***
Несколько дней подряд у Минори из носа начинает идти кровь неспровоцированная казалось бы ничем. Она старается зажать нос рукой и не испачкать все вокруг, но все равно красные капли падают на пол, а дети рядом отходят на несколько шагов и затихают. — Все в порядке, сейчас пройдет! — старается бодро сказать она, но звонкий голос приглушается из-за закрытого носа, звуча нездорово. Одна из девушек, всегда заботящихся о них, приближается и дает ей платок, он сразу окрашивается в ярко красный, пропитываясь в секунду. — Давай ты присядешь, милая, — девушка указывает на стул, недалеко от них. Минори не понимает, зачем ей нужно сесть и как это поможет идущей крови остановиться, но направляется, куда ей указали. Совсем рядом там сидят люди, с которыми она делит комнату. Они замечают ее, и девочка приветливо взмахивает им рукой. Не добравшись до цели, она теряет сознание и падает. Девушка и Кацуки оказываются вмиг около нее. Он садится рядом на пол, подхватывает ее на руки и легонько встряхивает: — Минори? — без ответа. Это пугает его, дети здесь хрупкие, как цветы, и никто никогда не знает, когда сломается стебель. Встряхивает снова, сильнее, говорит громче: — Минори! Наконец, она открывает глаза и тихо хнычет. Кацуки выдыхает – жива. Но тревога все равно остается и душит сердце, похоже что препарат зашел уже слишком далеко. Хватит ли ее здоровья, чтобы продержаться еще пару недель, пока появится шанс на побег? Что, если они не справятся и потребуется еще попытка? Будет ли она возможна? Смогут ли врачи в больнице ее вылечить, если они сбегут? Разум холодным расчетом уже подсказывает, что шансы Минори выжить крайне малы, но Кацуки не мог принять это как факт. Как героя, его беспокоит каждая жизнь в опасности около него, и то что он не может их спасти все еще безумная пытка даже спустя полтора месяца нахождения здесь. Бессилие учит его принимать смерть, но едва ли он когда-либо будет способен на это. Каким героем, человеком он будет, если ему будет все равно? Вечером того же дня охранник, стоя на верху, окликает его: — Парень! К решетке подойди. У двери через которую его сюда приводят и отводят стоял усатый мудак, хитро сверкая прищуренными глазами. Подвох чувствовался даже на расстоянии. Тем более никогда не происходило ничего подобного, что еще больше заставляло напрячься. Что ему нужно от него? Кацуки подходит совсем близко и оглядывается, рядом нет ни Ленты, ни Воина. Хотел ли охранник, чтобы он был один? Охранник тихо говорит: — Слышал твоей подружке совсем плохо? — Он улыбается. — К нам сегодня привезли какое-то новое экспериментальное лекарство, врачи сказали, что это может помочь детям выжить. Завтра половине из них его дадут, но вот незадача, имени твоей подружки нет в этом списке. Стоит довольный, улыбается, ждет. Будто это не он сейчас говорит о плохом состоянии невиновного ни в чем ребенка, и не он сообщает плохие новости. Которые к тому же плохие быть может даже его стараниями. «Уебок.» Явно ждет торга, только Кацуки и предложить то и нечего, все забрали, всего лишили. Ни причуды, ни свободы, ни тем более вещей и денег у него нет. Еще и хромает до сих пор — нога так и не зажила окончательно, хоть и болит не сильно, но даже свою классическую утреннюю пробежку сейчас он не осилил бы. — Что ты хочешь? — Сквозь зубы спрашивает Кацуки. Усатый смеется. — В зависимости от того, что хочешь ты. Можешь сразится с кем-то обычным и получить что-то не особо ценное, а можешь попросить меня дать тебе особенного противника. — Хитрый взгляд блеснул еще хитрее, а все слова звучат как насмешка. — Если, конечно, тебя интересует спасение этой девочки. — С особым нужно сделать... Что-то особенное? Кацуки настораживается. Если он сейчас попросит его кого-то покалечить или даже убить, то он не сможет сделать верный выбор, потому что в таком вопросе его просто не существует. Отказаться от спасения ребенка ради здоровья преступника? Сделать что-то ужасное своими руками ради спасения? Проблема вагонетки. Действие или бездействие заставит его сожалеть в любом случае. — Ничего нового, как и обычно, если хочешь что-то получить — победи. Завтра. Завтра вторник, день подпольных битв. Обычно все награды они оговаривают в тот же день утром. Кацуки задается вопросом, почему он сказал ему это именно сегодня, почему вообще дает выбор, но не спрашивает. — И всё? — Да. Будто ты бы смог что-то еще. — Ладно. Охранник посмеивается и уходит, довольный исходом переговоров. В чем был подвох Кацуки понял на следующий день стоя уже в клетке на ринге. Едва заслышав имя его соперника, толпа людей вокруг громко восторженно закричала, загудела, были слышны хлопки в ладони. Вся эта живая масса окружающая его пришла в движение, кто-то желал сделать ставку, кто-то подойти ближе и увидеть все в первых рядах. Кидать взгляд на Ленту ради пояснений он не стал, и так понятно, что дело дрянь. Если он будет трястись даже не увидев противника, то это только ухудшит его шансы. Страх — всегда на стороне твоих врагов. Ему нужно победить сейчас, и плевать каким образом и кого. Минори нужно то экспериментальное лекарство как можно скорее. Даже если оно не поможет, он должен попытаться ее спасти. Наконец, хоть что-то зависело от него за полтора месяца бессильного наблюдения, но похоже это к худшему. Дверь открывается и через нее заходит противник Кацуки, а следом за ним и охранник. Они встают по центру ринга и охранник перечисляет условия победы. Кацуки слышал уже все варианты эти речей, так что позволяет себе слушать краем уха и рассмотреть мужчину напротив. Взгляд останавливается на руках — яркие татуировки укрывали каждый открытый сантиметр предплечья. «Точно. Это были опасные братья с татуировками. Не один человек.» Посмотрев в лицо, Кацуки увидел абсолютную жажду убийства. Он должен сражаться с ним?.. Нога заныла болью, и инстинктивно Кацуки чуть отвёл ее назад. Страх зароился где-то в груди, но он привычно переводит его в злость. «Победить, чтобы спасти.» Нельзя позволять себе сомнений. Нельзя показывать слабость. Нельзя поддаваться страху. Звучит колокол, говорящий о начале поединка. Мужчина кидается с яростью дикого зверя, даже слышно рычание сквозь стиснутые зубы. Кацуки успевает отбить лишь пару ударов, прежде чем кулак противника все же достигает его головы и сбивает с ног. Попытка встать прерывается новым ударом. Мужчина не жалеет, не пытается позабавиться над слабым или сделать шоу из поединка, тяжело бьет ногой и целится в голову, а не куда-то еще. Его единственная цель — убить его, отомстить за брата. Кацуки закрывает голову руками и пытается отвернуться от удара. Едва ли это могло помочь в его положении. В ушах шумит настолько сильно, что он не слышит звон, не слышит, как отдаются приказы охранников, и толпы людей в паре шагов, словно их совсем нет. Глаза закрыты, да и вряд ли бы он увидел хоть что-то кроме черноты. Боль перетягивает на себя все его восприятие слишком сильно. Даже сейчас страх превращается в гнев так просто, словно это инстинкт. Он хочет агрессивно отвернуться, агрессивно ответить, поймать за эту чертову ногу, бороться с противником, стоя лицом к лицу, и дать сдачи, но не может выйти из позиции защиты. Мужчина не останавливается и через несколько ударов, Кацуки уже теряется в пространстве и событиях, с кем и за что он сражается и где лежит. Затем тьма забирает его сознание полностью, и он уже не ощущает, как противник отлетает от него от чужого удара.***
Город внизу шумел жизнью, хотя время медленно подбиралось к полуночи. Яркие рекламные экраны освещали все вокруг так, что даже на крышах знаний отсвета от них было достаточно, чтобы видеть дорогу под ногами. Отец и сын наблюдали за людьми внизу, в полной готовности перекрыть путь отхода злодея. Сейчас внизу, в одном из ближайших зданий проходила фальшивая деловая встреча с человеком, связанным с Лигой. И домой его полиция не отпустит. Тодороки оказались далеко не в главных ролях этого задания, но никто из них не был против — их лица действительно слишком запоминающиеся да и мелькали в новостях слишком часто. А никто бы ни за что не поверил, что герой номер два или его сын могли бы промышлять чем-то незаконным да еще и с Лигой, которую так усиленно выслеживали последнее время, так что все что им остается на этой миссии — это не показываться и быть на подхвате в случае побега злодея. Пока что все было тихо. — Как там Мидория? — сурово смотря в сторону нужного здания спросил Старатель. Когда он видел мальчику в последний раз, пару недель назад рядом со Всемогущим, тот выглядел так себе. — Он хотя бы спать начал? Энджи и сам не зал с чего вдруг это стало его заботой, но он чувствовал, что вся ответственность за состояние учителя и ученика теперь на нем. Так что он гонял их по домам время от времени в ночных рейдах и не давал полицейским заваливать их заданиями, распределяя их в своем агентстве. — Все также. Через раз до комнаты не доходит и засыпает в гостиной на первом этаже. Оба понимают — Всемогущий вряд ли лучше. Молчание, которое было комфортно им обоим в совместной работе не длится слишком долго. — Думаешь, мы все-таки выйдем на Лигу? Месяц прошел, а у нас никаких зацепок, где они могут быть. — Спрашивает Шото. Он начал сомневаться в том что это действительно может сработать и имеет хоть какой-то смысл. Возникло чувство, что все, и полиция, и герои, подыгрывают Всемогущему и занимаются этим всем только из-за его просьбы, а не потому что это действительно оправдано. Потакают неутешному старику, не больше. — Когда-нибудь выйдем. — Старатель уверен в своих словах, никто не сможет скрываться вечно. — Вряд ли в скором времени, если чуда не случится. Но сам знаешь — из-за расследования и активности полиции преступники бояться лишний раз высовываться. Лучше бы так и оставалось. Постепенно машин на дороге внизу стало меньше. Дома окнами засветились ярче — люди вернулись домой после долгого дня. На крыше напротив появился силуэт знакомого героя, и, кажется, приветственно махнул им рукой. Город отходит ко сну, герои остаются на страже. — Полиция не идет на поводу самодурства Всемогущего. — Вдруг говорит Старатель. Шото молчаливо ждет разъяснений. Подтверждать, что именно так он и думает, кажется слишком неуважительно к Всемогущему. Мужчина вздыхает, посыл сына остался ясен даже в безмолвии. — Все бегают и пытаются их выследить, потому что они перешли черту, и показали, что могут делать абсолютно все, что захотят. — Шото смотрит на отца, и тот продолжает, видя непонимание на лице сына. — Они заявились в охраняемый лагерь U.A., местоположение которого скрывалось. Подготовленные, информированные. Их цели даже не скрывали, и вы почти с самого начала все узнали. Но при этом ни учителя, ни вы не смогли помешать их плану. Куча пострадавших, похищенный — полный провал одной из самых именитых академий. Большая часть героев из верхних строчек топа именно из U.A. — люди буду сомневаться в нашей компетенции. Он сжимает кулаки. — Еще и в жертву кого выбрали — победителя спортивного фестиваля. Лучшего, сильнейшего. А они просто захотели и украли его. Убили. Последнее слово шершаво утопает в ночной тишине. Он вспоминает фото из дела и хмурит брови. Шото не думал об этом с такой точки зрения, ведь Бакуго всегда был просто Бакуго, с медалью или без. Он полагал, что тот был выбран Лигой за слишком злодейское поведение на фестивале, и даже не рассматривал варианта, что причина иная или им мог понадобиться кто-то еще. — И все ещё не пойманы после всего этого, — зло и разочарованно подытоживает Старатель. Шото замечает, что отец стал зол именно когда вспомнил об убийстве. Видимо не просто так им рассказали так мало. — Они пытали его? — Кидает догадку Шото. Отец поворачивается и растерянно смотрит в его глаза и видит перед собой молодого героя с наивностью ребенка. Мог ли он представить, что пережил его одноклассник перед смертью? Сможет ли спать с этим знанием? Он отрицательно качает головой на все вопросы. — Это было убийство с особой жестокостью. Больше знать ему необязательно, к тому же информация дела все ещё находится в статусе "не разрешено к разглашению". Пусть взросление идёт своим чередом. Через час все закончено. Захват злодея проходит слишком гладко, тот сдается без боя, так что Тодороки, заскочив перед этим в агентство Старателя, направляются в U.A. В машине тихо, отец с сыном редко проводили время вместе, так что тем для разговора, кроме как касающихся дел, у них не было. Они проехали половину пути, когда Шото, разглядывая огни в окне, решил спросить: — Если бы тогда я победил, они бы похитили меня? Энджи внутренне содрогнулся от этой мысли и крепче сжал руль. Это было то, что он не мог выкинуть из головы в первые дни расследования: если бы Шото победил, он мог бы быть мертв. Что, если Лига решит снова украсть кого-то «сильного» с той же целью — устрашение, и на этот раз возьмутся за номер два? Был ли Шото в большей опасности, чем остальные? У них не было ответов, только обещание злодеев, что будет еще нападение. Следует ли Шото знать, что он возглавляет топ следующих возможных жертв? Нет. Энджи старается правильно подобрать слова, чтобы не навести на те же мысли. Лишней бдительности не бывает, но сейчас, если добавить еще пару градусов в виде «в любую секунду на тебя могут напасть и убить», то это может вылиться в нездоровую паронойю или еще во что похуже. Проверять выдержит ли психика сына такую ситуацию ему не хочется. — Любой из вас мог оказаться на его месте, если бы только Шигараки пришло это в голову. Так что не думай об этом. Вы все еще все в опасности, так что держитесь все вместе. — Затем он вспоминает кое-что важное, — но будь осторожен, у полиции есть подозрение, что среди учеников есть предатель. Лучше никому одному не доверяй, будь в группе. — Даже Мидории? Шото был удивлен такому предположению и спросил первое пришедшее в голову. Они вроде все хорошие друзья, как это возможно? Кто мог бы пожелать смерти однокласснику? Они ведь вместе пытались его спасти. Это какой-то бред. «Скорее всего они просто ошиблись и отрабатывают все версии,» — успокоил себя Шото. — Даже Мидории, — кивнул отец. — Его решили проверить в первую очередь, и полиция кое-что нашла. У них с Бакуго непростая история, — Старатель опускает известные ему подробности, — и это могло бы сойти за мотив. Они проверяют каждого. Это займет какое-то время, они пытаются не вызвать подозрений у предателя, чтобы тот не натворил дел с горяча. — Не думаю, что это может быть Мидория. Кто угодно, но не он. Шото отрицательно качает головой. В это невозможно поверить. Изуку так плакал, отказывался выходить из комнаты и не разговаривал ни с кем неделю. Да, их отношения с Бакуго действительно сложно назвать дружескими, но настоящими врагами друг другу они никогда не были на памяти Шото. Это было соперничество и что-то еще, что понимали только они. — Он так сожалеет, что не попытался спасти его тогда. Шото продолжает мысль. Если представить, что это по-настоящему по его вине они пришли и схватили Бакуго, которого он знает почти всю свою жизнь(допустим, он не знал, что его собираются убить), то отличалась бы его реакция от той, что он видел? Что, если у него действительно был мотив избавиться от Бакуго? Что, если он сожалеет не о том, что не спас, а о том, что послужил причиной похищения напрямую? Слишком сложно. Хочется не впадать в безумие и доверять хоть кому-то. Энджи видит сомнение в напряженной позе сына, так что не пытается ни в чем переубедить: — Будь осторожен.