Иной Зверь

После того как Кристоф замолчал, Гриммер долго сидел без движения. Со стороны казалось, что он потрясён рассказом, что почти соответствовало истине. Он почти что видел то, что говорил Кристоф… и ему показалось, что он начал вспоминать. Крыша 511-го детского дома… он тоже приходил туда когда-то. Только зачем, что он там хотел увидеть? Жизнь или смерть, родителей, или сыграть в игру Дьявола? — Вы ведь видели то, что я пытался вам показать, герр Ноймайер? — раздался заговорщицкий шёпот Кристофа. Гриммер отрешённо кивнул. — Вы действительно необычный журналист. Очень, очень рад, что согласился на встречу с вами. Но, с вашего позволения, продолжу. Последний месяц… Я не до конца понимаю то, что происходило среди взрослых после появления среди детей Йохана. У эксперимента 511-го детского дома было два крыла, чуть позже я расскажу про второе крыло то немногое, что знаю… возможно, воспитатели считали, что максимальная цель 511-го — создать ребёнка, подобного Йохану. И когда Йохан появился среди нас, они сочли цель выполненной. А эксперимент фактически приблизившимся к завершению. Наверное, они хотели… взрослые хотели встать во главе его. Они хотели стать для Йохана тем, кем хотел позже стать Пётр Чапек. «Управлять» Зверем. — Он едко усмехнулся. — Но, возможно, я ошибаюсь, мои воспоминания более чем туманны. Мы боялись взрослых, пытались использовать те навыки, которым нас обучали против них, но прежде они всегда переигрывали нас. С появлением Йохана что-то изменилось. Взрослые начали борьбу за власть и словно бы… ослепли. Они перестали видеть в нас угрозу и начали видеть её друг в друге. Первым пострадал директор, Райнхарт Бирманн. Он недавно умер… тогда его просто отстранили от дел, и он сбежал, прихватив с собою часть документации. О нём у меня странные воспоминания. Доброе лицо, мягкий голос… только он был страшнее всех. Мы очень боялись его. Мальчик, вошедший в его кабинет, помня своё имя, мог выйти из него, уже ничего не помня. Безо всяких лекарств… после его отставки ненависть среди взрослых и детей начала стремительно возрастать. Дети искали того мальчика с семью головами и десятью рогами, взрослые делили грядущие трофеи, видя себя теневыми правителями будущего мира. Сказки росли, как грибы после дождя. Даже я придумал одну, кстати. До этого я придумывал их так, для галочки. — Кристоф махнул рукой, брезгливым жестом показывая, как мало те стоили. — Чтобы не сочли не лучшим ребёнком. — Расскажете? — спросил, когда пауза затянулась, журналист. Похоже, что Кристоф ждал этого вопроса, — он, как заметил Гриммер, часто делал такие паузы, специально позволяя задать журналисту вопрос. Ноймайер старался в целом угадывать, каких именно вопросов ждёт от него собеседник, и следовать этой игре. — Хорошо… — Кристоф как-то криво улыбнулся. — Она называется… «Тайна Великого Дьявола». У Великого Дьявола много имён. В каждой стране у него своё имя. У Великого Дьявола много масок. В каждой стране у него своя маска. Один мальчик решил узнать, какое из имён Великого Дьявола настоящее и какая из масок — настоящее лицо. — Заключим сделку! — сказал ему Великий Дьявол. Вернулся мальчик к себе домой, но никто в семье не узнал его. — Уходи! — сказала ему его мать. — Я не знаю тебя. — Уходи, — сказал ему его отец. — Ты совсем не похож на моего сына. Отправился мальчик в путешествие, пока не пришёл в одну далёкую страну. Жившая там девочка полюбила его. — Сними маску, — сказала однажды она ему. — Ты прячешь своё настоящее лицо под маской, и я поцелую тебя. Мальчик снял с себя маску. Но под маской у него оказалась другая маска. И снова он снял её. И снова там оказалась маска. И снова, и снова, и снова… — Я хочу увидеть твоё настоящее лицо, — сказала девочка. — Заключим сделку, — сказал ей мальчик. — Я рассказал вам сказку не совсем так, как она звучала тогда. Там были детали, понятные только для учеников из 511-го. А о девочках и поцелуях мы вообще тогда ничего не знали… Гриммер было открыл рот, чтобы спросить про эти детали, но Кристоф упреждающе мотнул головой. — Последний день… не могу сказать, что он чем-то существенно выделялся из той атмосферы страха и ненависти, в которой мы жили последний месяц. У взрослых произошла ссора, в ходе которой убили нового директора. Вражда всех против всех… безымянные дети и безумные воспитатели начали поедать друг друга… в том смысле, в котором это делал Монстр без имени. Страх. Ненависть. И ещё одно безымянное чувство… я уже говорил вам о нём. То, что чувствовал Монстр без имени. Если попытаться подобрать ему имя, то это будет… скажем… голодная гордость. Уверен, что вы меня окончательно сейчас не поняли, но, — Кристоф с ухмылкой поднял руки вверх, словно признавая свою капитуляцию, — ничего поделать не смогу. Может, позже поймёте… — Я… мы спрятались под раковиной, среди моющих средств… спрятались от мира за хрупкой деревянной дверцей… Три мальчика, сидящие вплотную друг к другу в полнейшей темноте. — Мне страшно… — Есть хочется… — Мне надо в туалет… Редкие робкие слова, разрывшие темноту, окутавшую их и бессильно тонувшие в ней. Страх. Снаружи все убивали всех. А они убежали, убежали оттуда и спрятались здесь, в самом дурацком месте, где никто бы не стал искать. Тем более троих. Сбежали от мальчика с семью головами и десятью рогами на самый край мира. — Не бойтесь, — тихо сказал безымянный светловолосый мальчик, на этот раз — двести четвёртый. — Там всё стихло. Давайте выйдем и посмотрим. Мы с ума сойдём, если так и будем сидеть здесь. Все трое прекрасно понимали, что это означает. Что может ждать их за границей их маленького, мрачного, тесного мирка, где они еле помещались втроём. — Я схожу… схожу проверю, — наконец со страхом выдавил один из них. — Если там безопасно, возвращайся и скажи нам. Тихий хлопок закрывшейся двери. Вновь минуты полнейшей тишины и темноты. Ощущение того, что снаружи все уже мертвы, а во всём мире не осталось никого, кроме них, последних двух выживших. — Он не вернётся, — тихо сказал двести четвертый. — Он бросил нас и сбежал. Он решил спастись сам. — Неужели? — Испуг, отчётливо прозвучавший в тонком голосе триста седьмого. — Иди проверь, если не веришь мне. Сейчас он, наверное, уже ест вкусную, теплую еду. Ты ведь не бросишь меня здесь, правда? Слабость триста седьмого к вкусной еде, не погасшая даже здесь, в безымянных стенах 511-го детского дома, была общеизвестной. Хлопок закрывшейся двери… Мальчик провёл в темноте много времени. Он не знал сколько. Он не знал даже, продолжает ли ещё существовать время. В желудке у него было пусто. Он ждал смерти. Ждал мальчика с семью головами и десятью рогами, который должен будет прийти за ним. Он знал, что должно произойти в самом конце. Наконец, двести четвертый задремал. Наконец, появился он. И протянул руку, предложив новый план. Кристоф замолчал, по-видимому, ожидая наводящего вопроса про план, но Гриммер, помолчав некоторое время, спросил о другом. То, что резануло его больнее всего. — В 511-м детском доме, как я понял из вашего рассказа, учили манипуляциям… почему дети так легко вам поддались? Они ведь не могли не понимать, что вы посылаете их… на смерть. Лицо Кристофа как-то дёрнулось, но потом он рассмеялся. — Разумеется! Манипуляция была достаточно элементарной, они не могли её не заметить, они прекрасно понимали, что я посылаю их… как потом оказалось — на смерть. Видите ли, — улыбка исчезла с лица, и он нахмурился, — я понимал в общих чертах, что ждёт 511-й детский дом. И хотел… хотел, чтобы, если мы всё же переживём то, что произойдёт… я не хотел оказаться совершенно один в мире за стенами. Не хотел оказаться единственным выжившим. И, когда прятался, взял с собой своих друзей… тех, кто считал меня своим другом. — А потом… потом я понял, что ошибся. Мы все втроём поняли это. Мы собирались спрятаться от мальчика с семью головами и десятью рогами. Я знал, как мне казалось, кто это. Но мои… мои «друзья» не знали этого. Они, как и я, сбежали на край мира. Но, оказавшись в темноте, в пустоте, поняли… поняли, что, быть может, пришли к этому мальчику самой короткой дорогой. Мы боялись темноты. В ней безымянность становилась почти что зримой. Предельная темнота. Тишина. Все мертвы. Все имена, казалось, навсегда умерли — как и было в той истории, которую придумал Йохан. Они подумали, что этот мальчик — я. Что я заманил их сюда, на самый край мира… Мы все чувствовали этот страх, который всё рос, рос и рос… Я боялся, что они убьют меня, как убивали все друг друга там, за пределами нашей коморки. Они боялись, что я сотворю с ними что-то гораздо хуже, чем смерть. И когда появилась возможность, когда я намекнул им, что они могут сбежать, они сбежали… предпочтя один страх другому. А потом, когда все уже умерли, за мной пришёл Йохан. Вы должны были, мне кажется, спросить про наш план. Он был простым! Мы должны были реализовать то, о чём говорили тогда, на крыше, но уже для всего человечества! Стать теми последними двумя, которые увидят конец мира! Он показал, показал мне всё это… Когда он глядел в горящие полубезумным восторгом глаза Кристофа, Гриммеру на мгновение показалось, что и ему приоткрылся предельный ужас того, что созерцали в тот день два ребёнка, единственные оставшиеся в живых в мире, где больше не было имён. Но дурацки-насмешливое лицо Кристофа до ужаса резонировало с его же словами. А пораненное ухо, дерзко и нелепо топорщившееся, придавало всей сцене ощущение жуткой нереальности. И Гриммеру показалось, что ухо задвигалось.