История жизни обычного человека

Вот знаете, я всю свою недолгую жизнь знала, что именно меня матушка Судьба наделила прекрасным титулом главной неудачницы в этой Вселенной. Не верите? Я вам докажу. Если не брать во внимание тот факт, что я косячу на каждом шагу, ломаю неломаемое и сею хаос, если забыть о том, что меня побаиваются люди из-за моей разрушительной ауры, меня ещё и выперли из Московского университета. С четвёртого курса, между прочим. Конечно, училась я как придётся, зато основы любимой журналистики знала наизусть. Ну и что, что по русскому тройку имела? В любом издательстве всё равно есть редакторы, вот они пусть и проверяют мою писанину. А я творить хочу, нести людям свет, справедливость и истину. Но обожаемая судьба буквально выбила мой шанс у меня из рук вместе со студийным микрофоном. Меня впервые в жизни пригласили на прямой эфир на маленьком канале, впервые подарили надежду на прекрасное, а главное безбедное будущее. Меня посадили перед якобы известным поэтом, дали в руки список вопросов и микрофон, перед этим проведя репетицию длиною аж в 25 минут перед зеркалом. И что могло пойти не так? А я уже знаю ответ на этот вопрос: абсолютно всё. Сначала я запорола вводный вопрос, случайно начав со второй страницы сценария, затем обнаружила, что наш гость боится камер, заикается и не может выдавить даже пару связных предложений. Но и это полбеды. Примерно на середине интервью всё окончательно пошло через жопу. Дело в том, что поэт Валерий Носик постоянно курил, соответственно, на журнальном столике стояла пепельница. И в один прекрасный момент, вместо того чтобы осторожно положить недокуренную сигарету в неё, наш писака бросил её прямо на стол. Некоторое время нас ничего не смущало, но когда кто-то из стаффа закричал «пожар в студии», стало ясно, что моя аура начала свою работу. Конечно, сработали противопожарные системы, и на нас вылилось, по моим расчётам, около трёх вёдер воды. Валерий тут же начал кричать, что у него аллергия на хлорку, и теперь он весь покроется пятнами, потому что страна у нас продажная, родину мы не ценим и вообще в суд на нас надо подать за пресечение прав и свобод добропорядочного гражданина. В общем, на канале пустили рекламу, а мы пошли в срочном порядке переодеваться, менять столик и успокаивать бедного поэта. Макияж и причёска были окончательно испорчены, но на них времени не оставалось, поэтому в следующем кадре я светила своей естественной «красотой». После ролика интервью продолжилось. Снова всё, вроде, было хорошо, однако моя пятая точка уже ждала какого-то подвоха, и он не заставил ждать. Ближе к концу интервью мы с гостем должны были пройти в другую часть студии, где стоял большой экран с таблицами и графиками относительно современного писательства. Валерий прихватил с собой стакан воды, я же почувствовала, как расползаются швы на платье размера «S» вместо нужной мне «Эмки». Всё будет в порядке, говорили они. Что может пойти не так, говорили они. В момент, когда я указкой потянулась к дальнему от меня углу экрана, что-то громко треснуло, и молния на спине разошлась в разные стороны. Валерий Носик, увидев мои оголённые лопатки (и не только лопатки), выронил из рук свой стакан, вода разлилась по полу, оказавшись не только под экраном, но и под моими каблуками. Я осторожно выпрямилась, повернулась лицом к камере… и вперемешку с матами начала орать, чтобы эти дебилы и идиоты наконец пустили рекламу. Дебилы и идиоты сломали аппаратуру, о чём они мне и сообщили. Я захотела подойти и пообщаться, но забыла о луже, в которой стояла, и полетела вверх ногами на пол, отбросив микрофон в одну сторону, а хлипкого поэта — в другую. После этого чудного перфоманса Носик подал жалобу в какие-то там министерства, и меня не допустили к экзаменам, а потом затаскали по слегка сомнительным мероприятиям с целью убедить бросить универ. Я не соглашалась, пока однажды утром ко мне в общагу не заявилось несколько громил «от Валерия Аркадьевича». Они-то и убедили меня покинуть учебное заведение. Так и не начавшись, закончилась моя карьера телеведущего и журналиста. Поэтому теперь, грустная и печальная, я, Поливайко Екатерина, стою под дверями родной краснодарской квартиры с двумя чемоданами и рюкзаком наперевес. «Мама так и не поменяла звонок», — поняла я, нажав на маленькую кнопочку под глазком. Скоро в замке что-то заскрежетало, и на пороге появилась моя любимая драгоценная мамочка — женщина сорока пяти лет, маленького роста, плотного телосложения и небольшого ума. Внешностью она не отличалась, но зато я пошла в отца, унаследовав от мамы лишь комплекцию. — Катюша? — мамуля всплеснула руками. — А ты какими судьбами? Неужто уже зимние каникулы начались? Али случилось шо? — Привет, родна-ая-я, — я прижала маму к себе, чмокнув в макушку, и прошла в коридор. — Какие ж каникулы в ноябре месяце? Просто так погостить приехала. — А у нас гости, лапушка, проходи в гостиную, я как раз стол накрыла. Я разулась, бросила куртку куда-то в сторону вешалки и послушно приняла её приглашение: заглянула в комнату и чуть не грохнулась в обморок. В комнате на маленьком затёртом диване сидел Алёша Окунев — мой бывший друг и моя первая любовь. Ох, молодость. Мне было тринадцать, ему четырнадцать, мы целовались возле школьного туалета, не придумав, в какой зайти, а потом нас спалила директриса. Это последнее моё воспоминание о забавном мальчишке из параллельного класса. Но теперь он уже не мальчишка, совсем взрослый парень — высокий, статный, красивый. Ну прямо как в сказке, но с одним лишь исключением: это был не принц, а Лёшка Окунев с дурацкими веснушками и рыжими патлами. — Привет, Катя, — бархатистым голосом пропел Окунев, подойдя ко мне и чмокнув мою руку. — Привет… Алёша.

***

— Ты уверен, что мне можно садиться за руль? — спросила я, застёгивая ремень. — Алёш, я же главная неудачница во вселенной, а вдруг я куда-нибудь врежусь, на меня упадёт дерево, я въеду в речку или потеряю сознание. — Хватит ныть, Катька, — успокоил меня Окунев. — Сейчас и проверим, можно ли въехать в несуществующую речку. За последние пару месяцев Лёша вновь стал моим другом. Мне пришлось сказать маме, что меня выперли из универа, который она оплачивала три с половиной года, был жуткий скандал… Но теперь я устроилась на работу, стала приносить домой деньги, и мама успокоилась. Короче, жизнь шла своим чередом: я продолжала косячить, а родные и близкие продолжали меня бояться. Только Алёша помогал побороть страхи и «проклятие», как он назвал мою рукожопость вкупе с полным отсутствием удачи. — Что может пойти не так, Кать? — улыбнулся парень, когда я повернула ключ в замке зажигания. — Обычно после этой фразы случается самое нелепое из всего, что со мной происходило раньше, — тихо ответила я, вовсю пыхтя над коробкой передач. — Но в этот раз всё обязано пойти по плану. Думаете, чудо случилось?.. Сначала всё действительно шло достаточно неплохо, я спокойно ехала по трассе, никого не трогала, никуда не врезалась. Алёша периодически подбадривал меня и твердил, что я отлично справляюсь. Я, конечно, не верила, но старалась по крайней мере улыбаться. Однако моё проклятие было не намерено так быстро сдаваться, и этот миг настал: я не справилась с переключением передач (всё-таки механика — не моё), резко дернула руль и влетела в кювет. Да не просто так влетела, а с головокружительным разворотом и сальто мортале. Машина приземлилась на колёса, даже почти не повредившись, как мне показалось. Алёша отстегнулся и выпал на траву, хлопая длинными рыжими ресницами и хватая ртом воздух. Я, в свою очередь, осторожно вылезла из машины и подошла к нему. — Я же говорила, — виновато пробормотала я, потупив глазки. — Ты мне нравишься, — ответил Лёша. — Что? — я не расслышала или?.. — Чувствую, что с тобой я скоро копыта откину, поэтому решил не тянуть, — почему-то кивнул парень. — Ты мне нравишься, поэтому теперь ты моя девушка, и это не обсуждается. — Чего? — снова удивилась я, но меня заткнули коротким поцелуем. — Меньше вопросов, Кать, меньше вопросов, — улыбнулся Окунев. — Ты мне теперь кучу денег должна. За машину. Об этом думай, — в этот раз поцелуем заткнула его я. Целоваться в кювете рядом с разбитой машиной было прикольнее, чем возле школьного туалета, должна я вам сказать. И романтичнее как-то, и воняет не так сильно. Надеюсь, теперь мы поженимся, заведём семейный бюджет, и мне не придётся выплачивать долг за машину.