Иной Зверь

— Прежде чем я продолжу рассказ о моей жизни после 511-го детского дома, я хотел бы немного пройти по иным следам. Рассказать то немногое, что я знаю о жизни Йохана после уничтожения киндерхайма. Гриммер кивнул, чувствуя, как отступает немой ужас перед безумной улыбкой, охвативший его в недавнем прошлом. Бесы почему-то ужасают больше демонов. В последних есть величие, есть остатки чего-то положительного. Есть глубина и трагедия. В насмешливом лице всего этого не было. Он… Но рассказ продолжился, и внимание Гриммера устремилось вслед за скачущими, бойкими словами. — Йохан… Всё внимание спецслужб, расследовавших уничтожение детского дома было уделено ему. Показания Хартмана — я потом расскажу о нём — ясно давали понять, что причиной всего был он… Кажется, спецслужбы поняли, кем он был. Или, скорее, почти поняли. Его достаточно быстро усыновила семья Либертов. Михаэль Либерт, занимавший достаточно высокий пост в Восточной Германии… понимал ли он, кого усыновляет? Кристоф криво улыбнулся, сделав вид, что задумался. — Полагаю, что понимал. Как и все остальные — почти понимал. Поэтому и хотел вначале усыновить одного Йохана. И лишь по его настоянию удочерил и его сестру, Анну. План… думаю, он был обычным. Некоторых детей из 511-го, лучше всего показавших себя, усыновляли крупные чиновники из коммунистического блока. Растили будущих правителей мира… Кристоф как-то странно рассмеялся. — Дальнейшее… Либерты бегут в Западную Германию. Хотели сбежать в капиталистический мир вместе с будущим мировым правителем? Нет… думаю, этого хотел Йохан. Понимаете?! Кристоф встал и, подойдя к столу, где лежали книги, взял одну из них. Одну из сказок Франца Бонапарты. «Монстр без имени». — Вы уже читали её, герр журналист? — Тихо спросил Кристоф, с каким-то недобрым огоньком в глазах смотря на Гриммера. Поколебавшись, тот кивнул. — А другие книги это автора? У него много псевдонимов, но не узнать их невозможно… На этот раз Гриммер лишь мотнул головой. Пережив ужас один раз, он решил не искать его больше. Есть враги, победить которых не может даже Невероятный Штайнер. — Уже неплохо. Вижу, идя на встречу ко мне, вы хорошо подготовились. Уважаю журналистский труд. Кристоф протянул было руку, чтобы пожать руку Гриммера, но тот не протянул ему в ответ. Его учили изображать эмоции. Учили, в каких случаях рукопожатие необходимо, а когда его следует избегать. Что не принять протянутую руку — жест оскорбления. Но сейчас, перед лицом «Монстра без имени», он не мог собрать свой внутренний мир воедино и вновь, как и обычно, привычно изображать улыбающегося, живого человека. И уж тем более он не был в силах изображать из себя журналиста. Честно говоря… Честно говоря, он был кошмарным журналистом. Шпионом, наверное, он был хорошим. Во всяком случае начальство считало его таковым. И имело на это основания. Но труд журналиста… это, как казалось Гриммеру, был диалог. Диалог с другими людьми, умение выслушать их и понять. Умение сочувствовать и сопереживать чужой беде, сорадоваться чужому счастью. А он только умел делать грустное или весёлое лицо в зависимости от ситуации. И, по сути, все его беседы были монологами. Внешний монолог человека, у которого он брал, например, интервью. И внутренний монолог безымянного ребёнка, непонимающего… или, вернее, неспособного вжиться в то, о чём ему говорили. В разговоре с Кристофом, безнадёжно распавшемся на эти два монолога, это проявилось невероятно ярко. Хотя, быть может, Гриммер более чем кто-либо мог понять то, что ему рассказывали. Деланно рассмеявшись, Кристоф опустил протянутую руку и, открыв книгу, указал на вторую страницу. — Монстр идёт на восток. Понимаете? Йохан пришёл на германскую границу… с юго-запада. Там он становится несколькими людьми, поедает их… пока не становится Йоханом. И уже оттуда идёт… обратно на запад. Как это происходит в конце сказки, когда два монстра встречаются. Я думаю, он сам выбрал отправиться в Западную Германию. Убедив своих приёмных родителей в своём плане. Попав в 511-й детский дом, Йохан забыл почти всё, что было в его прошлом, как и все мы. Я уверен в этом. Он забыл эту сказку. И она стала реальностью. Насколько я понимаю, он начал исполнять её сюжет… сам того не понимая, вновь и вновь повторяя некоторые её детали. Я так много знаю о Йохане… или думаю, что много знаю, потому что много общался с человеком, участвовавшим в его… «создании». Чуть позже я расскажу и об этом. Заметьте этот момент сказки — обойдя мир, монстры в конце возвращаются в то самое место, откуда начали путешествие. Те же три сосны и одно дерево. Йохан хочет обойти мир и вернуться к своим корням. Десять лет назад он с семьёй сбегает из коммунистической Германии в капиталистическую. Там почти сразу же его семью убивают, а он получает ранение в голову. Кристоф как-то мечтательно улыбнулся. — Хотел бы я с уверенностью знать, что там произошло на самом деле. По поздним показаниям, которые давал доктор Тенма, дело выглядело так: Йохан убивает своих приёмных родителей, потом его сестра стреляет ему в голову, но не насмерть, мальчика успевает спасти тот самый доктор Тенма, совершив чудо на операционном столе. Вы с доктором Тенмой, кстати, знакомы? Гриммер мотнул головой, чувствуя неубедительность это бессмысленной лжи. Но Кристоф не стал задавать дополнительных вопросов. — В его показаниях, впрочем, есть деталь, заставляющая меня в них усомниться. И делающая всю ситуацию более чем странной. Раны всех троих — абсолютно идентичны. Выстрел производился в одну и ту же часть головы с примерно одинаковым углом. Этот факт — если не учитывать показания доктора Тенмы — привёл полицию к выводу, что всех троих убил один и тот же человек. Но была в этой теории одна загвоздка… Кристоф ухмыльнулся. — Йохан выжил… — заговорщицки прошептал он, будто выдавал великую тайну. — Пуля застряла у него в голове. Череп одиннадцатилетнего мальчика гораздо менее прочен, чем черепа взрослых. И если те были пробиты на вылет, то эта судьба должна была ждать и его. Если, конечно, оружие убийства и в самом деле было одно и то же. В общем, это только моё предположение, но я считаю, что дело обстояло так. Вечером, судя по показаниям соседей, к Либертам приходил какой-то человек. Его видели стоящим у двери. Но не видели, как он уходил. Я думаю, это был… это был Франц Бонапарта. Автор теории и сказок, на которых был построен 511-й детский дом. Создатель Монстра. Он убивает приёмных родителей Йохана и Анны, а потом Анна — поверим доктору Тенме на слово — стреляет в Йохана из другого оружия, меньшего калибра, пуля из которого застревает в черепе мальчика. Доктор Тенма спасает его от смерти… хотя не находите, что моя теория слишком сложна? У меня, конечно, есть и другие, ещё более сложные… но готов упростить всё до одного предложения: «И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела». Гриммеру показалось, что он что-то почти увидел, когда Кристоф по памяти процитировал фразу из Откровения Йохана. — У этой теории тоже есть один недостаток… даже два, но их я коснусь значительно позже. Он усмехнулся. — Йохан попадает в больницу… доктор Тенма жертвует своей карьерой, спасая его. И — по показаниям доктора — Йохан «благодарит» его, отравив разгневанное поступком доктора начальство. Странно, да? Мальчик, не оправившийся от выстрела в голову, каким-то образом вводит смертельный яд в конфеты. Более того — в закрытую пачку конфет. Не находите, что скорее эти конфеты сначала предназначались не им, а ему? Что кто-то прислал их Йохану… желая ему смерти? Монстр, уничтоживший 511-й детский дом сбегает в капиталистический мир… — Вы хотите сказать, что спецслужбы… — Нет, способ слишком ненадёжный для профессионалов. Пачка конфет, которые не известно, кто съест… есть много других способов. В общем, — скромно добавил он, — их послал я. С небольшой запиской — «в память о днях, проведённых вместе в детском доме» и так далее. А он нашёл им такое великолепное применение! Отравил всех тех, кому пожелал смерти! Гриммер нахмурился. — Вы желали Йохану смерти? Хотели отравить его, несмотря на ваш… план? — Разумеется! Монстр может быть только один… это если очень-очень упростить ситуацию. А если более серьёзно, то мы уже много раз пытались друг друга убить. «Пытались»… наверное, не совсем то самое слово. Это не было настоящей войной на уничтожение. Просто… проверкой? — Он задумчиво нахмурился, подбирая нужное слово. — Тот ли ты, который нужен мне? У меня было пять попыток его убить. Самой лучшей считаю четвёртую. Когда Йохан прижал моего человека к стене и заставил выложить весь план, то, как мне передавали, услышав, в чём тот состоял, смеялся почти целую минуту! И даже отпустил моего человека живым, что для него в принципе нехарактерно. А он… наверное, он не то чтобы пытался убить меня напрямую… скорее ставил передо мной препятствия, из-за которых я мог лишиться возможности стать тем, кем я должен был стать по нашему плану. Последний раз он крупно подставил меня с тремя именами на песке… но это будет отдельная история, много позже. А пока… Кристоф мечтательно улыбнулся, сделав короткую паузу в рассказе. — О дальнейшем мне известно крайне мало. По-видимому, это Йохан был тем серийным убийцей, который стоял за многочисленными смертями супружеских пар в Германии. Все они… диву даюсь, почему полиция не обратила на это внимания… на какое-то время «усыновляли» неизвестного мальчика. У этих «мальчиков» или «мальчика» были разные имена… но на месте Йохана я именно так бы и поступил. Почему он на время «подселялся» в семью, а потом её убивал? Сказка. В ней мальчик Йохан уничтожил свою семью в королевском дворце. В конце концов он уничтожил всех, кто знал его имя. Но это будет в самом конце. А пока множество смертей… и одна новая семья за другой. Пока… пока он не нашёл ту самую семью. Нашёл он её уже давно… Тлеющие огоньки глаз Кристофа замелькали перед Гриммером. — Вы уже догадались, чего ему не хватало в тех семьях? — Он должен был стать сыном короля… — Правильно. Холостого короля, если вы заметили. Это черта сказок Бонапарты, во всяком случае трёх основных — там нет женских персонажей. Только мужские или в лучшем случае неопределённого пола. Это черта и его программы обучения — кроме сестры Йохана я не знаю ни одной женщины, прошедшей её. Может быть, женщин не так просто лишить чувств… Эта мысль уже давно возникала в голове у Гриммера. Когда он пытался понять, почему в 511-м детском доме были только мальчики. — И он его нашёл. Это был… сможете угадать? — Ганс Георг Шувальд, — тихо выдохнул Гриммер. — Вы угадали?! Не верю! — Нет… — тихо произнёс Гриммер. — Я говорил с ним. Дней восемь назад. Именно он и отправил меня к вам. Слова произнесли на Кристофа странное действие — он опустился на подушку, из его лица будто вышел весь воздух — оно осунулось и словно бы помертвело. Секунд десять прошло в молчании. — Так вы пришли от Шувальда… — наконец тихим, болезненным голосом, совершенно не похожим на свой обычный, произнёс Кристоф. — Что ж вы сразу не сказали… а я-то думал… Он снова замолчал, и молчание было долгим, но на этот раз, когда оно закончилось, молодой человек вновь стал самим собою. — Вы ведь очень рисковали, герр журналист! Пришли ко мне неизвестно откуда и начали расспрашивать о 511-м детском доме… Но теперь все вопросы сняты! Друзья Шувальда — мои друзья! И он во второй раз протянул Гриммеру руку. На этот раз безымянный ребёнок пожал её. Что должны чувствовать люди при рукопожатии? Почему этот жест так важен для них? В чём его тайна? Он никогда не мог понять этого… — Я вышел на Шувальда немного позже, чем нужно. Йохан уже исчез, сделав нечто, озадачившее меня. Вернее, не так… Я прекрасно понимал, что он сделал. Но это противоречило нашему плану… это черта Йохана, если хотите. Планы, даже самые грандиозные, наскучивают ему очень быстро. И он придумывает что-то новое… …Больничная палата с неожиданно маленьким окном… Кристоф буквально проскользнул в неё, миновав молодого человека с немного смешным лицом. По-доброму смешным. Карл, новонайденный сын Шувальда. Если бы у Кристофа было время, он попытался бы подружиться с ним. Как с человеком, который, быть может, унаследует одно из крупнейших состояний в Германии. Как с человеком, которого почему-то не убил Йохан. По их плану, он должен был стать сыном одного из богатейших и влиятельнейших людей Германии. Вместо этого случилось что-то, не до конца понятое Кристофом. О чём он хотел поговорить с Шувальдом. Однако Карл не смирился со вторжением. Обежав Кристофа, он буквально грудью закрыл своего отца, лежавшего на больничной койке и, казалось, не подававшего признаки жизни. Всего неделя прошла с момента пожара в Мюнхенской библиотеке, и врачи всё ещё продолжали опасаться за его жизнь — шок, пережитый стариком, был слишком велик для его возраста. — Кто это, Карл? — прозвучал тихий, еле слышный голос. Шувальду было сложно говорить и, казалось, приходилось выплёвывать из себя каждое слово. — Это сын одного из ваших бывших партнёров, герра Сиверниха. Я говорил ему, что вас никому не рекомендовано посещать, кроме самых близких людей, но он как-то прорвался в палату… Старик ничего не сказал и, ободрённый его молчанием, Карл начал оттеснять Кристофа к двери. — Я хочу поговорить с вами о Йохане! — Высунувшись из-за плеча Карла, Кристоф воззвал к лежащему Шувальду. Страх за отца исказил доброе лицо Карла, и тот, казалось, уже был готов перейти к решительным действиям, так что Кристоф, словно бы выкрикивая последнюю просьбу о помиловании к проезжающему императору, негромко воскликнул: — Я знаю, откуда он пришёл! Возникла короткая пауза — услышав не совсем понятные слова, Карл обернулся посмотреть на своего отца. Тот лежал всё так же неподвижно, с неизменным выражением лица. Однако несколько секунд спустя он заговорил. — Оставь нас, Карл. В голосе старика прозвучало что-то такое, что Карл, услышав этот приказ, решил исполнить его без пререканий, однако его взгляд, брошенный им на Кристофа, обещал тому весьма и весьма много неприятностей, если разговор как-то повредит здоровью пожилого человека. Проскользнув мимо излишне заботливого сына, Кристоф присел на краешек стула рядом с кроватью Шувальда. Бросив мимолётный взгляд на лишённую любых лишних деталей больничную палату, он увидел на столе две книги. Одна из которых была книгой детских сказок. И, даже не видя рисунок на обложке из-за второй книги, он с уверенностью предположил, что это за книга. И заодно — название второй. Как потом оказалось, в обоих своих предположениях он был прав. Почти что минута прошла в молчании. Наконец, старик заговорил, попросив Кристофа о том, о чём тот сделал предположение, едва увидев то, что лежало на столе. — Прочти мне… нижнюю книгу. Мой сын, Карл, боюсь, так и не научился как следует читать. Кристоф взял со стола нужную книгу, бросив взгляд на название — лишь для того, чтобы понять язык. «Монстра без имени» не переводили на другие языки. Как и прочие сказки Бонапарты. Вернее, ему не удалось найти их переводы. Но в 511-м детском доме они говорили на немецком. Наверное. Порой даже в таких простейших вещах из своего прошлого он не был до конца уверен. Обучение было построено на сказках. В основе программы обучения лежали научные труды Бонапарты — и его сказки. Кристоф не знал, читали ли они их в 511-м. Не помня их содержания, он словно бы встретил старого друга, прочтя их впервые уже после того, когда память его прояснилась. Страшного, безымянного друга. — Вы ведь не знаете чешский, герр Шувальд? — Улыбнувшись, Кристоф открыл первую страницу книги. Он мог бы рассказать всё наизусть, но рисунки Бонапарты были неотделимы от содержания. Его старые друзья. В его мире не было имён. Не было вещей. Запахов. Вкусной еды. Тёплого солнца. Интересных, захватывающих приключений. Было только болото, полное червей — мыслей. В его мире был только монстр без имени. Но сегодня ему предстояло пройти по пути иного монстра. — Однажды, давным-давно, жил-был монстр, у которого не было своего имени… Если бы он только мог снова вернуться в 511-й детский дом. Несмотря на весь царивший там ужас. Там он, как ему казалось сейчас, был в гармонии с самим собой. Самым сложным при адаптации детей из 511-го дома было не приучить их нормальной социальной жизни. Не научить изображать и правильно понимать эмоции обычных людей. Даже не научить их улыбаться. Самым сложным было вернуть их из той сказочной страны, куда они ушли. Наверное, никому из них так и не удалось вернуться обратно. Спастись от сказочных персонажей. Одним из которых для слушающего рассказ Кристофа мужчины был Невероятный Штайнер. — Йохан, — закончил читать последнее предложение Кристоф. — Это было чудесное имя. Некоторое время старик молчал. Кристоф подумал, глядя на его измождённое лицо, что никогда ещё не видел лица, которое говорило бы так мало о внутреннем мире человека. Даже Йохан… если приглядеться, то под красотой юного серафима легко можно было различить равнодушие монстра. — Ты тоже… Когда ты читал, я почти что видел… читая книги, Йохан когда-то показывал мне образы. Потом он показал мне ад. Подойди, — тихо попросил старик. — Я едва вижу… но если твоё лицо будет вплотную к моим глазам… Кристоф безмолвно подошёл к постели старика и приблизил своё лицо к его. Он не стал улыбаться или играть в эмоции. И он не исполнил своё самое главное искушение — он не стал пытаться играть в Йохана. Наверное, Йохан так же смотрел в глаза Шувальду, как сейчас смотрел он, Кристоф. Наверное, это было тем адом, о котором говорил старик. А может быть, Йохан придумал что-то более интересное. Кристоф не стал раскачивать Шувальда так, чтобы тот увидел что-то особенное. Что-то такое, чем Кристоф не был. Он боялся смеха. Того, что Шувальд не испугается, а посмеётся над ним. Секунд десять протекли в полном молчании. Потом Шувальд чуть отвёл взгляд в сторону. Кристоф отступил на несколько шагов. — У Монстра должно быть два лица… я не знаю, почему это так, — наконец, заговорил Шувальд. — Но Йохан ищет своё второе лицо… сестра-близнец, ты… может кто-то ещё. Кто-то из вас станет его отражением. Перед тем, как я увидел его лицо… так же, как твоё сейчас… я спросил его: «Кто ты? Откуда ты пришёл?» Возьми… иную книгу. Страница 627… Библия в переводе на немецкий, сделанном Лютером… Кристоф ожидал Вульгату. Листать книгу, выискивая нужную страницу, он не стал, понадеявшись на память и на то, что он верно угадал то, что хотел сказать Шувальд. — Es begab sich aber auf einen Tag… …И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: откуда ты пришёл? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел её. — Йохан сказал вам, откуда он пришёл? — тихо спросил Кристоф, когда прочитал Шувальду по памяти отрывок. — Простите, я обманул вас. Я не знаю, откуда он пришёл. Хотя и могу сказать много пустых слов об этом. Рука старика, лежавшая на одеяле, которым он был покрыт, задрожала. В глазах промелькнул ужас — вернее, его тень. Воспоминание, пришедшее не из прошлого, а из глубин души. Страшит то, что внутри. — Я спросил его… тайна Монстра… Зверя. Всеведущий Бог не знал её, когда спрашивал сатану, откуда тот пришёл. Я увидел её. Невозможную тайну. Зверя, который был, и нет его, и выйдет из бездны, и пойдет в погибель… он… он показал мне, откуда он пришёл. Как он обошёл весь мир вместе со своим вторым лицом… Но я не смог разглядеть. Я видел лишь ад в его глазах. И ужас. Он боится… страшно боится быть человеком. Человек никогда не равен самому себе. Он растёт, стареет, болеет… Йохан испугался, увидев, какой дряхлой развалиной стал тот, кто в молодости хотел быть подобным зверю, забавляясь с людьми, как с насекомыми. Тот, кого более чем заслуженно прозвали «вампиром». Сейчас Йохан совершенен. Он находится в абсолютной гармонии с самим собой. Но одна болезнь… Старик ненадолго замолчал. — На самом деле он хотел… он хочет стать персонажем. Только персонажи сказок всегда равны самим себе. Совершенны. В начале, до того, когда начался пожар, я думал, что Йохан хочет, чтобы я стал его вторым лицом. Каким для меня был герр Гаук. Все думали, что он был моим страшнейшим врагом… но не было человека более близкого мне. Йохан истребил его первым… Слепые глаза старика расширились, и он начал свой рассказ. Но на этот моменте Кристоф оборвал свой рассказ и добавил, подняв руки в знак капитуляции: — Я слишком забегу вперёд, если продолжу. Теперь давайте, герр журналист, пойдём по иным следам.