мальчик хочет в тамбов

После длинного и насыщенного вечера Рома вёз Катю домой. Он выпил не так много и вполне сохранял ясность ума с координацией; оставалось надеяться, что по пути не попадутся доблестные блюстители дорожного порядка и по совместительству — содержимого кошелька. Катя уснула и не думала просыпаться: Малиновский, если честно, не ожидал, что её так развезёт. Нет, она, конечно, была в полном стоп-адеквате и ничего лишнего не болтала (хотя, жаль, если напоить, может чего про Зорькина расскажет?..), но чтобы Пушкарёва — и «Мальчик хочет в Тамбов», да ещё и танцы… Абсурд какой-то. Воистину — в тихом омуте черти водятся; а в Кате Пушкарёвой — ещё какие-то малоизвестные личности. От такой чего угодно можно ожидать. Мда… мда. Но Рома не был бы Ромой, если бы не встроился в ситуацию мгновенно. Алкоголь был хорошим помощником — жаль, конечно, что каждый день напиваться не будешь. Если не знаешь, что делать и как быть — просто начинай веселиться. Этот жизнерадостный принцип Малиновскому всегда помогал; помог и сегодня. Вволю позвездить на сцене — это его стихия, и пел Роман с удовольствием. Песню эту, надо признаться, он тоже любил: когда-то давно у него было рандеву с одной красоткой (как её звали? Света? Олечка? а, неважно), которое совершенно логично закончилось у него дома — почему-то сексом они занимались под включённый телевизор, по которому крутили хиты девяностых. В память врезалось очень хорошо — хоть лица этой красотки Рома и не помнил. Но кайфанул он тогда по полной. Также с удовольствием Малиновский ловил на себе взгляды всех присутствующих в зале девушек и женщин; даже тех, кто пришли со спутниками. Правда, больше ловил кожей, чувствуя прожигающие его сканеры из-под чужих ресниц интуитивно. Полностью отдаваться публике не позволяло Катино присутствие рядом. Это же… мать его, Катя! Не бабОчка, не рыбка, а бронетранспортёр какой-то. Она бы не поняла. Находиться с ней на одной сцене, на глазах у всех — то ещё удовольствие. Хотя, если честно, без очков и с лёгким беспорядком на голове она выглядела чуть лучше. Нет, всё так же, но отсутствие излишней прилизанности и расслабленность вследствие выпитого коктейля делали её… чуть больше похожей на человека? В общем, как бы кощунственно и преступно это ни звучало, но пьянство Кате шло. Так что растворившись в музыке и бликах, Рома, который не умел долго загоняться, решил радоваться тому, что есть. С ней же ещё — о боже! — придётся спать. Где в Москве и Подмосковье взять столько алкоголя для этого процесса, он искренне не знал; надеялся лишь, что как первоклассная стыдливая девственница, Катя предпочтёт заниматься этим в темноте, и ему не придётся на неё любоваться. Может, тело у неё хотя бы нормальное? За этими тряпками непонятно каких времён — ТАКОЕ, Роме казалось, не носили нигде и никогда, — было и не разглядеть. Малиновский, который то следил за дорогой, то бросал задумчивые взгляды на спящую Катю, скривился. Пушкарёва уже снова успела зализаться и упаковаться в свои очёчки а-ля Джон Леннон. Ну вот что с ней делать, а? Может, купить ей нормальное платье? Вряд ли это, конечно, спасёт ситуацию — но всё-таки у них модный дом, можно было бы что-то найти. Даже на такую. Человека ведь по большей части делает имидж — а в этом… этом! не имидже даже, а какой-то стёбной пародии на стиль, надо было менять всё. Рома бы даже не задумался об этом, но сам сглупил — надо же было кинуться к Кате с обещаниями! Кто его за язык тянул? Ничего, походили бы по забегаловкам, не сломалась бы. Катюшка, кстати, просто проявляла чудеса ума и рассудительности — сама понимала, как нежелательно им было бы светиться вместе, и какой урон это может нанести его репутации. Правда, Малиновскому, чуткому к любым женским попыткам расставить сети вокруг него, показалось, что всё это, пусть и неосознанная, но манипуляция. Этакая проверка, на что он готов ради неё? Возможно, возможно — несмотря ни на что, биологически Пушкарёва всё-таки женщина. А женщины ничем друг от друга не отличаются. Нет, его это даже чуть-чуть повеселило: получается, и Екатерине Дыроколовне не чужды простые девичьи радости. С другой стороны, а что делать? Ни в коем случае нельзя было дать Кате повод усомниться в его искренности — а иначе привет, второй мужик из Амуриных карт. Может, Зорькин, а, может, кто ещё похуже. Да не дай бог! В конце концов, ради такого дела — можно немножко потерпеть. Жданчик потом от лица всего трудового коллектива ему ещё спасибо скажет, и самому Малиновскому хотя бы будет, где работать. Тут стоило здраво оценить перспективы. Что хуже — показаться с дурнушкой несколько раз в злачных местах или лишиться на всю жизнь стабильности, которой было тёплое, насиженное местечко в «Зималетто»? То-то и оно. К тому же, Рома — не Андрей; ему, слава богу, отчитываться не перед кем. Но платье всё-таки надо поискать. Малиновский зарулил в Пушкарёвский двор и начал легонько тормошить девушку по плечу: — Кать. Катюш. Просыпайся, мы у твоего дома. Спустя несколько секунд Катя разлепила глаза, попыталась сориентироваться в происходящем и, наконец, сфокусировала осоловелый взгляд на Роме: — Уже? — зевнула. — По ощущениям прошла минута. — Немногим больше, — улыбнулся Роман. — Старался домчать принцессу до её замка как можно быстрее. — Даже жаль, — усмехнулась она, — я точно ещё не огурчиком. Сейчас огнедышащий дракон в виде моего отца устроит разнос. — Скажи, что была важная встреча, и ты на ней выпила немного вина, — рассмеявшись, посоветовал Малиновский. — В этом-то точно ничего криминального нет. Всего лишь этикет. Из-за этикета никто в подоле не приносит. — Хорошая версия. Благопристойная. Так и скажу. Спасибо. Малиновский взял Катину руку в свою и приложился к ней губами. Нет, ну к руке он хотя бы привык — она была вполне обычная. Рука как рука. Даже приятно пахла. Он с ней практически сроднился. Целовать же Катю нормально, по-взрослому, посчитал глупым: она хоть и соображает, но всё же не совсем трезва. Не дай бог, проспавшись, устыдится своего распутнейшего — ужас! — поведения, и потом придётся отлавливать её по коридорам «Зималетто» ещё недели две. Нет уж, лучше ещё чуть-чуть подождать. Да и он пока успеет подготовиться, вволю нафантазировавшись о Джессике Альбе и Анастасии Волочковой. — Рома, — вновь подала голос Пушкарёва, — а можно тебя спросить?.. — Спрашивай, конечно. — Ты в школе был заводилой? Здесь Малиновский немножко выпал в осадок. В небольшую такую дождевую каплю. Что за странные вопросы? — Эээ, — растерянно ответил он, — да не особо. Как все. — Ну вот если надо было какую-то движуху организовать, её ты организовывал? — А, ты про это, — поняв суть, хмыкнул Рома. — Имеешь в виду, обижал ли я слабых? — Что-то типа того. Воистину, пьяноватая Пушкарёва не уставала преподносить сюрпризы. Наверняка, прощупывала его. — Лично сам я ничего не организовывал, — пожал он плечами, — и никого не трогал. Смеялся над ботаниками и неудачниками, конечно. Так кто не смеялся? Но ты не думай, — здесь он, конечно, приврал, — я уже давным-давно исправился! Я, конечно, болван, и репутация у меня сомнительная, но всё же не совсем законченный подонок. В Катиных глазах как будто бы промелькнуло бешеное удивление; и тут же скрылось. — Верю, — улыбнулась она. — Но мне интересно про тогда. — Тогда я считал, что каждый — сам за себя. Робин Гудом меня точно нельзя было назвать. Лишний раз никого не задирал, но и на рожон не лез. В принципе, сейчас моя позиция мало чем отличается. — Малиновский ещё раз поцеловал Катину руку. — Люди сами должны уметь себя защищать. А иначе какой из них толк? — Наверное, ты прав, — Катя покивала и ответила вполне весело: — Я, кстати, была из тех, кого задирали. И защищаться, как надо, не очень-то умела. Просто старалась не реагировать лишний раз. Роман мысленно поморщился; конечно, он примерно представлял, что собой в школьные годы являла Екатерина Пушкарёва. То ещё зрелище! Были у него в классе такие экземпляры. Лично он им не пакостил, но случая поржать втихушку никогда не упускал. А вообще он всю жизнь считал так: не лезь, и тебя не тронут. С какой бы то ни было стороны. Золотое правило. А вот сейчас влез на свою голову; принимает в забаве над страшилкой самое что ни на есть непосредственное участие. Что ж, хмыкнул Рома про себя, школьные годы нужно навёрстывать. Мда, плакать Катька потом будет, скорее всего, горько. Но ничего, это жизнь — в жизни случается всякое. Пройдёт. В школе не реагировала, и с этим справится. Будет воспринимать как жизненный опыт. Научится не доверять случайным людям и делать ради них всё на свете — как они с Андреем не доверяют и не делают. Скорее всего. На деле же Малиновский ответил: — Ты, Катюш, светлая голова. Да мало ли в мире всяких дебилов ходит? Так что твоя позиция — очень даже верная. Меньше внимания дуракам, больше себе любимой. Впрочем, если она этим советом воспользуется впоследствии — он будет только рад. Катя улыбнулась, чмокнула его на прощание в щёку и вышла из машины. Когда девушка скрылась за дверью подъезда, Роман подумал, что вечер прошёл вполне неплохо. Достаточно весело. Пушкарёва в целом, как он успел заметить, при желании могла быть острой на язык, а подвыпивши — вообще выдавала перлы. И поболтать-то с ней можно, даже не думая о том, чтобы скорее закончить разговор. Ну да, есть такой тип женщин, с которыми лучше говорить, чем ложиться в постель. Наверное, их называют друзьями — впрочем, в друзей противоположного пола Роман верил очень слабо. Господи, ну если бы она не была только такой… такой несуразной! Ужас! *** Следующий день у Кати явно не задался. Кто бы сомневался! Во-первых, накрыло чувство стыда за саму себя. Что она там плела в машине? На фига ей эти откровения от Романа Малиновского? А самой нафига было откровенничать? Впрочем, она ещё больше убедилась в его позиции — кто не спрятался, я не виноват. Наверное, он так и рассчитывал: сказать после всего «адьос, Катюх, не страдай!», а если уж страдаешь — сама дура. Всё, в общем-то, правильно, слабых не уважает никто. А, значит, она всё делает как надо. Во-вторых, чувствовала она себя после вчерашнего не очень. Вроде бы один сладенький коктейль, но даже для него её организм оказался слабоват. В-третьих, Клочкова соизволила не явиться на работу, сказавшись больной, а Андрей Палыч как будто сорвался с цепи. Мало того что ходил мрачнее тучи, так ещё и Катю, помимо кучи текущих обязанностей, заставлял приносить кофе. Раз пять за утро. И всё время морщился, будто она ему не кофе принесла, а, как минимум, разведённый крысиный яд. Мыши плакали, кололись, но продолжали жрать кактус. На пятый, юбилейный, раз Жданов занялся своим любимым видом спорта — начал орать: — Катя, чёрт вас побери, я же просил две ложки сахара!!! Две, а не четыре! — Там ровно две, — ощущая, как дёргается правый глаз, ответила Катя. — Даже без горочки. — Тогда я не знаю! Купите, в конце концов, другой сахар. Не такой сладкий! Почему я должен, — Андрей с отвращением отодвинул чашку от себя, — пить это пойло? Это, конечно, замечательно, что у вас с мозгами порядок, но и руки — тоже должны из нужного места расти. Чёрт! Ещё немного, подумала Катя, и из её дёргающегося глаза скатится слеза. — Насколько я помню, кофе входит в круг обязанностей другой секретарши, — как можно холоднее ответила она. — То, что она сегодня отсутствует, не моя вина. Извините уж, делаю, как могу. — Надо делать не «как могу», — окончательно вскипел Жданов, — а мочь! Мочь, Катя, именно за это мы вам платим зарплату! Впрочем, я забыл! Вместо того, чтобы нормально работать, вы трещите со своими подружками про богатого жениха. Вот на это — время всегда есть. Ну конечно! То, что личной жизнью нужно заниматься в свободное от работы время, никого не волнует! Хотя, о чём я, Малиновский ведь — тоже часть «Зималетто», надо обязательно делиться с коллективом таким достоянием. Переходящее, мать его, знамя! Если бы полыхающие уши могли свернуться в трубочку — они бы обязательно свернулись. Андрей Палыч, конечно, всегда был человеком настроения, но так его ещё точно не заносило. Все заготовленные язвительные ответы вылетели из головы. — Вы соображаете вообще, — безэмоционально спросила она, — что вы говорите? — Что? — опешил от такой наглости Жданов. — Я?! — Вы. Я который месяц прихожу на работу раньше всех и ухожу — позже всех. Ещё и дома дорабатываю. Кстати, личную жизнь я обсуждала в обеденное время — не думала, что это возбраняется. Что мне ещё сделать, чтобы вы перестали кричать? Ботинки почистить? Пиджак погладить? Может быть, позвонить во все банки Москвы и под угрозой смерти вымогать у них кредиты? А не то, наверное, я плохо стараюсь? — Катя криво, зло усмехнулась: — Ещё немного, и окажется, что в кризисе «Зималетто» тоже я виновата? Да, Андрей Палыч?!.. Дожидаться ответа она не стала — пулей вылетела за дверь, чувствуя, как непрошенные слёзы застревают в горле. Оказавшись в туалете, она включила холодную воду и склонилась над раковиной. Поревела. Трижды прокляла Жданова, Малиновского и себя заодно. Трижды решила уволиться и трижды передумала. Умылась, стараясь смыть с лица опухший нос. Не вышло. День продолжал не задаваться — она здесь оказалась не одна. Из кабинки вышла Амура. — Катюш, ты чего? — испугалась она, увлекая её на пуфик. — Что случилось? — Пока Катя собиралась с мыслями, точнее, с их отсутствием, подруга сама начала строить предположения: — Жданов, что ли, доконал? Да, он сегодня злой, как чёрт — с Кирой, кажется, поцапался. Кать, ты забей на него, сейчас обедать пойдём — сразу лучше станет! Кать… Или это не из-за шефа? Это Коля тебя обидел? Катя!.. Что произошло-то? — Амур, — выдохнула, наконец, Пушкарёва, — я вам соврала. — По поводу?.. — Я хотела сказать… — вообще-то, на эмоциях Катя уже хотела признаться, что никакой ей Коля не жених, и хватит всего этого притворства, но в самый последний момент мозг, измученный недоверием ко всем вокруг, приказал замолчать, — Коля, он… Не такой, как я его описала. Вообще не такой. — В смысле? — не поняла Амура. — В смысле он не богатый бизнесмен, не красавец с обложки и не супер-силач, — грустно улыбнулась Катя. — Обычный, такой же, как я. Даже немножко неудачник. — Господи, — вздохнула брюнетка с облегчением, — и ты из-за этого, что ли, плакала?! Кать, ну ты чего! Ничего страшного в этом нет — главное же любовь. — Я просто рисовалась перед вами. — Да ладно тебе, — Амура, обнимающая Катю, успокаивающе похлопала её по плечу, — тоже человек, тоже понимаю. Все мы любим приукрасить. И вообще, кому тебя судить? Ни у кого из нас, кроме тебя и Пончиты, вообще никаких мужиков нет. Катя тихо рассмеялась, мысленно благодаря Амуру за такт и понимание. Всё-таки иметь дело с девочками по отдельности было гораздо проще. И стало немножко легче от того, что она расправилась хоть с какой-то частью бесконечной лжи во всём и везде. Пусть даже с такой малюсенькой. — Ты девочкам не говори пока, ладно? — попросила она. — Я им потом сама скажу. — Как хочешь, твоё право, — пожала плечами Амура. — Фух, ну ты меня и напугала, конечно. Знаешь, я тебя как только увидела, у меня самая первая мысль была — может, тот второй появился? Ну, который валет. Ага. Появился и активно тянет клешни. — Да откуда ему появиться? — рассмеялась Пушкарёва. — Несколько дней же всего прошло. — Смотри, Кать, — вздохнула подруга, — будь осторожнее с этим. Карты просто так ничего не говорят. Значит, это важно. — Я постараюсь, — заверила её Катя и, обняв ещё раз, предложила: — Пойдём обратно? Я соберусь, и можно в «Ромашку». Однако зайти обратно в кабинет, чтобы величественно и равнодушно проплыть мимо Жданова, не вышло. Оттуда слышался разговор на повышенных тонах — Андрей Палыч с Романом ругались и, судя по всему, вообще забыли о том, что их может кто-то услышать. Например, Катя. Воспользовавшись отсутствием Клочковой, она осталась стоять у дверей и подслушивать. — Жданов, да ты совсем сбрендил говорить ей такое?! Ты хоть помнишь, в чьих руках сейчас находится «Зималетто»? Ещё пара таких выкрутасов — и тебе просто негде будет президентствовать! Хотя нет, будешь президентом помойки — возле «Зималетто», тут, неподалёку! Одежду будешь шить из мусорных пакетов, от кутюр! Ты вообще чем думал, когда нёс эту хрень, скажи мне? — Ничего с ней не сделается, не хрустальная! — орал Андрей, не жалея связок. — Меньше трепаться будет по углам про женихов! «Совсем придурки», — подумала Катя. — Да ты бы выслушал сначала! Она мне вчера всё рассказала… — Не надо мне ничего рассказывать про вчера! Ты в это ввязался — ты и разбирайся! Мне детали того, как ты её охмуряешь, неинтересны, мне главное — результат. Я задрался от этой бесконечной нервотрёпки!!! С одной стороны Катя с её тайнами и загонами, с другой — Кира, которая вчера мне весь мозг вытрахала моими якобы изменами, с третьей — эта чёртова компания, которую тащишь, тащишь и всё равно никуда не вытащишь! Достало, понимаешь?! Ещё и ты с претензиями. Чё вам всем от меня надо, а?! Молчание после оров Андрея было почти оглушающим. Затем Малиновский заговорил на порядок тише: — Жданчик, скажи честно, ты накатил вчера? Похмелье мучает? Ну так я тут не при делах. И ввязался в лавстори с Катей, как ты говоришь, из-за тебя — лично Роману Малиновскому это нахрен не надо. Хочешь побеситься? Пожалуйста, побей стенку! Но, ради бога, не порть то, что уже начато. Не мешай мне, ладно? — Слушай, Малина, — гаркнул Андрей Палыч уже не так громко, — почему у меня ощущение, что ты её защищаешь? Никто тебе ничего не портит! Милуйтесь сколько угодно — может, тебе даже понравится! От меня только отстань, ладно? — К тебе никто и не приставал, — холодно ответил Роман. — Ты сам к кому хочешь пристанешь. Я тебя ещё раз спрашиваю, зачем ты наорал на Катю? Экстремальных ощущений захотелось? Ну так они скоро будут! Помнишь, на что способна обиженная женщина? О, да, подумала Катя, на многое! Вместо того, чтобы идти обедать, стоит тут, слушает. — Да плевать я хотел! — снова разозлился Андрей. — Насколько я помню, она в тебя влюблена, так что это твоя основная задача — не обижать её! Вот и не обижай, флаг в руки! Я не при делах. — Жданов, — Роман ответил зло, — господи, не показывай, пожалуйста, свою ревность так открыто! Я понимаю, обидно, когда ты не главное действующее лицо в пьесе, но это не повод портить жизнь себе и другим! Совсем уже сбрендил, ты хотя бы иногда отличай людей от мебели, ладно? На тебя всю жизнь можно впахать — только нахрена впахивать на дурака, если он сам всё рушит?! После этого в Малиновского, судя по звуку, полетело что-то тяжёлое, а Катя поспешила ретироваться ближе к ресепшену, чтобы её не застукали с поличным. — Кать, ты чего? — удивлённо спросила её Маша. — На обед без пальто пойдёшь? На улице вообще-то декабрь. — Там это, — неопределённо ответила Катя, — совещание. Срочное, без посторонних. Не могу войти. На горизонте появился взъерошенный Роман, скорее напоминавший фурию, чем нормального человека. Увидел Катю — выдохнул и постарался убрать зверское выражение с лица. Получилось не очень. Подошёл. — Екатерина Валерьевна, поехали пообедаем, — предложил он. Заметив удивлённые взгляды Тропинкиной и подошедших только что Амуры и Светы, пояснил особенно громко: — Надо новые предложения от поставщиков обсудить. Почему-то сразу стало понятно, что возражать ему — бесполезная затея. — Сейчас, — ответила Катя, — мне надо пальто с сумкой забрать. — Не рекомендую, — мрачно ответил Малиновский. — Там затянувшееся извержение Везувия, снесёт. — Что случилось? — притворно удивилась Пушкарёва. — Расскажу в машине, — тихо, чтобы никто не услышал, сказал Рома и оглядел Катю с ног до головы. — Пойдём, я тебе своё пальто отдам. — А ты?.. — А я так. До машины, слава богу, недалеко. Катя неуверенно кивнула. — Ладно, поехали. Скорее всего, испуганный Малиновский будет убеждать её в том, что кричал Андрей не со зла, и вообще — он добрый и хороший, просто, как обычно, не в настроении. Уходили под всеобщее гробовое молчание. В памяти почему-то закрепился неоднозначный взгляд Амуры.