Наконец-то услышанный зов сердца

Ульяна не помнила, как она вышла из здания "Клиники сердца" и оказалась на мокрой и промозглой улице, где уже успели сгуститься сумерки подступающего вечера, окутавшие всё вокруг невесомой сероватой дымкой. Многоэтажки, частные дома, деревья, ещё не успевшие выпустить на ветках молодую весеннюю листву и оттого возвышающиеся над головой безликими чёрными остовами, ещё не до конца растаявший грязный снег на земле и асфальте, силуэты прохожих - всё казалось каким-то смазанным, норовившим ускользнуть от взгляда и потому не совсем реальным. У Ульяны, медленно и бесцельно шагающей по улице и бросающей редкие безразличные взгляды по сторонам, было странное ощущение, что всё, что её окружает - это лишь иллюзия, зыбкий мирок, выстроенный кем-то неведомым для удовлетворения какой-то своей глупой прихоти, который можно очень легко поставить с ног на голову, заставить всё в нём вращаться в обратную сторону, а то и вовсе разрушить по точно такой же прихоти. Время от времени это ощущение словно бы переворачивалось, будто стрелка невероятно медленного метронома резко и с громким щелчком наклонялась в противоположную сторону, и сменялось другим - что окружающий её мир более чем реален, как было всегда, а реальной не является она сама и что по вечерним улицам города Светлогорска сейчас идёт вовсе не бессмертная девушка по имени Ульяна Дивеева, а её едва заметный фантом, лишённый и души, и тела и лишь чудом сохранивший кое-какие воспоминания о той жизни, которая когда-то была у неё. Вот только эти самые сохранившиеся воспоминания были настолько горькими и болезненными, что Ульяна предпочла бы, чтобы и они тоже исчезли из её памяти, оставив лишь пустоту, если уж выбирать в данной ситуации не приходится. Полное бесчувствие всё-таки лучше, чем постоянная боль, хоть физическая, хоть душевная. Ульяна никак не контролировала свой маршрут и совершенно не думала о том, куда идёт, ей просто хотелось оказаться как можно дальше от той клиники, где работал Макс, никогда больше не видеть ни его самого, ни того аккуратного и идеально чистого как изнутри, так и снаружи здания, где Макс, Милена и их подручный Эдик столько времени творили такие страшные и грязные во всей своей мерзости дела, что о них теперь страшно было даже думать. Словно в доказательство этого факта, Улю от подобной мысли всю передёрнуло, будто она только лишь сейчас, в эту самую минуту, осознала, сколько лжи, лицемерия и звериных пороков скрывалось за дверями кабинета Макса, куда каждый день приходили люди, уверенные, что обращаются за помощью, и даже не представляющие, что этот их простой и обыденный поход к кардиологу в дальнейшем разрушит и их жизни, и, возможно, жизни и судьбы их родных и близких. И она сама тоже туда приходила. Правда, не из-за проблем со здоровьем, особенно учитывая её бессмертие, а по совершенно другой причине, от мыслей о которой сейчас становилось ещё противнее и невыносимо стыдно, словно ко всем преступлениям, совершённым Максом, она тоже каким-то образом приложила руку и тоже теперь была отчасти виновата во всех тех ужасах, что постигли его потенциальных пациентов, души которых он искушал и судьбы которых ломал, не задумываясь ни на секунду. Она тоже, как и те люди, по своей, как ей казалось, воле шла к нему; как заворожённая, слушала его сладкие речи о вечной любви и непоколебимой верности с его стороны, принимая явный обман и пафосность, которыми буквально сочилось каждое слово, за непреложную истину и безоговорочно веря ему; готова была сорваться когда и куда угодно по первому же его зову; яростно оправдывала и защищала его перед своими коллегами по работе в агентстве (теперь уже бывшими), которые не раз пытались открыть ей глаза и на подлинную сущность самого Макса, и на всё то, что происходит в городе по его вине и с его подачи, и отчаянно не хотела верить им, предпочитая и дальше закрываться от горькой и ужасающей правды какими-то нелепыми и притянутыми за уши оправданиями, обелявшими в её глазах все его дела и цели, для которых он всё это делал. На мгновение в памяти Ульяны всплыл тот момент, когда перед тем, как она покинула его кабинет, Макс обнимал её, называя, как обычно, птицей (как же она, дурочка, раньше млела от этого данного ей им ласкового и в то же время утончённого прозвища - не птичка, а именно птица, красиво и элегантно) и спрашивая, что случилось, ещё не зная, что его самый большой обман, который длился долгие месяцы и чуть ли не с самого момента его появления в этом городе, наконец-то раскрыт, а потом с безумным до театральности отчаянием во взгляде и жестах цеплялся за её руку, не давая уйти (будь это несколькими неделями раньше - Ульяна поверила бы ему сразу же и больше всего на свете захотела бы забыть обо всём, что ей открылось, и просто остаться), и хрипло и беспрестанно вопрошал: "Ты что?!" Тогда у Ульяны не было ни сил, ни желания задумываться над смыслом этого его вопроса, поскольку на тот момент ей отчаянно, до боли в груди, где заходилось слезами измученное и разбитое сердце, хотелось поскорее уйти оттуда, очутиться подальше от Макса и от бездны всей той лжи и притворства, которыми он окружал её почти целый год, умело скрывая отвратительную правду и настоящие причины своих поступков и ухаживаний за ней. А вот теперь, идя по сумрачной, пасмурной улице и всё больше удаляясь от клиники, где хозяйничал Макс, здание которой уже давно успело скрыться из вида, хватая ртом холодный пахнущий первыми весенними дождями воздух, от которого становилось немного легче дышать и который успел за это время слегка остудить беспорядочный горячий сумбур мыслей в голове, Ульяна неожиданно поняла второй смысл последнего вопроса Макса, который оказался настолько простым и в то же время омерзительным в этой своей простоте, что с губ девушки внезапно сорвался полный горечи смех, разлетевшийся резким и немного странным звуком по пространству пустынной холодной улицы, на мгновение отразившись от мокрого тёмного асфальта и не неся в себе ни капельки искреннего веселья. Сначала и ещё там, в клинике, она восприняла его повторяющийся вопрос "Ты что?!" как его подстёгиваемое шоком, в который его повергла неожиданность самой ситуации, немедленное желание узнать, что такого могло случиться, что она вдруг возвращает ему кольцо, которое он вручил ей, когда делал предложение, и ясно говорит, что больше он её никогда не увидит. Но в эту минуту до Ульяны внезапно дошло, что ещё выражал тот его вопрос - это действительно был шок, удивление, граничащее с отчаянием...и неверие. Неверие тому, что очередной его блестящий план, который он так рассчитывал воплотить в жизнь непосредственно с её помощью, как и множество других до этого, и рассчитанный на то, чтобы в Бог знает какой по счёту раз насолить младшему брату, не желавшему возвращаться на тёмную сторону, сделать ему больно, снова показать своё превосходство над ним, как это было уже неоднократно, вдруг рушится на глазах, причём по вине той, которая была как раз главной его составляющей, жизненно необходимой для исполнения самой задумки... "Ты что?!" Действительно - что это она? Столько времени подряд безоглядно верила ему и всему, что он говорил, как глупенькая доверчивая девчонка, велась на все его уловки и обольщения, столько раз, сама того не осознавая, помогала ему шантажировать и душевно подрывать Феликса, чтобы у того просто не оставалось желания и моральных сил защищать этот город и его жителей от тёмного влияния своего братца, почти сыграла главную роль в самом его масштабном и фееричном плане мести брату, а заодно и Светлым...и вдруг в самый ответственный и, по сути, финальный момент посмела прозреть и не поддаться на все его уговоры и оправдания. И как она только могла неожиданно начать снова думать головой или каким-то образом узнать обо всём, когда до его высочайшего триумфа оставались считанные дни? Когда он почти уже достиг цели, для которой и был послан сюда... Ощущение от цепких прикосновений холодных пальцев Макса всё ещё ощущалось так явственно, будто эти касания намертво впитались в саму кожу, и Ульяна, резко остановившись и сама толком не осознавая, что делает, зачерпнула голыми руками пригоршню пока ещё более или менее чистого и белого снега из возвышающегося в стороне от неё значительно просевшего сугроба и начала судорожно и со всё больше возрастающей яростью растирать обжигающе холодный мокрый тающий комок между пальцами и ладонями, пытаясь хотя бы таким образом стереть со своих рук все воспоминания о том, что Макс вообще когда-то прикасался к ней, а она ему это позволяла. Сейчас, когда она наконец-то всё узнала и поняла, память о тех моментах ощущалась ею, как грязь, как осязаемые проявления всей этой мерзкой лжи, осевшие в её воспоминаниях, где она вела себя ничуть не лучше, чем Макс, принимая его грязные поцелуи и отвечая на них, позволяя ему дотрагиваться до неё, в то время как ей нужно было бежать от этого вруна, искусителя и лицемера без оглядки, укрываться и искать защиты от него в стенах "Пятой Стражи", а не сбегать оттуда, спеша на свидания к нему... В эти минуты страшного осознания девушку радовал лишь один факт, который являлся единственным проблеском света во всей этой истории и который, в отличие от всего остального, не лежал камнем на её совести - то, что до полноценной физической близости у них с Максом так и не дошло. Могло, причём многократно, но каждый раз саму Ульяну будто что-то тормозило, заставляя остановиться в последнюю минуту и не переступать именно эту грань, словно внутри неё в такие моменты резко и внезапно пробуждался какой-то непонятный ей инстинкт, лучше неё самой знающий, кто находится рядом с ней и чего этот мужчина на самом деле добивается, и не позволяющий ей совершить эту фатальную ошибку. В память вдруг яркой вспышкой страха, боли и стыда из прошлого врезалось воспоминание о том, как Макс, то ли устав от её постоянных отказов в близости, то ли на время выпустив на поверхность свою истинную натуру жестокого и похотливого хищника и решив тем самым показать слабой девушке, кто тут главный, хотел взять её силой на столе в своём кабинете, и Ульяна задохнулась от неожиданно накатившего на неё чувства почти физически ощутимой тошноты, вызванного мыслями о тех минутах, с которым смешались ещё явственнее проявляющийся стыд, растекающийся под кожей горячей волной, и отчаянная злость на саму себя. Это насколько же она попала под влияние Макса, до какой степени успела стать безвольной игрушкой в его руках, насколько стёрла для него границы дозволенного, что он посчитал, будто может себе позволить по отношению к ней ТАКОЕ?.. Зачерпнутый снег довольно быстро растаял, стекая теперь по рукам тоненькими ручейками ледяной талой воды, холодящими обнажённую кожу, но Уля, не обращая никакого внимания на эти неприятные ощущения, захватила из сугроба ещё один небольшой пласт свалявшегося подтаявшего снега и снова принялась разламывать его в ладонях, попутно растирая твёрдыми колючими кусочками, которые удавалось отколоть от него, внутренние и внешние стороны рук и иногда достаточно сильно царапая ими кожу. Так продолжалось до тех пор, пока девушка не осознала, что её руки совсем заледенели, практически потеряв всякую чувствительность, а на ладонях и внизу запястий появилось несколько свежих ранок, нанесённых острыми гранями затвердевших кусочков снега. Тяжело дыша и чувствуя, что по её щекам снова скатываются прозрачные капельки слёз, кажущиеся для озябшей кожи чуть ли не обжигающими, Ульяна стряхнула с пальцев и ладошек остатки тающего снега, поняв, что истязать себя таким образом у неё больше нет сил, да это теперь и не имеет смысла, поскольку уже ничего не исправишь и не изменишь, и, прижав замёрзшие руки к песчаного цвета меху своей шубки, подняла голову и огляделась, чтобы хотя бы понять, в какую часть города она, терзаемая душевными переживаниями и не особо следящая за дорогой, умудрилась забрести. За её спиной и с обеих сторон находились похожие друг на друга высотки, а прямо перед ней на расстоянии в пять-десять шагов виднелась чугунная ограда, выкрашенная в обсидиановый цвет, и видневшиеся в ней приоткрытые ворота, за которыми располагался парк, тоже мрачный и угрюмый в вечерних сумерках. Обычно Уля избегала подобных мест в ненастную погоду и в тёмное время суток, но сейчас ей было так больно и плохо на душе, так хотелось где-нибудь укрыться со своими горестями и переживаниями от посторонних взглядов редких прохожих, некоторые из которых посматривали на неё слегка удивлённо, видимо, приходя в недоумение при взгляде на её заплаканное и измученное лицо, что ни мрачный вид вечернего парка, ни его безлюдность не испугали её, и она, долго не раздумывая, торопливыми шагами преодолела расстояние, отделявшее её от входа, дотронувшись дрожащими пальцами до ледяного чугуна одной из створок ворот, открыла её, на что та отозвалась хриплым недовольным скрипом, словно вредная старуха, оскорбившаяся тем, что её потревожили, и устремилась в сумрачное пространство парка, где вечерний мрак, казалось, сгустился ещё сильнее, чем на открытых улицах города. Ульяна знала этот парк, поскольку он был одним из самых больших и посещаемых в городе, и помнила, как красиво здесь бывало поздней весной, летом и даже ранней осенью, когда огромные вековые дубы, каштаны, тополя, стройные берёзы и осины, клёны и рябины, облачённые в летние зелёные или осенние багряно-золотые наряды, казалось, заполняли собой весь парк, дотягиваясь пышными кронами чуть ли не до неба и умудряясь при этом пропускать сюда лучи и тепло солнца, а чисто выметенные добросовестными дворниками дорожки так и манили пуститься на прогулку по всем уголкам этого островка природы во всём её естественном великолепии, находящемся прямо в центре мегаполиса. Уля и сама, когда ещё работала в агентстве и торопилась утром в офис, не могла отказать себе в удовольствии пройти через этот парк (благо ей было по пути) и насладиться его красотой и спокойствием, которое здесь обычно царило. Но это было летом и поздней весной, а сейчас девушка, шагая по таким же чисто убранным знакомым дорожкам и осматриваясь по сторонам, почти не узнавала это место, хотя понимала, что это тот же самый парк. Возвышающиеся со всех сторон высокие стволы деревьев были мокрыми и чёрными и казались будто мёртвыми или, по крайней мере, пока крепко спящими, а молочно-серое небо над головой дышало хмуростью и ненастьем, ни на метр не скрытое густой листвой и готовое в любую минуту пролиться очередной порцией холодного весеннего ливня. Стараясь не заострять своё внимание на этой удручающей картине, от созерцания которой на душе становилось только тяжелее, будто и природа сейчас пребывала в том же разбитом состоянии, что и она сама, Ульяна прошла к одной из деревянных скамеек, только прошлым летом заново покрашенным в весёлый небесно-голубой цвет, а сейчас тоже выглядевших одинокими, поникшими и потемневшими, и опустилась прямо на влажные деревянные брусья, даже не потрудившись подложить под тонкую юбку длинного платья меховую полу шубки, отчего лёгкая ткань мгновенно промокла, пропитавшись холодными каплями прошедших над этим парком дождей, но девушка даже на это не обратила должного внимания, лишь слегка вздрогнула, когда намокшая холодная ткань коснулась бёдер. Поплотнее запахнув шубку, Ульяна вся сжалась, сидя на мокрой скамейке, и опустила голову, чувствуя, как сердце снова начинает сжиматься от боли, хотя сама она изо всех оставшихся у неё сил старалась не думать о том, что произошло, и просто на время отрешиться от той правды, которая на неё сегодня обрушилась. Нет, эта терзающая её сейчас боль не была никак связана с Максом и с тем фактом, что у них с ним теперь не может быть совместного будущего - к собственному удивлению, как раз с таким положением вещей Ульяна смирилась почти сразу же, как только вышла из клиники, и так легко приняла это, будто всегда знала, что ничего другого их с ним ждать и не может. Только неизбежное расставание, которое случилось бы рано или поздно и которое невозможно было отменить. Больше того - окончательно разорвав все отношения с этим вампиром и выйдя оттуда, куда она столько раз шла вроде бы и по своей, но и в то же время не по своей воле, словно будучи на длинном-длинном поводке, второй конец которого всегда находился в руках у Макса, или же находясь под каким-то сильным гипнозом, Ульяна, несмотря на душевную боль и охватившую её апатию, где-то на задворках сознания испытала облегчение, будто на её руках и ногах вдруг сами собой, щёлкнув замками, открылись невидимые ей раньше кандалы, которые на протяжении всех этих месяцев тянули её куда угодно, но только не туда, где хотела быть она сама. Ульяна не могла даже самой себе объяснить эти охватившие её теперь странные чувства, особенно вспоминая все прошедшие месяцы, в течение которых она просто сохла по Максимилиану и буквально бредила им, но сейчас, сидя на скамейке в холодном вечернем парке и словно заново переосмысливая последний год из своей жизни, все поступки, совершённые ею за это время, и все эмоции, которые ею владели на протяжении последних месяцев, она даже не могла толком вспомнить лицо Макса. То есть девушка, конечно, помнила, как он выглядит (всё-таки столько времени подряд видела его почти каждый день), но теперь, мысленно воспроизводя его образ в своих воспоминаниях, никак не могла отыскать в нём ни единой детали, которая снова заставила бы её сердце сладко сжаться, как это было раньше при каждой встрече с ним, вытаскивала из уголков памяти все их свидания и разговоры, пыталась вспомнить их во всех подробностях и мелочах...и не получалось выхватить оттуда ничего такого, что могло бы действительно настолько зацепить её в нём и вызвать такие сильные чувства, под влиянием которых она находилась почти целый год. Ульяна окончательно смешалась и запуталась, уже совсем не понимая, что происходит. Ведь ещё вчера и сегодня утром она была твёрдо уверена, что любит Макса, и даже всерьёз собиралась выйти за него замуж, приняв его предложение руки и сердца. Да, пусть он, как выяснилось, сделал его не из любви к ней и желания всегда быть с ней рядом, пусть он врал ей с самого начала и увивался вокруг неё лишь для того, чтобы отомстить Феликсу, пусть его якобы чувства изначально были сплошным враньём и умелой актёрской игрой...но в своих-то собственных чувствах Ульяна вроде бы была уверена и точно знала, что она сама по отношению к нему абсолютно искренна. Но если это действительно было так, то куда же тогда эти самые чувства делись сейчас? Как могла любовь, которая горела таким ярким пламенем много месяцев и чуть ли не сводила её с ума остротой чувств и постоянным накалом незнакомых ранее эмоций, просто угаснуть в одночасье, став ничем и не оставив даже следа, будто её вовсе никогда и не было?.. Уткнувшись лбом поникшей головы в собственные ладони и закрыв глаза, Ульяна глубоко вздохнула, понимая, что больше не в состоянии заниматься подобным самокопанием, которое было сродни пытке и лишь заставляло всё больше и больше убеждаться в том, какую огромную ошибку она совершила, позволив Максу войти в её жизнь. Она, по сути, сама дала ему возможность обманывать её и с её же помощью претворять в реальность все его планы, направленные против брата, хотя уже давным-давно могла бы всё это прекратить или же просто пресечь изначально все его заигрывания и ухаживания, а не отвечать на них. А ещё удивляется тому, что он не преминул воспользоваться шансом, который она сама же и вложила ему в руки, когда повелась на его красивые сказки о любви к ней и каждодневные щедрые подарки в виде дорогих украшений, открыток с любовными стихами и романтических поездок за границу... Дура, какая же она дура... От Макса ничего другого ожидать и не стоило, так что удивляться его поступкам просто глупо; но о чём думала она сама, веря каждому его слову? Где всё это время был её разум?.. В течение последнего часа Ульяна снова и снова задавала себе этот вопрос, применяя к нему все возможные формулировки, словно это могло помочь поймать за хвост всё время ускользающую истину и наконец-то объяснить хотя бы ей самой причину её поступков, которая наверняка должна быть, но ответа на него так и не находила. Дымчато-серые сумерки, окутывающие пространство парка, постепенно сменялись густо-синими, говорившими о том, что на улице скоро совсем стемнеет, а сверху стали падать отдельные холодные капли дождя, на мгновение замирая при соприкосновении, а потом медленно скатываясь по крашеным прикладам скамеек, оседая тёмными крапинками на парковых дорожках и на шубке и волосах сжавшейся в комочек на одной из скамеек Ульяны; но девушка никак не могла заставить себя встать и уйти отсюда. Случившееся сегодня настолько потрясло её и убило морально, что она уже была не в состоянии думать о каком-то физическом комфорте для себя, поэтому мысли о том, что мокрая скамейка в холодном парке - это не лучшее место для живого человека, будь он хоть тысячу раз бессмертен, мелькали лишь где-то на краю сознания, но не являлись приоритетными. А второй и не менее главной причиной её нежелания покидать это не самое приятное сейчас место было то, что Ульяна просто не знала, куда ей теперь идти и как вообще дальше будет протекать её жизнь. Пойти домой - в свою пустую и тихую квартиру, которая не раз и не два становилась для неё своеобразным убежищем, где можно было перетерпеть боль, причинённую очередным разочарованием в жизни, и залечить душевные раны, нанесённые ударами судьбы? Можно было бы, но...не в этот раз. Сейчас Ульяна понимала, что родные стены её не спасут, а кричащая тишина и неизменное одиночество, уже давно ставшие постоянными гостями её дома и буквально впитавшиеся в стены комнат, просто сведут Улю с ума, когда её душа и без того находится в таком смятении, что хочется рыдать в голос и излить хотя бы чуток этой боли хоть кому-то. Кому-то родному и близкому... Но таких людей в её жизни больше не осталось, а значит, все свои переживания придётся держать в себе и как-то справляться с ними в одиночку, хочет она того или нет. Вернуться в агентство? При мысли об этом в груди Ульяны, где-то рядом с плачущим от боли сердцем, шевельнулось что-то тёплое, что-то сродни надежде. Официально она уволилась ещё две недели назад, когда уходила - точнее, убегала - оттуда, но ведь ей никто не может запретить вернуться. Думать о том, что на её место могли за это время найти другого сотрудника, было смешно - вряд ли в городе нашёлся ещё один медиум, согласившийся работать под началом настоящего вампира и в команде других детективов со сверхспособностями. В конце концов, именно офис агентства "Пятая Стража" и был для неё долгие годы настоящим домом, где она проводила не только дни, но и бывало, что круглые сутки и где чувствовала себя более чем уютно в компании девушек и ребят, успевших за длительное время сотрудничества стать ей настоящими друзьями. Там спокойно, тепло и безопасно... А ещё... там Феликс... По покрасневшим от холода щекам Ульяны заструились новые ручейки слёз, хотя сама она настолько замёрзла, что не чувствовала этого, а из груди вырвался полузадушенный, но от этого не менее громкий всхлип, когда девушка поняла, что не может туда вернуться, несмотря на то, что это желание, едва зародившись, вмиг стало таким горячим и отчаянным, что только этого сейчас и хотелось - вскочить с холодной скамейки и бегом броситься к знакомому и родному даже на вид зданию из красного кирпича, где находились все те, кто был так важен для неё и кому была когда-то дорога она. Но она не могла этого сделать, как бы ни хотела. Этот год перечеркнул всю её прошлую жизнь, в которой вот уже много лет всё было спокойно, размеренно и в то же время наполнено ожиданием долгожданного счастья, которое - Ульяна в этом не сомневалась - однажды придёт и откроет ей свои объятия. Именно так непременно и было бы, ведь тот, кто мог подарить ей это самое счастье, всё время был рядом... Слёзы уже хлынули настоящим потоком, стекая по ресницам и щекам и капая остывающими каплями на меховую полу шубки, а сама Ульяна, уже не сдерживая громких всхлипов, рвущихся из полуоткрытых губ, уткнулась лицом в озябшие ладони, содрогаясь всем телом от отчаянных глубоких рыданий, словно готовых вот-вот разорвать её тело изнутри своими горячими болезненными спазмами. Господи Боже, вот только когда пришло понимание... Весь этот год она провела в каких-то глупых и бесполезных погонях за призрачным счастьем, которое, как она свято верила, было связано с появившимся в её жизни Максом, и не понимала при всём при этом одной, но очень важной вещи: что по-настоящему счастлива она была раньше, до его появления, после открытия агентства "Пятая Стража". Когда в её жизни появилось настоящее любимое дело, позволявшее не только заниматься чем-то по жизни, но и при этом действительно помогать людям, к чему она всегда и стремилась - вот когда она была счастлива. Когда в её жизни появились не просто сотрудники и коллеги по работе, а самые что ни на есть настоящие и преданные друзья и подруги, всегда готовые выслушать, поддержать и в любой ситуации прийти на помощь - вот когда она была счастлива. Когда в её жизнь вошёл мужчина, невозмутимый, спокойный, мудрый, всегда встающий на её защиту, немного отчуждённый и загадочный, но при этом горячо любимый ею и тоже испытывающий к ней взаимные чувства, что не раз давал ей понять своей заботой о ней и затаённой нежностью, которая всегда читалась в его взглядах и жестах - вот где было настоящее счастье, а вовсе не там, где она искала его все последние месяцы. И из-за какой-то глупой слабости, которой она не смогла или не захотела противостоять, из-за какого-то временного помутнения, которое прошло так же быстро, как и нахлынуло, она всё это потеряла - работу, которую так любила, друзей, уважение к самой себе... А самое главное - по-настоящему любимого мужчину, который никогда не сможет простить ей того, что она сделала... От последней мысли сердце Ульяны едва не разорвалось на куски от чудовищной боли, пронзившей его с такой силой, что захотелось кричать во весь голос, но она лишь изо всех сил закусила нижнюю губу, подавляя этот порыв, и реакцией на это страдание, в котором заходилось её несчастное сердце, стал лишь новый поток слёз, омывший её закоченевшее лицо. Она не сможет вернуться в агентство... Не сможет потому, что ей этого не позволит её собственная совесть, а не другие агенты и даже не Феликс... Как она будет смотреть в глаза бывшим друзьям, которые столько времени пытались образумить её и на которых она злилась за это? Разве она сможет общаться с ними, как раньше, будто ничего и не было? Разве смогут они ей доверять, как прежде, после всего того, что она вытворяла, совсем потеряв голову от ухаживаний Макса и не желая слушать никаких и ничьих здравомыслящих доводов? Ответ один и ясен, как день: нет, не смогут. Она бы точно не смогла, если бы оказалась на их месте. А Феликс? Понятно, что он её не простит и даже не будет пытаться понять после всего случившегося и что близкие отношения и совместное будущее с ним она теперь увидит разве что в своих снах, поскольку сама и разрушила все возможности сбыться этому в реальности; но как она сможет теперь работать под его началом и в одном офисе с ним? После всего, что было, они уже не смогут вести себя друг с другом, как шеф и подчинённая, и каждый случайно совпавший взгляд друг на друга, каждое невольное касание будет напоминать им обоим о том, что могло бы быть, но чего уже никогда не будет. И каждый раз она будет осознавать, что это только её вина, и больше ничья... Феликс, конечно, не прогонит её, если она захочет вернуться в агентство, и, скорее всего, примет назад без лишних разговоров и объяснений, но разрешит ли ей самой собственная совесть воспользоваться его неизменным благородством, которое позволит ей снова оказаться под его защитой и опекой? Сможет ли она работать в "Пятой Страже" бок о бок с Феликсом, прекрасно понимая, что она теперь для него только помощница и никем другим уже не будет? Ответ на этот вопрос Ульяна тоже знала: нет, не сможет. Это будет настоящей пыткой и для неё, и для её любимого мужчины, и она это понимала. Феликс, конечно, не подаст виду и будет молчать, не проронив ни одного горького или грубого слова в её адрес и сохраняя вежливую сдержанность по отношению к ней, но внутри, в душе, он будет страдать не меньше неё, и этого Ульяна не хотела. Ей по грехам и мУка - сама всё разрушила и теперь просто пожинает плоды своей глупости и непонятно откуда взявшегося эгоизма, в принципе ей не свойственного. Но обрекать на подобные и к тому же незаслуженные страдания Феликса она не имеет права... По сему путь в "Пятую Стражу" ей теперь однозначно закрыт. Рыдания и всхлипы уже давно стихли, оставив внутри лишь тупую ноющую боль, какая ощущается от чуть затянувшейся раны, а слёзы всё продолжали бежать по щекам неутихающими ручейками, и Ульяна уже давно оставила попытки вытирать их рукавами шубки, на меху которых они просто замерзали, превращаясь в тонкие льдинки. В парке стало совсем холодно, и девушку понемногу начинала пробирать мелкая дрожь, растекающаяся колюче-щекочущими волнами по всему телу и заставляющая зябко ёжиться и поминутно поднимать и опускать плечи, но она по-прежнему не могла сдвинуться с места и заставить себя пойти домой, хоть и понимала, что ещё час неподвижного сидения на ледяной на ощупь скамейке под открытым небом в такую погоду - и она окончательно закоченеет. Но она просто не могла встать и уйти. Не могла пойти в свою пустую, но хотя бы тёплую квартиру. И причиной этому было уже не эмоциональное опустошение, не апатия и не желание наказать саму себя за совершённые ошибки переохлаждением, а какое-то странное чувство непонятной тревоги, постепенно расходящееся в груди всё более ощутимыми волнами и возникшее ещё при самых первых мыслях о Феликсе. Сначала Ульяна решила, что это просто терзающее её изнутри чувство вины и её запоздалое раскаяние так проявляют себя, но потом, когда беспокойство стало усиливаться, перерастая уже в настоящее смятение, близкое к панике, поняла, что дело не в этом. Точнее, не только в этом. Смахнув тыльной стороной правой ладони слёзы со щёк и ресниц, Уля наконец подняла голову и окинула взглядом почти полностью погрузившийся в темноту парк, уже в который раз за прошедший вечер не понимая, что с ней происходит. Казалось бы, всё самое страшное, что могло произойти в её жизни, уже произошло, "сюрпризов" больше не предвидится. Разве что Макс будет теперь утром и вечером поджидать у дверей с огромными охапками цветов, подарочными коробками и миллионами извинений и оправданий, половину из которых он будет придумывать на ходу, пытаясь по выражению лица Ульяны понять, какое из них даёт нужный ему результат и насколько девушка близка к тому, чтобы опять поверить ему и простить его. Но это уже даже и не сюрприз, а вполне ожидаемая закономерность, повторяющаяся из раза в раз, а сюрпризом в этот раз будет, причём для самого Макса, то, что больше он уже не увидит перед собой глупенькую наивную дурочку, ожидающую его извинений и новых пылких признаний, благодаря чему ему больше не удастся окрутить Ульяну, как это было много раз до этого. Если раньше в душе у девушки ещё были какие-то ростки сомнений относительно невозможности её дальнейших отношений с Максимилианом, то теперь после мыслей о Феликсе, которые как будто разом заставили её проснуться, она уже твёрдо знала, что больше Макса к себе не подпустит. В её сердце всегда жили чувства лишь к одному мужчине, и теперь она это окончательно осознала, пусть и слишком поздно. Да, с Феликсом им уже не быть вместе, но Ульяна не собиралась от безысходности бросаться в объятия негодяя, который разрушил её жизнь лишь одним своим появлением и всё никак не мог угомониться. Если Феликса в её жизни больше не будет, то и никакие другие мужчины ей тоже не нужны - всё равно не один из них не сможет заполнить в сердце пустоту от потери того, кого она действительно любила. Она так решила, здесь и сейчас. Всё уже известно, даже самое тайное и самое грязное, что, как некоторые надеялись, не выйдет на поверхность никогда. Всё пережито, пусть и не до конца, всё оплакано, всё похоронено в пролившихся слезах и безмолвных криках боли и раскаяния, рвущихся наружу из глубин души. Всё решено. С болью, со слезами, с проклятиями, адресованными самой себе, но решено. Уже ничего не изменить, но от этого факта, отмечающего собой "точку невозврата", даже как-то легче, словно приговорённому к смерти, чей приговор наконец-то вынесли после долгих мучений неизвестностью и пустыми надеждами, которым изначально было не суждено сбыться. Тогда откуда же это непонятное и всё больше возрастающее чувство беспокойства и ощущение, что самое страшное ещё только впереди? Откуда это пронзительное до жути предчувствие надвигающейся и непоправимой беды, от которого сжимается в трепыхающийся комочек и без того измученное сердце? Почему ей вдруг стало так невыносимо страшно, если она уже всё для себя решила и точно знает, что обратной дороги для неё нет? Снова опустив голову, Ульяна обхватила себя руками, слегка покачалась взад-вперёд, стараясь хотя бы чуть-чуть унять сотрясающую её дрожь, вызванную уже не только вечерним холодом ранней весны, и уставилась взглядом куда-то себе под ноги, где должна быть мокрая от дождей земля, покрытая прахом прошлогодних листьев. Снова захотелось плакать, но только уже от страха, причину которого она не знала, но который снова и снова накрывал её пронизывающими волнами внутреннего холода. Что ей делать? Куда деваться от этого гнетущего ощущения непонятного ужаса и полной беспомощности, которое точит её изнутри, словно червь?.. Господи Боже... Феликс, как же нужен сейчас родной и любимый Феликс рядом, способный одним своим присутствием разогнать любые страхи, как явные, так и тайные... Но его нет. Её любимого вампира здесь нет, и от этого становится ещё страшнее. Знакомый голос, словно донёсшись из далёкого-далёкого прошлого, успевшего давным-давно затеряться в небытие, но прозвучав в непосредственной близости от неё и не в её голове, а откуда-то со стороны, нарушил мёртвую тишину подступающей ночи, нарушаемую лишь шумом ветра и звуками проезжающих где-то вдалеке машин, когда Ульяна снова тихо всхлипнула, не в силах больше выносить весь этот ужас, терзающий её изнутри: - Тяжело тебе, сестрёнка?