California dreaming

      Она была популярна при жизни и после.       Он помнил, что Амелия говорила о смерти, сидя тогда на крыше Райских холмов. И как на полном серьезе рассуждала о «Клубе 27» — насколько вообще способна быть серьезной пятнадцатилетняя девочка. И как ему хотелось, чтобы она никогда не произносила этих слов.       «Много ты понимаешь, Арлингтон, — усмехалась она, привычно растягивая слова. — Умирать тоже надо красиво. Иначе какой смысл?».       Что ж, она действительно умерла «красиво» — по крайней мере, именно так ее смерть называли в таблоидах: красивой, трагической, драматичной. Словно это было какой-то безумной громкой сенсацией — не более того. И для кого-то это так и было.       (Но его мир был наполовину разрушен. И продолжал рушиться до сих пор).       Спустя пару месяцев после гибели Амелии Дарлингтон узнал, что она победила во всех номинациях, на которые ее выдвигали. Пусть некоторые и ворчали, что подобный успех вызван желанием судей почтить ее память (или ее деньгами, но даже малейшее упоминание об этом вызывало у Дэниела вспышки праведного гнева — «Вы ни черта ее не знаете, если думаете, что она способна на такое»). При жизни она бы рассмеялась и махнула рукой на подобные слова. Но ей не было абсолютно никакого дела ни до сплетен, ни даже до своей победы теперь, когда ее тело нашло последнее пристанище в мрачной прохладе семейного склепа Уэстфорд. Она была мертва, а мертвым по большей части наплевать на то, что происходит в мире живых.       — Не хочу лезть не в своё дело, но что рядом с тобой забыла Амелия Уэстфорд?       Дарлингтон вздрогнул, не понимая, откуда Стерн знает это имя… а потом вспомнил, что оно известно вообще всем. Прошло два года. Некоторых «знаменитостей» забывают через пару месяцев, но к Амелии это едва ли относилось.       Он обернулся и застыл, не в силах оторвать взгляд от Уэстфорд… вернее, ее призрака, но так ли это важно?       — Алекс, ты не могла бы?.. — не глядя на свою Данте, глухо сказал он, и Стерн, тихо хмыкнув, отошла на достаточное расстояние.       Амелия молчала. Говорят, после смерти человека детали со временем бледнеют, пока не исчезают совсем. Мелочи, вроде цвета глаз или каких-то вкусовых предпочтений, остаются где-то за границей воспоминаний. Но Дарлингтон помнил абсолютно все. Каждую чёртову деталь, словно бы и не было этих мучительных лет. Впрочем, если бы он не помнил, это было не так уж важно — даже смерти не удалось стереть все краски с лица Амелии Уэстфорд — такого знакомого, но теперь призрачно, пугающе совершенного.       — Здравствуй, Дэнни, — ее голос прозвучал спокойно, мягко, без малейшего намёка на калифорнийский акцент.       Дарлингтон много раз представлял себе этот разговор. Он вспоминал, как, приняв «Оросчерио» в первый раз после ее гибели, отчаянно надеялся, практически молился, что увидит ее. Но ее не было. Ни в тот раз, ни в другие последующие. До этого момента. И вот сейчас, когда он видел ее так близко, он совершенно не знал, что сказать. А она молчала, только приподняла бровь, как если бы ей было любопытно.       — Амелия, — наконец, выдохнул он, и на ее губах появилось подобие улыбки.       — Приятно видеть, что ты по-прежнему не утратил своего красноречия.       Это было так в ее стиле. На секунду ему показалось, что она жива — как если бы все это время с момента ее смерти было лишь затянувшимся ночным кошмаром. А теперь Дэниел очнулся, и она здесь, с ним, и сейчас она обнимет его, и все сомнения развеются, и… Господи, как же сильно он желал, чтобы это оказалось правдой! Реальность, увы, оставалась жестокой и неизменной, совершенно безразлично к его боли. Но сейчас, когда он видел Амелию перед собой, ему показалось, что время отмоталось назад и остановилось — хотя бы на несколько мгновений. Он бы отдал все на свете, чтобы эти мгновения длились вечно.       — Не уходи, — шепнули его губы прежде, чем он осознал это.       Она пожала плечами.       — Я и не уходила.       Это было очень странно, но многое объясняло. Дарлингтон не обладал способностью видеть призраков, но присутствие Амелии каким-то образом чувствовал все эти два года. Не всегда, лишь моментами. Со временем он убедил себя в том, что это лишь воспоминания — отголосок того счастья, которое он ощущал, находясь рядом с ней, и которое теперь причиняло ему боль. В глубине души он надеялся на что-то подобное — что Уэстфорд не ушла насовсем, не оставила его, — но едва подобная мысль приходила ему в голову, Дэниел тут же стыдливо одергивал себя. Участь Серых незавидна, их души так и не упокоились, и, разумеется, он не желал для Амелии подобного. Но надежды… ах, эти глупые надежды.       — Ты знаешь, Дэнни, умирать — это не очень приятно, — продолжала тем временем Амелия. — Но после смерти я обнаружила кое-что. Силы, которые способны влиять на мир живых. Крайне полезные, учитывая, что… Скажу без лишней скромности, пару раз ты избежал проблем исключительно благодаря мне.       Силы у Серых, способные воздействовать на живых. Дарлингтон невольно бросил взгляд на стоящую неподалёку Стерн и удивленно воззрился на Амелию. Впервые в жизни он слышал о чем-то подобном — не о вселении призраков в живого человека, не о глумах и прочих тварях.       — Ты о чем?       — Ах, вспомни, например, Хэллоуин, — Уэстфорд скривилась. — Скажем так, я не дала попасть тебе хоть и во вполне безобидную, но все же крайне неловкую ситуацию… и, кажется, испортила все веселье тем, кто это задумал.       Перед его мысленным взором мелькнуло воспоминание: вечеринка в Манускрипте, выхлоп дым-машины, дезориентировавший его на мгновение… и дуновение ветерка, нежно коснувшееся его лица. Разговор с Лань Цайхе. Ее странные слова, лёгкое помутнение… и ничего. Ничего, кроме разочарования, которое она не сумела скрыть. Амелия говорила об этом? И если да, то что она сумела сделать такого, что оградило его от влияния препаратов Манускрипта? Как?..       Дарлингтон качнул головой, прогоняя воспоминание. Уэстфорд смотрела на него и улыбалась так, будто его мысли не были для неё тайной. Она не спешила подтверждать или опровергать его догадку. И он задал другой вопрос, тот, который не давал ему покоя куда больше.       — Но почему? Почему ты не позволила мне тебя увидеть?       Она нахмурилась.       — Потому что знала, что если позволю, то ты потратишь каждый чертов день своей короткой жизни на это гребанное зелье, которое однажды тебя уже едва не убило. Если тебя интересует, было ли мне легко принять такое решение, то… — она сжала кулаки и судорожно выдохнула, словно бы сдерживала слёзы. Но Серые не плачут. И не дышат. — Я скажу тебе, что ни одно решение при жизни не давалось мне так тяжело.       Амелия вдруг шагнула вперёд, и Дэниел замер. На мгновение ему показалось, что он снова чувствует тонкий аромат ее духов. Ещё шаг. Она подошла ближе, и он ощутил непреодолимое желание прикоснуться к ней. Несмело, словно одно это действие могло заставить ее исчезнуть, он протянул руку. Уэстфорд сделала то же самое, и теперь их ладони разделяло меньше дюйма. Если до этого Дарлингтону казалось, что время просто остановилось, то теперь оно вовсе перестало существовать. Ещё шаг. Ладони соприкоснулись.       Прикосновение.       Он ощутил его столь же явственно, как если бы Амелия была живой. Невозможно. Удивительно. Серые неосязаемы, любой посвящённый в тайны дома Леты знал это. Однако это не имело никакого значения для Дэниела — не тогда, когда он может просто почувствовать ее… реальность.       К черту самоконтроль. У черту правила. К черту все!       Дарлингтон не знал, почему у него это получилось, но когда он притянул Амелию к себе, когда почувствовал, как ее руки обвили его шею, правильность или неправильность происходящего потеряли всякий смысл. «Правильно» было то, что случилось сейчас — Амелия Уэстфорд в его объятиях.       — Скажи мне, что это не сон, — прошептал он.       — Не сон, — отозвалась она и, чуть отстранившись, посмотрела ему в глаза. — Тот вечер и эти два года, увы, тоже.       Сердце кольнуло. Воспоминания о событиях того вечера — убивающие, безжалостные — на мгновение вернулись.       — В тот вечер… все должно было быть по-другому. Я собирался сказать, что люблю тебя, — с нескрываемой болью произнес он, и Амелия снова улыбнулась — на этот раз тепло и без иронии.       — Знаю, — просто сказала она. — Я собиралась сказать тебе то же самое.       Отчаяние заволакивало его разум пеленой, сдавливало горло, лишало возможности четко видеть… а, может, это просто были слёзы.       «Я собиралась сказать тебе то же самое».       Амелия Уэстфорд собиралась сказать ему, что любит его.       Нет, все происходящее не могло быть правдой. Эта авария, эти два безумных года… всего этого не могло происходить на самом деле. Нет. Нет, их история просто не может закончиться вот так. Нет!       — Я верну тебя, — сдавленно прошептал он.       Но Амелия только отрицательно качнула головой.       — Дэнни, прошло два года. Но даже если бы и нет, это невозможно. Никто не может вернуться с того света, ты говоришь глупости, — ее голос зазвучал ласково и очень печально.       Но Дарлингтон не хотел этого признавать. Решимость, внезапно охватившая его, придала ему сил. Вот он — ответ на то, что мучило его так долго. Серые не имели цветов, были неспособны на чувства, не могли прикасаться к людям и влиять на окружающий мир так, как это делала она. Амелия Уэстфорд не была Серой. Она была чем-то большим, чем-то, до чего знания Леты, возможно, пока не дотянулись. И это вдруг подарило ему шанс, на который он не смел и надеяться. Он вернёт ее, чего бы это ни стоило. Даже если это опасно, ему плевать. Даже если для этого ему придётся, словно гребанному Орфею, спуститься в Ад и пройти все девять его кругов, он это сделает. Потому что, черт возьми, Амелия Уэстфорд стоила каждого усилия.       Дарлингтон не заметил, что ее взгляд изменился. Не заметил он и того, как она сжала кулаки, словно в этот момент приняла какое-то решение.       — Мне не стоило приходить, — резко произнесла она, но, поглощённый мыслями о том, что все можно исправить, он не обратил никакого внимания и на это.       Сначала. А после он все же уловил жестокий смысл ее слов.       — Нет, Амелия! — он сжал ее призрачную ладонь, которая была лишь чуть прохладнее чем у живой Уэстфорд, но мгновение спустя осознал, что держит в руке воздух.       Амелия оказалась на расстоянии, достаточном для того, чтобы он не мог дотянуться до неё. Ее волосы развевали потоки неощущаемого ветра, отчего она казалась похожей на ангела смерти — величественного и мучительно прекрасного.       — Послушай… — гораздо мягче заговорила она. — Меня лишили возможности сказать тебе все, что я бы хотела, и сделать то, о чем мечтала. У меня даже не было возможности толком с тобой попрощаться. Но твоя жизнь, Дэнни… твоя жизнь не окончилась вместе с моей. Мы увидимся когда-нибудь. После, много лет спустя, когда придёт время. Я не хочу уходить, но мое присутствие делает тебе только больнее.       Он не хотел верить в то, что это происходит на самом деле. Понимал, что это правильно, но отпустить ее… нет. Нет!       — Но ведь можно что-то придумать! Амелия, это шанс, как ты не понимаешь?       Он протянул к ней руку, отчаянно желая снова ощутить ее прикосновение, но Уэстфорд отошла ещё дальше.       — Нет, — она покачала головой. — Я не позволю тебе рисковать жизнью ради призрачной возможности вернуть меня. Я люблю тебя, Дэниел Арлингтон, — тихо произнесла она. — И прощай.       Он порывисто бросился к ней, словно бы это могло удержать ее. Он закричал, но Амелия лишь печально улыбнулась. Она растаяла в воздухе ещё раньше, чем первые солнечные лучи появились бы из-за горизонта. И только мелодичные переливы ее голоса, словно последнее сообщение, донеслись из проехавшей мимо машины:

«Прощаться — это всегда тяжело. Но ты — моя родственная душа, и никакие обстоятельства не в силах этого изменить».