Пистолет

Когда прямо посреди тренировки вызывают к особисту, это, мягко говоря, нервирует. Пришлось в срочном порядке сворачивать занятия и отпустить рядовых отдыхать. Куренков собирался загонять их так, чтобы сил осталось упасть и уснуть, а всяческие разборки показались бы пустячными. Увы, выглядели парни лишь слегка вспотевшими, о непреодолимой усталости не могло быть и речи. Но и заставлять ждать подполковника Шкалина было бы перебором, в конце-концов, тренировки позже можно продолжить. Хоть, так уж сложилось, недавно прибывшего с проверкой особиста Куренков ещё не видел и не представлял насколько тот строг, но волновался изрядно. Была причина переживать. Капитан знал, что для беседы вызовут всех офицеров, но почему его позвали именно сейчас, так скоро после инцидента с выстрелом? Возле нужной двери Куренков помедлил, восстанавливая самообладание, и лишь когда удалось более-менее взять себя в руки, постучал и вошёл. И лишь огромным усилием воли отчеканил положенное воинское приветствие, а не так и просившийся сорваться с губ ненормативный возглас. — Здравия желаю, товарищ подполковник, вызывали? — и честь тоже отдать пришлось по правилам, под смеющимся взглядом старого знакомого, фамилии которого Куренков не помнил, так как раньше обращался к нему по имени-отчеству. Вот так совпадение. Когда-то, в том далёком прошлом, когда Куренков и не задумывался о карьере военного, предпочитая хулиганить с приятелями, жил рядом мужчина, которому было не наплевать. Где-то личным примером, а где-то и поучительными историями, Анатолий Евгеньевич постепенно увлёк мальчишек спортом, показал важность дружбы и взаимовыручки, и не дал скатиться от мелких правонарушений к серьёзным преступлениям. Он стал для Александра Куренкова, бывшего тогда просто Сашкой, тем взрослым, за которым хотелось идти и уважение которого стоило многого. К Анатолию Евгеньевичу можно было прийти за помощью, он не отказывал и вытаскивал порой из трудных ситуаций, оставаясь при этом пусть и весьма строгим, но справедливым. Поэтому, когда из-за службы мужчине пришлось уехать из города, Сашка чрезвычайно огорчился. Но тогда он уже решил, что тоже станет офицером. — А, капитан. Проходи-проходи, устраивайся поудобнее, — как-то слишком даже приветливо начал Анатолий Евгеньевич, но вот обратился по званию, а не как прежде. Была ли то взаимная вежливость или долгожданное признание заслуг, но подполковник его определённо узнал, пусть и прошло с последней встречи уже лет десять или около того. Усаживаясь напротив, Куренков с трудом сдерживался, чтобы не перейти на неформальную речь. Позволил себе лишь улыбку. Вот если подполковник назовёт его Сашкой, тогда можно. — Ну, капитан, рассказывай, — всё так же приветливо, но пристальный взгляд слегка настораживал, предложил Анатолий Евгеньевич. — О чём? — заулыбался Куренков. Рассказать он мог многое, чего только за столько лет не случилось. Но только не так начинаются расспросы о достижениях бывших мальчишек. — Как будто тебе не о чем рассказать, — с намёком понизил голос подполковник, и тут Александр вспомнил, что особист здесь, вообще-то, с проверкой. Так разговор всё-таки о службе. На секунду задумавшись, капитан пожал плечами. — Да вроде не о чем... И хотел бы поболтать, но как со старшим другом, а не с начальником. Все мысли о службе улетучились, едва стоило увидеть Анатолия Евгеньевича спустя столько лет. Вот только подполковник выглядел серьёзным и к тёплым воспоминаниям пока расположен не был. — Да ну? — строго поинтересовался он. — А я располагаю информацией, что у тебя есть занятная история. И как раз такая, которой мог бы заняться особый отдел. Что, хочешь сказать, что у тебя ничего не случилось? Злополучный выстрел вспомнился мгновенно. Под выжидающим взглядом Куренкову аж поплохело, стоило представить, что сидящему напротив командиру всё известно. Тогда объяснялась эта формальность и обращение не иначе, как «капитан».  — Ну а с чего вы взяли, что у меня в роте что-то случилось? — сделал последнюю робкую попытку соскользнуть с тревожной темы Александр. К тому же, уточнение не помешает, вдруг речь всё-таки не про тот самый случай, а про нечто иное, не имеющее к чёртовому пистолету отношения. — Я же говорю, нашлись… добрые люди, доложили, — вкрадчиво проговорил подполковник. — А должен был ты доложить, понимаешь? И тут Куренкову сделалось совсем не по себе, даже воздух будто стал вязким. Теперь он был уверен, что Анатолий Евгеньевич точно обо всём знает, других вариантов не оставалось. Но кто же та скотина, которая успела так быстро настучать? — Понимаю, товарищ подполковник, понимаю, — опустил голову капитан. Теперь оставалось лишь признать вину и попытаться объясниться. И надеяться, что последствия не окажутся совсем уж суровыми. — Я просто посчитал, что я… сам должен… всё разрулить. И провести разъяснительные работы, чем я и занимался. На полосе препятствий. Объяснять получалось паршиво. Да уж, тяжело было вновь очутиться перед Анатолием Евгеньевичем в положении нашкодившего пацана. Только вот он больше не подросток, и не от ремня пытается отговориться. Тут куда серьёзнее можно встрять. — Продолжай, капитан, продолжай, — подбодрил замолчавшего, было, Куренкова особист. Но что-то от его спокойного тона становилось всё страшнее. — Ну, был элемент неуставных отношений, — пришлось сглотнуть, так как горло совсем пересохло. — Но… Больше всего пугал даже не трибунал. Увидеть разочарование в глазах Анатолия Евгеньевича — вот что казалось самым ужасным. — Давай так, капитан, — негромко проговорил подполковник. — В общих чертах я уже всё знаю. Меня сейчас интересуют подробности. Ну всё, это конец. Куренкову казалось, что легче было бы грохнуться в обморок, если бы он умел это делать. Хотелось исчезнуть отсюда, оказаться где угодно, только не тут. «Он знает»... И это отстранённое: «капитан» — ранило словно ножом по сердцу. — Нет, ну судя по всему, солдат реально не планировал стрелять… в товарища, — пробормотал капитан, мысленно кляня себя за неспособность чётко доложить о произошедшем. Мямлил, как… как Бутонов, блин. Но решиться и произнести всё как есть было слишком тяжело. — Ну-ка, ну-ка, Куренков. Ты не тяни. Так уж и не планировал? — впервые обратился к нему мужчина не по званию, но так было ничуть не лучше. Неужели им настолько недовольны? Хотя… После того, что произошло, не удивительно. — Я решил, что если дать ему ствол перед строем, то выстрелить всё равно не решится. Естественно, пистолет не был заряжен, — вернее, так планировалось изначально, но Куренков не стал этого произносить. А вдруг, ну вдруг? — Анатолию Евгеньевичу известно не всё? — Это ж было так, в воспитательных целях, понимаете? — Капитан, — помолчав, сощурился мужчина. — То есть ты предложил солдату перед строем застрелить другого солдата и хочешь чтобы я вошёл в твоё положение? «Довоспитывался, педагог хренов», — обругал себя Куренков. Последняя надежда на то, что его поймут, не оправдалась. Но, может, хоть слово поддержки?.. — Товарищ подполковник, я понимаю, что это было, мягко говоря, не по уставу… — Да, Александр… Сергеевич. Уставом тут и не пахнет, — рассердился подполковник, строго глядя прямо в глаза Куренкову. — Тут другой запах, чувствуешь? Ароматом строгача потянуло. Или увольнение из рядов армии тебе больше по вкусу? М-да, наивно было надеяться на былое принятие. Впрочем, и он сам уже давно не подросток. Переживёт. — Поступайте, как считаете нужным, — поднялся капитан, намереваясь уйти оттуда к чёрту. — Разрешите идти? Пусть делает, что хочет, раз так жёстко провёл границу. Суд, трибунал — наплевать. — Сядь, — внезапно велел мужчина, и Александр от неожиданности подчинился. — Не знал я ничего, хотел быстро закончить со служебной необходимостью. Ну ты и натворил дел, Саш. Под конец фразы тон его смягчился настолько, что Куренков не сумел скрыть ошеломлённого выражения. — Вы… То есть, как это — не знали? А как же все расспросы и… «… и эта отстранённость?» — хотел было сказать капитан, но не смог признать вслух как важно было для него сохранить уважение Анатолия Евгеньевича. — Брось, ты же знаешь, зачем я здесь, — на сей раз подполковник больше не казался таким суровым, и разговаривал совсем как в прежние времена. — Нужно было убедиться, что у офицеров нет серьёзных проблем. Старый проверенный метод. Двое до тебя так и не поняли, на что я намекал, и ушли совершенно обескураженными. Третий признался, что списывал в младших классах, и я уж было решил, что он издевается, но нет. Куренков фыркнул. Похоже, он тут единственный попался на удочку. — Ну и что фыркаешь? Впервые я хотел, чтобы кто-то похлопал глазами и сказал, что не понимает, о чём речь! — выпалил Шкалин, но тут же опять смягчился. — Рад, что с тобой всё в порядке. Так хотелось поговорить, но нужно было сначала выполнить обязанности. Кто же знал… — То есть, никто меня не закладывал? С одной стороны, приятно, что в роте не оказалось предателей, а с другой — даже немного обидно, что так легко позволил себя разговорить. Но было и весомое оправдание — особо отпираться Куренков не планировал изначально. — Нет, никто, — покачал головой Анатолий Евгеньевич. — А теперь давай-ка подробнее, кто там в кого стрелял из незаряженного пистолета. Если честно, не понял ничерта. Будем разбираться, что теперь со всем этим делать.

* * *

Рассказ, даже со всеми подробностями, не занял много времени. За устроенное представление Куренков в обиде не был, понимая, что не будь у него груза вины, то без труда прошёл бы проверку. А вот стал бы он рассказывать о происшествии по собственной инициативе даже хорошему знакомому? Очень маловероятно. Так бы и терзался страхом и сомнениями хрен его знает сколько ещё дней. Из плюсов — исчезла необходимость переживать о разбирательствах, так как подполковник заверил, что всё уладит и проблем с законом у Куренкова не будет. Из минусов… Воровато оглядываясь — не идёт ли кто, капитан потрошил ореховый куст у забора. Прутья резал. Для своей же, давно не знавшей таких издевательств, несчастной задницы.       Нет, узнав детали, Шкалин не ругался, чего, признаться, ожидал Александр. Подполковник пристально посмотрел в глаза и спросил, понимает ли Сашка, за что его сегодня высекут. «Сашка» не просто не понимал. Капитан обескураженно замер, молча ожидая пояснений. Дело было даже не в самой порке, поскольку её применяли повсеместно. Вот только применяли для обуздания слетевших с катушек подростков и приговорённых к такому виду наказания преступников, а Куренков справедливо не мог отнести себя ни к тем, ни к другим. И вообще, стыдно же. А вдруг кто-нибудь узнает, что ему, взрослому уже, блин, да и офицеру впридачу, по мягкому месту надавали? Кошмар. — Действительно не понимаешь? — усомнился Шкалин. — Мне, что, по полочкам разложить все твои ошибки или сам немного подумаешь? — Да не в этом дело, — поспешил оправдаться Александр Куренков, ведь по поводу провинностей возражений у него не было. — Но… порка? Серьёзно? Я ждал чего угодно — ареста, трибунала, увольнения, но не как пацану по заднице! — В прошлый раз помогло отлично, — по-доброму улыбнулся мужчина. Вот только в прошлый раз Куренкову было шестнадцать, и он стянул из магазина охренительно крутой, но чрезмерно дорогостоящий нож. Ещё бы не помогло… особенно после того, как пришлось идти извиняться и возвращать украденное, чтобы Анатолий Евгеньевич вообще согласился опять с Сашкой заговорить. Воспитательный момент, да.       Не слушая возмущённого пыхтения капитана, что вдруг кто-нибудь увидит и обо всём догадается, Анатолий Евгеньевич отправил нарезать прутьев. Чтобы никуда не ходить, можно было бы предложить свой ремень, но Александр счёл, что совсем уж со стыда сгорит, если его ремнём отшлёпают. Лучше уж розги. Вот так и вышло, что, пережив пятнадцать дочерта переживательных минут — пока искал подходящий куст, с замиранием сердца заготавливал прутья и нёс их подмышкой — издёрганный капитан был даже рад вернуться в кабинет к особисту. Здесь хотя бы не нужно было без конца оглядываться по сторонам. А ещё — Куренков щёлкнул замком, запирая дверь изнутри от случайных свидетелей. Теперь он был готов. Подполковник, судя по всему, готовность заметил тоже. — Упрись локтями в стол, — посоветовал он, выбирая розгу. Видимо, в дополнительных разъяснениях вины Шкалин не видел пользы. И Александр вздохнул с облегчением: он и сам знал свои промахи, потому выслушивать нотации не желал. Не дожидаясь, пока об этом напомнят, Куренков стянул штаны и нагнулся над столом. Стоя, значит, стоя — можно вытерпеть и в таком положении. Свистнул в воздухе тонкий прут, проверяемый подполковником на хлёсткость. Александр ощутил знакомую, пусть и давно забытую, лёгкую щекотку в животе, в ожидании заслуженной трёпки. М-да, не так он представлял встречу с Анатолием Евгеньевичем, совсем не так. Хуже всего было понимать, когда накал эмоций схлынул, что были и другие способы угомонить разошедшихся рядовых. Да хотя бы поговорить с обоими. Заставить выговориться Навадского и достучаться до Бутонова. Словами, конечно, вышло бы не столь эффектно, и, вероятно, дольше. Зато не пришлось бы грубо нарушать устав, ну, и закон, ёпт. Пожалуй, поступил капитан столь жёстко отчасти из-за не до конца осознаваемого желания доказать, что достоин называться командиром. От розги, одна за другой, загорались болезненные полосы. Пытаясь стоять насколько возможно ровно, Александр, всё же, чувствовал, что тело не подчиняется. Зад помимо воли смещался то влево, то вправо, и лишь огромными усилиями удавалось не приседать. Больно было не меньше, чем десяток лет назад. Если бы ещё не забытый патрон… Сожаление об этой оплошности жгло пожёстче розог. Подначивал капитан парня не сдерживаясь, поскольку был уверен, что пистолет не заряжен. А если бы Навадский реально выстрелил в товарища? Бутонова в гробу домой, а им с Навадским — на зону? Тут уже не дисбат, а реальный срок, причем обоим. Поморщившись от особо болезненного щелчка розги об верхнюю часть ног — специально, что ли, подполковник по заднице промазал, Куренков вздохнул. Хотел жёстко и быстро извести дедовщину, но, пожалуй, с полпинка эта зараза не пропадает. — Только один вопрос, и да, можешь не отвечать, — удержав за плечо от попытки встать, проговорил Анатолий Евгеньевич. — Из твоего рассказа я не понял, что именно сделал Бутонов Навадскому. Ты ведь не бросился решать проблему, не выяснив причин? Сказано было таким тоном, что стало понятно: отвечать не требуется не потому, что особисту не интересен ответ. Просто он его уже знает. Догадался. Теперь Александру стало ясно, почему ему решили надавать по заднице. Рассуждай он изначально во-взрослому, не потребовалось бы мальчишеского наказания. Да и ситуации такой не возникло бы в принципе. — Было ведь время, верно? — продолжил Шкалин. — Или твои рядовые воспринимают только оружие у носа? Настолько невменяемые? Вспомнив дрожащего бледного Бутонова, Куренков отрицательно покачал головой. Не, этого хватило бы, пожалуй, даже просто отругать. С учётом, что прибежал он за помощью именно к капитану, был готов ответить за неустав, но получил едва ли не расстрел... н-да, некрасиво вышло. — Если уверен, что после всего этого парни помирились, отлично. Если нет — понаблюдай и выяви проблему, — Анатолий Евгеньевич отложил прут. — Ну всё, хорош. Вставай. — Я подумаю об этом, — негромко согласился Куренков, подтягивая брюки. Зад болел изрядно и наверняка покраснел. Рассматривать повреждения Александр не решился, стыдно. По счастью, Шкалин продолжил разговор так, будто и не случилось неприятного взыскания. Предложив прогуляться, мужчина поинтересовался успехами Куренкова, и тем, что случилось с парнем за столько лет. Именно этого капитану и не хватало, а не порции неожиданного воспитания. Впрочем, теперь не ныла совесть, и разговаривать с Анатолием Евгеньевичем было легко и совсем как раньше. А то, что сзади всё ещё немного саднило — так заслужил, бывает.