Seekers of her heart (ловцы её сердца)

В различных и постоянно требующих её внимания занятиях, от обязанностей старосты школы до совместного с Малфоем приготовления зелья, которое, даже несмотря на непредвиденно появившееся в списке её обязательных дел и требующего времени аконитового для Лаванды, двигалось вперёд весьма успешно, Гермиона практически не замечала бег времени. Дни сменялись днями, на смену которым приходили точно так же стремительно пролетавшие недели, и совершенно незаметно для самой себя, Грейнджер внезапно и к огромному удивлению обнаружила, что их отношения с Малфоем радикально изменялись.  А точнее, поменялось именно её отношение к бывшему недругу, ведь логический ум девушки настойчиво твердил, что утверждать что-либо за лицемерного аристократа она не должна. Впрочем, некоторые вещи можно было утверждать достаточно точно: поведение  Драко, как и его демонстративное отношение именно к ней, в этом году действительно радикально отличались от всех предыдущих лет.  Драко вёл себя сдержанно, предельно корректно, вежливо и даже галантно. Двери, казалось, открывались перед Грейнджер сами по себе, когда она была рядом с Малфоем, как и отодвигались стулья. И сказать по правде, Гермиона и сама не смогла бы утверждать, что каждый раз это происходило благодаря физическому воздействию его руки, а не магии волшебной палочки.  Но одно было абсолютно точно: когда рядом с Гермионой был Малфой, он неизменно пропускал её вперёд, при этом предварительно открывая и придерживая дверь. И Гермиона непроизвольно периодически ловила себя на мысли, что к подобной галантности вполне может и привыкнуть. Более того, подмеченный ещё в самом начале учебного года и постоянно доказывавший свою правдивость факт, насколько Малфой был хорошим напарником в учёбе, при том – даже не обязательно в каких-то проектах; просто заниматься вместе с ним в библиотеке было намного более продуктивным, чем с любым из однокурсников-гриффиндорцев, раз разом доказывал себя абсолютной правдой.  А если Гермиона и могла подозревать, что подобное вполне могло быть справедливо и в отношении представителей факультета Рейвенкло, то проверять эту теорию ей абсолютно не хотелось. Быть может, потому что она давно уже обнаружила одну существенную разницу в отношении к учебе между птенцами гнезда Ровенны и ей самой, которая и предотвращала любое продуктивное сотрудничество: орлята в большинстве своем не отличались честолюбием, обычно концентрируясь не на самых высоких результатах в классе, а на чем-то, что в первую очередь интересовало их самих. И поэтому даже невзирая на превосходящий довольно многих сверстников интеллект, в конечном итоге в ранге любых классов Хогвартса постоянно уступали самой Грейнджер.  А как раз честолюбие Гермиона разделяла с змеенышами Слизерина. Грейнджер стремилась всегда и во всём быть первой, без устали трудясь, чтобы достигнуть любую поставленную перед собой задачу. И если для этого в арсенале Гермионы в дополнении к острому уму и честолюбию, как ещё один немаловажный компонент успеха прилагалось трудолюбие, тем лучше для неё самой.  Но самым удивительным из её открытий в отношении Малфоя было даже не то, что парень показал себя отличным напарником в любых академических упражнениях. Драко неожиданно оказался превосходным собеседником, не просто способным дать дельный совет - как раз в этом отношении Малфой себя заметно сдерживал, но просто готовый выслушать. А это качество на самом деле было довольно редким не просто среди ее сокурсников по Гриффиндору, всегда склонных принимать активные действия, но и любых мужчин.  И тем не менее, именно Малфой никогда не стремился сходу выдавать собственные решения в любых ситуациях. Скорее, он имел тенденцию терпеливо выслушать, давая Гермионе возможность высказаться, а потом, словно у него за пазухой уже лежал сертификат профессионального психолога, перефразировал её фразы, заставляя задуматься и в конечном итоге самой прийти к собственным ответам.  И даже несмотря на то, что положа руку на сердце, Гермиона абсолютно не могла бы утверждать: Драко делает это не потому, что боится высказать собственное мнение в отношении некоторых событий или особей в её жизни, безусловно опасаясь ненароком оскорбить и вновь разрушить тот зыбкий мост, который он так старательно возводил между ними все это время – эффект оставался неизменным. Гермиона была впечатлена. Конечно же, она не чувствовала между ними той доверчивой связи, которая уже давным-давно установилась между ней самой и Гарри, но одновременно и прекрасно понимала: таких доверительных отношений с другим мужчиной у неё наверняка никогда не будет. Каким-то образом Гарри давно стал не просто другом, почти братом и неизменным конфидантом, но словно частью её самой. Хотя Гермиона не могла бы утверждать, что рассказывала абсолютно всё даже Поттеру.  Например, своими размышлениями и наблюдениями в отношениях Малфоя в конечном итоге она не делилась ни с кем. Ни с Джинни, неустанно трудившейся, чтобы называться её лучшей подругой и даже в каком-то смысле стремившейся настолько заслужить доверие  Гермионы, чтобы та, намереваясь поделиться с кем-то своими переживаниями, в первую очередь думала о ней. Ни с Роном, отношения с которым хоть и немного наладились, но так никогда и не стали прежними. Ни с какими-либо другими однокурсниками по факультету, никогда, как справедливости ради следовало отметить, не бывшими с ней настолько близки. Ни даже с самим Гарри, хотя в этом случае Грейнджер была абсолютно уверена в причинах собственных сомнений: Поттер слишком долго был открытым врагом Малфоя, чтобы оставаться объективным и беспристрастным. Так, абсолютно незаметно для Грейнджер за круговоротом неотложных дел и занятий, наступил День Святого Валентина… Гермиона никогда не любила четырнадцатое февраля. И дело было отнюдь не в цифре 14 или даже не в самом холодным месяце года, когда внезапно и абсолютно буквально, как снег на голову, на старую добрую Англию могла обрушиться зимняя вьюга. На самом деле Гермиона не имела ничего против ни снега, ни вьюги, ни даже порой пронизывающего насквозь до самых костей холода. Просто именно 14 февраля во всём мире праздновали день влюблённых, и так уж сложилось, что как раз с праздником Святого Валентина у Грейнджер с самого начала не сложились отношения.  Гермиона прекрасно помнила, как даже в детстве, посещая маггловскую начальную школу именно в этот день она чувствовала себя особенно одинокой и исключённой без всеобщего веселья. Как-то уж так сложилось, что сверстники-мальчишки изначально игнорировали смышленую девочку с огромными, умными глазами цвета молочного шоколада, которая всегда вела себя намного старше своих лет. В самые первые годы мама покупала для неё крошечные, симпатичные валентинки, и Гермиона послушно раздавала их своим одноклассникам, получая взамен такие же смешные карточки. Вот только довольно быстро этот обычай сменился другим, «более взрослым»: дарить сердечки или конфетки только тем, кому хочешь, и как-то уж так оказалось, что Грейнджер постоянно оставалась не у дел. Празднование этого дня юными волшебниками и волшебницами в Хогвартсе оказалось событием совершенно иного уровня. Но если во время первого курса Гермиона широко распахнутыми от удивления глазами и не в силах закрыть в изумлении открытый рот наблюдала за летающими по коридорам замка гномами-херувимами, сами по себе распускающимися цветами и стучащими на каждой стене сердечками, совершенно не обращая внимания, что однокурсники вновь позабыли включить её в список своих валентинок, то чувство новизны развелось ко второму году. И в довольно скором времени Гермиона взяла в привычку игнорировать день, который с самого раннего детства, казалось, игнорировал её саму.  Гарри Поттер и Рональд Уизли никогда не рассматривали подругу, как романтический интерес, и кульминацией этого отношения стали слова Уизли на их четвёртым курсе, когда пришло время приглашения на рождественские бал. Впрочем, именно во время четвёртого курса Гермиона впервые испытала этот праздник по-настоящему. Виктор  Крам пригласил её на настоящее романтическое свидание, галантно преподнеся Гермионе первый в её жизни букет роз и алую коробку шоколадных конфет в форме сердечка. А потом на протяжении нескольких лет в день всех влюблённых Гермиона лишь наблюдала за другими парочками со стороны. Даже когда Рональд стал её бойфрендом, никогда не отличавшийся склонностью к романтике, Уизли не баловал свою девушку классическими знаками внимания. Цветы, свидания, конфеты – казалось, все эти понятия были абсолютно инородны для её друга детства, внезапно ставшего возлюбленным. Хотя когда-то Лаванда громко утверждала обратное, в присутствии Гермионы хвастаясь подругам в женской спальне Гриффиндора. Что особенно сильно резало по нервам, ведь Гарри ухаживал за Джинни совершенно по-другому. Романтично, красиво, и словно взяв на заметку страничку из книги героя любых девичьих грёз. А Рональд не замечал, что среди всех их друзей, один он даже не заморачивается постараться сделать этот день для Гермионы особенным.  Постепенно Грейнджер просто свыклась с мыслью, что наверное не способна вызывать романтических рвений у представителей противоположного пола, ведь она думала, что любит Рона, и этого вполне достаточно. Вот только после битвы за Хогвартс все изменилось, и в минуту какой-то отчаянной ясности она прекратила их отношения с Рональдом. Лучше уж никак, чем «так». И наверное именно поэтому в преддверии дня святого Валентина во время своего повторного седьмого курса Гермиона абсолютно уже не питала никаких надежд. И никак не думала, что в этом году что-то может быть иначе, даже когда за несколько дней до так нелюбимого ею праздника, неловко и абсолютно не характерно для него переминаясь с ноги на ногу, Малфой предложил 14 февраля встретиться библиотеке, чтобы поработать над их совместным проектом.   - Это не свидание, Джинни, - небрежно отмахнулась Грейнджер от задорно подмигивающей ей подруги, сейчас сидевшей на ее кровати, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу и насмешливо наблюдавшую за сборами Грейнджер.  - Ну, да, конечно, - Джинни серьезно кивнула. - Ты ведь всегда так выряжаешься для походов в библиотеку. Привеска, макияж, платье, каблук... - Уизли осеклась, внезапно осознавая: в этом году Грейнджер предпочитала одеваться изыскано. Словно, расставшись с Роном, поменяла сам имидж.  - Ну, да, - Гермиона прищурилась. Признавать, что она наводит марафет для Малфоя, очень не хотелось, но и вновь выглядеть не идеально, когда можно было поставить, что угодно: Драко придет одетый, словно с обложки журнала, тоже желания не было. Хватит, она уже достаточно времени пренебрегала собственной внешностью. Впрочем, следовало признать: каблуки вполне можно было опустить. - Мы уже не дети, Джинни. Пора выглядеть соответсвенно тому имеджу, который мы хотим, чтобы этот мир увидел. Если хочешь чего-то достигнуть, тебя должны принимать всерьез. Знаешь, просто не помешает… – Как скажешь, – пожав плечами, согласилась с подругой Джинни, за многие годы их общения уже свыкшаяся с мыслью, что спорить с Грейнджер в принципе было бесполезно. Впрочем, это отнюдь не значило, что порой рыжая не делала именно это. Ну, или во всяком случае хотя бы считала своими долгом вставить пять кнатов. – Можем официально придерживаться и этой версии.  Одарив подругу сердитым взглядом, недвусмысленно предназначенным, чтобы дать рыжей понять, что Джинни сейчас находится опасно близко к той самой черте, а еще точнее – нервы Грейнджер уже на пределе, Гермиона шумно выдохнула и стремительным шагом покинула комнату. Беззаботно усмехнувшись ей вслед, Джинни невозмутимо подхватила с прикроватной тумбочки буквально несколько часами ранее законченное Гермиона ой эссе по трансфигурации, вопреки романтическому празднику заданное им на выходные, и принялась читать. Уизли уже успела разнюхать, что Гарри спланировал для них какой-то особенный вечер, и очень сильно подозревала, что как раз настроения работать над домашним заданием у неё не будет. – Джинни, вот же фантазёрка и выдумщица! – всю дорогу до библиотеки кипела про себя Грейнджер. – Нет, ну на самом деле! Сама себе напридумывает какой-нибудь ерунды, а ты потом расхлебывай. Можно подумать, что Малфой на самом деле пригласил бы меня на свидание! Да ещё и в День всех влюблённых!  Презрительная улыбка искривила её губы, в то время как мозг старательно предоставлял один довод за другим к противному. Вот только эта самая улыбка постепенно угасала, когда из-под толстого покрывала отрицания очевидного, начали пробиваться робкие ростки фактов, щедро удобряемые собственной наблюдательностью. И постепенно, ее стремительный шаг значительно замедлился, а самоуверенная улыбка начала медленно сползать с лица. Ведь если откинуть в сторону все предрассудки и предупреждения, а потом позволить себе распахнуть глаза и всё-таки заметить очевидное, Гермиона становилась перед фактом: то, как вёл себя по отношению к ней в последнее время Малфой, можно было вполне рассматривать, как ухаживание.  – Да ладно, – ироничным голосом, впрочем, даже самой себе звучавшим намного менее самоуверенно, проговорила Грейнджер и пожала плечами. – Даже если допустить, что он реально оказывает мне какие-то знаки внимания, хотя кто его знает: может, на Слизерине подобное просто считается галантностью, то всё равно я очень сильно сомневаюсь, что он назначил мне свидание в день всех влюблённых. Нет, на самом деле, это же не первое апреля!  И, удовлетворённая собственными доводами и посчитав их вполне логичными, Гермиона вновь ускорила шаг. В конце концов, какими бы ни были мотивы Малфоя, опаздывать было некрасиво.