Иной Зверь

      — Я почти настиг Йохана, когда тот был секретарём у Шувальда, но лишь почти… и на долгое время, прочитав сказку о Монстре без имени, он пропал из поля зрения организации, которую возглавил Пётр Чапек после смерти трёх из её основателей: генерала Вольфа, профессора Гайдлица и моего отца… к смерти которого я, к слову, не причастен. Вам, кстати не кажется, что весь ужас сказки «Монстр без имени» в том, что Монстров там два? Если бы там был только один Монстр и не было их встречи в конце, то это была бы самая обыкновенная сказка?       Помедлив, Гриммер кивнул. Улыбнувшись, Кристоф продолжил. — Малыш, лидер ультраправых Франкфурта… он претендовал на то, чтобы занять одно из этих освободившихся мест. Карлик, почти без харизмы… жестокий, даже к своим подчинённым. Для многих было загадкой, как он вознёсся на столь высокий ранг теневой иерархии. Он напоминал мне… меня, кстати. Мне так и не удалось узнать его настоящее имя. Просто Малыш. Мечтающий о том, чтобы стать новым Гитлером. — Вы думаете, что он тоже был… из 511-го детского дома? — Я думал об этом. Как я уже сказал, он напоминал мне меня. Его сила была во многом в том, что его недооценивали. И он мастерски использовал это против своих конкурентов. Что до вашего ответа… нет, он не был оттуда. Он потерял своё имя по другой причине. Мне кажется, он не нравился себе самому. Имя для него было олицетворением всего того, чем он был. Тем, что ему хотелось оставить во тьме. И всё же то, что ему удалось скрыть своё имя так, что мне это не удалось узнать… это вызывает восхищение! Когда мы с Йоханом встретились, я сразу же начал осуществлять наш план… избавившись от Малыша. Я предлагал ему помириться и работать вместе, но он не пожал мне руку… что мне оставалось делать?! А Чапек сразу подумал на Йохана. Легко работать рядом с ним! Все подозрения сразу падают на него! С глумливой насмешкой восторга Кристоф продолжал рассказ. — Малыша убила для меня одна девушка… чьё имя я тоже вам не смогу назвать. Не потому, что не знаю. А потому, что именно из-за неё моя сказка приняла ту форму, которую я в итоге вам рассказал. В конце которой испуганной девочке мальчик предложил заключить сделку. Как прежде ему это предложил Великий Дьявол. После смерти Малыша Йохан помог умереть Чапеку… Впрочем, об этом я узнал уже после того как попал в больницу… и самое время рассказать вам, как я оказался здесь. — Йохан, ты здесь, Йохан? — войдя в помещение, в котором располагался шкаф с огромным числом книг и не услышав ответа, Кристоф подошёл к полке и, выбрав одну из книг, стоявших там, принялся читать.       «Удивительная история Петера Шлемиля».       Сегодня он выбрал эту книгу. — Удивительная книга, герр Ноймайер. Я читал её, разумеется, не в первый раз. В ней рассказывается, как некий молодой человек на банкете у мистера Джона (английский вариант имени Йохан) повстречался с дьяволом. И тот предложил ему, в обмен на бесконечные богатства, продать свою тень. Тот без особых колебаний продал её, но потом, к своему ужасу, понял, что лишился своего места в мире людей… почему-то все сразу начали обращать внимания на то, что у него нет тени. А дьявол начал преследовать его, предлагая купить тень обратно. В обмен на душу. Мне этот рассказ всегда напоминал… детей из киндерхайма. У которых, как у того молодого человека тень, забрали имена. Но дьяволу этого мало, он хочет забрать что-то ещё большее. — Что… что ещё можно забрать у тех, у кого уже забрали имена? — спросил неожиданно для самого себя Гриммер. Кристоф с любопытством посмотрел на него, но не ответил. — Этот молодой человек пережил много приключений, испытал много горя… но конец рассказа относительно оптимистичный. Хотя он и не смог найти тень и вернуться в общество людей, какое-то… применение себе на благо людям он всё же нашёл. Кристоф прикрыл глаза и продолжал рассказ.       Раздались шаги. — Куда ты ходил? Йохан…       Кристоф повернулся и увидел нацеленный на себя пистолет. — Ева? — Он сразу узнал бывшую невесту доктора Тэнмы. — Где сейчас Йохан? Если бы я не показала его тебе… на той вечеринке. Ты и тот дьявол. Если бы вы не встретились, то Мартин… был бы сейчас жив. — Я начал заговаривать ей зубы. Раскачивать её… недооценив, что она и так уже на взводе. В результате она прострелила мне ухо. — Кристоф с гордостью указал на своё пораненную мочку уха. — Я продолжил заговаривать ей зубы… даже после этого. Даже рассказал ей про 511-й детский дом. Про то, что меня продали Сиверниху. Про то, как мы вместе с Йоханом остались единственными выжившими. Я начал рассказывать ей про наш план… продолжая раскачивать. И, когда Ева окончательно осталась наедине со своими мыслями… я бросил в неё книгу.       Выбив из руки женщины пистолет, сбив с ног и буквально оседлав её, Кристоф приставил ствол к её лицу, весь трясясь от ярости. — Тебе не следовало стрелять мне в ухо!!! Лицо политика значит для него всё!!! Я собираюсь изменить этот мир. Так? Правильно? Я объединюсь с Йоханом и этот мир будет моим… так-то! — А потом, когда я уже собирался её застрелить, появился доктор Тэнма. Прострелил мне ногу. Меня подвезли к больнице, и доктор Тэнма начал выпытывать у меня, где Йохан. Угрожая, что иначе он позволит мне умереть от кровопотери. Я долгое время упорствовал, но, когда сдался доктор Тэнма, сдался и я. Рассказав ему, отправившему Еву звонить в больницу, где Йохан.       Плачущая Ева… Я не понимаю, почему ты плачешь? Не понимаю…       На лице Кристофа ненадолго проступило что-то болезненное, но потом он снова, словно через силу, заставил себя ухмыльнуться. — Так я и оказался здесь. — Вы знали, где был Йохан… но почему вы спросили, в начале… позвали Йохана? — Вы очень наблюдательны герр журналист. Разумеется, я знал, что за мной следят. И знал, что это не Йохан. Ещё что-то показалось вам странным? — Да… почему вы так взбесились после того, как вам ранили ухо? Это была… игра? — И снова хороший вопрос! Это было игрой… отчасти. Я так и не подобрал подходящего слова для того, чтобы обозначить это. Попробую вам всё объяснить… Я ждал Анну Либерт. Сестру Йохана. Думал, что это она за мной следит. Был почти уверен в этом. Я ждал её… ждал её, чтобы понять, кто я такой. Каково моё место в плане Бонапарты. Кто из нас двоих по плану — второй Зверь.       Кристоф замолчал, откинувшись назад и прикрыв глаза. Почти что минута прошла в молчании. — Она была для меня даже важнее Йохана. Найти свои корни… я ждал этой встречи с ней. Был готов увидеть пистолет. Был готов, что она выстрелит в меня. Выстрелит мне в голову, и слова Писания: «…и видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела» исполнятся на мне. А встретил постаревшую алкоголичку, злившуюся на меня за то, что я немного пораскачивал её друга — Мартина Реста. Прострелившую мне вместо головы ухо. Вместо трагедии получился пошлый фарс. Вместо зверя из бездны — смешной подросток. Я уже говорил вам, что есть такой смех, которого я невероятно боюсь. Вот и здесь было это самое. Позже, уже здесь в больнице, я понял две вещи. Первая — это то, что по сути слова Писания и исполнились. «Голова как бы была смертельно ранена». Вот и мне подстрелили ухо. Можно раздуть до великого чуда при желании. Антихрист — шут, он даже толком умереть и воскреснуть не может. Всё у него «как бы». Зато напоказ и под всеобщие овации.       А второе… возьмите на столе одну из книг. Честертон, собрание сочинений. Откройте эссе «Ученик дьявола» и прочитайте. Оно касается нашей беседы, но интереснее всего будет конец.       Найдя нужную книгу и страницу, Гриммер начал читать: «Иногда я ввожу в свои эссе элемент правды: пишу о том, что действительно было — скажем, о встрече с президентом Крюгером или о том, как меня вышвырнуло из кеба. Сейчас я тоже расскажу об истинном случае, хотя в нём нет ни политики, ни приключений. Это простой разговор, но страшнее его я ничего в своей жизни не припомню. Случился он так давно, что за точность я не ручаюсь, но дух передам, а одну фразу воспроизведу слово в слово. Она так ужасна, что я бы её не забыл, если бы и хотел…».       Почему-то молодой человек, о котором повествовал автор, напомнил Гриммеру самого Кристофа — может быть, виною этому было то, что беседовали они уже очень и очень долго. А может быть, что-то более глубокое.       «Вам нравится, что искры — алые, потому что вы слышали о крови мучеников; вам нравится, что они — яркие, потому что яркость — слава Божья. Пламя расцвело с добродетелями и завянет вместе с ними. Соблазните женщину, и эта искра станет тусклее. Пролейте кровь, и она утратит блеск. Станьте плохим, и этот фейерверк будет для вас как пятна на обоях».       А что делать тем, у кого померк весь мир? Кого сделали такими в детстве? Для кого даже кровь сына не имеет блеска? «— Разве нельзя найти жизнь во зле?»       Нельзя. Гриммер был в этом уверен. Там жизнь можно только потерять. Как он видел, теряют многие люди, становясь подобиями монстров. Зло… Невероятный Штайнер приходил к нему на помощь для того, чтобы бороться со злом… бороться…       Но он не мог дать ему добра. Весь мир был таким, словно бы в нём можно было двигаться только в одну сторону. Ангелы могли пасть. Стать демонами. Но потом они уже не могли подняться. Ребёнок из 511-го уже не мог найти своё имя, как бы этого ни хотел.       И в самом конце коротенького рассказа была фраза, ради которой Кристоф и дал Гримеру прочитать его:       «И тут я чётко и ясно расслышал фразы, которые никогда не забуду. Мой сатанист сказал: «Понимаешь, я делал всё, кроме этого. Если я поддамся, я не буду знать разницы между добром и злом». Не смея слушать дальше, я кинулся к выходу; и, пробегая мимо костра, гадал, адский это огонь или ярость Божьей любви. Позже я слышал, что человек этот умер; можно сказать — покончил с собой при помощи наслаждений. Прости его, Господи; я знаю эту дорогу. Но никогда не узнаю и не посмею представить, перед чем же он всё-таки остановился».       Дочитав, Гриммер спросил: — Вы остановились… перед чем-то? — Да, — тихо сказал Кристоф. — Лёжа здесь, я понял одну вещь. Вернее — что я не могу сделать одну вещь. Даже ради нашего плана. Дьявол, как и Бог Мира, ревнив. Ты нужен ему только целиком. Ад не потерпит и частички рая. Поэтому всё и оказалось фарсом, а я отделался раненым ухом.       Он замолчал и Гриммер решился спросить. — Что это… Кто это?       Он ожидал, что сейчас будет что-то страшное. Невероятно, невообразимо страшное. Какая-то последняя тайна, ужас, сходный с тем, который он испытал, когда навстречу ему из комнаты Сука спускалась молодая девушка.       Но Кристоф лишь устало пожал плечами. — Зачем это вам, герр журналист? — Сын…? Нет… Фрида? — Зачем это вам? — Повторив вопрос и бледно улыбнувшись, Кристоф указал на дверь. — Свяжись завтра с моим пресс-секретарём, он предоставит вам информацию, о которой я вам говорил. Думаю, я рассказал вам всё, что хотел.       И когда Гриммер всё же поднялся с места, внезапно затараторил, вновь становясь похожим на свой привычный образ. — Да, должен вам напомнить, герр Ноймайер, что я собираюсь идти в политику. Уже лет через десять вы обязательно увидите взлёт самого молодого из канцлеров Германии. Готов сделать своё самое-самое первое предвыборное обещание. Такой глупости как третья мировая война я не допущу. Обещаю! Я придумаю что-то гораздо, гораздо более глупое!!!       Глядя в глаза, вновь загоревшиеся безумным блеском, и не веря им, Гриммер спросил: — А вы не боитесь… не боитесь, что я предам огласке наш разговор?       Кристоф криво ухмыльнулся. — Не боюсь. Во-первых, ничего особо смертельного для меня я вам так и не сказал. Ни за одно из убийств вы меня не притяните. А во-вторых… во-вторых, герр Ноймайер… вы так и не представились мне своим настоящим именем. Потому что его у вас нет. Потому что вы, как и я, из 511-го детского дома. Нас мало, и мы легко узнаём друг друга.