Пистолет

Настроение было отменным, несмотря на покалывающую головную боль. Всё же он вчера переборщил, обмывая повышение. На лицо вновь выползла дурацкая улыбка, и капитан Куренков, безуспешно попытавшись её подавить, поддался порыву и покосился на плечо, где красовалась заветная четвёртая звёздочка. — Ха, — гордый собой, прокомментировал молодой мужчина. — Давно пора. Даже осточертевшие бумаги с таким настроем заполнять было не в тягость. Потому, когда заявился рядовой из вверенной Куренкову роты и, помявшись, заявил, что ему угрожает смертельная опасность, капитан счёл это глупым розыгрышем. Ну, или попыткой бойца избежать дежурства, сымитировав хрен его знает какую болезнь. Тем более, что этот самый рядовой Бутонов выглядел весьма недовольным, когда на построении назвали его фамилию. Однако, от следующих слов парня, капитану будто треснули по затылку. — Я про реальную опасность, меня собираются застрелить из автомата, — протараторил солдат. И, зараза, замолчал, будто намеренно нагнетая обстановку. Впрочем, юноша был бледен и, похоже, не врал. — Да я тебя сам сейчас подстрелю… из пальца, — рассердился Куренков тому, что приходилось каждое слово вытягивать дополнительным вопросом. Раз пришёл, то и говорил бы толком, что стряслось. — Ну чё ты меня из ложечки-то кормишь, рассказывай. Посопев несколько секунд, и всё сильнее выводя командира из равновесия, парень, заикаясь, принялся объяснять. Правда, от его рассказа окончательно захотелось что-нибудь стукнуть. Да хотя бы кулаком по столу. — В общем… рядовой Навадский собирается положить меня из калаша в ближайшем карауле. А мы же с ним как раз в один караул… собираемся. — Вот чё вы с ним не поделили? Твою мать… — ругательство покрепче так и просилось сорваться с языка, но было вовремя поймано за хвост. — Перловку в столовке?! Чего только с капитаном не случалось, но вот чтобы подчинённые стрелялись, как, блять, Пушкин на дуэли, такого ещё не было. От тревоги и непонимания, какого чёрта со всем этим делать, Куренкову хотелось на рядового наорать. — Так, Бутонов! Ты мне расскажешь, за что Навадский хочет тебя стрелять?! — всё-таки сумел кое-как сдержаться командир и лишь слегка повысил голос. Совсем скрыть злость, впрочем, не удалось. — Я же должен что-то в похоронке писать! Рассказывай. — Да ничё я ему не делал, — пробормотал парень, пожав плечами и всячески отводя взгляд. Оно и видно, совсем ничего. Настолько «ничего», что довёл сослуживца до крайности. А так как Бутонов и Навадский были из разных призывов, то Куренков сделал выводы и без подробных пояснений. Дедовщину он не терпел. — «Не делал», — саркастически передразнил капитан. — Я знаю, как вы не делаете. В дедушек и внучиков решили поиграть? «Внучик, принеси то, подай это. Внучик, иди о’чки драить, а то дедушка не может, дедушке скоро на дембель», — максимально противным скрипучим голосом прокаркал Куренков, хотя бы таким образом стараясь не сорваться на этого балбеса. — Дедовщина, Бутонов, это болезнь. Понял? Я тебя самостоятельно под суд отдам. А именно так и следовало бы поступить по закону. Задержать обоих, доложить «наверх» и дать ход официальному расследованию. — За что? — так натурально вздрогнул паренёк, что капитан засомневался. Возможно, следовало бы для начала попробовать утихомирить бойцов самому. — За феодализм! — рявкнул Куренков, которого изрядно колотило. Чёрт, да не перестреляются же они сию минуту. Время ещё есть. Бутонов потоптался на месте и не стал возражать, вероятно предпочтя разбирательства выстрелу в лоб. Или ещё куда, не суть. Но предстоящее дежурство в карауле вместе с Навадским парня пугало определённо. — А как же… — начал он. Чтобы не выслушивать новую порцию оправданий, Куренков резко прервал подчинённого. — Иди штаны меняй, — проворчал он. — Разберусь. Спокойно не сиделось, и потому, едва за Бутоновым закрылась дверь, капитан подорвался с места. Пообещав разобраться, он сам ещё не знал как поступить. Проще всего было бы следовать уставу, и если бы Бутонов вёл себя чуточку наглее, если бы стал требовать защиты или обвинять Навадского, Куренков непременно так бы и сделал. Но парень, так его и через пень, просто несчастно обо всём рассказал. Ладно, не обо всём, но в главном — в планируемом звездеце, признался сам, а значит не совсем уж безнадёжный. «Или слишком трусливый», — закралось подозрение, но капитан не стал размышлять в ту сторону. Решать нужно было скорее. Как бы Куренков не ненавидел дедовщину, но за свою роту переживал всей душой, и не мог отдать пацанов под арест. А вдруг реальный срок получат? Это же — всю жизнь насмарку. Нет, не вариант совершенно. Вцепившись в волосы, мужчина с силой дёрнул, чтобы болью вывести себя из паники. Нужно было нечто жёсткое, неожиданное, чтобы перевоспитать Бутонова и заодно навсегда избавиться от подобной заразы среди подопечных. И тут взгляд Куренкова упал на сейф, где хранилось, помимо прочего, табельное оружие. — А это мысль, — слегка удивлённый пришедшей идеей, но всё сильнее ею увлекающийся, прокомментировал командир второй роты.

* * *

Увесистый пистолет оттягивал карман. Поправив форму, чтобы не топорщилась сбоку так очевидно, Куренков вышел из кабинета. Смутная идея оформилась в чёткий план, оставалось лишь воплотить задуманное. Солдаты построились быстро, и капитан, твёрдо решив преподать парням запоминающийся урок, заговорил, медленно шагая вдоль строя. — Армия призвана защищать и оберегать спокойствие своей страны от посягательств врага, — пафосно начал Куренков. — Но враг может быть не только внешним, но и условным. Он так же может быть внутри самой армии. Говоря, капитан всматривался в каждое лицо. Похоже, никто не понимал, к чему внезапная лекция, кроме стремительно бледнеющего Бутонова. Навадский выглядел хмурым, но вот понимал, так же как и остальные, едва ли. — Абсолютно не важно, какими мотивами руководствуются эти люди, — продолжил ротный. Слова были тяжёлыми как камни, и потому приходилось с усилием их ронять. — Совсем не обязательно им быть шпионами иностранного государства, часто это наши солдаты. Заметив, что Бутонов очевидно занервничал, Куренков ускорил вступление, но разозлился, и оттого нейтральный тон полетел к чертям. Вот почему идиот дотянул до последнего?!.. — По собственному слабоумию или малодушию они следуют каким-то дибильным традициям. Кое-кто уже догадался, наверное, о чём я говорю? — пора было приступать к основной части плана, но молодой капитан слишком тревожился и потому оттягивал момент, продолжая отчитывать Бутонова и прочих старослужащих, хрен их знает, насколько они тоже этим страдают. — Я говорю о неуставных отношениях, то есть, о дедовщине. Рядовой Бутонов, выйти из строя. Теперь бы самому не сплоховать. Давно не приходилось испытывать такой дикой смеси азарта и страха, с одновременной уверенностью в своей правоте. Проследив, как Бутонов выполнил команду и через три шага развернулся лицом к строю, Куренков продолжил. — Рядовой Навадский, шаг вперёд. И хрен они догадаются, что задумал добрый капитан. Усмехнувшись про себя, мужчина решил добавить ударов словесной порки. — Неуставные отношения в армии — это болезнь, — отчеканил Куренков. Самому пришлось испытать прелести дедовщины, и не только в войсках. Мальчишкой оно воспринималось ещё острее. — И очаг её распространения должен быть быстро локализован… и ликвидирован. Иначе начнётся общее загнивание. Вот теперь, пожалуй, удалось их достаточно разогреть. Видя серьёзные лица (и одно весьма бледное), Куренков резко перешёл с пафосных фраз на самые обычные. — На, — остановившись возле Навадского, капитан непринуждённым жестом вынул из кармана пистолет. — Держи. Парень непонимающе смотрел, не отваживаясь взять предлагаемое оружие. Впрочем, тут бы любой растерялся. — Держи, я сказал! — вот где пригодились отточенные в юности навыки мелкого задиры и хулигана. Рык вышел отменным. — Давай, рядовой, не тяни, замочи обидчика. Навадский послушался, несмело приняв пистолет, и осторожно держал на весу. Чуть ли не двумя пальцами. Не то. Такой растерянный испуганный взгляд никого не отучит издеваться над товарищами. — Давай, прям перед строем! — пришлось продолжить подстрекать парня. — Он же тебя обидел, ты же не будешь терпеть. Ты же мужик, должен отомстить. Давай, мочи! Бери! «Да возьми ж ты его нормально, ёп твою хрень, — откомментировал про себя Куренков, наблюдая за Навадским, который смотрел то на ротного, то на Бутонова, не переходя, впрочем, к действиям. Особых движений от парня и не требовалось, но решительности хотелось бы прибавить. — Давай, чё ты стоишь-то? Стреляй, я тебе говорю! — наконец рука солдата перестала дрожать, и пистолет лёг в неё как положено оружию, а не подобно дохлой мыши. — Давай, чё ты как маленький. Ты же хотел отомстить, стреляй! Взгляд Навадского изменился и сделался стальным, а рука с «макаровым» медленно поднималась. Понимая, что, кажется, передавил, Куренков видел, что солдат взаправду целится в товарища. Но капитана уже несло. В конце концов, пистолет не заряжен, а Бутонову пойдёт на пользу постоять под дулом — он же не знает того, что известно ротному. Лучше запомнит. — Время тратишь. И своё, и моё, — торопил Куренков, нагнетая и без того тревожную ситуацию. — Мне щас отчёты идти делать, это время, понял? Всё, тайм, время. Стреляй, я тебе говорю! Как и планировалось. Выстрелить у зелёного паренька получится вряд ли, по живому-то человеку. А патроны Куренков вынул исключительно для перестраховки. Навадский продолжал молча целиться, направив пистолет в грудь Бутонову. Значит, действительно довели до безумия, придурки. Точно бы натворил дел в карауле, хорошо, что удалось вмешаться вовремя. — Не надо, — вдруг всхлипнул Бутонов, и рука Навадского отчётливо задрожала. — Н-не надо… — Руки ещё об такую парашу марать, — с ненавистью выплюнул Навадский, но услышал его, кажется, только Куренков, да и то — потому что стоял совсем рядом. «Отлично, опускай нахрен макарыч и помиритесь наконец, — довольный успехом, но не показывая вида, молча прокомментировал капитан. — Сейчас ещё руки друг другу пожмёте, салаги. Так и знал, что… Блять!» Грохнул выстрел. Разглядывая полную ужаса и раскаяния физиономию Бутонова, Куренков упустил из вида Навадского. Всего на секунду ужаснувшись, но так, что аж всего перетряхнуло, капитан увидел, что стрелял Навадский не в парня, а на метр вбок. В казарме одновременно начало твориться столько всего, что впору вызывать санитаров. До этого смирно стоявший, будто к полу прирос, Бутонов — рухнул на колени и истерически завопил: «Не убивай!» Навадский уронил пистолет, на лице парня легко считывался настолько глубокий шок, будто он до последнего не верил, что эта вот штука действительно стреляет. Строй смешался, парни заговорили не разобрать что, поскольку все разом, и кучей попытались придвинуться ближе к участникам неожиданной дуэли. Да хрен там, не дуэли — расстрела. Вооружён-то был только Навадский. Как, как чёрт подери в жопу пень, так вышло, что один патрон остался в стволе?! Бледный, похлеще Бутонова, Куренков, хотел рявкнуть на рядовых, чтобы угомонились, но из пересохшего горла вылетел лишь кашель. Тогда и случилось совсем уж невообразимое. Со словами: «Так ты, сука, специально», к ротному шагнул Навадский и так заехал под дых, что приказать что-либо стало уже невозможно, так как не получалось даже дышать, не то что говорить. Парня тут же оттащили сослуживцы, а задыхающийся Куренков вспомнил, что имеет дело с воспитанным законами улиц бывшим детдомовцем, а не с мамкиным сынком. От такого и отхватить можно, совершенно, при том, неожиданно. Это же прямой путь в дисбат — ударить командира. Впрочем, смерив взглядом сердито пыхтящего Навадского, Куренков махнул рукой. — Разговор не закончен, продолжим через полчаса на спортплощадке, — едва восстановив дыхание, подытожил ротный. — Будете учиться взаимовыручке, пока не останется сил на дурость. Скомандовав: «разойдись», хотя и строя-то уже никакого не было, Куренков зашагал в свой кабинет, на ходу потирая грудь. Заварил, блин, такую дичь, что если хоть один боец проговорится и доложит вышестоящим, то тут или карьере конец, или вовсе пора изучать правила выживания за решёткой.