ОТРАЖЕНN|ИЕ

      Просыпаюсь из-за того, что в комнате слишком душно. Щурюсь от света люстры, потягиваюсь и осторожно, чтобы не разбудить уютно сопящую Басю, поднимаюсь с постели. На улице по ночам уже достаточно холодно для того, чтобы вся моя небольшая квартира проветрилась буквально за пять минут.       Мягко открываю дверь на балкон, через завалы коробок дотягиваюсь до форточной ручки… Не поворачивается. Вот ведь сука, а. Я же её даже смазывала! Последующие попытки ни к чему не приводят — я чувствую, что если нажму сильнее, ручка попросту сломается. Ладно, завтра с ней разберусь.       Когда оказывается, что окно не открывается и на кухне — хочется зло и бессильно выть. Что такое-то?! Почему ничего не открывается?! Пробесившись немного, выдыхаю и иду в ванную — хотя бы освежиться водой из-под крана. От духоты это не избавит, но, может, сделает хоть каплю полегче…       Над зеркалом в ванной дрожит свет от маленькой лампочки. Ещё не включив воду, заглядываю в зеркало и замираю: отражение неправильное. Не такое. У него слишком бледная кожа, слишком тёмные глаза… Оно смотрит на меня, внимательно прищуривая взгляд, а за спиной вместо светлого коридора клубится, колышется жуткая опасная мгла, разворачивая, протягивая ко мне свои щупальца…       Хочется отпрянуть, сорваться с места, сбежать — но не получается даже сдвинуться. Отражение смотрит взгляд ко взгляду, но кроме бешено расширенных глаз — как и у меня — ни одна черта не выдаёт паники. Я же чувствую, как трясутся мои губы, как бешено раздуваются ноздри в попытке вздохнуть поглубже… Чуждое лицо, что практически скопировано с моего, прорезает жуткая улыбка — не улыбка даже, а торжествующий оскал. Отвратительно и страшно — от уха до уха, желтоватые острые зубы, что готовы грызть и крошить в своё удовольствие.       Я стараюсь дёрнуться, отодвинуться — сделать хоть что-то! Увы, не получается даже закрыть глаза. Я уже не дрожу — меня колотит. Я не хочу! Не хочу смотреть, не хочу касаться! Приблизившиеся плети клубящейся мглы гладят тонкое зеркальное стекло с той стороны, и мне страшно даже представить, что будет, если они надавят и стекло лопнет.       Не отрывая от меня взгляда, отражение цепляет тонкую цепочку, что неведомо как очутилась на шее, совсем не моими пальцами — они длинные, костлявые и когтистые, иррационально похожие на паучьи лапки. Ломаными движениями страшная тварь неторопливо вытягивает из-за пазухи тёмный потёртый медальон, украшенный странными, режущими взгляд символами. Торжествующий оскал становится шире, пальцы перебирают цепочку, поднимая медальон всё выше, ближе в моему взгляду…       У меня вдруг получается вздохнуть. Оскал отражения становится злобным, оно негодующе хмурит скопированные с меня брови. Откуда-то из-за спины прорываются до боли знакомые воющие звуки — они кажутся лезвиями, вспарывающими, прорезающими полотно давящей мути. С трудом, но всё же отвожу взгляд от зеркала, отметив разочарование на жутком лице — и вслушиваюсь, как могу, пытаясь понять, что же это за звуки. Лампочка над зеркалом начинает моргать ярче, резче, почти перекрывая яркими бликами обозлённую гнусную рожу за стеклом.       Звук доносится всё громче, всё ярче — я почти сдвигаюсь, почти отступаю! Нужно лишь узнать, нужно окончательно понять, что же такое зовёт меня, что пытается освободить — и я смогу уйти совсем!       Но зеркало вдруг трещит под напором мглистых плетей, и этот треск ввинчивается в уши, заглушая всё. В страхе вскидываю глаза на зеркало — и замираю вновь. Отражение и не думало отступать — ни на йоту. Этого даже не было в планах… Свет от лампочки тускнеет и едва дрожит, трещины змеятся по краям зеркала, нисколько не мешая видеть поднятый на уровень моего взгляда медальон.       Символы на нём колеблются, перетекают друг в друга. Вид их режет глаза, делает больно — я чувствую, как текут по моему лицу горячие слёзы. И взгляд уже не отвести. Плавное течение приковывает к себе, манит, зовёт… Я — не хочу! Но нет сил ни двигаться, ни бороться… Меня окружает, затягивает, поглощает — я вижу только символы, они вокруг меня, больше не остаётся ничего. Зеркало трещит, но и этот звук уходит всё дальше, глохнет, затихает. Глаза мои закатываются, я теряю себя…       И просыпаюсь, с криком вскакивая на кровати.       Дышу быстро и тяжело. Что только не приснится, блядские кошмары… Я держу руку на груди и стараюсь успокоить дыхание. Более-менее усмирив колотящееся сердце, выдыхаю и стираю с лица слёзы. Баси рядом нет — видимо, решила куда-то отойти. Место, где она лежала, всё ещё тёплое…        В комнате душно и темно — едва-едва сквозь шторы проникает свет от фонаря со двора. Я же вроде с включённым светом ложилась… Или нет? Неохотно слезаю с постели и, позёвывая, иду — со светом после таких кошмаров всё же будет комфортнее. Сейчас вот включу и лягу спать обратно…       Пальцы касаются привычно гладкого выключателя, нажимают. Щелчок. Свет… свет не включился?! Что за хрень?! Щёлкаю ещё раз, и ещё, и ещё, раз за разом — безрезультатно. Лампочки не загораются… Перегорели? Может, заменить? Я помню, где-то в столе лежат запасные… Я уже почти привыкла к темноте и смутного света от уличного фонаря вполне достаточно, чтобы их найти.       Едва отвернувшись, ещё не завершив движение, на грани слуха вновь слышу треск стекла. Он почти неслышен, но, кажется, крепнет с каждым мигом, а идущий от фонаря свет начинает течь-колебаться, складываясь в уже виденные символы. С трудом нахожу в себе силы оторваться от них, поворачиваюсь спиной — и взгляд натыкается на знакомую мерзкую рожу. Только вот она не в зеркале, а в дверном проёме… Я замираю вместе с так и не вырвавшимся из горла криком ужаса, теперь действительно не в силах оторвать взгляда. Фигура выбравшегося отражения практически полностью скрыта клубящейся, расползающейся по комнате тьмой; я могу видеть лишь жуткую бледную копию моего лица с изломанной улыбкой, резко истощающиеся к отвратительным кистям руки, почти не отличающиеся от моих плечи и шею, с которой свисает режущий глаза медальон на тонкой цепочке.       В отличие от прошлого раза он не манит и не зовёт; символы расходятся от него, рассеиваются, заполняют собой пространство. Они везде — в клубящейся тьме и её гибких плетях, в неясных отблесках света, пляшут в узоре на обоях, изламывают тонкие страшные пальцы неведомой твари. Не приковывают — но зовут присоединиться. Не затягивают — но просят проникнуться и проникнуть, сплясать вместе, стать единым целым… Не знаю, какими силами, но я держусь. Я не хочу объединяться с этим! Я не сдвинусь с места, не вовлекусь в противоестественную пляску.       Перед глазами всё кружится и сплетается, а у меня не получается даже зажмуриться. Краем взгляда с огромным трудом зацепляю хоть что-то, остающееся статичным посреди хаоса — и этим чем-то оказывается моё отражённое и искажённое лицо. Я держу свой взгляд на нём, насколько могу, не позволяю зрачкам дрогнуть. Дыхание вырывается с трудом, с надсадными хрипами — почти такими же, какие я слышала при звонке Свете. Символы не прекращают своего движения, но я их уже почти не вижу — центром моего внимания, точкой спасения стало то, что до этого вселяло лишь отвращение и страх.       Бледное неживое лицо вновь рассекается жутким оскалом и я понимаю: здесь нет спасения. Это всё то же зло, всё та же желающая поглотить меня жуть. Цепляя длинными костлявыми пальцами цепочку, искажённая рука лениво поднимается, подтягивает медальон всё выше, медленно, но верно перекрывая им последнее статичное пятно. Взгляду больше не за что цепляться, веки не могут сомкнуться; словно набитые песком глаза слезятся, но слёзы не застилают их, наоборот — делают яснее и чётче. В глазах всё рябит, и мне кажется, что не только в них — рябит словно бы всю меня. Рябит, колеблет, изламывает, рассеивает… Пляшущая муть то сливается в одно, то распадается на части — и как бы я не старалась удержаться, как бы мне ни было это мерзко — я следую за ней. Последнее, что я чувствую — густые горячие капли, текущие по моим щекам.