Златые нити норн

      Сиболегер разочаровал Локи: он оказался деревушкой из пяти десятков дворов, причудливо разбросанных по долине, словно жемчужины по дну моря. Все дома деревянные с бамбуковыми крышами, выстланными травой конго — ни один из них не походил на жилище богатого купца или судьи. Несмотря на деревянную основу, дома отличались таким разнообразием, будто каждый житель норовил перещеголять соседей: традиционные круглые сараюшки с крышами-грибами чередовались с широкими низенькими хижинами с кровлями, напоминающими формой дно лодки. К границе долины подбирались джунгли, однако приусадебные хозяйства просматривались насквозь, и лишь два-три самых больших дома прятались за высокими бамбуковыми заборами. По словам Имана, Сиболегер не был типичной деревней с историей и традициями: в плодородной долине селились путешественники со всех концов света, изгнанные или добровольно оставившие собственные земли.       Новое место жительства удручало Локи — совсем не к этому он стремился, покидая Альрика. В полупустынной долине армию не наберешь и высот не добьешься. Нужен новый план действий!       Он позволил сопровождающим обогнать себя и первыми доехать до деревянного дома на высоких сваях, расположенного на заболоченном берегу реки. Пустой, темный, почти без окон, а, главное, без стен и перегородок! Огромное девственно-чистое пространство, вымытое до блеска и источающее аромат сухой травы, манило к себе обещанием покоя. Его построили будто специально для Амира всего несколько ночей назад: место для очага легко угадывалось, но ни разу не использовалось, с потолка на крюках свисали пустые полки, куда слуги принялись лениво сгружать вещи. Локи сказался уставшим, лег прямо на пол в углу и наблюдал оттуда, как его люди располагаются в новом жилище. Амир, подобно улитке, тащил в обозе весь свой скарб и скарб двенадцати сопровождающих, поэтому расселение затянулось на несколько часов.       Местные жители не заставили себя долго ждать и явились засвидетельствовать почтение: мальчишки подпрыгивали, силясь заглянуть в малюсенькие окна, почти не пропускавшие свет, женщины стояли неподалеку небольшими группками, мужчины предлагали помощь. Локи ненадолго вышел, чтобы помахать новым соседям и обменяться дежурными улыбками, и вернулся в угол, закутавшись в москитную сетку. На небе собирались грозовые тучи. Положение не из приятных. В деревне всё как на ладони, каждый прохожий виден издалека, спрятаться негде: деревья аккуратно вырублены, а в рисовых полях укроется разве что проехидна. Спастись от любопытных глаз можно только в священной роще, если ее не облюбовали местные бандиты или влюбленные парочки.       Но не так страшна улица, как дом без единой ширмы или перегородки: как спать, если во сне слетит фальшивая личина? Вокруг суетятся слуги и будут суетиться всю ночь.       Пару раз покой Локи нарушали, но он не ответил ни на предложение Нура осмотреть деревню, ни на настойчивую просьбу Имана написать родителям.       — Я очень беспокоюсь за господина, — сказал Нур Иману, но тот был так занят, что не обратил должного внимания на проявление заботы.       Локи лежал в углу и старался запомнить, какие важные вещи куда положили. Придется действовать быстро: не сегодня, так завтра.       На ужин он всё-таки вышел: был устроен небольшой праздник для старосты деревни и его приближенных. Муса превзошел сам себя, добавив в рис множество приправ, сварив несколько видов лапши и приготовив сразу два вида чоколатля: один — традиционный, горький, другой — с большим количеством сахара и кокосового молока. Новинку местные жители не одобрили, зато Локи она пришлась по вкусу. Он много ел и лишь мрачно вздыхал на все расспросы гостей, давая повод для кривотолков.       — Господин очень дурно перенес дорогу, — взял на себя роль распорядителя чопорный Иман, почувствовавший себя хозяином дома. — Но уже завтра он придет в себя.       Локи смущался, опускал глаза, его руки чуть дрожали якобы от усталости. Он позволял Нуру обнимать себя и рассказывать веселые истории об их совместном прошлом, которого не существовало, и лишь кивал в нужных местах, подтверждая то или иное событие.       На столе стояло множество плошек с рисом и лапшой, но еще больше — бутылей с араком: знаменитым рисовым вином, — и туаком: вином из сока пальмы. Локи едва пригубил, зато его люди, утомленнные долгой поездкой, налегали изо всех сил, местные жители тоже не отставали. Через два дня Иман планировал закатить пирушку для всей деревни, чтобы прославить богатство господина Амира и заручиться поддержкой лучших местных ванов. Локи надеялся, что в понятие «вся деревня» входили только свободные совершеннолетние мужчины, обладающие собственностью, в противном случае Амир пошел бы по миру, не успев начать самостоятельную жизнь.       Пьяные ваны оказались ничем не лучше пьяных асов, и Локи незаметно покинул празднество. Он радовался воплям, нескладным песням, восхвалениям Фрейра и прочим обязательным атрибутам настоящего праздника, поскольку крики мешали заснуть. Правда, потом он поймал себя на мысли, что вопли отходят на второй план, глаза слипаются, а челюсть чуть не вывихивается от мощных зевков. Он протер глаза и даже плеснул себе в лицо водой. Нельзя спать. Нельзя. Нельзя!        Пришли женщины — в темноте не различить нарядов, но скорее всего наложницы старосты. Нур заплетающимся языком позвал Амира покуролесить, но тот лишь отвернулся к стене. Ваны расслабились, неискренний асгардский был отброшен, и в уши Локи лились десятки наречий. Гости и хозяева едва понимали друг друга, царевич и вовсе различал только отдельные слова и, больше по мотивам песен, чем по говору, догадывался, кто откуда прибыл. Лингвистические упражнения помогали оставаться в сознании. Ближе к утру гости каким-то чудом нашли дверь на улицу, чуть не упали с крутой лестницы и удалились, мурлыча под нос незамысловатый мотивчик. Свита Амира разлеглась в самых непотребных позах и храпела на все лады. Весь пол был усеян фруктовыми шкурками, черепками и разлитым вином. Локи бесшумно встал. Огромные блюда манили к себе приятными ароматами тамаринда и гвоздики. Царевич наелся досыта, прежде чем добавить огромную дозу мышьяка и снотворного в рис и суп, истратив все свои запасы, позаимствованные частично в поселении, частично у Альрика. Дело сделано, через несколько часов всё закончится. Нур, Иман, Муса — только троих спутников он успел выучить по именам. Еще с ним приехало четверо слуг и четыре охранника — итого одиннадцать. Симптомы отравления мышьяком схожи с симптомами холеры, время от времени свирепствовавшей в Ванахейме и уносившей множество жизней. У себя Локи собирался вызвать ту же самую симптоматику более мирным путем.       Он выпил немного воды, затаился и стал ждать. Сопровождающие зашевелились поздним утром, почти в полдень: ветреный, прохладный, суливший скорый дождь. Они накинулись на еду с превеликим удовольствием, даже не подогрев ее на костре. Локи сел вместе со всеми и ел рис, предварительно отложенный из общего отравленного котла.       Ванахеймские трапезы отличались продолжительностью и длились не меньше часа, но Локи, быстро позавтракав, снова ушел в темноту дома, сказавшись больным. Иман двинулся было следом, но Локи только отмахнулся от него, а врач не стал настаивать. Пусть поведение Амира всем кажется странным, никто не успеет ничего предпринять. С минуты на минуту яд начнет свое ужасающее действие, а снотворное затуманит разум. Локи накинул на себя москитную сетку: в доме, особенно в дальних углах, стоял полумрак, и никто не заметил трансформацию. Царевич снова стал собой и сосредоточился на единственном типе магии, с которым сроднился за долгие столетия: на магии иллюзий. Вот уже первый стражник, почувствовав резь в животе, направился к двери немного быстрее, чем того дозволяют приличия. Вдруг он отшатнулся и замер: дверь исчезла прямо у него перед носом и появилась совсем с другой стороны.       — Что за дела? — невнятно пробормотал отчеянно засыпающий Нур. — Кто-то в деревне балуется магией?       Внезапно вокруг ванов образовался целый сад огромных цветов, заполонивших всё пространство. Локи под покрывалом переместился к двери, затворил ее, погрузив дом в почти полную темноту, и встал поодаль: даже если кто-то верно определит положение двери, он не сумеет ее открыть. Царевич сменял одну иллюзию другой, путая бедных ванов, которые в потемках не знали, куда податься: сталкивались, ругались и скулили от боли. Локи с трудом наложил на дом звукоизоляцию на случай, если согласованный хор позовет на помощь. Ваны страдали не только от отравления мышьяком, но и от лошадиной дозы снотворного: разум и без иллюзий им отказывал, а Локи лишь усиливал эффект безумия. Вид страдающих, умирающих спутников, за которыми ему предстояло наблюдать в течение ближайших часов, вызывал сострадание, но москитная сетка оставляла лишь силуэты, сталкивающиеся друг с другом и с иллюзиями, светящимися во мраке. Диковинные цветы исчезали и появлялись снова, чтобы сбить с толку, превратиться в пьяные галлюцинации и окончательно запутать тех, кому не дожить до заката.       Локи жалел, что не может облегчить страдания ударом ножа: так было бы легче, в первую очередь ему самому, но симптоматика отравления не должна вызывать сомнений у лекарей, если трупы решат внимательно осмотреть.       Два часа спустя у царевича не осталось сил на поддержание иллюзий, но и ваны больше не искали дверь. Они слабели, бредили от снотворного, их беспрестанно рвало. Локи снял иллюзии, запер дверь магически, чтобы никто из пока еще живых не открыл ее ослабевшими пальцами. Освещая дорогу небольшим огненным шаром, он прошел в дальнюю половину дома, стараясь не замызгать одежду. Противное зрелище! Он убил целый кортеж и не объявит о своем злодеянии: если бы отец узнал о такой низости, то точно отрекся бы от никчемного приемного сына! Одно дело не объявить об убийстве великанов или ледяных гигантов, и совсем другое — об убийстве богатых ванов.       В доме стоял невыносимый тошнотворный запах, так что Локи даже не пришлось глотать таблетки, вызывающие симптомы отравления. Больше всего на свете ему хотелось помыться, особенно — вымыть голову и сжечь одежду, пропитавшуюся зловоньем и испражнениями.       Минуты тянулись невыносимо долго: один за другим ваны отходили к Хель, а Локи под москитной сеткой буквально умирал от магического истощения и мерзостного зловония. Он снял заклятье с двери и вернул себе облик Амира — на большее сил не хватало. Среди ванов слабо дышали во сне всего лишь четверо — двое наемников и двое слуг. Они чувствовали себя все лучше: проходил эффект снотворного, а к мышьяку они оказались то ли не восприимчивы, то ли съели слишком мало отравленного риса. Глаза Локи давно привыкли к полутьме. Он видел, как заспанные ваны озирались вокруг, различая лишь светлые пятна окон, и Локи, ослабевший от магического истощения, застонал, привлекая к себе внимание.       — Господин! — к нему бросились все четверо, спотыкаясь и неловко кривляясь. — Ты жив? Как ты себя чувствуешь?       Локи поднял осоловелые глаза: дышать в доме становилось нечем.       — Что? Где? Дайте света! — взмолился он.       Слуги нащупали на стенах факелы. Несколько неловких движений, и неверный свет огня осветил ужасающую картину мучительной смерти. Локи вскрикнул от притворного ужаса, слуги присоединились к господину и только наемники сохраняли некое подобие спокойствия.       — Нас предали!       — Духи против нас!       — Надо очистить дом!       Локи встал на колени.       — Мой учитель. Господин Юсуф. Если кто-то знает, где он, позовите его!!!       — Надо сперва позвать врача! — воскликнул один из слуг.       — У него же и врач, наверное, есть, — слабым голосом отозвался Локи. — Поспеши!       И слуга помчался, неловко волоча ноги. Он еще не до конца проснулся, и его заносило то влево, то вправо. Наконец-то открылась злополучная дверь, и в проем тут же хлынул прекрасный летний вечер, и запах дождя, и чистый воздух.       Локи, пошатываясь, подошел к каждому из мертвых ванов убедиться, что никто из них не доставит ему больше огорчений. Подле Нура он задержался. Перекошенное лицо, пронзенное мучительной судорогой, вовсе не походило на лицо того, кто совсем недавно шутил и предвкушал шалости с «аппетитными девочками». Локи вспомнилось, как Нур при первой встрече назвал Амира «мой брат и господин».       — Ты не смог защитить своего господина от опасности, спрятавшейся за дружеской личиной, за это и пострадал, — прошептал Локи, закрыл трупу остекленевшие глаза и с трудом подошел к двери. Вокруг дома не было никаких хозяйственных построек, до ближайших соседей почти триста шагов. Царевич сел на ступеньки и подставил лицо последним лучам заходящего солнца. Его мутило, голова плохо соображала. Он вспоминал самые горестные моменты своей жизни, чтобы выжать из себя хоть немного искренних слез.       Сквозь полуприкрытые веки Локи наблюдал за песчаной дорогой. Вот на ней показались три точки, стремительно увеличивавшиеся. В одной точке угадывался слуга. Вторая точка превратилась в тощего вана с огромной сумкой через плечо — местного целителя. Третий ван выделялся огромным ростом, крепкой костью и седыми волосами, хотя на вид ему было меньше трех тысяч асгардских зим. Локи поднял левую руку в приветственном жесте, а привой прикрыл лицо. Оставшиеся в живых ваны, сновавшие вокруг дома, тоже заметили спасителей и устремились к ним навстречу. Врач и слуга замешкались, а Юсуф не остановился, пока не достиг скорбного дома. Локи, шатаясь, спустился на подгибающихся ногах.       — О, это ты! — он запнулся на последней ступеньке и упал на великана, который подхватил его, словно куклу. — Ты уже знаешь, какое жуткое несчастье постигло мой дом???        Юсуф похлопал Локи по спине, так что у того чуть кости не треснули и некстати пришло на ум сравнение с покойным братом, отодвинул от себя и внимательно рассмотрел, держа за плечи.        — Плохо выглядишь, чтоб тебя! Сейчас мой врач тебя осмотрит. Потом ко мне. Там все расскажешь. Дом ваш проклят, его надо сжечь с потрохами.        — Да, да, я больше не хочу оставаться здесь! — Локи позволил себе перейти на крик. — Учитель, могут ли твои люди помочь с погребальными обрядами? О, мой друг, мои слуги! Они все погибли! — Локи разразился бурными рыданиями, пал на колени и принялся посыпать голову песком, хоть так изгоняя мерзкую вонь, пропитавшую волосы. До него, наконец, добрался врач и внимательно осмотрел. Опасности для жизни не нашел ни у него, ни у выживших спутников Амира: они стояли поодаль, боясь подойти к выморочному дому. Зато Юсуф проклятий духов не боялся. Он зашел внутрь с факелом наперевес и не выходил довольно долго. Вернулся без факела, но с серебром и прочими ценными металлическими вещами, которые бросил под ноги Локи.        — Твою мать! Семь трупов, выглядят жутко. Сучий потрох… Сжечь вместе с домом всех!        — Сжечь? Моих друзей! Моего брата! Моего личного врача! — Локи хлюпал носом, стоя на коленях и радуясь, что до ближайшего дома не меньше трехсот шагов: до сих пор никто из сплетников не примчался на его вопли.       — Да, сжечь, чтоб тебя! — Юсуф даже ногой топнул. — Семь трупов! Не шутки! И вы еще тут все с симптомами! Всё, что я вынес, — в водку! На сутки!       Врач кивал на каждое слово. Локи ушел в слезную истерику, умоляя Юсуфа оказать ему и его людям милость и покровительство, взять к себе и ни о чем не писать родителям, по крайней мере, пока — их сердце не выдержит! Такая трагедия! Злобные духи! Все его деньги и драгоценности отныне принадлежат Юсуфу, пусть он распоряжается ими, как считает нужным, ведь он, Амир, стался один в чужом краю, почти что в другой части света!       Юсуф с видимой брезгливостью слушал никчемные трусливые вопли.       — Я пришлю двоих надёжных людей, чтоб помогли тут всё… А ты будешь жить у меня. Нам с тобой нужно как следует, твою мать, выпить и всё обсудить! Эй, вы двое! — крикнул он слугам. — Возьмите вашего болезного господина. И ко мне. А ты, — обратился он ко врачу, — приведи сюда служителей культа. Надо прочитать кучу молитв, чтоб духи успокоились. Эх, чтоб их!       Юсуф отдавал распоряжения, словно полковой командир. Локи буквально на руках доставили до его дома, больше напоминавшего усадьбу. Меж россыпью одноэтажных построек, окруженных высоким бамбуковым забором, сновали слуги обоего пола. Свободные мужчины немедленно снарядились охранять выморочный дом от любопытных глаз и загребущих рук. Юсуф обещал замять скандал и пока не рассказывать о жертвах никому, даже соседям. Пусть местные считают, что в доме поселились духи, поэтому Амир со всей своей свитой переехал к учителю.        Отдав множество распоряжений, Юсуф сел за низенький столик, велел поставить бутыль лучшего («лучшим» в его понимании оказался асгардский мед) вина, закрыть все двери и оставить его с Амиром наедине. Локи вертел в руках полную чашу и хлюпал носом, не собираясь пить в компании нового покровителя.       — Ну рассказывай, малой, что за дерьмо у вас там приключилось? Тебя хотели убить. У тебя есть враги?       Локи не подал виду, что удивился. Значит, Юсуф не так прост, как казалось: в кознях духов убеждает всех вокруг, но сам не верит. За пару минут считал признаки отравления.        — Нет, нет! — возопил царевич шепотом, картинно ломая руки. — Мы только вчера приехали! О мой друг! О мои люди!       — Не суетись ты. Рассказывай по существу! — Юсуф налил ему до самого верха. — Ты пей давай!       Локи ничего не оставалось, кроме как хотя бы пригубить, иначе он бы разлил ценное асгардское пойло. Юсуф приблизил свое лицо к его так неожиданно, что царевич чуть не отпрянул.       — Твой отец, сука, доверил тебя мне. Можешь доверять мне полностью. Я заинтересован в том, чтобы ты был жив-здоров и набирался умишка       Локи выпил, сделав вид, что ему стало получше. В прошлой жизни примерно такие же песни ему пел Хагалар, с которым отношения, мягко говоря, не сложились. С Юсуфом надо держать ухо востро. Он опасный и умный противник, но обманется показной глупостью, как и множество мудрецов до него, включая проклятого мастера магии. Как сложно доказать окружающим, что ты умен и чего-то стоишь, но сколь легко прослыть дураком и мямлей!       — Я… я всё расскажу. Мы выехали из дома уже давно. Скучно, нас много, но со мной зато друг был, Нур, о его больше нет, — Локи прикусил язык, чтобы пустить слезу. — Мы думали, что доберемся до Сиболегера раньше, но колесо сломалось, а эти олухи, мои слуги, его чинили безумно долго. Мы заночевали в лесу, а там встретили паренька одних со мной лет, он тоже в Сиболегер направлялся. Дарма его звали, мы хотели его найти, как приедем. Вчера приехали, расположились, письмо домой отправили, что все благополучно… А дальше был пир по поводу приезда! А потом ночь… А сегодня утром, утром… — губы Локи задрожали.        — Вымя дохлого шакала! Вас отравили! Надо нанять охрану, побольше. Ты полностью доверяешь своим оставшимся людям? — воскликнул взбудораженный Юсуф и чуть не ударил Локи по носу своей огромной ручищей.       — Я уже не знаю, кому доверять! Главное, чтобы родители ни о чем не узнали! О, что начнется, если до них дойдет хоть малейшая весть. И я не знаю, как пережить смерть моего лучшего друга. И Иман, мой врач!       — Дело серьёзное, — заметил Юсуф, выпивая одну чашу за другой и совершенно не пьянея. — Я бы, пожалуй, сообщил обо всём твоему родителю… тля обкусанная… Но не хочу портить тебе жизнь… Расул, задница ленивая, где мясо?! — заорал он ни с того, ни с сего громким басом. Локи вздрогнул и таки расплескал мед.        — Пока не выходи из дома, — продолжил Юсуф как ни в чем не бывало. — Мои люди надёжные, других не держу. Сегодня ночью, как закончат читать молитвы, сожжем дом. Всё ценное я вынес. В твоей комнате лежит, в водке. Не брать до утра! И не пить под страхом смерти!        Локи всхлипнул, перегнулся через стол и попытался обнять учителя. Настоящая комната, отделенная от посторонних глаз стенами и перегородками — о таком в Ванахейме можно только мечтать!        — Спасибо! Мои родители — они просто с ума сойдут, если узнают о том, что здесь случилось.       Юсуф без всякого труда отодвинул Локи: проявление нежности его тяготило.        — Я знаю, что тебе поможет отвлечься! Пошлю сейчас этого засранца, — он кивнул в глубь дома, — он приведёт самых лучших шлюшек в этой пропахшей гнильцой деревне! Они помогут тебе успокоиться.        Локи лишился дара речи — он впервые слышал, чтобы горе по погибшим друзьям и соратниками лечили падшими девками да еще и отзываясь о них столь презрительно. Речь Юсуфа царевич понимал с трудом: учитель говорил на асгардском, но вставлял кучу восклицаний на разных диалектах ванского. И что «шлюшки» — это «падшие женщины» Локи догадался только по контексту.        — Они не восполнят потерю моего молочного брата! — произнес Локи как можно пафоснее. — Нет, я хочу уединиться и предаться скорби! И нанять еще больше охраны!        — Выпивка и шлюхи — лучшее лекарство, щель кобылья! — заявил Юсуф со знанием дела. — Охрану к ночи соберем, не бзди. А шлюх я все-таки позову парочку. Пригодятся!       В дверь постучались, и вошел еще один рослый ван, ростом и телосложением походивший на Юсуфа. Локи даже подумал о родстве, но ван держался с почтительностью слуги. Он принес мясо и заговорил с Юсуфом очень быстро на неизвестном Локи ванском диалекте.       — Так, тут твоя новая охрана прибыла, — перевел Юсуф. — Четверо молодцов. Ну и твои четверо будут в каком-нибудь сарае жить. К тебе я их не пущу, пока не пойму, что у вас там произошло! Пусть дом снаружи охраняют, что ли!       Локи учтиво поклонился.       — Я могу после сожжения собрать в урну прах моих людей и поставить у себя? Я буду оплакивать их долгими вечерами!       Юсуф только рукой махнул в знак согласия.       — Тогда можно, можно… Можно остальные мои люди не будут участвовать в сожжении? Я боюсь, что не сдержусь при них.       На самом деле Локи понятия не имел, как на подобных мероприятиях вел себя настоящий Амир, а среди выживших слуг могли оказаться хорошо знавшие юного господина.        — Только я, ты и мои люди, не сомневайся, — кивнул Юсуф. — Местных не пустим. А, ну и чтецы, конечно, заклинатели — кто будет духов изгонять, чтоб их! Расул, пёс недорезанный, ванна Амиру готова? Выкупай его хорошенько, потом и его людей, и чистое всё дай, а все эти тряпки сожги. И столовую чтобы натерли до блеска!       Появился еще один слуга: маленький, плюгавенький и очень шустрый. Он поманил Локи за собой, но держался от него в нескольких шагах, словно боялся заразиться. Царевич шел за ним, внимательно осматриваясь и запоминая расположение комнат. Лучше не придумаешь: узкий коридор, настоящие стены, деревянные двери — прямо замок мечты! Наконец-то он нормально выспится!              Сигюн телепортировалась в лес неподалеку от дома Орма. Разочарование и обида плескались в ее душе. Столько времени потратить впустую и не получить никакого значимого ответа. «Сама зажги свечу!» — уж сколько столетий она всё зажигает и зажигает свечи вокруг себя да только без толку — ни сила, ни магия, ни богатства не даровали ей того, чем владела последняя служанка — счастья! В детстве она считала, что свобода, серебро и колдовство подарят ей душевное равновесие и сделают самой счастливой женщиной во всем Асгарде. Но проходили годы, столетия: она ставила перед собой цели и добивалась их, ее удачливости завидовали полководцы и конунги, а она оставалась несчастной. Любовники и друзья умирали, оставляя ее ни с чем, а гармония оказалась капризной дамой, избегавшей ее общества.       С трудом выплетая ноги из цепких лиан, Сигюн думала о будущем: куда и ради чего она идет? Если дети появятся, то можно жить ради них, положить себя на алтарь маленьких, беззащитных существ, о которых она мечтала в юности, став бесплодной. Но если дети не выживут, то что? Ей немало лет, для Асгарда она старуха, и что самое страшное, не телом, а душой. Семьи нет, а если бы и была. Посвятить себя служению Асгарду? У нее сводило зубы от одной мысли, что она снова полезет в жестокую, беспощадную политику, погубившую всех ее родных и близких. Оставался Мидгард: такой родной, такой любимый, но люди смертны, внезапно и быстро смертны. Не успеваешь привязаться к челвеку, как он превращается в беззубого старика или безумную старуху и отходит в иной мир. А в Хельхейме царит апатия и общаться с теми, кого знал когда-то, невозможно — им дела до тебя нет.       Сигюн добралась до дома, спросила, не занят ли Орм. Разумеется, не занят, разумеется, готов ее принять. Она подошла к двери, тихонько отодвинула ее и заглянула внутрь. Орм сидел за низким столом и, нелепо скрючившись, писал, буквально носом водя по бумаге: его зрение падало с катастрофической скоростью. Рядом сидели два ученика и по очереди зачитывали отрывки из свитков. Стоило Сигюн открыть дверь полностью, как Орм встрепенулся и поднял глаза-щёлочки, пытаясь узнать вошедшего по силуэту, одежде, запаху — лица на таком расстоянии он точно не мог разглядеть.       — А, Птичка вернулась. Добро пожаловать. Ты пока пойди фруктов поешь, выпей чего покрепче. Я сейчас освобожусь и приду.       И он снова уткнулся носом в свиток. Сигюн поморщилась: ей только что сказали, что он ее примет! Ну что за обман! Однако поесть не мешает, особенно после длительного гуляния по Железному Лесу. В пору горячей юности Орм проводил там целые недели, постигая мудрость уродливых тварей, обещая им золотые горы за помощь в деле создания полукровок. Помогли ли ему, выполнил ли он обещания — Сигюн так никогда и не узнала.       Она вышла в столовую, куда девушки тут же поставили корзину с фруктами. Сигюн вгрызлась в мякоть спелого манго, и ее сердце, заледеневшее в стылом Етунхейме, начало оттаивать. Даже летом мрачная атмосфера мира льда гнетет случайных путников, зато даже зимой Ванахейм притягивает к себе всех, кто в состоянии вынести ужасающую влажную жару. Девушки щебетали о чем-то несущественном и рассеянных кивков Сигюн им хватало для поддержания беседы. Сладкий сок заливал пальцы, капал на другие фрукты, предавая им вкус манго.        — Как я тебе завидую, добрая госпожа! — с тоской протянула девушка помладше — сущее дитя с огромными неестественно голубыми глазами. — Ты путешествуешь одна! И у тебя нет ни родителей, ни мужа, которые бы тебя ограничивали.        — У тебя нет ее магии, — буркнула девушка постарше, но тоже завистливо. — Ты не полукровка! И нечего мечтать о невозможном!       — А и не волшебница я! Так почему же нельзя мечтать о путешествиях и о прекрасном юноше? — младшая вздохнула. — Наш гость был таким красивым!       Вторая грубо одернула ее:       — Еще чего удумала!       — Что значит «был»? — Сигюн незамедлительно включилась в разговор. — Где мой спутник?       Девушки переглянулись.       — Так он же за тобой ушел.       — Спросил, где ты, и отправился следом.       — Что? Куда? Когда??? — Сигюн подавилась манго, и девушкам пришлось похлопать ее по спине.       — Да за тобой же. Ты же не говоришь, где была. Но он знал. И поехал туда же. Прямо как ты. И коня не взял. В тот же мир, что и ты… Когда именно уехал… да уж давно, я не помню точно… По-моему, как ты ушла или на следующий день?       — Не, дня два прошло, — заметила младшая.       — Нет, путаешь, он за каким-то ужином спросил, где Исгерд.       — Но не в первый день…       Сигюн вскочила на ноги. В висках стучала кровь.       — У кого он что спрашивал и кому сказал об уходе? Конкретно.       Девушки замешкались с ответом.       — Так он это… никому не сказал… Мой троюродный брат вставал ночью, ну, как это бывает, видел, что он от дома удаляется. Пешком… А вы что, разминулись с ним?       — Разминулись, — пробормотала Сигюн и опрометью бросилась к Орму. Она готова была заморозить весь этот проклятый дом со всеми его бестолковыми обитателями и безумными учеными.       — И когда ты намеревался мне сказать, что он ушел?! — крикнула Сигюн, буквально сметая перед собой дверь. Она тяжело дышала. В ее глазах плескалась такая ярость, что мальчишки-чтецы оторопели и попятились. Однако на Орма ее вспышка не произвела должного впечатления.       — Подожди немного, мы почти закончили, — ответил он, не поднимая головы. — Повтори последнюю строчку, Сигурд, пожалуйста, — кивнул он чтецу, который выронил свиток и думал только о том, как бы незаметно удрать.       — Ты не понимаешь, насколько это серьезно?! Или тебе как всегда на все плевать?! — заорала Сигюн в ответ: в комнате стало ощутимо холоднее, изо рта у нее вырвалось облачно морозного пара.       Орм глубоко вздохнул, и в его вздохе буквально слышалось: «Ах, эти несносные дети, опять отвлекают меня по пустякам!»       — Милые, подождите, погуляйте, чуть позже закончим. Сами видите, моя лучшая воспитанница требует немедленной аудиенции у своего старого, больного наставника, которому не так и долго пыхтеть на этом свете осталось.       Чтецы сбежали из комнаты, постаравшись обойти Сигюн по большому кругу. Она милостиво отошла от двери. Как ей хотелось разорвать свиток, на котором сосредотачивалось всё внимание Орма, или даже ударить его самого и вывести хоть на какие-то эмоции. Последние мозги потерял, если считает, что ничего страшного не случилось!       — Так что, а? Когда ты намеревался мне сказать, что Локи сбежал?! — напустилась она на старика.       — Ну что ж ты сразу такими громкими словами бросаешься: сбежал! Давай говорить более дипломатично: ретировался, — Орм складывал свиток так аккуратно, словно собирался приподнести его лично Одину.       — Это не просто какой-то парень, это царевич Асгарда, и куда он ретировался? — Сигюн не находила себе места от ярости. — Где мне его искать теперь?! Если он ходит под иллюзией да еще и от Хеймдаля скрывается, то у него это жрет магию, а значит он не может с ее помощью защититься. У него нет денег и по большей части мозгов тоже. Упаси Имир его какая-нибудь змея цапнет в лесу!       — Цапнет — и слава Одину, — заявил Орм совершенно серьезно. Сигюн лишилась дара речи и даже прекратила мерить шагами комнату.       — Иса, птичка моя, Локи милый юноша, славный юноша, он мне очень понравился. Образованный, воспитанный, знает столько, сколько в его годы никто знать не может. Я понимаю, как тебе хотелось взять его в мужья, но Локи — сын Одина. И это крест. Один и мертвый, и сонный способен на многое. Не повторяй моих ошибок. Ушел Локи — и ладно, помрет где в лесу — еще лучше. Детки то того, должны быть, у нас все хорошо, так что год пройдет, и ты мамой станешь. А потом и пристроим на престол Асгарда Одина внуков, и Асгард твоим будет, и будешь ты жить хорошо. Деток много получится, кто-то умрет в распрях — нестрашно, нового посадим. Всё хорошо будет, Птичка, правда, ты, главное, не кипятись и подумай. Друга моего вспомни, Гринольва то бишь. Силен был — как бык, голова — дворец Асгарда. Артефакты все на нем и что же… И нет его. И все — и в воду канул. А ведь незаменимый да лучший. Вот и ты, Птичка моя, конечно, полукровка, конечно, ты о себе хорошего мнения, да что там — я сам о тебе самого лучшего мнения. Но таких было много — и все погибли от Одина. Не мни себя исключением, Птичка. Давай, садись, раскраснелась вся, в ногах правды нет. Давай, садись и расскажи, что ты такого нашла в Локи, что он тебе настолько приглянулся, что жить теперь без него не можешь?       — Ты издеваешься, да? — ярость прошла, Сигюн чувствовала только опустошение. — Я никогда не понимала, как можно в одночасье бросить всех своих друзей, семью и сбежать, спасая свою жизнь. И жить потом припеваючи. Наверное, нужно иметь определенный склад характера для этого. И у тебя здорово вышло, но я не ты, никогда не была и никогда не буду. Локи еще даже не совершеннолетний, Орм. Он вроде взрослый, но по факту — еще ребенок. Подросток. С мерзким характером, конечно, но это не повод его бросить на произвол судьбы. Вот ты бросил свою семью, Асгард, и в чем теперь смысл твоей жизни? — спросила она напрямик не только Орма, сколько себя саму.       — Оух, и снова ты начинаешь… — старик поморщился. — А я могу на это ответить, что ты бросила сперва Асгард, потом Етунхейм, и мы вцепимся друг другу в глотки и разойдемся обиженными друг на друга. Ну давай не будем ссориться, пожалуйста. Я слишком стар для ссор, громких скандалов, битья посуды и заламывания рук. Моя жизнь подходит к концу. Я то все как-то смеюсь, пытаюсь улыбаться сквозь слезы, но, Птичка моя, я действительно очень стар. И задаваться вопросом о смысле жизни хорошо, когда тебя тысяча или две — ты уверен в завтрашнем дне, ты видишь перед собой дороги, а мне то уже где видеть какой смысл? Вот вы с Локи пришли — смысл появился — деточек последних вырастить, а там уж и помирать. Птичка, я не вечен. и тебе придется отпустить меня. Ты уйдешь в очередной раз, к очередному хахалю или будешь ногами дрыгать в Мидгарде, придешь со мной поделиться, а тебя встретит моя семья — и всё, и нет меня. Так и случится, в конце концов, уже совсем скоро. Ты всегда здесь желанный гость, тебя все любят и после моей смерти не оставят — я давно распорядился насчет завещания, ты в него включена, но меня не будет, — он закусил губу: появилась капелька крови, но он ее даже не заметил. — Я хочу, чтобы было именно так. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты, кого я потерял и обрел много столетий спустя, не погибла от рук Одина, как все мои друзья, как весь тот мир, который я знал. Прости, но Локи мне никто. Жестоко, но честно. Остановись. Он ушел нам всем на радость — он разберется сам, по его словам, он разобрался даже в Бездне. Он сильнее, чем кажется. И я прошу, я умоляю тебя — отпусти его. Он красив, конечно, богат — безумно, притягателен, властен — у него много качеств, от которых можно сойти с ума, и корона уже вскружила тебе голову, но остановись. Дай мне умереть спокойно, держа в последний час твою крепкую руку, а не прижимая к губам твоё хладное тело.       Он замолчал, и наступила зудящая тишина, неприятная обоим. В воздухе витала недосказанность. Сигюн было бы проще промолчать или со всем согласиться, но это было бы скверно и неправильно. Слишком долго она молчала, слишком многое упустила в жизни, боясь ранить своим решением близких людей.       — Я не просто так спросила, в чем смысл твоей жизни. Ты говоришь, что поздно задаваться этим вопросом в твоём возрасте, но в моей тоже. Молодость прошла, блестящая карьера канула в небытие. У меня был Хагалар, которого я любила. Очень любила. Я осела по большей части в Асгарде, быть его женщиной меня устраивало. Развлечения в виде походов в Мидгард, к тебе, в другие миры — остаются лишь развлечениями, это не основа жизни. А теперь Хагалара нет. Умер. На его место пришла Тень. Основа моей жизни рухнула, — Сигюн посмотрела в окно. Давно уже ни с кем она не говорила столь откровенно. — Когда я потеряла семью, было так же. Но я была моложе. Я нашла в себе силы подняться и жить дальше, но сейчас? Я уже стара. Ждать детей? А если ничего не выйдет? Все может пойти не по плану в любой момент. Где искать новую основу жизни? Зачем вообще жить? Ради походов к тебе? Или жить здесь и похоронить тебя? Ради Мидгарда? Чтобы еще пару столетий танцевать и петь? Глупости. У меня есть деньги, есть возможности. Локи мне никуда не уперся. Но меня просили ему помочь. Я не могу его бросить. Ты меня не поймешь, я знаю.       Тяжесть, давно разъедавшая сердце, тянула вниз, словно огромный камень в морскую пучину. Не та ли это «глубина», о которой толковали царевны? Накроет без возврата, вывернет душу. Сигюн задыхалась, и никто не протягивал ей руку помощи. Она снова осталась одна в доме, полном живых существ.       — Посиди со мной, Птичка. Как в старые добрые времена, — попросил Орм, протянул руку, провел по ее лицу как в детстве. — И покажи свой истинный облик. Глядя на твою иллюзию, я забываю, сколько тебе лет.       Сигюн исполнила незамысловатую просьбу. Наконец-то правда. Не только на словах, но и на деле       — Оух… — Орм снова коснулся ее лица, но в этот раз его рука дрожала. — Как же ты постарела! Я помню тебя молоденькой девчонкой, совсем дурашкой, а тебя и не узнать теперь.       — Вот уж спасибо! — кисло отмахнулась Сигюн. — Мне почти три с половиной тысячи, Орм.       — Три с половиной тысячи! — присвистнул старик, разодрав и без того кровоточащую губу. Он только сейчас осознал, как давно они знакомы. Все последние столетия он слепо верил искусной иллюзии женщины средних лет.       — Да, Орм, мне куча зим, и моя жизнь тоже клонится к закату. Я сильна, богата, но это не делает меня моложе. Так скажи: какой смысл куда-то бежать и к чему-то стремиться, когда жизнь подходит к концу?       Орм задумался — наконец-то ее слова достигли разума. Сигюн затаила дыхание, ожидая услышать правдивый ответ на свой вопрос, который мог подарить новый свет ее жизни.       — Нет, Птичка, это ужасно, ты меня очень расстроила своим возрастом. Так не должно быть. Полукровка должна быть моложе. Нет, я решительно против того, что сейчас увидел. И это не обсуждается. Нет, совершенно точно нет, — повторял Орм себе под нос, словно мантру. — Тебе не идет возраст, и я не хочу видеть, как ты того. Нет, ты точно будешь еще долго пыхтеть. Да что пыхтеть — петь, танцевать, как в детстве. Эх, как мы на тебя все смотреть любили! Ты выглядишь просто ужасно, уж не обессудь. Иллюзия — иллюзией, а начинка гнилая, и сколько ее не крась магией или пудрой, никуда не денется. Нет, милая, так не пойдет. Долго думал, кому и как да на ком. На тебе. Это совершенно точно. Ты моя первая и любимая полукровка. У тебя впереди вся жизнь, и трон Асагарда, и Локи. Нет, точно, я не хочу больше слышать, как ты себя хоронишь, мол, до завтра не протянешь, — Орм помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил быстро, перепрыгивая с одного на другое: — Есть способ омолодить тело. Он ровно один. Это смена начинки. Внутренних органов на молодые и здоровые. Не надо бояться, это вовсе не страшно. Мы стареем вместе с органами, а новые заработают блестяще. А чтобы кровь и всякие вещества преобразились — на это тоже есть штучка… Она одна, привезена, не поверишь, еще из Бездны, из места, которого больше не существует. Чах я над ней, чах, вот уж сам состарился, все не мог придумать, куда и кому ее, кого обрадовать. Ты будешь с ней. Я тебя как новенькую сделаю. Мордашка, правда, не сразу выправится, как и кожа, но выправится в конце концов! Да и главное-то — не внешность, ты ее покрасишь в любой цвет, зато суть будет новая.       — Нет! — резко оборвала его Сигюн.       Орм сбился с мысли. Замолчал, посмотрел на нее безумным невидящим взглядом глаз-щелочек, которые просто умоляли окружающих об очках или лазерной коррекции.       — Почему?       — Потому что я больше никогда не лягу под нож: ни под твой, ни под чей-либо еще. Если у тебя есть способ жить вечно — воспользуйся им сам.       Повисло неловкое молчание.       — Ты выросла, — прошамкал Орм, и ничего не осталось от того запала, с которым он только что расписывал прелести омоложения, — я не могу тебя заставить. Могу только просить. Ведь все, что мы делаем сейчас — бессмысленно в твоем возрасте. Ты должна стать моложе! Воспитать детей, продолжить петь или что ты там любишь делать.       — Вот и проведи свой эксперимент на себе. И если я преждевременно умру, то будешь заботиться о моих детях. Но я пока умирать не собираюсь, да и дети под большим вопросом.       — Нет, Птичка, если бы я мог и хотел, я бы уже его провел на себе. Но я не могу. Во-первых, никто, кроме меня, не обладает достаточным хирургическим навыком, чтобы не зарезать. Все ученики хуже меня владеют ножом, как ты выражаешься. Во-вторых, ты правильно задала вопрос — мне нет смысла жить. Мои родственники только и ждут, что я, наконец, прекращу брюзжать, мои ученики достаточно обучены, чтобы уходить в самостоятельное плавание. Я отжил свое, Птичка, я действительно пережил свой век, всех, кого знал. Да и омоложение пройдет на тысячу лет, в лучшем случае — две, не более — не сильно-то это на меня повлияет, на самом деле. Другое дело ты: ты в этом мире как рыба в воде купаешься. Все тебя любят, везде ты своя, у тебя есть будущее и есть планы. ты должна их привести в действие, а не ждать смерти у порога. Ты заслуживаешь длинной жизни, а я и так украл у норн минимум тысячелетие — пора и честь знать. Да и цели то нет. Выращивать детей Одина без тебя… да смысла нет. Я ведь для тебя стараюсь, в первую то очередь.       Сигюн присела на пол рядом с Ормом, положила руки ему на плечи. На сегодняшний день цель у нее таки появилась — склонить бывшего хозяина к омоложению.       — Я не хочу жить дольше положенного срока, чтобы опять все тащить на себе. Я, безусловно, могу, но не хочу. Мне нужно крепкое плечо рядом, только чье? Не Локи же, прости Имир. Хагалара больше нет… быть главой семьи мне не хочется. Да, я мечтала о детях, но при муже, все-таки.       — Ну что ты все драматизируешь, Птичка? Ну не Хагалар, так Тень или… да мало ли мужчин, в самом деле. Я хочу подарить тебе возможность прожить заново жизнь, которая принесла тебе боль. Сейчас ты на пороге величайшего счастья и успеха. Дети появятся, я знаю это точно, эксперимент идет по плану. Когда ты увидишь своих крошек, то не захочешь умирать, потому что тебя будут ждать их маленькие беззубые улыбки.       — Я и сейчас умирать не собираюсь, я хочу найти сбежавшего Локи, чтобы не умер он. А ты меня отговариваешь, — Сигюн решила на время сменить тактику и напомнить о главном деле.       — Ничего с ним не случится.       — В общем, помочь с его поисками ты мне не можешь и не хочешь, я правильно понимаю? — Сигюн встала. Тяжелый разговор начал ее порядком раздражать. Пока она проигрывала по всем фронтам: ничего не узнала о побеге несносного царевича и не убедила упёртого Орма в необходимости эксперимента над собой.       — А ты согласишься на омоложение? — неожиданно спросил старик.       — Шантаж, что ли?       — Всего лишь вопрос.       — Я подумаю.       — Без твоего омоложения все бесполезно, и детям лучше уж тогда вовсе не рождаться, - заявил Орм безапелляционно и добавил: — Локи уехал в ночь неделю назад по направлению к большому городу. Ушел пешком. Видимо, искать тебя.       Сигюн возблагодарила всех известных богов — хоть какая-то определённость, хоть направление поисков прояснилось.       — Спасибо, — она встала. — Я пойду. Позвать твоих внучков?       На лицо вернулась миловидная иллюзия, столь приятная для старого Орма.       — Да сам позову. Трусы — смотреть противно, в глаза плюнуть хочется. Ведут себя отвратительно. Всех бы хворостиной огрел! А еще они все взъелись, что я тебя в завещание включил.       Сигюн усмехнулась:       — Ты же знаешь, что я ни в чем не нуждаюсь. Зачем тогда включил в завещание? У тебя очень большая семья.       — Потому что ты мне дороже семьи! Ты мое прошлое, моя величайшая победа, — Орм говорил тихо, и Сигюн пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. — И величайшее воспоминание о самой славной эпохе моей жизни. К тому же то, что я завещал тебе, им не нужно, они не воспользуются. Но не знают об этом и считают, что речь идет о серебре, — Орм ухмыльнулся.       — Так скажи им, что серебра мне своего хватает, еще отсыпать могу, — ухмыльнулась Сигюн в ответ. — Или тебе нравится дразнить их?       — Это одно из немногих удовольствий, которые остались мне в жизни, — кивнул Орм. — Смотреть, как эта стая сварливых шавок лается меж собой. Не дай Один тебе дожить до правнуков — то еще наказание. Вот как те молодые стервецы, которых ветром сдуло, стоило тебе комнату чуть подморозить!       — Думаю, мне не грозит, — Сигюн пожала плечами и вышла из комнаты, не до конца прикрыв за собой дверь. Она шла медленно, и долго еще до нее долетали обрывки рассуждений Орма.       — А хорошо все-таки было в Асгарде — бывало, приедешь к семье, а там жена, дочь единственная — все такие счастливые. Закончишь дома, приедешь на хутор, а там ты вся такая красивая и другие девочки. А еще мед, неспешная беседа, сплошные удовольствия.       Сигюн ускорила шаг — это было и ее прошлое. Исчезнувшее безвозвратно.