в янтаре

— Джинкс, ты же видишь, что я занят, — устало говорит Силко, слыша, как с коротким скрипом открывается дверь. Если жить с кем-то бок о бок достаточно долго, начинаешь отличать шаги. Шаги похожи на музыку. Мотив у Джинкс сегодня — нервный и подрагивающий. Силко смотрит на письмо перед собой — почти полностью состоящее из не слишком завуалированных угроз. Раз уж кто-то из его сторонников в Зауне умеет читать, Силко не преминет этим воспользоваться, отсылая ему весточку — потому что на северо-востоке творится какой-то кошмар, ошалевшая шайка Поджигателей едва не лишила их важного склада с «мерцанием», а человек, который обязан держать этот регион, позорно скулит что-то и оправдывается… Если бы у Силко был надежный кандидат на смену, ублюдку еще вчера оторвали бы голову. — Если хочешь, можешь посидеть здесь, но тихо, — смягчившись, предлагает Силко. Джинкс настороженно глядит на него своими огромными глазищами. Подступает ближе, пряча что-то за спиной, и с детской застенчивостью выдает: — У меня есть для тебя… штука. Джинкс четырнадцать, у нее переходный возраст. Силко невольно напрягается, готовый увидеть что угодно: от чьей-то окровавленной конечности до бомбы-«кусаки» с яркой краской — на шуточки Джинкс жалуются его люди, пытающиеся оттереть пятна кислотного цвета с лиц и одежды. Силко кивает и неумело скалится в улыбке. — Я заметила, что ты разбил чашку, — тянет Джинкс. — Поэтому я сделала новую… Она ставит подарок на стол, совсем близко к краю, а сама выглядит до того смущенной, что готова провалиться под землю, и это — определенно, новая эмоция для заполошно-громкой девчонки. Силко присматривается к кружке — аляповатая, с намалеванной рожей мартышки с сердито нахмуренными бровями (он задумывается, не пыталась ли Джинкс изобразить его суровый портрет). Предыдущая чашка — белый фарфор, без узоров — полетела в стену, когда у Силко был очень плохой день. Не то чтобы в Зауне случаются хорошие. Особенно — если ты пытаешься им управлять. — Как тебе? — нетерпеливо спрашивает Джинкс. — Очаровательно, — вздыхает Силко. Практичная сторона шепчет, что ему и правда нужна новая чашка, потому что невозможно просидеть до ночи с бумагами без накрепко заваренного чая. Иногда Силко кажется, что он живет только на чае и чистом упрямстве, не позволяющем свалиться лицом в стол… А еще поделка Джинкс выглядит достаточно увесистой, чтобы заодно служить пресс-папье и оружием на случай, если придется расправиться с кем-то прямо в кабинете. Поставить на стол эту яркую кружку — все равно что во всеуслышание объявить о своей уязвимости. «У меня есть ребенок, если хотите меня достать побольнее, пришлите мне ее по частям». Впрочем, Джинкс уже давно может постоять за себя, если придется. Силко пытается представить себя со стороны — насколько нелепо он будет выглядеть. С демоническим пронизывающим глазом, искореженным лицом, опрятным пижонским нарядом, при белом галстуке… и с веселой детской кружкой. Кто-нибудь точно умрет от смеха. Люди будут шептаться. Он протягивает руку и подвигает кружку поглубже, чтобы не свалилась, задетая локтем. Джинкс следит за его движениями, как любопытный зверек — словно готова схватить подарок и броситься бегом… — Благодарю, Джинкс, — степенно говорит Силко, обреченно думая о том, как он глупо поступает. — Тебе нужно что-нибудь? Новые краски? Музыкальные пластинки? Закопавшись в свои дела, он как-то упустил, чем именно Джинкс сейчас увлекается. — Да нет, я просто… — она хихикает. — Подумала, что ничего никогда не дарила… Она вешается ему на шею — как всегда, несдержанно и неудобно. Силко с тоской косится на незаконченное письмо, однако позволяет Джинкс радостно прилипнуть. Гладит ее по спине. — Когда у тебя день рождения? — шепотом спрашивает она, как будто спугнуть боится. — Я не знаю. Когда тебе угодно. Он и правда не помнит — детство на дне Зауна как-то не сопутствует праздникам. А какой смысл держать в голове дату, если этот день такой же горький и обреченный, что и остальные? — Тогда — сегодня! — ликующе заключает Джинкс, словно она так все и задумывала; глаза у нее яростно горят. — С днем рождения, пап! Силко пожимает плечами и рассеянно улыбается. *** Когда к нему заглядывает Маркус, тот выглядит нервным и скованным, как и всегда. Боится его до полусмерти. Силко любит, когда ему подчиняются, но такой злобный ступор — это всегда неприятно, как будто разговариваешь с зашуганной крысой, а не с шерифом. Маркус избегает смотреть Силко в лицо — как и многие другие, не готовые к пронзительному взгляду янтарного глаза. Поэтому он шарит глазами по кабинету… Натыкается на кружку на столе. Чай дымится густым паром. — У вас… есть дети? — ошарашенно спрашивает Маркус. И это явно совсем не то, что он собирался сказать. — Ничто человеческое мне не чуждо, шериф, — ядовито улыбается Силко. — А у вас, помнится, дочка? Славный, наверное, ребенок… Лицо Маркуса каменеет, он вздрагивает. Быстро вспоминает, кто Силко такой. Хитрая змеиная тварь — даже с детской кружкой, из которой он отпивает чай, расслабленно следя за паникующим шерифом.