Если ты подлинно Сын Божий...
29 октября 2021 г. в 17:35
Крыша… часть территории 511-го детского дома.
Крошечный земельный участок вокруг здания. Невысокая ограда, через которую, кажется, так легко перелезть. Яркий, светлый фасад здания, увитый плющом.
Внутри — самый обычный детский дом, может быть, чуть хуже и беднее прочих, что не совсем вяжется с радостным фасадом. Но это обычное свойство общественных заведений — снаружи быть лучше, чем внутри.
511-й детский дом — место, чуждое как грёзам поэтов о нездешних сияющих красках, льющихся в мир людей из преддверий рая, так и их ужасу перед серой, пустой обыденностью.
Самое обычное место, с крыши которого можно обозревать раскинувшиеся вокруг дома улицы, по которым идут, бегут, скользят пешеходы.
Для мальчика, сидевшего на крыше, под козырьком, этот мир был бесконечно чужим. Он не знал, что эти люди делают, чего они хотят, что происходит в их жизни. В их стране. В их мире.
Мальчик не знал их имён.
Он не знал даже своего собственного имени. Сегодня он был шестьсот шестым, но эта цифра ничего не значила для него.
Если память не лгала — что было ей более, чем свойственно, когда-то они, дети, нарушая запрет, поднимались на крышу, надеясь увидеть своих родителей. Родственников. Бабушек или дедушек, идущих забрать их отсюда. Желали увидеть на улице знакомое лицо, чьё имя уже забыто, но черты которого ещё всплывают в памяти.
Потом они стали приходить на крышу за другим.
Безымянный ребёнок со светлыми, короткими волосами и немного неуверенным лицом, сидел, всматриваясь неподвижным взглядом в одну и ту же точку, произвольно выбранную им на затянутом облаками небе. Начал накрапывать дождь.
Как выглядит мир, если забрать из него все имена? Так же, как и до этого.
Раздались тихие шаги и на крышу вышел ещё один мальчик. Красивый блондин в чистой одежде. Рубашка первого ребёнка была не идеальной, он позволял себе идти по грани правил, не следя за своим внешним видом. Впрочем, большинство правил, кроме правила имени, были не обязательными, в том числе и это. Второй воспитанник пошёл по краю крыши, заложив руки за спину. Идеально-ровный шаг. Безупречные движения, помешать которым и сбросить с крыши вниз, в бездну, не может никакой, даже самый сильный порыв ветра.
Мальчик, который попал в 511-й детский дом недавно. Который сохранил, как подозревали остальные, своё имя. Пока что сохранил. Но первый мальчик не верил в это.
Йохан…
Это имя не принадлежало живому человеку.
Остальные безымянные дети любили говорить с Йоханом. Тот мог молчать часами, слушая монолог, но это молчание казалось детям насыщенной беседой. Им казалось, что Йохан отвечает им. Ободряет. Помогает. Поддерживает.
Безымянный ещё ни разу не говорил с Йоханом. Он не чувствовал нужды в этом.
Взаимного молчания было более, чем достаточно, а разговоров с ним на дебатах первый ребёнок старательно избегал.
Иной мальчик пропал из виду и, обойдя крышу по периметру, вновь возник перед безымянным ребёнком.
Казалось, что за прошедшие минуты он обошёл весь мир.
Остановившись перед ним, Йохан спрятал руку за спину и, внезапно, жестом фокусника, вытащил из заднего кармана грушу.
Он протянул её безымянному ребёнку с тем же выражением лица, тем же жестом, каким протянет ему руку месяц спустя, когда во всём мире не останется в живых больше никого, кроме них двоих.
— Жизнь и смерть предлагаю Я тебе, благословение и проклятие.
Избери…
Память…
Он шёл, держась за руку мамы. Правая рука сжимала её тёплую, горячую руку. Левая держала сочную грушу, которую он усиленно надкусывал своими молочными зубами. Тёплый солнечный свет, зелень травы, лёгкий ветерок, совсем не похожий на те ледяные порывы, которые проносились в небесной бездне над 511-м детским домом. Всё было таким… прочным? Твёрдым?
Он любил когда-то есть груши… они были такими-такими вкусными, и мама по праздникам покупала их ему.
«Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие.»
Избери смерть.
Безымянный мальчик не поверил тому, что промелькнуло в его душе. Не ощутил в показанной ему жизни — жизни.
Так и не отведанная груша покатилась по крыше и равнодушной слезой упала вниз, уплатив цену смерти дьяволу. Тот в ответ всегда даровал жизнь и никогда прежде безымянный не ощущал себя так, как сейчас.
Йохан тем временем вновь пошёл дальше по крыше, и взгляд мальчика, устремившийся ему вслед, замер на крохотном заднем кармашке, единственном во всей его одежде. Груша не могла поместиться там. Никак не могла.
Тайна, гораздо более завораживающая, чем то, что воспоминания на один миг вернулись, раскрасив жизнь именами.
Мальчика влекло к себе не таинственное появление груши, а то, что стояло за ним. Понятное только ученикам 511-го. Чудеса, быть может и происходившие здесь, на краю мира, никого не интересовали.
«Жизнь и смерть…»
Йохан остановился на углу крыши, смотря на юго-восток. Не замечая завываний ветра, подобных шуму крыл ангелов ада, не чувствуя холода дождя, пробирающего до самого сердца. Мальчик, у которого не было ни одного изъяна. У которого не было имени.
Ледяное вдохновение смерти.
— Если ты подлинно Сын Божий, — тихо произнесли непослушные губы в замолчавшем для них двоих мире. — Бросься вниз, ибо злым ангелам заповедано о тебе и на крыльях своих понесут они тебя.
Йохан стоял неподвижно, на самом краю мира, над бездной, куда опадали косые струи дождя.
Секунды протекали часами. Наконец, иной мальчик заговорил.
— Ты где-то прочёл эти слова?
606-й молчал, прячась от дождя под всё тем же козырьком. Ледяное вдохновение слов потонуло, оставив лишь копошащихся червей памяти. Он не был уверен в чём-либо из своих воспоминаний, но вспомнить, прочёл ли он их где-либо, мальчик не мог.
— Ты дал мне увидеть подлинный ужас… Монстра… В одной далёкой стране жил монстр, у которого не было имени…
Безымянность…
Люди, имеющие имена, жили. Твёрдые, как скала, и полные собою, как ангелы из сказок. То, что отвращало в них 606-го больше всего.
Монстр без имени.
Дети 511-го детского дома каждый день слышали беззвучно то, что Йохан сказал ему сегодня: «жизнь и смерть предлагаю я тебе.» И если имеющие имена были подобны тяжёлым камням, то безымянные были не подобны ничему. Они становились чем-то, только избирая жизнь. Или смерть. И шли после этого по сказочному миру, обходя его. Подобно тому, как Йохан только что шёл по краю крыши, словно бы измеряя абсолютно одинаковыми шагами их крошечный мир.
Выбирая жизнь, они не получали ничего.
Выбирая смерть, они поедали имена. Сначала — из своей жизни.
Безымянный монстр не мог существовать. Он мог только длиться, идти по миру, поедая чьи-то имена. Стоило ему, обойдя мир, остановиться и остаться без еды, как…
Предельный, невозможный, невероятный ужас. То, что вот-вот должно было произойти в 511-м детском доме, где дети в ужасе перед злой историей, придуманной Йоханом, усердно доедали последние имена.
Йохан повернулся к 606-му и смотрел на него. Голая злоба, настолько лишённая всякого чувства и вдохновения, что из-за красоты детского лица она могла показаться вежливым равнодушием.
— Ты ведь знаешь, что происходит здесь? Кто тот мальчик из сказки, с семью головами и десятью рогами?
606-й хотел сказать было — «ты», но промолчал. Что-то неуловимо изменилось из-за этого между ними.
— В конце не останется никого. Во всём мире будем только мы одни. Только ты и я. Только ты и я. А потом…
Грызь-грызь. Кусь-кусь. Чав-чав. Хрум.
Примечания:
Весь рассказ уже в принципе продуман, но вряд ли я его буду писать быстро. И, возможно, в процессе буду серьёзно изменять уже написанное.