Вики.
Окончательно убедившись в истинности своих суждений, я уже не могла спокойно сосредоточиться на прогулке со своими спутниками. Их присутствие резко начало тяготить меня. Хотя и до этого момента я не горела желанием остаться с ними наедине. Разве, что с отцом. Бросив короткий взгляд через плечо, я посмотрела на сосредоточенное лицо Элиота, который так старательно вез меня по аллее парка. Деревья только-только начали покрываться желтыми листьями, что свидетельствовало о приближающейся осени, однако на улице стояла теплая и солнечная погода. Последние деньки, когда можно обходиться без куртки и без шапки. — Красиво вокруг, правда? — спросил парень, продолжая медленно двигаться по дорожке вдоль кустов и деревьев, — настолько красиво, что хочется взять — и запечатлеть эту небывалую картину на холсте. Некоторое время я молчала, не зная, как реагировать на это замечание. Это что, неумелая попытка сразить наповал искусствоведа своим вниманием к окружающему нас миру, якобы невидимом невооруженным глазом? Вокруг, действительно, было сказочно. Переход лета к осени был моим любимым периодом, однако я давно отвыкла от таких сентиментальностей на Небесах… Да, я общалась по большей части с демонами, а они довольно эмоциональные личности, но чтобы Люцифер или Мими, про Мальбонте даже подумать страшно, захотели вдруг написать картину, изображающую Ад, Цитадель или, например, летающие острова с водопадами, срывающимися в бесконечное небесное пространство… Максимум выразят свое мнение по поводу увиденного и пойдут дальше, но рисовать точно не станут. Зачем бумагу зря тратить? — Да, красиво, — коротко ответила я и погрузилась вновь в свои размышления. Как мы вообще с Элиотом познакомились? Не могу сказать точно. Я знаю его будто бы всю свою жизнь. Наши родители дружили еще с университета и нам с парнем ничего другого не оставалось, как тесно общаться и вместе играть, пока родители, сидя на кухне, обсуждали какие-то взрослые темы, и попивали дорогое красное вино. Затем нас отдали в одну школу, уже тогда у меня сложилось стойкое ощущение, что меня сватают за этого светловолосого парня, что вызвало у меня так называемый детский бунт и желание уйти из дома. Я даже собрала вещи (любимую куклу, дневник, ручку, печенья в дорогу и пакетик молока), чтобы ночью сбежать и стать Королевой Разбойников. Тогда моей любимой книгой была «Робин Гуд» и я мечтала однажды, как и этот благородный разбойник, начать помогать нуждающимся и оскверненным. Мои планы были нарушены мамой, которая, укладывая меня спать, обнаружила пакетик того самого молока за занавеской. — Зачем тебе молоко, дорогая? — спросила мама озадаченно. Я тогда не умела врать, все-таки маленький ребенок, который только-только поступил в школу, и поэтому даже не стала сочинять какие-либо небылицы по поводу украденных продуктов с кухни. Хотя поверьте, то, что я рассказала маме, вполне бы сошло за сказку. — Я собираюсь сбежать от вас с папой и стать благородной разбойницей! — храбро ответила я, глядя прямо в голубые глаза мамы. Некоторое время она озадаченно смотрела на меня, не зная, как реагировать на мои слова, но все же произнесла с тревогой в голосе: — Можно поинтересоваться почему, котенок? — Я не хочу замуж за Элиота! — сказала я, и мой голос дрогнул от подступающих слез. Мама нежно рассмеялась и чмокнула меня в лоб. — Никто тебя не заставляет выходить за этого мальчика, Вики, — женщина аккуратно смахнула локоны с моего лица, — ты выйдешь только за того, за кого сама пожелаешь… Однако помни, этот человек должен быть достоин тебя! Выходи не только по зову сердца, но и по доводу рассудка. Тогда я очень обрадовалась маминому признанию и продолжила общаться с моим уже просто другом дальше. Однако со временем я не могла не заметить, что Элиот постепенно начинает влюбляться в меня и это начинало напрягать. Зачем же я продолжала с ним дружить? Почему не пресекла все сразу? Неужели все из-за моего глупого тщеславия и желания быть в центре внимания всех парней? Удивительно, но факт, какой бы бойкой и отчаянной я не была, я не могла открыто признаться этому парню, что нас связывает только дружба. Я не могу поверить, что все зашло настолько далеко и он решил, будто мы встречаемся… Я ему даже повода не давала! — Вики, как насчет горячего кофе? — спросил папа и взглядом указал на милое кафе, что уютно расположилось среди позолоченных кленов. Из заведения доносился восхитительный запах свежесваренного кофе и аромат выпечки, отчего мой желудок сразу же непроизвольно заурчал, настойчиво требуя заполнить его этими вкусностями. — Я только за, — радостно улыбнулась я, — кажется, целую вечность не ела! — Звучит правдоподно, — усмехнулся Элиот и развернул мой транспорт по направлению к ресторанчику. — Я пойду столик занимать, а вы потихоньку подъезжайте, — папа быстро ретировался, оставив нас с блондином наедине. Что ж, возможно, это знак, посланный самим Шепфа. Пора разобраться раз и навсегда с этим недопарнем — передругом и поставить его, наконец, на место. Как бы сложно мне это не было, я должна это сделать. Пусть лучше отвернется от меня, чем мы будем всю жизнь ходить и не понимать намеков, посылаемых друг другу. — Элиот… — Вики… Сказали мы одновременно. — Говори первый — Говори первая… Опять одновременно. — Нет, я настаиваю, чтоб это была ты, Ви, — сдержанно и как-то обреченно улыбнулся парень, словно предчувствуя, что разговор будет не из легких, что кончится он не самым счастливым образом для кого-то из нас двоих. — Ладно, — произнесла я и нервно сглотнула, — Элиот, я знаю, мы с тобой очень давно дружим, практически всю жизнь… Да, что таить, всю жизнь. У нас с тобой были достаточно хорошие отношения и много общих искусствоведческих проектов… Однако… дальше дружбы и карьеры все это не заходило, и зайти не может. Ты же понимаешь?.. Я замолкла на некоторое время, ожидая его реакции, однако ее не последовало. Его лицо оставалось непроницаемым, словно маска, и неподвижным. Лишь губы немного сжались и уголки опустились книзу. Наконец, он произнес тихо, но твердо: — Я давно потерял надежду, Вики. Еще в средней школе. Средняя школа… Ах, ну да. Тогда я начала встречаться со своим первым парнем, а когда мы расстались, я пьяная звонила Элиоту и жаловалась ему, какой Крис козел, мразь, ублюдок… — Тогда почему, скажи мне, пожалуйста, — мой голос захрипел от нахлынувших эмоций, — почему медсестра в отделении говорит, что ты мой парень?! Элиот удивленно захлопал глазами, а потом широко улыбнулся: — Она просто так интерпретировала мое поведение, — парень по-доброму рассмеялся, — я часто тебя навещал, спрашивал о твоем здоровье и помогал твоему отцу пока ты была в коме. Вот она и решила, что мы встречаемся. Я испытала чувство подобное испанскому стыду, услышав ответ моего земного друга, который как ни в чем не бывало продолжал толкать меня вперед по дорожке. Стараясь скрыть полыхающие щеки, я зарылась в свои темные волосы и попыталась привести мысли в порядок. Я все сделала правильно! По крайней мере, он не будет испытывать ложных надежд и не воспользуется моей травмой, чтобы убедить меня, в нашей связи друг с другом. — А теперь моя очередь говорить, подруга, — внезапно заговорил молодой человек, делая особый акцент на последнем слове, — если ты не против, конечно… — Не нравится мне твой тон, Элиот, ох, не нравится! — подумала я, впиваясь ногтями в потертые кожаные подлокотники кресла-каталки, — но мне от тебя не отделаться… придется выслушать твое предложение… — Я слушаю тебя, друг, — копируя его манеру речи, произнесла я. Белобрысый парень усмехнулся и продолжил: — Я знаю, что ты не горишь желанием общаться с мной ближе, однако… Если бы ты вообще не хотела меня видеть, то уже давно бы взашей прогнала… не так ли, Виктория? — от звука моего полного имени мое тело пробил озноб. Память услужливо подкинула воспоминания о днях заточения в Цитадели и о суде… — так вот, если всего этого ты все-таки не сделала, значит, в глубине души жаждешь общаться со мной, милая моя. Поэтому терять надежду я не намерен и буду дальше добиваться тебя… — Можешь даже не пытаться, Элиот, — перебила его я. — Это еще почему? — в усмешке выгнул бровь парень. — У тебя нет никакого шанса по сравнению, с ним, — хитро улыбнулась я. — И кто он, если не секрет? — Элиот раздраженно фыркнул и закатил глаза.***
Мальбонте.
Медсестра ушла за врачом, а я вновь остался один на один с Адамом. Мужчина то и дело бросал озабоченный взгляд в мою сторону и вздыхал так, словно ему было какое-то дело до моего состояния. Моему терпению постепенно подходил конец. Даже не столько от людей вокруг, хотя они тоже не радовали, сколько от затекших рук и ног, которые были перебинтованы и подвешены над кушеткой. Я заворчал и начал нетерпеливо елозить, чтобы принять, наконец, удобное положение, однако его просто не было. — Эй, Марти, тише, — Адам подошел ко мне и сел на рядом стоящий стул, — скоро тебя отпустят, и мы поедем домой… Я понимаю, тебе неудобно, но потерпи еще чуть-чуть, скоро станет легче. А пока тебе нужен покой и как можно меньше резких движений. Что у тебя болит? Странно, но я не чувствую боли вообще… Словно все переломы, ушибы и прочие травмы, нанесенные телу, регенерировали… но разве такое возможно? Разве возможно, чтобы я сохранил способности бессмертного, при этом находясь в теле обычного человека? — Ничего не болит, — сказал я тихо. Адам хмыкнул и слегка прищурился: — Ну да, это на тебя похоже, хорохоришься — горько произнес он, — никогда не покажешь окружающим тебя людям то, что на самом деле чувствуешь… но мне-то можно. Я брат, а не чужой человек. Скажи, где больно? — Вообще-то, я не хорохорюсь, а говорю чистую правду, — недовольно просипел я и покосился на мужчину, а что, если… Нет! Это совсем бредовая идея. Однако проверить все же стоит. Я сосредоточился на энергии смертного, сидящего всего в нескольких метрах от меня, и попытался проникнуть к нему в голову. Однако, если вкус и запах энергии чувствовался отчетливо, то воспоминания и мысли Адама были за семью печатями. Я быстро оставил свои попытки, пытаясь скрыть при этом разочарование, чтобы ненароком не выдать свои упражнения в магии. А то мой новоиспеченный внимательный родственник решит, что я, действительно, умом тронулся, раз «умею» мысли читать и регенерировать. Лучше такими вещами после травм не шутить в больнице. Дозу нейро… Черт! Как это дерьмо называется? нейролептики, кажется… вот их мне сразу и вколют. — Ты чего? — удивился Адам, — будто ты не знаешь, что упрям, как баран. — Вот спасибо! За барана в отдельности… — фыркнул про себя я. — Как мама? — неожиданно перевел тему я, предчувствуя, что вновь могу получить от старшего брата выговор за безответственное отношение к родителям и к семье в целом. Я подозревал, единственное, что его удерживало от наглядного закрепления материала по теме «Хороший сын» — мое лежачее положение и крайне немощный вид. А так на моем теле давно бы красовалась парочка новых кровоподтеков. Шатен задумался на пару мгновений, пристально вглядываясь в мое лицо. А потом уставился в противоположную стену и спокойно ответил: — Нормально, но, бывало, и лучше. — Жаль, — только и сказал я. Адам недовольно покосился на меня и презрительно скривил губы, как будто один только мой вид вызывал у него отвращение. Возможно, так оно и было. Впрочем, ничего нового, на Небесах на меня смотрели точно таким же взглядом, причем всякий кому не лень. А не лень было буквально каждому встречному. Так что можно еще несколько десятков лет потерпеть, благо Мартин уже успел прожить, как минимум, лет двадцать пять. — И это все, что ты скажешь? — недоуменно спросил он. — Шепфа, где эту медсестру носит? — Пока что да, — только и ответил я. Мне не хотелось по сотни тысяч раз извиняться за то, что я даже не совершал. При всем при этом, в глубине души у меня кошки скребли. Хоть я ни разу в жизни не видел мать Адама и Мартина, мне было ее до некоторой степени… жаль? Была ли этому причина, что я был лишен родителей так рано и теперь жалею каждого, с похожей судьбой? Не похоже. Иначе я бы жалел и Люцифера, например, а этого дьявола мне ни капли не жалко. Его мне только хотелось хорошенько огреть чем-нибудь, да потяжелее… Однако уже поздно думать о расправе над сыном Сатаны. Мы по разную сторону миров, и, по сути, делить нам больше нечего. — Пока что… Все с тобой ясно, баран. Опять баран… Ну ты сам напросился, придурок. Я приподнялся на локтях, что вызвало неописуемое удивление у моего неугомонного братца, который до последнего не верил, что я в состоянии сам подняться с кровати. Более того мое лицо даже не исказила гримаса боли, ее просто не было… Неужели, действительно, все срослось всего за пару часов отключки? — Слушай сюда, Адам, — проговорил я грозно и с леденящем душу спокойствием, — если ты и дальше продолжишь меня провоцировать, оскорблять и заставлять испытывать угрызения совести, клянусь, как только вернутся врачи, я настоятельно попрошу их вышвырнуть тебя из моей палаты и не допускать ко мне ни под каким предлогом. Шатен ухмыльнулся. — Да ты бунтуешь, братец? — удивился он. — Нет, — коротко ответил я, — это всего-навсего защита. В палату внезапно вошла медсестра, в сопровождении врача. Адам хитро улыбнулся и, посмотрев, на медперсонал, лукаво произнес, аки сам черт: — Пациент смутьянничает сегодня. На силу его успокоил. — Разве? — холодно спросил я, держась в полусидящем положении на согнутых руках, — по-моему все прошло очень мирно. Все живы, никто не пострадал. — Вколите ему что-нибудь уже. Пусть поспит, — продолжал настаивать мужчина. — На сегодня с меня вашей дряни хватит. Врачи молча смотрели за нашей перепалкой и выглядели совершенно спокойными. Видимо, для них такого рода ссоры обыкновенное дело. Тогда мне крупно повезло. Они не пойдут на поводу у этого идиота. — Так что? — спросил раздраженно Адам, — что вы с ним будете делать? Доктор лучезарно улыбнулся и произнес: — Мы пришли осмотреть пациента и решить, когда стоит его выписывать. Судя по его поведению и активности, Мартин чувствует себя вполне удовлетворительно, и сможет соблюдать постельный режим уже у себя дома. Бросив победный взгляд на брата, я лег обратно в постель, чтобы врачам было удобнее меня осматривать. Адам же стоял в сторонке и хмуро смотрел на меня… Какие же у тебя были чувства к своему брату? Я не могу понять… то ты ласков, то суров, то убить его готов. Все слишком запутано, но, если честно, пока мне не до этого. Я смирно лежал, пока врач внимательно осматривал каждый миллиметр моего тела и ждал, когда же эти люди в белых халатах поймут, что мне не нужна больше их помощь. С головной болью я справлюсь и самостоятельно. — Странно… — протянул доктор, — но, судя по анализам, вы абсолютно здоровы! Разве что легкое сотрясение осталось. Невероятно… Вы же еще утром едва голову держали и сказать ничего не могли, а сейчас… — Вот и славно! — перебил его я, — получается, мне не зачем больше протирать ваши больничные простыни, не так ли? Может выпишите меня домой, и мы расстанемся хорошими друзьями? Что вы на это скажите? — Да, в принципе, вам больше наш надзор ни к чему, — согласился мужчина, озадаченно почесав затылок, — невероятно! — вдруг повторил он, — хорошо, я вас выпишу, но если что у вашего брата есть мой номер телефона, так что вы можете всегда связаться со мной, в случае плохого самочувствия. Конечно, этот упырь так и даст мне ваш номер телефона. Даже если я подыхать буду. Я по его глазам вижу, что он от всей своей души желает мне скорейшего выздоровления. — Вы знаете, — начал я, мне кажется, вам лучше и мне… — Я ему обязательно все передам, — втиснулся Адам в наш разговор, — Марти, не надо беспокоиться. Мразь. — Отлично, — тогда я готовлю бумаги на выписку, поднимаясь со стула, объявил врач и вышел из палаты. Адам проводил его взглядом, а затем развернулся ко мне. — Ну что ж, поздравляю с выпиской, братец!***
Вики
Слова Элиота не давали мне покоя. Испортил мне весь кофе-брейк, сукин сын! Кофе казался безвкусным, а только что испеченные круассаны застревали в горле комочками, не желая проскакивать дальше. Даже ванильное мороженое, которое я так люблю, не подняло мне настроение. Хотя я честно съела свои два шарика пломбира, чтобы не огорчать папу. Он ведь так старался сделать мне приятно, он ведь так скучал по мне, а я, неблагодарная, сижу с кислой миной, словно лимон сжевала. — Ну как тебе кофе, Ви? — любезно спросил меня друг детства, отхлебывая от своей кружки латте. — Вкусный, — ответила я, — задумчиво отщипывая кусочек круассана и, создавая шарик из мякиша между пальцами, — даже очень. — Не волнуйся, дорогая, — сказал отец и прикоснулся к моей руке, — скоро все закончится! Мы поедем домой, и ты забудешь эту больницу, а вместе с ней и аварию, как страшный сон. Ох, папа, если бы только это меня беспокоило! Тогда все в разы легче было бы… Даже Элиот отходит на второй план по сравнению с моей тревогой за полукровку, которого надо спасать из больницы как можно скорее! Кто знает, как долго он протянет без кураторства на моей родной Земле? Я вот, например, на Небесах без Мими, Дино, Энди, Мисселины и Геральда точно бы не справилась… А Земля не менее опасна, чем мир, населенный высшими существами. Тут есть риск умереть. — Конечно, папа, — выдавила я из себя подобие улыбки, — домой к старой жизни. Для них это прозвучало обыкновенной фразой, а для меня — это было приговором, который объявил мне суд Цитадели. Вернуться обратно и познать земную жизнь заново… За что? Глупый вопрос. Однако я не жалею. Я знала, на что иду. — Вот и отлично! — Эл поставил со звоном кружку на стол, — предлагаю выдвигаться обратно. У тебя вечером осмотр. Врач вынесет свой вердикт и скажет, можно ли тебе возвращаться домой. Услышав весть о возвращении в больницу, я встрепенулась и заметно повеселела, что не укрылось от внимания парня. Он пристально посмотрел в мои глаза и неоднозначно хмыкнул, однако предпочел не комментировать мое странное поведение, а молча повез меня обратно. Как только я со своими спутниками вкатилась в больницу, в центральном холле я натолкнулась на того самого пациента из двадцать шестой палаты… Точнее, моего полудемона, его энергию я явственно чувствовала даже будучи в теле человека. Его сопровождал какой-то молодой мужчина лет тридцати. Могу поклясться, что товарищ Мальбонте был не очень рад находиться здесь. Уж очень его выдавало раздосадованное лицо… Однако моему изгнаннику это никак не мешало. Он будто бы не обращал внимание на своего хмурого родственника. Однако самое удивительное было не это… Мальбонте всегда был равнодушен к ненависти окружающих… но он уже на ногах? Ведь еще пару часов назад он еле в сознании держался… Неужели… Да нет, этого быть не может. Шепфа не мог это допустить. Да и Серафимы тоже, разве что по ошибке. Мальбонте обернулся и встретился со мной взглядом. Его губ коснулась легкая улыбка. Шепфа, если он сейчас уедет, как мы потом друг друга найдем? Проходя мимо, парень внезапно наклонился и поднял что-то возле меня. — Девушка, вы обронили, — сказал полуангел и сдержанно улыбнулся, а затем прошел дальше. — Он меня не узнал? — горько подумала я и комок слез застрял у меня в горле. Я посмотрела, что мне передал Мальбонте. Это был мой шелковый платок, который я сняла после прогулки и положила к себе на колени. Видимо, он соскользнул. Я уткнулась носом в ткань, в надежде, что она сохранила его запах. Вот он. Хвоя, река, мороз… Внезапно на мои колени выпала белая бумажечка. Так быстро, как только могла я накрыла ее своим платком, чтобы мои мужчины ее не заметили. Когда я осталась наедине в своей палате, я развернула записку и мое лицо озарила улыбка счастья. На ней был написан номер чей-то номер телефона.Вероятно, он принадлежал полукровке. Я прижала к груди записку, как дорогую реликвию, и радостно рассмеялась. Пожалуй, впервые за столь долгое время.