Край судьбы

Сегодня вечером Даня сядет в поезд и поедет в Питер а пока на льду “Хрустального” смотрит, как Диана и Глеб делают поддержку, над которой в Новогорске бился Жулин. Танцоры на льду одни. Этери собрала своих и выехала еще вчера. Впрочем, последние пару дней они, считай, и не общались. Вежливое “здрасьте”, вежливое - “пока”. О чем вообще можно говорить с человеком, который тебе ровно ничего не простил и ничего не забыл? Разве что о том, как нежны ее губы, пока она молчит и отвечает на его поцелуи. Кабы можно было молчать и целоваться, не было бы гармоничные пары, чем они. Самое безнадежное, что тут уж ничего не сделаешь. Если за столько лет у нее не отгорело и не отболело его ошибкой, то никакие слова силы иметь не будут. Глейхенгауз продолжает задумчиво смотреть на прокат, ничего толком и не видя. В принципе, самым очевидным было бы сейчас никуда не ехать. Его работа сделана. Можно собирать манатки и мчаться к любой другой паре, проверять, все ли в порядке. Можно вообще возвращаться к обычной жизни. Ладно. Раз уж решили. что на контрольных прокатах в Питере он будет, поедет. А там и правда - пора жить своими заботами, а не беготней за женщиной, которой ты поперек горла и души. Легкая ладонь ложится ему на плечо, и Даня оборачивается. За спиной стоит Аня Щербакова, то ли смущенная, то ли растерянная. - Последняя тренировка?- утверждает, не спрашивает. - Ага,- кивает Даниил Маркович. - Будете еще приезжать?- видимо, надеется, и хочется ее обнадежить. - Да вроде и незачем,- не решается помечтать о новых встречах с “Хрустальным” хореограф. Молодая тренер кивает головой и протягивает коробочку упакованную в обычную белую бумагу. - Хочу вам отдать,- мнется Аня.- Это все, наверное, было очень глупо, но тогда, в Пекине, я взяла для вас. Надеялась, что вы вернетесь. И вы заслужили. Даня забирает коробочку и крутит в пальцах: - Мне открыть сейчас? - Не стоит,- улыбается Щербакова. - А что там?- интерес разгорается все больше. - Символ труда тренера,- неопределенно слышит от бывшей подопечной. Девушка кивает на прощание и быстро удаляется прочь. Даня еще несколько секунд вращает в пальцах упакованную коробочку, пожимает плечами и кладет в сумку, лежащую на скамье. Небольшой сувенир, несколько крупнее мужской ладони, теряется среди вещей. И невольно Глейхенгауз, дойдя до дома, попросту забывает о подарке, слишком много дел ждут его перед отъездом. Со времени его детства Питер стал настолько ближе, что не успеваешь толком переключиться, как воздух перестает пахнуть Москвой-рекой и пропитывается запахами Невы. На улице второй час ночи. Такси везет мужчину в гостиницу для спортсменов и тренеров. Там все иногородние и некоторые местные, кому слишком далеко добираться до ледового комплекса. Туда же прилетел Шпильбанд, там уже Этери со своими спортсменами и Дудаков. Еще два дня рядом с прошлым. А потом придется навсегда забыть. Заселяется в номер, бросая дорожную сумку и сумку с документами и необходимыми вещами в пути. В очередной раз понимает, что все же 35 - не двадцать. Спать хочется так, что даже мутит. Лезет за планшетом, где хранится музыка на постановку. Привычка: перед сном прослушивать еще раз. Так будет продолжаться весь сезон. Сам толком не знает, зачем и когда появилась та привычка. Натыкается пальцами на коробочку от Ани. Обрывает бумагу. Кстати, точно не упаковочную, похоже обычный листок из принтера. Вон на внутренней стороне даже что-то напечатано. Список что ли какой-то? Не глядя, сминает. Зато коробочка внутри бархатная. Открывает и с удивлением смотрит на болванку или шаблон медали. Под крышкой обнаруживается записка. “Дорогой Даниил Маркович. Это форма, которую использовали для того, чтобы изготовить мою медаль олимпийского турнира. Еще в 2022 году я решила, что отдам ее вам, когда будет такая возможность. Мне кажется, что вы заслужили быть причастным к моему высшему достижению в спорте. С любовью, Аня.” Даня аккуратно вынул из коробочки подарок и почувствовал, как из уголка глаза выкатилась слеза. Все-таки с усталостью шутки плохи. И это значит только одно - Аня на него не сердилась по-настоящему и ждала возвращения своего тренера. Глейхенгауз был готов уже отложить записку, но тут заметил, что не дочитал последнюю строчку. “П.С. Не уверена, что вам это нужно, но все же, может быть, то, что на обертке тоже заинтересует.” Крайне странная приписка. Да он уж и не помнил, куда успел зашвырнуть бумагу, в которую была завернута коробочка с формой от медали. Оглядел стол рядом с креслом, где сидел, посмотрел на пол, под сумку. С трудом обнаружил скомканный листок почему-то в самой сумке. Развернул. Действительно - список. Видимо, малышей Щербаковой. “Самохина Алена, 19.05.20 Суркова Даша 08.01.21 Таманцев Антон 11.11.20 Тимофеева Ангелина 01.02.20 Тутберидзе Максим 29.02.20 Уфимцев Марк 20.12.19 Фаткулина Алия 05.10.19…” И зачем бы ему этот перечень? Странные у Анечки идеи. Даниил устало потер глаза, стащил и бросил комом дорожную одежду. Уже засыпая на ходу, почистил зубы и буквально упал на кровать, даже не пытаясь понять, чем же дернуло внутри во время чтения списка детских имен. Впрочем, нет, кое-что он оценил: Макс - тот еще затейник, родиться 29 февраля. Это же надо такое придумать? С этой мыслью провалился окончательно в сон. Из мрака дремоты в глубокие видения. Толком ни о чем. Снилось как возвращался к жизни после смерти мамы. Перетекал, не просыхая, до новогодних праздников из одного пьяного кутежа в похмельное утро, а там нова в пьяный кутеж. Вот сидит с кем-то, чьего имени и не помнит. До нового 2020 - всего ничего. В аэропорту тошно и муторно. Дорогой коньяк в дорогом кафе зоны вылета. - Ну, тебе можно только почувствовать,- кивает собеседник.- А еще говорят, високосный год тяжелый. Только ты, парень, рано начал этот год, скажу я тебе! - Точно,- кивает Глейхенгауз.- За лишний день, мать его, который нас ждет всех. Сердце устало екнуло, и сон кончился. За окном была такая же ночь, что и в час, когда он упал и заснул. Сколько проспал - непонятно. В голове крутилось: “29 февраля. Лишний день в високосном году… 29 февраля… день рождения Максима Тутберидзе… 29 февраля - минус 9 месяцев. 29 февраля…” Первое, что слетело с губ громко, стукнувшись о темноту и стены гостиницы, было коротко и нецензурно. А потом он расхохотался. Зло. Горько. И почти до слез. - Все-таки женщины - самые жестокие существа. Не так ли, Этери Георгиевна?! Вы-то точно знаете, как подрезать жилы, чтобы на ноги мужчина уже и не встал… Спать не хотелось. Хотелось взять за длинную шею и придушить. Не насмерть, конечно, но так, чтобы она почувствовала, каково это - жить без воздуха.