в янтаре

В бешеном грохоте Силко очень пытается уловить хоть что-нибудь отдаленно музыкальное — и снова терпит поражение. Песня гремит, рокочет, взвизгивает гитарными струнами, которые, кажется, вот-вот порвутся, а потом вступают ритмичные барабаны, и все это сливается в жуткую какофонию, стучащую в висок; к этому сложно привыкнуть. Силко горбится на стуле у бара, покачивая рюмкой с разбавленным виски, наблюдая, как лед медленно растворяется. Он редко заглядывает вниз, но сегодня Джинкс выхватила его у очередных дел, потащила вниз, чуть не спотыкаясь на ступеньках от переизбытка чувств. Сидит сейчас рядом, на высоком барном стуле, и восхищенно глядит на импровизированную сцену — сегодня в «Последней капле» выступает ее любимая уличная группа, и все это благодаря Джинкс. Затащила, уговорила. Она одновременно лучится от гордости, косясь на Силко, и широко ухмыляется, поглощенная лихой песней. Живая музыка куда лучше древнего пыльного граммофона, натужно поскрипывающего, это Силко может признать. Он выносит эту вакханалию только ради Джинкс. Но медленно его отпускает, словно кто-то понемногу расщелкивает стальные зажимы. Силко слышит, как Джинкс подпевает, опасно раскачиваясь на стуле и размахивая своим стаканом. Голос у нее звонкий и отчаянный — и Силко с интересом замечает, что вторит музыкантам не только Джинкс, но и многие другие завсегдатаи, со свистом и ревом приветствующие новые песни. Джинкс любит музыку всей душой. Когда ее окружает этот невыносимый грохот, она не слышит голоса… Не путается, не говорит с невидимыми мертвецами, ее подхватывает волна чего-то обжигающего и яркого, почти непонятного Силко. Но если уж в этом она находит утешение… Правда, зачастую это значит, что Джинкс также не слышит голос Силко, который пытается ее дозваться по какому-то важному вопросу. Но с этим он почти научился мириться. — So you gotta fire up, you gotta let go, — самозабвенно подпевает Джинкс, жмурясь от удовольствия. Музыка зажигает в ней что-то — дикое, красивое и одержимое, и Силко смотрит на нее с понимающей мягкой ухмылкой. — You gotta face up, you gotta get yours, you never know the top till you get too low! Она вдруг спрыгивает с высокого стула, приземляясь ловко, как кошка. Тащит за собой Силко, не желая слушать никакие отговорки, а он от неожиданности не может ничего сказать. Ему кажется, что бармен позади усмехается, и Силко оборачивается, чтобы бросить на него яростный пылающий взгляд… И все же поддается, оказывается с Джинкс в толпе. — Джинкс, я не!.. — он тщетно пытается перекричать песню, заполняющую весь зал. Джинкс, подпевая, дергается в такт музыке, хохочет бешено, хватает его за руки, вынуждая двигаться с ней в смазанной пародии на странный вальс. Силко неловко хмыкает, шипит на какого-то юнца, задевающего его локтем… Вокруг мелькает кислотно-неоновое, жгучее. Силко почти смеется, когда Джинкс, кружась на месте, спотыкается. Но ловко охватывает ее плечи. — Это лучший вечер! — отрывисто вопит она. — В моей жизни! И Силко ненадолго забывает о том, что не умеет танцевать. Возможно, ей достаточно просто того, что он рядом, пока Джинкс окончательно не вливается в музыку, не видя уже ничего, наслаждаясь, теряясь во времени… Улучив момент, Силко выскальзывает наружу. После духоты «Последней капли» ночь в Зауне кажется прохладной и почти чистой. Мимо бредут прохожие; когда солнце заходит, город оживает и становится злее и отчаяннее. Устраиваясь на ступенях, Силко закуривает сигару и иронично думает о том, что выглядит так, будто его выгнали из собственного заведения. Но сейчас там царство Джинкс, краски, крики, безумие, громкая музыка, и он позволяет ей веселиться, сам слыша лишь отзвуки и бессмысленно вглядываясь в небо и пытаясь различить проблески звезд. Когда позади слышится шорох, Силко почти ожидает ощутить кинжальный удар между ребер, но это Джинкс — вешается на шею, неудобно накидываясь со спины; переползает под бок. Она вся взлохмаченная, с потекшим макияжем, но скалится до того счастливо и довольно, что Силко не хочется делать ей никаких замечаний. На фоне этой разгульной ночи собственная правильность кажется нелепой и излишне чопорной… Они с Джинкс отличаются, и вкусы у них разные, но Силко приятно видеть, как она задыхается от переполняющих эмоций, явно желая что-то сказать, — но никак не может. — Спасибо, — справляется с собой Джинкс. — Правда, пап, огромное спасибо! Я этих ребят, ну, группу, с детства знаю и… Она может не продолжать — Силко понимает. Что это напоминание о каких-то славных временах, когда на ее руках было меньше крови. Он невольно думает о Вандере, который тоже любил музыку — правда, ему никогда не хватало самонадеянности, чтобы потащить Силко танцевать. А вот Джинкс… — Ну, значит, зови их почаще, — ухмыляется Силко. — Надеюсь, я не оглохну. — Ты еще не настолько старый, — хихикает Джинкс, толкая его локтем. — Эй, слушай… Что думаешь, я сама могу написать песню? Силко пожимает плечами: — Не узнаем, пока ты не попробуешь. И с легким сердцем обещает все устроить — как и всегда.