Веретено Ананке

*** В три часа ночи в Принстон-Плейнсборо было ничуть не спокойней, чем в три часа дня. Бегающие медсёстры, отдающие быстрые жёсткие приказы врачи, и больные, главные на этом "празднике жизни", периодически теряющие сознание, задыхающиеся, впадающие в кому и преподносящие прочие сюрпризы взмыленному медперсоналу. Но за дверью с надписью "Грегори Хаус" было тихо. Только свет уличного фонаря робко пытался разогнать тьму, по соседству не шушукалась команда, и лишь за столом, опустив взлохмаченную голову на руки, сидел человек. Можно было подумать, что он спит, однако после звука шагов, тихого стука, звука открывшейся и закрывшейся двери и осторожного: "Как ты?..", он, не подняв головы, отозвался усталым, но совсем не сонным голосом: - Если ты не держишь в руке стакан с кофе, тебе лучше убраться отсюда. Через мгновение что-то опустилось на его стол, и запах кофе из кофейного аппарата достиг его носа. Он приподнялся, дотянулся до стакана, отхлебнул глоток, поставил обратно и снова опустил голову на руки. - Всё плохо? Хаус издал непонятный звук. Полувсхлип, полусмешок. - Теперь, когда есть кофе, плохо, но не всё. - Хаус... - скорее вздох, чем слово. - Он знает, чем он болен, но не говорит ей. Она не знает, чем он болен, и спрашивает меня. Я знаю, чем он болен, но не знаю, как это лечить и как сказать об этом ей. Мне кажется, нам всем нужен психотерапевт или сценарист "Санта-Барбары", чтобы как-то распутать весь этот бред. Тихий шорох её юбки - она присела на край его стола, надеясь, что ночь скроет её неподобающий для начальницы поступок. - Ты должен им помочь... Ты можешь, Хаус. - Зачем ты приехала? - суровое бурчание, а затем снова глоток кофе. - Ты поставил на уши всю больницу. Он не услышал в её голосе ни укора, ни раздражения. Только мягкую усталую обречённость, как признание, что твой ребёнок - непоседа и грязнуля. - Тебе нечем заняться дома?! - его голос повысился, Грег прятался в свою раковину. - Мне страшно, - помолчав, призналась Лиза. Хаус поднял голову, и она увидела блеск его усталых глаз в скудном свете фонаря. Он не произнёс ни слова, но словно предупреждал: молчи, не трогай это. Но больше не в её силах было мысленно купаться в этом страхе, нужно было произнести это вслух, разделить, пусть даже с тем, кто не желал этого ни на секунду. - Она ждёт ребёнка. Он выдохнул, словно кто-то выпустил из него, как из воздушного шарика, последний воздух. - Не они первые, не они последние. Хватит ставить себя на её место! Он резко поднялся, чтобы их лица оказались на одном уровне и повторил: - Хватит! Словно приказывал ей больше не говорить и не думать о трагедии, тихо разворачивающейся на их глазах. Забыть и жить дальше. - Давай не уподобляться Кэмерон, - бросил он с жёстким сарказмом, всё ещё не двигаясь с места, чтобы ощутить медленное смешивание их дыханий. - У тебя ведь не получается, Хаус, - с горечью и вызовом усмехнулась она, - Ты сам погряз в этом по уши. Замолчать её заставил только его жёсткий жадный поцелуй. *** С наступлением ночи ему стало хуже. Скалли отчаянно сжимала его руку и звала по имени, а по её лицу, захватив власть, текли слёзы. Но Малдер не отвечал. После очередной порции лекарств он начал галлюцинировать, периодически сотрясаемый очередным припадком, и уже несколько часов подряд не приходил в себя. Хаус молчал, гонял команду по любым возможным диагнозам и способам облегчения состояния больного. Как и Скалли, он осунулся, но не позволял себе спать. - Вы должны покинуть палату, - прозвучало у неё над ухом, и Дана подняла голову, впервые за эти часы кошмара, отведя взгляд от напарника. - Я никуда не уйду, - поставила она перед фактом Хауса, за спиной которого уже собрался его бравый отряд. - Я не спрашиваю, - гавкнул Хаус, отталкивая её и проходя к изголовью кровати, - Выйдете вон. Словно было мало горя, затопившего, подобно воде в уходящем на дно судне, её и без того искалеченную душу. Вспыхнув, она поднялась и схватила Грега за отвороты мятого пиджака. - Я останусь здесь, с ним! - гневно крикнула она. - И пристрелю тебя, чёрт возьми, если ты не прекратишь вливать в него эти лекарства!!! На мгновение Хаус замер, на его лице появилось замешательство, и никто из команды не осмелился сделать попытку остановить женщину, чьи глаза горели бешеным огнём смешанных чувств. В эти долгие секунды уже никто не сомневался, что не уйдёт живым, если не сделает всё возможное, чтобы спасти этого человека, который, сотрясаясь в судорогах, не мог произнести её имя, застывшее на его пересохших губах. - А потом и себя, - негромко и жёстко произнёс Хаус, наклонившись к ней и выдерживая её взгляд. - Когда не сможете уберечь ребёнка. Глаза Скалли потемнели, а пальцы, держащие края его пиджака, ослабли. Словно пытаясь взглядом прожечь дыру в черепе Грега, она опустила руки; они бессильно упали вдоль тела, губы дрогнули, но она не позволила слабости взять верх над ней прямо сейчас. Она в последний раз нежно провела ладонью по влажному от пота лбу Малдера и скрылась за дверью, больше похожая на тень. *** За годы работы Уилсон привык к тому, что ночи в больнице были ничуть не легче дней, а зачастую даже тяжелее. Многих больных одолевал страх перед тьмой, тишиной и вынужденным одиночеством, они начинали волноваться, вследствие чего состояние их ухудшалось, а у врачей отменялся сон не то, что дома, в тёплой постели, но и на узком диванчике в комнате отдыха. Миссис Эйслер была слишком нервной женщиной, поэтому ночь для неё и её лечащего врача, которым и оказался Джеймс Уилсон собственной персоной, была часом пик. Немало времени ушло на то, чтобы успокоить её (частично - с помощью лекарств), и теперь Уилсон не мог решить, имеет ли смысл уже ехать домой. Встретившаяся ему в коридоре Кадди пояснила, что на ушах этой ночью стоит вся больница, поэтому и Хаус тоже оказался в их команде полуночников. Уилсон задумчиво потёр лоб, поворачивая в нужный коридор. Последние дни Хаус был не похож сам на себя. Не появлялся на порогу его кабинета в самый неподходящий момент, не отвлекал от больных, не появлялся из-за угла с подколами и дурацкими комментариями... Единственный раз, когда они виделись после знакомства с доктором Бьерк, была встреча у стола помощника Кадди, где Хаус забирал какие-то документы. Тогда они проговорили несколько минут, и Грег был непривычно серьёзен. Диагноз его нового пациента был, вроде бы, очевиден, но лечение не давало толку, и это угнетало его. Он приблизился к нужной палате, в которой, по словам Кадди, сейчас и находился диагност, и замер в некоторой нерешительности. За закрытой дверью раздавались голоса, а перед палатой сидела на стуле женщина, чьи тёмно-рыжие волосы падали на опущенное на ладони лицо. - Простите, доктор Хаус сейчас здесь? - обратился Джеймс к женщине. Та подняла голову, невольно демонстрируя покрасневшие от усталости и слёз глаза, и Уилсону стало неловко. - Да, он там и он занят, - несколько ревностно предупредила она. Уилсон кивнул головой: - Я не буду его беспокоить, - и присел рядом, - Там ваш друг? - Да. - Это может прозвучать несколько жестоко, но ему очень повезло, что он оказался в руках доктора Хауса. Что бы о нём не говорили и как бы он себя не вёл, он не опустит руки, пока не найдёт выход. Другие не нашли, но он найдёт. Женщина повернулась к нему: - Другие? - Он упоминал, что другие врачи не могли помочь вашему другу. - Другие врачи?! - вновь переспросила его она, и тут Уилсон с опозданием понял, что сболтнул лишнее. Но откуда ему было знать?.. - Что вы знаете?! - требовательным тоном поинтересовалась женщина, но в лице её, сквозь напускную жёсткость проступали уязвимость и боль, которую она, подобно человеку, находящемуся сейчас под присмотром Хауса, испытывала ежеминутно с момента прибытия в Принстон-Плейнсборо. В этот момент, на его счастье, дверь палаты открылась, и Хаус с ввалившимися от усталости глазами появился в коридоре. Женщина рывком поднялась со стула и, не произнеся ни слова, быстрым шагом вошла в палату, едва не сбив с ног выходившую следом за Хаусом Тринадцать. - Как всё прошло? Грег поднял на него мрачный взгляд. - Жив. И, если повезёт, будет чувствовать себя нормально. Пока не сыграет в ящик через месяц-полтора. - Ты скажешь об этом ей? - кивнул Джеймс в сторону двери, за которой исчезла женщина. - Чтобы она выпотрошила меня, как цыплёнка?! - Хаус, она имеет право знать. Ты не должен скрывать правду. Пусть даже и такую. - Этот парень решил всё за меня, - огрызнулся Хаус, - Он лечится уже полгода, но ей не говорил ни слова, думая, что щадит её чувства. Оба врача умолкли. - Пойду посплю, - наконец буркнул Хаус, и медленно удалился, мерно и глухо постукивая тростью.