шагов назад, хотя сама только что подбежала к нему, и бессильно всхлипнула, словно маленький беззащитный ребёнок, брошенный в полном одиночестве в этом холодном и жестоком мире. Уля была напугана и подавлена, её била дрожь - Феликс видел, как трясутся её худенькие плечи под лёгкой тканью платья и дрожат стиснутые в кулаки пальцы, и ему сейчас ещё больше, чем раньше, захотелось подойти к ней и укрыть её в своих объятиях от всей той боли и страха, что накатывали на неё и терзали изнутри, но что-то удерживало его на месте - возможно, опасение, что, если он сейчас начнёт успокаивать девушку, она окончательно потеряет самообладание и ударится в настоящую истерику, а ему совсем не хотелось таким образом подрывать её физические и моральные силы, которые, по всей видимости, и без того были на грани. Да что же с ней случилось?.. А Ульяна и сама не понимала, как и откуда у неё взялись силы на ещё один крик, но в тот момент, когда Феликс сказал ей, что выплеснувшаяся из разбитого бокала жидкость - это всего лишь кровь, её, кроме страха за Феликса и его жизнь, захлестнул наплыв такой ярости, что захотелось влепить вампиру самую звонкую и отрезвляющую пощёчину, на какую она только была способна. Кровь?! Серьёзно?.. Да он что, совсем её за идиотку держит? Столько лет подряд она приносила ему консервированную кровь, которую предварительно переливала из очередного вскрытого пакета в бокал, каждый день, по несколько раз в сутки, и за это время успела прекрасно запомнить, как выглядит и пахнет то, чем вампир питался постоянно, а ещё точно знала, что даже тот консервант, у которого срок годности вот-вот должен был подойти к концу, не мог быть такого чёрного цвета и так омерзительно пахнуть, как та гадость, напоминающая своим видом слизь, что расползлась сейчас на полу логова. Уля понятия не имела, зачем Феликсу понадобилось обманывать её по поводу того, что на самом деле было в его бокале и что он собирался выпить, но дело было даже и не в том, что он солгал, а в том, что она, забыв обо всём на свете и наплевав на собственные переживания, бежала через весь город сюда, к нему, чтобы только успеть остановить его, удержать от той непоправимой глупости, которую он собирался совершить, а он даже теперь стоит перед ней холодный и непробиваемый, как скала, и снова прячется за своей неизменной маской бесстрастности, в то время как она сама безудержно плачет и мечется под взглядом его равнодушных глаз, и вся её душа перед ним нараспашку, не скрывая, что и там, и в её сердце, и в её мыслях снова только он один. "Чёрт бы тебя побрал, Феликс! Ну вот почему ты всегда так?.. Почему тебе так сложно или стыдно хотя бы раз выпустить свои эмоции и показать то, что ты чувствуешь на самом деле?.. Сколько ещё ты будешь прятаться в своей внутренней ледяной крепости?" - Не ври мне! - повторила Ульяна подрагивающим голосом, окидывая Феликса взглядом лихорадочно заблестевших мокрых глаз, который очень быстро занимался гневом, словно угли в жаровне. Ну уж нет, она не позволит ему снова уползти в его раковину, как он обычно и делал, когда девушка пыталась вывести его на серьёзный и откровенный разговор, и отмолчаться в этот раз у него не получится. Пусть сначала ответит на все её вопросы, объяснит ей то, что здесь происходит, а уже потом может снова уходить в себя, если этому упрямцу так комфортнее и больше нравится. Но пока... - Я, конечно, не пью кровь, как это каждый день делаешь ты, но за восемь лет, что провела бок о бок с тобой, я насмотрелась на неё достаточно, чтобы знать её цвет и запах. И вот это, - Уля кивнула на маслянисто-чёрную субстанцию на каменном полу и слегка поморщилась, когда тошнотворный запах снова достиг её, заставив почувствовать себя, - точно не она... Что за дрянь ты собирался выпить, Феликс? Отвечай! Только не вздумай снова обманывать меня, слышишь? Скажи мне правду! Последние фразы бессмертная снова буквально выкрикнула, машинально подавшись к вампиру и яростно вскидывая указательный палец правой руки, будто тыча им Феликса в грудь, хотя их с ним разделяло ещё не меньше нескольких шагов, а потом резко замерла, прожигая своим пылающим и негодующим взглядом беспросветно тёмные озёра глаз вампира и будто пытаясь прочитать ответ прямо в них. Феликс чуть прищурился, всматриваясь в бледное заплаканное лицо и полыхающие злостью, сквозь которую всё равно проглядывал испуг, тёмно-карие глаза Ульяны, а его правая рука почти произвольно совершила некое движение, будто собиралась потянуться к девушке, чтобы приобнять её или взять за ладошку, но мужчина тут же одёрнул себя и лишь теснее прижал своевольную руку к собственному боку. - Я тебя не обманываю, - негромко проговорил он слегка напряжённым голосом, глядя Ульяне прямо в глаза, и в пламени сразу нескольких свечей, падавшем прямо на его профиль, черты лица Феликса стали похожи на живой старинный портрет - один из тех, что заполняют собой стены в лестничных галереях родовых замков, где хозяева и по сей день склонны проявлять уважение к величию знаменитых предков и их наследию. - Это действительно кровь. - На мгновение он запнулся, решая, стОит ли говорить Уле всю правду, которая снова ударит по её измотанным нервам и нанесёт ей ещё одну душевную рану, но быстро понял, что, если начал, то лучше сказать всё до конца. Лучшее лекарство для измученной души, истерзанной постоянной ложью и неизвестностью, - это правда, даже самая горькая и болезненная. Как это ни печально, но очень часто - куда чаще, чем хотелось бы - для того, чтобы полностью вылечить, нужно сначала сделать больно. - Мёртвая кровь, - острым и холодным, как сталь, тоном договорил Феликс и, опустив взгляд, плотно стиснул зубы, так что на скулах заиграли желваки, и машинально осмотрел свою левую ладонь, пальцы которой всё ещё помнили прикосновение к прохладным стенкам бокала, где находилось то, что могло раз и навсегда избавить его душу от страданий, а сердце - от снедающей его тоски по Ульяне. Праведное негодование в глазах бессмертной сменило неподдельное недоумение; какое-то время она непонимающе смотрела на Феликса, пытаясь осознать, что именно он имел в виду и почему так странно смотрит на неё - мрачно и в то же время немного виновато, будто взглядом прося прощения за то, что ей ещё только предстоит испытать, причём уже по его вине. А потом в какое-то мгновение эти два слова - "мёртвая кровь" - как будто взорвались у неё в голове слепяще яркой и в то же время тяжёлой вспышкой воспоминаний, на несколько коротких и в то же время бесконечно долгих секунд мысленно унёсших её в те времена, которые сама девушка вот уже сколько времени старалась выбросить из своей памяти - когда она, готовя свою многолетнюю месть, всеми днями и даже ночами просиживала над огромными кипами книг про вампиров, запоем читая и перечитывая их и пытаясь отыскать в их текстах единственное, что её на тот момент интересовало, - слабые стороны этих бессмертных созданий и способы, которыми их можно уничтожить раз и навсегда, не оставив им при этом ни одного шанса на возвращение к жизни. Как и ожидала тогда Ульяна, таких способов оказалось очень немного, и самыми надёжными из них, которые действовали наверняка, были пули, отлитые из алхимического серебра, которыми впоследствии и воспользовалась Уля, и...кровь мертвеца. В памяти тут же всплыл отрывок из одной старинной книги, запомнившийся Ульяне почти слово в слово, поскольку она перечитывала его несколько раз: "...Окромя же алхимического серебра, несущего собой верную и бесповоротную гибель тёмным созданиям-кровососам, существует ещё один путь изничтожить вышеозначенную нечисть, кровью мертвеца именуемый. Добывается сие вещество из тела мёртвого мужа, дух которого всего несколько часов как увела с собой великая и безжалостная Мара, владычица Нижнего мира и ЕЁ ближайшая помощница, и силой вливается в рот кровопийцы, дабы поразить его тело изнутри, ибо для кровососов кровь мертвеца подобна страшной отраве. Тяжесть же и несподручность применения сего средства в том, что зловонием оно обладает редкостным, и нежить дух мёртвой крови чует загодя, а по сему ни один вампир не выпьет мёртвую кровь по своей доброй воле..." Ульяна так и заледенела, уставившись на Феликса остановившимся взглядом расширившихся от ужаса глаз, которые, казалось, перестали умещаться под веками и заняли собой чуть ли не половину её лица, и пытаясь отыскать в его чертах или взгляде хотя бы малейший намёк на то, что он шутит или просто хочет таким образом проучить её за все её прошлые ошибки, принёсшие ему столько страданий; но вампир смотрел на неё в ответ всё с тем же мрачно-серьёзным видом, лучше любых намёков объяснившим ей, что это не ложь и уж тем более никакая не шутка, и девушка, покачнувшись от нахлынувшего на неё потока ужаса и неверия, громко и надрывно всхлипнула, вскинув руки и прижав обе ладони ко рту и отчаянно мотая головой. Нет, этого не может быть... Феликс не мог, не мог решиться на подобное, как бы плохо и тяжело ему ни было... Феликс всегда был очень сильным, никогда не сгибался и не ломался перед трудностями и всегда рано или поздно находил выход... Но в этот раз не нашёл. Точнее, нашёл, но тот выход, который ведёт в никуда и откуда уже невозможно вернуться в исходную точку. "...Ни один вампир не выпьет мёртвую кровь по своей доброй воле..." Всё верно, ни один не выпьет по своей воле... Кроме того, кто доведён до крайней степени отчаяния и сам больше не хочет жить... Тот его взгляд, когда он оглянулся на зов Ульяны, держа в руке бокал, наполненный этой чёрной мерзостью... Только лишь сейчас Уля поняла, что это был взгляд человека, готового умереть и в последний раз обводящего глазами этот мир, где ему уже совсем недолго осталось находиться и где его больше ничего не держит. "Лицо мертвеца," - мелькнуло в голове у Ульяны сравнение, которое первым пришло ей на ум, когда она, ещё ничего не понимая, увидела неподвижные, будто окаменевшие черты обернувшегося к ней Феликса, на которые стремительно приближающееся небытие, которое Уля, сама на тот момент не зная об этом, остановила в шаге от Феликса своим приходом, успело наложить свой страшный отпечаток. Это было действительно лицо мертвеца - будущего и почти состоявшегося, которого от вечной темноты и бесконечной тишины отделял всего лишь один ничтожный шаг, который он уже готов был сделать... Тот самый шаг, из-за которого она могла навсегда потерять его - своего бывшего врага, своего шефа, своего вампира Феликса, своего любимого мужчину... И ведь он и в самом деле готов был выпить эту гадость, готов был убить себя. И возможно...возможно, успел выпить глоток или два, прежде чем Ульяна вышибла у него из рук смертоносный бокал! Хлещущая внутренним холодом волна жуткого испуга снова прокатилась по спине бессмертной, заставив трепещущее сердце подпрыгнуть куда-то горлу и чуть было не выскочить наружу с очередным выдохом, а саму Ульяну - снова броситься к Феликсу, чей слегка ошеломлённый вид свидетельствовал о том, что этого он сейчас ожидал меньше всего. Разум девушки, бьющийся чуть ли не в агонии в напрасных попытках достучаться до неё, чтобы предотвратить новый приступ паники, кричал ей, что всё в порядке и что, если бы Феликс успел проглотить хотя бы чуть-чуть мёртвой крови, она бы уже увидела последствия этого, поскольку эта гадость действует на вампира почти мгновенно, не говоря о том, что Феликс в этом случае уже давно корчился бы на полу от страшной боли; но захлёстывающие эмоции, среди которых доминировал ужас, неудержимо брали верх, и Уля была уже просто не в состоянии мыслить рационально. В мгновение ока очутившись рядом с Феликсом, Ульяна, глотая слёзы и дыша, как в припадке астмы, бесцеремонно схватила его за руки - вампир, не сводя с неё глаз, слегка вздрогнул, почувствовав прикосновение её тонких прохладных пальчиков - и начала судорожно осматривать их, поворачивая и внешней, и тыльной сторонами и пытаясь отыскать на коже малейшие следы внутреннего отравления. Руки у вампира на ощупь были ледяными, даже холоднее, чем её собственные, но ни тёмно-синих гематом, ни вздувшихся под кожей чёрных вен и капилляров бессмертная так и не увидела и, выпустив руки Феликса, запрокинула голову и, обхватив ладонями его бледное лицо и смаргивая слёзы, с таким же тщанием и придирчивостью обследовала взглядом его лоб, щёки, скулы, подбородок, виски, но и на лице не нашла ничего похожего, и из груди у неё вырвался полувыдох-полустон, несущий в себе мУку и облегчение в равной степени. - Феликс, это правда? - срывающимся шёпотом спросила Ульяна, когда наконец способность говорить более или менее членораздельно вернулась к ней. Лицо Феликса она по-прежнему держала в объятиях своих ладоней, прижав пальцы к его вискам, а большими машинально и очень бережно оглаживая его скулы, и неотрывно смотрела в его глаза, тёмная глубина которых была сейчас похожа на всё тот же океан, но только уже волнующийся перед приближением сильной бури - помрачневшие и яростные волны накатывают одна за другой, кружась бурным пенящимся водоворотом и не давая разглядеть, что там, в самом сердце пучины. - Ты правда хотел покончить с собой? Тёмный молчал, но и своего взгляда от её лица не отводил. Да и что он мог ответить на подобный вопрос, если Ульяна, по сути, застала его с поличным, а непровержимое доказательство серьёзности его намерения всё ещё зловеще поблёскивает на полу, у них под ногами? И нужно ли было отвечать, если она сама уже всё поняла, но просто никак не могла в это поверить? - Это из-за меня? - всхлипнув, продолжала допытываться Ульяна, глядя сквозь потоки катившихся из глаз слёз на каменно-невозмутимое выражение лица Феликса с плотно сомкнутыми губами и упрямо-вызывающим взглядом. - Ты решил умереть из-за того, что я больше не захотела быть с тобой и ушла? Вампир продолжал хранить молчание, но Уля и сама знала ответ и на этот вопрос тоже и осознавала всю его глупость и бессмысленность. А из-за чего ещё Феликс - её несокрушимый и непробиваемый Феликс - мог решиться на такую крайнюю меру? Уж точно не из-за схватки с братом, которую он более чем стойко выдерживал на протяжении почти целого года, и не из-за вероломства и интриг его бывшей жены, которая ни в какую не соглашалась отцепиться от него, как клещ, даром что они с ней уже семь с половиной веков как были в разводе. Только она, Ульяна, сумела нанести ему такую рану, от которой он уже не смог оправиться. Не Макс, не Милена и не Тёмные, все вместе взятые, а именно она... Захлебнувшись рыданием, Ульяна буквально набросилась на Феликса, повиснув на нём и крепко обняв его, чем заставила мужчину слегка покачнуться и потом немного наклониться к ней, и сумрачная комната просто расплылась у неё перед глазами за хлынувшими сплошным водопадом слезами. Она лишь слышала собственные всхлипы, порой переходящие в настоящие стоны, чувствовала запах одеколона Феликса, его плечи под своими руками, его тело, к которому исступлённо прижималась, его щетину, приятно царапающую её щёку и кожу на шее, чувствовала, что он здесь, рядом, с ней, живой и невредимый...и вдруг ощутила, что Феликс тоже обнял её в ответ. Сначала мелькнула мысль, что ощущения подводят и ей это только показалось, но потом поняла, что одна его рука действительно обвила её талию, а другой он обхватил по диагонали её спину, заключив в тесный и сладостный плен своей ладони её правое плечо и ещё крепче прижимая девушку к себе. Повернув голову, Уля нежно прильнула губами к колючей щеке вампира, а потом накрыла ладошкой правой руки его затылок, ещё ближе привлекая Феликса, и тот уткнулся лицом в её распущенные волосы, а левую подвела под его правое плечо и опустила на него свой подбородок. Тёмный и теперь не проронил ни слова, он лишь продолжал обнимать Ульяну, так неистово сжимая её в своих объятиях, словно боялся, что она вот-вот превратится в дым или туман и ускользнёт из его рук, и тяжело дышал, на выдохах опаляя своим горячим дыханием обнажённую кожу на её шее. - Зачем?.. - прошептала девушка, зажмурившись, словно от боли, и судорожно гладя его по голове. Её всю начинало колотить при мысли о том, что задумал Феликс и что могло бы произойти, если бы она вовремя не остановила его, и Ульяна никак не могла успокоиться, хоть и понимала, что всё уже позади. - Зачем? Зачем, глупый мой? Зачем? Зачем?.. Феликс прикрыл глаза, ощущая под своими руками каждый плавный изгиб и каждую выступающую косточку её хрупкого тела, и снова зарылся лицом в её волосы, жадно вдыхая их чарующий аромат. Зачем... Никогда в жизни Ульяне не пришло бы в голову задать ему подобный вопрос, если бы она хотя бы приблизительно представляла себе, что он чувствовал после её ухода, когда думал, что теперь она потеряна для него навсегда. Что он испытал в тот вечер и в тот момент, когда дверь агентства закрылась за ней...