Будем как боги

Люцифер был прав. Он понял это почти сразу же, как приехал в участок. На парковке кивнул Эспинозе, спустился по лестнице, обменялся парой слов с Оливией: признание Сапато в убийстве Филлипса ничего не дало, и они снова уперлись в тупик. — Скажем честно, у нас ничего нет ни на Лиану, ни на Лайонела, ни на Залмана. И ни одной рабочей версии. Так что давайте, лейтенант, берите дело под личный контроль. — Хорошо, — ответил Маркус. Огляделся. В участке было тихо. Декер корпела над бумагами, напротив нее за ноутбуком устроился Эспиноза, весь сгорбившийся, сосредоточенный — кажется, с экрана ему ухмылялась мисс Лиана Пейдж. В глубине зала стрекотал принтер, перешептывались стажеры из третьего отдела, со стороны кухни зацокали чьи-то каблуки: видимо, подоспела Ричардс. И если бы лейтенант Маркус Пирс и был исключительно лейтенантом Маркусом Пирсом, а не кем-то другим, с тысячью имен и прозвищ, которыми он наловчился жонглировать сквозь века — он бы, наверно, подумал, что в участке начинается самый обычный день. В котором не должно было происходить ничего удивительного или странного, а тем более сверхъестественного: все сверхъестественное в этом мире закончилось в тот момент, когда Оливия Монро отстранила мистера Люцифера Морнингстара, владельца ночного клуба Lux и по совместительству Короля Ада, от работы. Маркус собирался уйти к себе — пробежать глазами письма, сходить на кухню за кофе и вот тогда сосредоточиться на деле Пейдж — и не смог. Он так и стоял в коридоре со шлемом в руке, всматривался в темноту за стенами лаборатории и все искал подходящие объяснения: наверно, Элла застряла в пробке и будет в участке с минуты на минуту. У настоящего лейтенанта Пирса это не вызвало бы никаких лишних мыслей. Он бы разве что напомнил себе: спросить у Лопес, как там продвигается ее проект с нейросетью. Или нет. Настоящий лейтенант Пирс подождал бы Лопес, зашел в лабораторию, спросил про нейросеть и потом сразу сменил бы тему. Или, наоборот, не сменил бы. Он бы просто сидел там, в лаборатории, и смотрел на Эллу. А она бы рассказывала ему и про нейросети, и про теломеразы с генной терапией, и про свои любимые сериалы. С восторгом, как это всегда выходило у Лопес, когда она объясняла ему самые сложные вещи на свете, и глаза ее сияли, и сама она вся тоже сияла: наверно, она и понятия не имела, что в такие мгновения в мире, проклятом Творцом, всякий раз становилось чуточку теплее. И вот что еще: настоящий лейтенант Пирс давно перестал бы вести себя, как идиот. В том смысле, что он давно перестал бы называть Эллу по фамилии. Он бы просто проводил ее до парковки после работы и завел бессмысленный разговор о том, почему он выбрал «Триумф» вместо «Харли Дэвидсона»: такой разговор всегда можно продолжить в пабе. Или пригласил бы ее к себе домой. Конечно, посмотреть коллекцию аммонитов. И у них бы все получилось. Уже давно. Дьявол был прав, и стать кем-то другим Каин просто не мог. Как долго бы он ни пытался вести праведную жизнь, десятки или даже сотни лет, все это не имело значения. Он ведь пробовал: он и жил для того, чтобы искупить то самое первое свое преступление. И в конце концов все равно оказывался там, где был в самом начале своего пути: с руками по локоть в крови, рядом с очередным мертвым телом. А уж закрыть дверь в свое прошлое, похоронив его под могильной плитой, было и вовсе невозможно. Как невозможно было стереть свои же воспоминания — и в этом Люцифер тоже оказывался прав. — Лейтенант, мне все-таки кажется, нам надо вызвать Залмана на допрос. Маркус вздрогнул: он даже не заметил, когда к нему подошел Эспиноза. — Или Лайонела. — Так кого? — Маркус сощурил глаза. — Залмана или Лайонела? Дэн ожидаемо раскрыл рот — и запнулся. Зато наваждение исчезло, и Маркус зашагал в офис. Поставил шлем на полку у двери, скинул куртку, открыл ноутбук и минут пять пытался вчитаться в протокол допроса, а потом сдался и все-таки пошел на кухню за кофе. Там он и услышал за спиной очень тихое: — Лейтенант. — Лопес, — ответил он, оборачиваясь. И никого не увидел. Элла словно растворилась в воздухе, и Маркус еле удержался от того, чтобы не побежать за ней. Вместо этого он мысленно досчитал до десяти и лишь тогда поспешил в офис, стараясь вообще не смотреть в сторону лаборатории, а потом вызвал к себе Эспинозу. — Вернемся к Сапато, — сказал Маркус. — Что у нас есть? — Почти ничего, — Эспиноза раскрыл папку с делом и выудил из нее протокол допроса. — Вот, смотрите. Оказывается, в юности наш Филлипс вовсе не был пай-мальчиком, и в банде Пуэнте его неплохо знали. Потом Филлипс пытался порвать с прежней жизнью, но, к своему несчастью, слишком любил азартные игры. И сейчас он тоже был в долгах как в шелках. И то, что он знал Салливана, вообще никак не связано с делом. Потому что его конфликт с бандой Пуэнте не имеет отношения к семье Пейдж. — Вы верите всему, что Сапато наговорил на допросе? Эспиноза вздохнул. — Я сам его проводил. — С помощью Люцифера. — Да, с помощью Люцифера, — признал Эспиноза. — Это помогло. Ну, как всегда. Люцифер спросил Сапато о том, чего тот желает, и тот сказал, что больше всего на свете он хочет сколотить свою собственную банду. А для этого надо было поскорее решить проблемы с Филлипсом. Поэтому Сапато решил засветиться по-настоящему. В смысле, заработать уважение. Маркус кивнул. — После этого Сапато рассказал и все остальное тоже. Да, он знал Лайонела. Несколько лет назад даже снабжал его экстази. А теперь Лайонел нашел его сам и даже нанял, чтобы отыскать пропавшую сестру. — Потому что Лайонел вдруг стал беспокоиться за нее? — Я согласен, что все это выглядит странно. Например то, что и Филлипс, и Лиана Пейдж были знакомы с Салливаном, которого убили после той ссоры с Лианой, и скорее всего убил его тот самый Алан Рамирес. Но что поделать, если дочь респектабельного бизнесмена нашла себе такого бойфренда, как этот Рамирес? Наверняка ее отец, Залман, тоже был не рад. В семье возникли разногласия. Отношения с братом, то есть с Лайонелом, всегда были натянутые. Но когда Алан впутал Лиану в свои проблемы, и Лиане стало угрожать обвинение в убийстве, они сплотились. Может, я и не прав… — Может. Эспиноза пожал плечами. — Вот я поэтому и предлагаю, лейтенант, вызвать в участок Лайонела. Потолковать с ним как следует. — Он приведет с собой целое адвокатское бюро и подтвердит все то, что уже сказал Сапато. — Да. Что он просто искал сестру, — согласился Эспиноза. — Вы правы. Жаль, здесь сейчас нет Люцифера… Сперва Маркус решил ничего не отвечать. Но потом не выдержал. И спросил — так, будто бил наотмашь: — А раньше вы как работали, Эспиноза? — Раньше? — Три года назад. Когда мистер Морнингстар не был вашим гражданским консультантом? Как вы тогда раскрывали дела? Эспиноза уже открыл рот, когда дверь в офис Маркуса вдруг распахнулась. — Лейтенант! — на пороге стояла Декер. — Патруль только что нашел Алана Рамиреса. Маркус поднялся из-за стола. — В смысле, они нашли его труп, — добавила Декер. — Кстати, здорово обезображенный. Это в Санта-Монике, на холодильном складе. Я возьму с собой Эллу? — Конечно. — Вы с нами? — Нет, — Маркус покачал головой. Он заметил, как Декер и Эспиноза обменялись удивленными взглядами. Ничего объяснять он не стал. Не стал и выдавать никаких инструкций: наверняка они знали, что делать. Элла уж точно. Затем Маркус заперся в своем кабинете и долго, целый час листал дело Пейдж. Он уже знал, что проиграл: теперь, когда Алан Рамирес был мертв, все ведущие к семейству Пейдж ниточки рассыпались в пыль. Это нещадно злило, но еще больше злила усталость: сегодня ночью он так и не смог уснуть. Кофе больше не помогал, а голова раскалывалась так, словно вчера он снова пытался лишить себя жизни каким-нибудь идиотским способом и теперь расплачивался за это. А все потому, что ночью — его телефон показывал три часа утра, а значит, в Гейдельберге и Копенгагене был полдень, — Маркус решил связаться с «Коносо Медика» и «Этеокретесом». Узнать, как идут исследования. Раньше — несколько месяцев назад — он так и делал. Звонил, осторожно интересовался, есть ли новые результаты, выслушивал длинный, пересыпанный научными терминами монолог об аденовирусах, хромосомах и трансгенных мышах — всякий раз думая, что Лопес сможет объяснить это потом намного понятнее. Спрашивал, пригодится ли компании дополнительное финансирование: еще как. Но в этот раз все было иначе. В Дании ему прямо сказали, что «Этеокретес» нашел стратегического инвестора, руководство компании пересматривает бизнес-модель и более не заинтересовано в небольших проектах. В Гейдельберге на его звонок долго не отвечали. Пока наконец к телефону не подошел сам Эрик Линдхольм, основатель стартапа «Коносо Медика». — У нас проблемы, — просто сообщил он. — Видит Бог, мы с вами здорово тогда рискнули. — Это точно, — признал Маркус. И нахмурился: ему не нравилось, что Линдхольм приплел сюда Бога. Не то чтобы Маркус не думал о том, что он, Каин и первый убийца, и в самом деле бросил вызов Всевышнему. Конечно, думал. Обсуждал с Лопес. Спорил с Люцифером: с самим дьяволом. И все равно — если уж честно — втайне надеялся, что Господь Бог пока еще не обратил внимания на его маленькую эскападу с генами бессмертия. По спине пробежал холодок. — Я про те эксперименты на мышах, вы же понимаете? Короче, с меня требуют детального отчета о том, что именно мы этим мышам вводили, — продолжил Линдхольм. — И откуда мы взяли этот ген для встройки в вектор, чтобы сделать трансгенную мышь. Руководитель комиссии прямо сказал, что спустит на нас адских псов, если выяснится, что имело место редактирование генома хоть одного человеческого эмбриона. Потому что — цитирую вербатум — не свистите мне тут про синтетическую геномику — Гарвардской группе запретили разработки ровно год назад, и судя по всему, вы следующие. — Я все объясню, — пообещал Маркус. — Я… — Мы доказали, что идея работает. Документы в комиссию по этике и заявку на создание трансгенной линии мышей мы подавали по всей форме. Одобрение получили чуть ли не за пару недель. И я не знаю, какого дьявола и почему к нам теперь прицепилась комиссия по этике! Маркус не ответил: он точно знал, какого дьявола и почему. — А здесь никому не нужен скандал с генно-модифицированными эмбрионами. Конечно, я постараюсь их убедить, что все в порядке. Но это займет время. Я свяжусь с вами позже, хорошо? Наконец Линдхольм просто выключил связь. Маркус налил себе виски — стакан, а потом и второй — и некоторое время сидел за столом, поглядывая на ночной Лос-Анджелес. Что теперь делать — ждать, когда противник нанесет следующий удар, или лететь во Франкфурт — он не знал. Раньше Маркус посоветовался бы с Эллой. В конце концов, без ее помощи он не добрался бы ни до «Этеокретеса», ни до «Коносо Медика». — Я слышала про Рамиреса, — сказала Оливия, переступая порог его офиса. — Что это значит? — Что Лиана решила избавиться от бойфренда, который ей уже надоел, — ответил Маркус. — То есть, стал бесполезным. А папочка Залман ей в этом помог. И убедил Лайонела не мешать. — Вы этого никогда не докажете, лейтенант. Маркус вздохнул. Часы на стене показывали двенадцать, но он понял, что совершенно не голоден. — К тому же Лиана все еще в розыске, — напомнила Оливия. — Она скоро объявится, — предположил Маркус. — С отличным, максимально точным алиби, которое подтвердят несколько свидетелей. — Раз так, у нас вообще нет шансов. Он промолчал. Конечно, Оливия нахмурилась, и тогда Маркус добавил: — Слишком сложная схема. Где-нибудь они точно ошибутся. Но пока что ошибался он, и он проигрывал — войну, а не сражение, как подметил Люцифер. Потому что в два часа дня Маркус снова оторвался от дела Пейдж — ни Декер, ни Эспиноза еще не вернулись, не спешила возвращаться и Лопес, — и позвонил в Мичиган, рассчитывая поговорить с кем-нибудь из компании «Афиномикс». Ответили ему быстро. — Как хорошо, что вы с нами связались! — услышал Маркус. — Мы как раз провели раунд А для инвесторов, и один фонд заинтересовался нашими разработками. Словом, мы сейчас пересматриваем бизнес-модель… Было около трех, когда в участке объявились Декер и Эспиноза. — Рамирес влип в какие-то разборки между бандами, — с порога заявил Эспиноза. — И это не Пуэнте. Скорее, Нортеньос. Они там даже автограф оставили, краской из баллончика. Маркус пожал плечами. Залмана и Лайонела они все-таки вызвали в участок: как он и предполагал, это ни капельки не помогло. И отец, и сын — конечно, в присутствии адвокатов — мастерски держали круговую оборону, рассказывая о том, в какую неприятную ситуацию угодила Лиана из-за своих чувств к Рамиресу. Как она пыталась помочь Рамиресу, который был ей не ровня, как убедила своего отца принять бедового парня на работу и как поссорилась и с Залманом, и с Лайонелом, когда оказалось, что Рамирес ничуть не изменился и вовсе не собирался рвать с прошлым. — А вы были правы, Эспиноза, — сказал Маркус после того, как Залман и Лайонел спокойно ушли из участка. — Мы действительно не умеем работать без помощи дьявола. Дэн от его слов напрягся и отвел глаза в сторону, а Декер нахмурилась еще сильнее. — Дьявол здесь ни при чем, — голос Лопес звучал неожиданно звонко. В руках у нее была карта Лос-Анджелеса: бумажная, кто бы мог подумать. Карту она положила прямо на стол Маркуса. Хлоя с Дэном подошли ближе. — Лопес? — Холодильный склад находится на самом краю Санта-Моники, — заметила она. — А улица не входит в зоны влияния ни Пуэнте, ни Нортеньос. Поэтому я не верю в разборки между бандами. — А как же автограф? — спросил Дэн. Лопес покачала головой. — Убийца хотел, чтобы мы так думали. Что это Нортеньос. — Убийцы, — поправила ее Декер. — Я смотрела видео с камеры во дворе, их несколько. Получается, кто-то хотел столкнуть Нортеньос и Пуэнте? Пуэнте будут мстить за Рамиреса, и начнется новая война? — Мне почему-то кажется, что они умнее. — Кто, Пуэнте? Этому Рамиресу серьезно досталось, — сказал Дэн. — Еще и паяльной лампой… — Дэн, я целый час сегодня провела в его компании, — кивнула Лопес. — К сожалению, Алан Рамирес больше не был похож на того смазливого паренька, соблазнившего Лиану. Но вот что интересно. От лица они ничего не оставили, но в кармане у Рамиреса было удостоверение личности. Чтобы все знали: Нортеньос жестоко расправляется с противником. И мне все больше кажется, что это постановка. — Непрофессиональная, — заметил Маркус. — Да, — согласилась Лопес. Если до этого она смотрела исключительно на Декер или Эспинозу, то теперь ее карие глаза сверлили его самого. — А если так, они обязательно где-то проколются. Их взгляды будто сцепились — он много что хотел бы сказать Лопес, только не в присутствии Декер или Эспинозы, и почему-то считал или надеялся, что и она хотела бы спросить его о чем-нибудь. Вместо этого он промолчал. А потом Лопес вдруг заторопилась в лабораторию: надо было закончить генетический анализ и доказать, что Рамирес — это действительно Рамирес. Было около девяти, когда Маркус решил уйти домой. Около лаборатории он остановился. Взялся за ручку двери — и все-таки удержался. Компьютер Элла не выключила, и лабораторию заполнял приглушенный, сумеречный свет. Как назло, именно сейчас Маркусу вспомнился разговор с Линдхольмом прошлой ночью, и другой разговор, случившийся несколько недель назад, когда Лопес рассуждала вслух о том, благ ли Господь Бог или нет. Он-то сам всегда — с начала времен — знал ответ на этот вопрос. Элла Лопес не знала. И не боялась ни Бога, ни его возмездия. И вот этого Маркус до сих пор не понимал. Все-таки в жизни Лопес была и церковь, и верующая бабушка, которая объяснила внучке, что сомнения лишь подпитывают истинную веру, и на всякий случай научила ее вскрывать замки, но еще в жизни Лопес было и что-то другое. Что-то, что давало ей неуязвимость перед Всевышним. Такую, какой не обладал ни Люцифер, ни Аменадиэль, ни Мэйз, ни тем более он сам. Падший ангел однажды уже был жестоко наказан за бунт и до сих пор боялся Отца. Любимый сын Бога считал, что мир устроен исключительно справедливо, — а значит, принимал садизм за пресловутые испытания, которые надо стоически выдержать. Не имело значения, чем занимается и какой выбор делает Мэйзикин. Служила ли та палачом в Аду или оказывалась закадычной подружкой доктора Линды Мартин, законы мироздания все равно оставались прежними: у демонов не было души. А сам он, Каин, давно понял одну простую вещь: если в его бесконечно долгой жизни и случится что-то хорошее, Господь Бог выставит ему гигантский счет к оплате. С Грешником так и вышло. Наверно, поэтому ему так хотелось верить в неуязвимость Лопес. И не хотелось думать, что будет потом. С ним. А главное, с нею. Если он все-таки ошибся. Маркус снова вгляделся в сумерки за стенами лаборатории и ничего не увидел, кроме весело подмигивающих ему лампочек на генетическом анализаторе. Покачав головой, он ушел на парковку. Ночью Маркус снова не выспался. Сперва он опять пытался связаться с «Этеокретесом», разыскать людей, с которыми переписывался полтора года назад. Ничего не получилось, и он долго, до самого рассвета, лежал и смотрел в потолок. И думал, что человек бессилен против своего Творца — уж он, Каин, знал это лучше, чем кто-либо другой. На своем веку он повидал достаточно: людей, которые придумывали себе все новых богов и способы, чтобы их задобрить. Это никогда не работало, потому что ни жертвы, ни молитвы не приносили спасения. Правда, надежда не угасала — иначе бы люди не были людьми. В двадцать первом столетии человек мог не бояться Черной смерти, как в средние века, и верить, что наука и технологии смогут защитить его от ловушек, расставленных природой. В двадцать первом столетии даже сама вера в Бога стала необязательной, и все равно это ничего не меняло: как и прежде, мир был несправедлив, а поджидающий человека Ад и вечные муки никуда не делись. Он это знал. Но потом он приезжал в участок, открывал дверь в лабораторию и оказывался в другом мире. В мире, где не существовало мстительного Всевышнего и где у каждого была надежда. В мире неуязвимой Лопес, которая больше верила во всю эту молекулярную биологию, чем в библейские заповеди. Он по-прежнему ничего не понимал. За окнами уже занимался рассвет, когда Маркус наконец смог сомкнуть глаза. А потом зазвонил будильник. Прежняя усталость исчезла — наверно, это было обманчивое ощущение, но сейчас Маркусу казалось, что пары часов ему все-таки хватило. — Лейтенант, это правда Алан Рамирес, — едва не закричал Эспиноза, когда Маркус спускался по лестнице. — Элла ночью доделала генетический анализ, а Рамирес есть в наших базах. — Жаль, — ответил Маркус. — Жаль? Он вздохнул: иногда Эспиноза бывал фантастически тупым. Открыв кабинет, Маркус вошел внутрь. Положил шлем на полку. Потом повернулся к Эспинозе и объяснился: — Теперь Рамирес не даст показаний. — А, это точно. Еще Маркус успел подумать, что ему стоит пойти и поблагодарить Лопес лично, — или все-таки не стоит? — но в этот момент в офис влетела Декер: — Лейтенант! У нас гости. — Неужели Лиана Пейдж? — Собственной персоной, — кивнула Декер. — И с адвокатом. — Ну, адвоката прислал мистер Залман Пейдж. — Прекрасно, — сказал Маркус. — Дайте мне минуту, Декер. — Конечно, лейтенант. На мгновение Маркус остался один. Скинул куртку, померил шагами свой кабинет и наконец вытащил из сейфа толстенную папку с делом Пейдж. Дело Маркус так и оставил на столе: зачем таскать с собой то, что он и так знал наизусть. А вот перед лабораторией Лопес все-таки задержался. Потянув ручку на себя, Маркус заглянул в темноту — и во вчерашний день. Тогда он тоже стоял здесь и раздумывал, почему Эллы все еще нет в участке, и перебирал причины. Скорее всего, Лопес угодила в пробку. Или проспала. С кем не бывает. Или просто забыла включить будильник на телефоне: тем более, вчера она засиделась тут допоздна. Или решила заскочить в закусочную, потому что забыла дома коробку с ланчем. Настоящий лейтенант Пирс не обратил бы на это никакого внимания. Настоящий лейтенант Пирс просто знал бы, что волноваться тут не о чем. Ведь не о чем? — Эспиноза! — Лейтенант? — Где Лопес? Тот лишь пожал плечами. Выглядело это виновато и очень глупо, и Маркус с трудом подавил раздражение. Выудив из кармана джинсов телефон, он набрал номер Эллы. То же самое сделал и Эспиноза. А потом они переглянулись. — Лейтенант, я уверен, что с ней все в порядке. Проклятие Лос-Анджелеса — это пробки в час пик. Наверно, вам пока везло. Но если вы в половину восьмого окажетесь на Сто пятом шоссе, — Эспиноза всплеснул руками, — вы увидите настоящий Ад. И вот тогда, как говорится, Господь Бог вам в помощь. — Господь Бог здесь ни при чем, — оборвал его Маркус. Ведь ни при чем? Он открыл рот — и запнулся. И вся его кровь в тот же миг словно застыла в жилах, а сам он превратился в один огромный кусок льда. Или в камень. — Господь Бог здесь ни при чем, — тихо повторил Маркус. — Просто найдите ее. Вы поняли, Эспиноза? Тот кивнул. Маркус зашагал в сторону допросной. На полдороге остановился. Развернулся. И уже собирался сказать Эспинозе, чтобы тот топал на помощь Декер и разбирался с Пейдж — в конце концов, это он, Дэн Эспиноза, вел ее дело, — а сам он поедет искать Лопес. И тут же понял, что никуда он сам не поедет. Потому что так будет только хуже. Потому что вчера он ошибся: Лопес не была неуязвимой. Никто не был. — Лейтенант? — из допросной выглянула Декер. — Иду. Следующий час был, наверно, самым долгим в его бесконечной жизни. Маркус задавал абсолютно бессмысленные вопросы и получал такие же бессмысленные ответы. Лиана Пейдж играла греческую трагедию: она скорбела о погибшем возлюбленном и винила себя в том, что не смогла уберечь его от злого рока. — Значит, Алан Рамирес признался вам, что убил Дика Салливана? — спросила Декер. — Алан не хотел его убивать, — сквозь слезы возразила Лиана. — Алан защищал меня, и они с Диком сильно поссорились. Понимаете, Дик тоже ухаживал за мной и не понимал слова «нет». Раньше я считала, что мы с ним просто друзья, хотела помочь и устроила его на работу в бухгалтерию. Он сказал, что нашел там какие-то недочеты. Я не отрицаю, что у нас тоже могут быть недочеты. Но он пытался меня шантажировать, и Алан был вне себя от этого. Он решил с ним поговорить, а Дик полез в драку. Понимаете, это я виновата! Мне не следовало отпускать Алана одного. Знаете, в тот день у меня было плохое предчувствие… Маркус вздохнул: у него тоже было плохое предчувствие. Именно в этот момент в дверь допросной постучали, и он немедленно поднялся из-за стола: адвокат Лианы недовольно скривил губы. Эспиноза выглядел встрепанным — и ошеломленным. — Вы были правы, лейтенант, — проговорил он, качая головой. — Не в пробках дело. Поверить не могу. Вроде бы несчастный случай… — Что? Мир переворачивался, сжимался, сдавливал все внутри. Люцифер был прав, вдруг понял Маркус. Дьявол всегда оказывался прав, дьявол предупреждал его с самого начала. Еще тогда, еще полтора года назад, когда Люцифер вытащил Авеля из Ада — и когда Всевышний ясно дал понять им обоим, чем может обернуться такое неуважение к Его воле. Тогда Люцифер и сказал, что больше никогда не станет играть жизнями тех, кого любит: даже если при этом он не сдержит данное Каину слово. А потом Люцифер повторил это снова: когда обнаружил, что Каин всерьез задумал отомстить Всевышнему за Проклятие и Печать. Люцифер — инфантильный, эксцентричный, зацикленный на себе, устраивающий из всего шоу, обожающий быть в центре внимания Люцифер — не захотел рисковать теми, кто был ему дорог. А вот он рискнул. — Несчастный случай, — выдохнул Эспиноза. Отвел взгляд в сторону, подождал и лишь тогда продолжил. — Она ехала по Вестерн-авеню. Встала на перекрестке, а там у поворота на Восемьдесят девятую улицу стройка идет, и какая-то плита оказалась на крыше не закреплена, представляете? Маркус промолчал. Конечно, он все прекрасно представлял: ему ли было не знать, как умеет наказывать Господь Бог? — А самое главное, там сегодня был нерабочий день, — рассказывал Эспиноза, все переминаясь с ноги на ногу. — Свидетелей уже опросили. Они говорят, будто плита в какой-то момент просто вот сама поехала вниз — и сорвалась. Ума не приложу, как такое может быть? Мне фотографию прислали, эта штука в тонну весом, не меньше. Короче, машина всмятку. Не понимаю, как можно такую громадину затащить на крышу и не закрепить? Дьявольщина какая-то. — Это не дьявольщина, — сказал Маркус. Своего голоса он больше не узнавал. — Наоборот. Он задрал голову и теперь смотрел в потолок, в бетонную плиту, и думал: какая ирония. Небеса — безразличные, не знающие жалости Небеса — и оказывались такой бетонной плитой, и такая же бетонная плита только что убила единственного на Земле человека, рядом с которым ему больше не хотелось умирать. Эспиноза поднял бровь. — Наоборот? В смысле, Господь Бог решил показать нам, что он существует? Чтобы мы в него уверовали? И поэтому он скидывает строительные материалы людям на голову? В ответ Маркус лишь кивнул. — Может, и так, — ответил Эспиноза. — Не знаю. В общем, ей здорово повезло… — Повезло? — Лейтенант, — вдруг услышал Маркус, — доброе утро. Привет, Дэн! Он повернулся. Лопес — живая, теплая, совершенно настоящая Элла Лопес — стояла совсем рядом. Наверно, можно было протянуть руку и коснуться ее. А еще она улыбалась. Ему и Дэну Эспинозе. Да, и ему тоже. — Извините, что опоздала, — сказала она, всплеснув руками. — Я сразу позвонила в страховку, а с ними же быстро не бывает! Сделайте такую фотографию и такую тоже, и сверху, и сбоку… А еще патрульные. Ну и теперь я без машины! А как в Лос-Анджелесе выжить без машины? Вот как ты считаешь, Дэн, что мне брать, снова «Тойоту» или все-таки пересаживаться на «Субару»? Элла все тараторила и тараторила, рассказывая, как было дело, но Маркус так и не смог вымолвить ни слова в ответ. Оставив ее с Дэном, он ушел в допросную. Следующие несколько часов Маркус терпеливо слушал Лиану Пейдж — и ее адвокатов, настаивающих на том, что состава преступления нет. Его и не было: все показания свидетелей сходились в том, что сама Лиана не имела отношения ни к одному из трех убийств. Как и вся семья Пейдж. Единственный свидетель, который знал, как все произошло на самом деле, теперь лежал в морге, причем с лицом, сожженным паяльной лампой. Ни Декер, ни Ричардс не сомневались, что Залман и Лайонел тоже выйдут сухими из воды. И, если честно, Маркусу было на это наплевать. Это потому, что он никогда не был настоящим лейтенантом Пирсом. Настоящий лейтенант Пирс сейчас благодарил бы Бога за то, что Лопес выжила. Что плита весом в тонну расплющила капот ее «Тойоты Короллы», а Эллу даже не зацепило осколками. Настоящий лейтенант Пирс считал бы это сказочным, счастливым спасением. Каин, первый убийца, считал иначе. То, что случилось с Эллой на Вестерн-авеню, было предупреждением ему самому, последним перед грядущей катастрофой. Знал он и другое: теперь у него не было выбора. За преступлением всегда следовало наказание. Так было с начала времен. Так будет и сейчас, когда Господь снова обратил на него свое божественное внимание. Около пяти вечера Маркус запер свой кабинет и зашагал на парковку. На лестнице кто-то пытался его окликнуть: кажется, Оливия. Маркус сделал вид, что не слышит. Прощаться он тем более не стал. Ни с кем. Люди, которые не сделали ничего плохого, уж точно не заслуживали, чтобы им на голову падали стройматериалы. Мотор «Триумфа» послушно взревел. Вот и все, подумал Маркус. Оглядываться он тоже не стал. Проехал пару кварталов и свернул на улицу, которая вела к Сто пятому шоссе. А там прибавил скорости. До мексиканской границы оставалось около ста пятидесяти миль. Он надеялся прибыть в Тихуану еще до наступления темноты. Конечно, ему не нравилось уезжать так, все бросив. Дом, тайники с наличными и документами. Или даже эту коллекцию минералов и ископаемых. Конечно, если очень захотеть, он сможет ее вернуть, просто для этого придется напрячь все свои связи и, наверно, это не то, о чем ему стоило бы думать сейчас. Не нравилось Маркусу и другое: всего пару дней назад Люцифер тоже сказал ему поторопиться. Тогда это казалось издевкой. Тогда Маркус был уверен: и в целом мире не найдется силы, которая заставит его бежать из Лос-Анджелеса. А еще он обещал Лопес. Что в этот раз он никуда не уедет. Конечно, она в нем разочаруется. В очередной раз. Хотя куда уж больше, учитывая, что Элла уже съездила в Чикаго. И уже поняла главное: героический и доблестный лейтенант Маркус Пирс был выдумкой. Хорошей, удобной выдумкой. Его никогда не существовало взаправду. Когда до поворота на Сан-Клементе оставалась миля, Маркус услышал знакомое пиликанье. Он выругался. Избавиться от телефона ему следовало еще в Лос-Анджелесе, сделав крюк на побережье. Вытащить и разломать сим-карту, а сам телефон выбросить в океан. И уж чего точно нельзя было делать сейчас, так это отвечать на звонок. Кто бы ни желал с ним говорить. Перестроившись в правый ряд, Маркус сбавил скорость и повернул на съезд, который вел прямо в Сан-Клементе. Притормозив на обочине, — кажется, улочку застраивали еще в восьмидесятые, и в то время эти аккуратные коттеджи были настоящим шиком, а сейчас с их стен сыпалась штукатурка, — он расстегнул шлем и вытащил из куртки телефон. Как оказалось, он пропустил несколько звонков: и от Лопес, и от Оливии, и от Декер. Последним в этом ряду был Эспиноза. Маркус нахмурился. Внимательно огляделся по сторонам, не заметив ни одной живой души. В конце квартала виднели супермаркет и бензоколонка, но и там было пусто. Все, что ему нужно было теперь сделать, — выломать из телефона сим-карту. И затем лет двадцать, а лучше и все тридцать не появляться в Лос-Анджелесе. Как назло, телефон опять запиликал: это снова был настырный, тупой Дэн Эспиноза. Будь он трижды проклят. Маркус бросил взгляд на шоссе, жужжащее на горизонте. До Тихуаны он сможет добраться за полтора часа. Он успеет до темноты. А потом начнет новую жизнь: в Мексике у него и сейчас оставались знакомые. Сменить личность будет проще, чем в Штатах. Может, за этот вечер он даже успеет придумать себе новое имя. — Слушаю, — ответил Маркус. — Лейтенант! А вы где? Мы все не можем вам дозвониться, — пожаловался Эспиноза. — Я хотел сказать, тут Хлоя смотрела записи с камер наблюдения, ну, с того склада в Санта-Монике, где убили Рамиреса, и там что-то странное. Все есть, но нет момента, где бы Рамиреса притащили на склад. Представляете? А Хлою срочно вызвали в школу, вас в участке не было, и Оливия разрешила. В общем мы с Лопес поехали туда сами. — И что? — Оказывается, там есть подвал, — объяснил Эспиноза. — Он и на планах есть, просто мы сразу не заметили. Моя ошибка, лейтенант. Маркус промолчал. — Представляете, Элла там все осмотрела и нашла паяльную лампу. И строительную перчатку. А еще она взяла пробы, и… — Вы уже вернулись в участок? — Пока нет, — сказал Эспиноза. — Просто Элла решила еще немного покопаться в том подвале. Я ее там оставил, потому что… — … вы идиот? — не выдержал Маркус. — Нет, лейтенант, понимаете, мне позвонила Шарлотта, в смысле мисс Ричардс, это касается Залмана Пейджа, у нас тут новая версия, и я решил проверить. Ну, это двадцать минут туда и обратно… — Эспиноза! — закричал Маркус. — Мне плевать на Залмана! Вы сейчас же возвращаетесь на тот склад! Вы меня поняли, Эспиноза? И вызовите патруль! Немедленно! Телефон он положил в нагрудный карман куртки: пропустить еще один звонок было нельзя. Вывернув на шоссе, Маркус ударил по газам — ударил что было сил, выжимая из «Триумфа» все отмеренные ему сто сорок пять миль в час. А потом он невыносимо долго мчался на север, слушая, как ревет двигатель, и совсем не слыша, как шумит океан по левую руку, и все думал, что теперь никто не сможет его остановить: ни Бог, ни дьявол. Теперь он ничего не боялся. У съезда на Санта-Монику Маркус сбросил скорость. Адрес он запомнил и даже представлял, — спасибо Лопес за ту винтажную карту Лос-Анджелеса — где находился склад. Нужную улицу Маркус отыскал быстро. Потерял несколько секунд, выуживая телефон из кармана куртки. Белая «Хонда» Дэна Эспинозы пылилась на обочине, а за углом маячил патрульный «Форд». Свой «Триумф» Маркус бросил прямо у ворот склада. Зашагав к «Форду», он почти сразу заметил пробитые стекла — и темную, неприятную лужу под машиной. И понял все еще до того, как приоткрыл дверь. И, как назло, вспомнил, что не далее как вчера видел обоих патрульных в участке. Казалось, что первый пытался обнять руль, а второй откинулся на спинку пассажирского сиденья, чтобы подремать на жаре. Оба были мертвы. Маркус набрал дежурного, вызывая подкрепление. — SWAT будет через пятнадцать минут, — услышал он. — Держитесь, лейтенант. Отвечать он не стал. Он как раз разглядел микроавтобус: потрепанный «Фольксваген», припаркованный еще дальше, за складом. Выхватил «таурус» и, прицеливаясь, бросился туда. В салоне «Фольксвагена» было пусто — и спереди, и сзади. Маркус выпустил несколько пуль по покрышкам: кто бы ни вышел из этого склада, далеко он не уедет. Вот тогда он и услышал выстрелы. Тихие, глухие, похожие на хлопки. Будто стреляли под землей. Ворота заперты не были. Маркус вбежал на территорию склада и с минуту озирался по сторонам, пытаясь представить, где находится основной вход — а где тот подвал, в котором Элла отыскала новые улики. Пусть мне повезет, подумал Маркус. И тут же поправил себя. Главное, чтобы повезло Лопес. Второй раз за день. И Эспинозе. Который, конечно же, был упрямым идиотом — Люцифер не зря называл его Детективом-Тупицей — и который обязательно должен был выжить. А как иначе. Он все скользил взглядом по серым кирпичным стенам и бесконечному асфальту и все равно не понимал, где же находится этот проклятущий подвал. Пока наконец не увидел в пяти шагах от стены огромный металлический ящик, под завязку набитый строительным мусором. Куски штукатурки и кирпича были рассыпаны повсюду: словно ящик специально приволокли сюда. Хорошо, что это был всего лишь ящик с мусором. А не тот «Фольксваген», подумал Маркус. Ящик поддался не сразу — пришлось напрячься — а потом Маркус увидел крышку люка. Он потянул за ручку — и в следующую секунду его оглушили выстрелы. Стреляли очередью: наверно, у кого-то там внизу был автоматический пистолет. Точно не у Эспинозы. Потому что Маркус не помнил, чтобы Эспиноза таскал с собой «глок». Или тем более Элла. Вниз в подвал вела металлическая лестница, но Маркус не хотел терять времени. Пятки ударились о бетонный пол, и на мгновение в ступнях вспыхнула — и тут же погасла — боль. Впереди был длинный коридор, заставленный шкафами и освещенный одной лишь тусклой лампочкой. Маркус прислушался к тишине, уловил неясные шорохи и пошел на звук. Лопес он нашел быстро: та спряталась между двумя шкафами. Одной рукой Элла держала «беретту», второй пыталась зажать рану на боку Эспинозы, лежавшего на полу. По крайней мере, тот еще был в сознании. — Лейтенант! — на мгновение Элла даже улыбнулась. И тут же перешла на шепот, — Дэну нужна помощь! А связи здесь нет. — SWAT будет через десять минут, — тихо произнес Маркус. Скинув с себя куртку, он отдал ее Лопес, и та сразу же укрыла курткой Эспинозу. — Сколько их? — Трое. Он едва успел пригнуться, когда по ним снова выпустили очередь. Покачав головой, Маркус заметил: — Они неплохо подготовились. — Это точно, — выдавил Эспиноза. Сейчас его била дрожь, а по лицу катились тяжелые капли пота. — А патруль? — Убиты, — ответил Маркус. — Оба. Элла нахмурилась и ничего не сказала. С минуту они так и сидели, прислушиваясь к тишине. Пока не расслышали гулкие, удаляющиеся шаги. — Они уходят, — сказала Элла. — Паяльную лампу мы потеряли. И все остальное тоже. — Я пробил шины в их «Фольксвагене». — А я оставил ключи в «Хонде», — признался Эспиноза. Маркус открыл рот, но Элла его опередила. — Кого-то из них наняла Лиана. Или Залман. Если они уйдут… Они переглянулись. — У нас не будет свидетелей, — выдохнул Эспиноза. — Будут, — пообещал Маркус. На Лопес он не смотрел. Еще раз проверил свой «таурус», поднялся на ноги — и осторожно зашагал вперед, стараясь, чтобы глаза успели привыкнуть к темноте. Плечо ужалила пуля, и Маркус, не стесняясь, выругался. Сзади что-то говорила Лопес — кажется, не ему, а Дэну. Он ощупал рану, чувствуя, как кровь липнет к пальцам, — ничего серьезного, пуля прошла насквозь — и пошел дальше. По крайней мере, к следующему выстрелу он был готов: вовремя пригнулся, и пули отрикошетили от бетонных стен. Маркус сощурил глаза, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Очень скоро он заметил мелькнувшую во мраке тень, черное на черном, рефлекторно поднял «таурус» — и тут же понял, что этого нельзя делать. Ему нужен был живой свидетель. Идти на ощупь становилось все тяжелее, и наконец лабиринт раздвоился. Маркус свернул в другой коридор. Он не ошибся. Спустя каких-то двадцать шагов он столкнулся с номером один: это был тот самый любитель автоматических пистолетов. Маркус стрелял первым — по ногам, а когда номер один свалился на пол и пули полетели во все стороны, наконец-то выбил из его рук оружие. В боку тут же закололо, и Маркус, споткнувшись, упал на колени. Задержал дыхание и по привычке досчитал до десяти. Ощупал бок. Снова досчитал до десяти. Боль не унималась. Времени не было, и Маркус рывком заставил себя подняться. «Глок» он, конечно, забрал с собой. С номером два и номером три ему повезло больше — их Маркус догнал у бетонной лестницы, которая вела наверх, к складу. Стрелял без предупреждения, снова по ногам. Полицейскую сирену он услышал сразу же. И все равно не удержался. Склонился над номером три. Света здесь было чуть больше, и сейчас Маркус хорошо видел его лицо: самый обычный латинос, смуглый, тощий, лет двадцати. — Кто тебя нанимал? — спросил Маркус. — Не знаю! — выкрикнул номер три. — Я правда не знаю! Он улыбнулся. Неприятно и холодно: так, как обычно улыбался Грешник, а не лейтенант Маркус Пирс. — Сейчас я прострелю тебе коленную чашечку. Это очень больно, но мне ничего за это не будет. А вот ты никогда не сможешь ходить. По лицу номера три прошла дрожь, и Маркус выхватил «таурус». — Какая-то девчонка! — сказал номер три. — Вся из себя. На понтах и с кучей бабок. Клянусь Пресвятой Девой, я первый раз ее видел! Сунув «таурус» в кобуру, Маркус вытащил телефон и быстро отыскал фотографию Лианы Пейдж. — Эта? — Да, — подтвердил номер три. — Она самая. Маркус кивнул и поднялся на ноги. А потом зашагал обратно. — SWAT на месте, — сказал Маркус. — И три свидетеля. Как минимум один опознал Лиану. Элла открыла рот — сейчас она смотрела на него широко раскрытыми глазами и как будто не находила слов. Маркус все понял. Он обхватил себя руками, пытаясь закрыть плечо и бок, в котором все так же кололо и ныло. На его счастье, Эспиноза как раз пошевелился, и кожаная куртка оказалась на полу. Наглухо застегнув молнию, Маркус почувствовал себя намного лучше: не хватало еще, чтобы кто-то увидел дыры на футболке. Или кровь. — Лопес, что с Дэном? Он еще в сознании? — В сознании, — простонал Эспиноза, разлепляя глаза. — Лейтенант, вас тоже ранили? Маркус покачал головой. — Нет. — Но я же видел. Вы еще… — Вам показалось. Эспиноза явно хотел возразить, но в следующую секунду в коридоре загромыхали тяжелые ботинки — и темнота сдалась под натиском тактических фонарей. — SWAT Лос-Анджелес! Всем оставаться на своих местах! — Полиция, — сказал Маркус, поднимая жетон. — Здесь раненый, и нам нужна помощь. Спустя два часа все было кончено. То есть, спустя два часа они с Лопес уже дали все необходимые показания, а Эспинозу успешно прооперировали в госпитале Комьюнити. Как и тех троих латиносов. — Пусть только придут в себя, — в голосе Оливии Монро звучал металл. — Посмотрим, сколько им заплатила мисс Пейдж. — Посмотрим, — согласился Маркус. Наконец его оставили в покое. Он ушел в свой офис, запер дверь и, прислонившись к стене, закрыл глаза. И понял, что не хочет ни о чем думать. Ни о том, что произошло сегодня утром с Лопес. Ни о том, как он сам мчался по шоссе в сторону мексиканской границы. Хотелось ему сейчас только одного: стащить с себя эту проклятую куртку. Вызвать такси — «Триумф» пришлось оставить на месте преступления, пусть и под охраной патрульных, — и отправиться домой. Или не домой, подумал Маркус: в боку все так же неприятно кололо. Он уже потянулся к телефону, когда в дверь постучали. Маркус едва не застонал. — Это я, — услышал он. — Можно мне войти? На пороге действительно стояла Элла Лопес. На его счастье, совсем одна. — Я все-таки решила спросить, — начала она. — Вы уже позвонили тому доктору? Кажется, его зовут Миллер-Митчелл. Маркус не ответил. Конечно, Лопес все раскопала. Даже это. Почему он не удивлен? Наверно, потому что он сам дал ей повод. — Я не медик, — добавила Лопес. — Но я тоже справлюсь. У меня есть лидокаин и промедол для местной анестезии, а в лаборатории пусть не стерильно, но чисто. Ну так что, лейтенант? Он помедлил: недолго. Молча кивнул. И зашагал за ней вслед. Заперев дверь на ключ, Лопес посверлила его глазами. — Сколько? — Две, — ответил Маркус. — Ясно. Снимите куртку. На кресло положите. Майку пока оставьте, я по ней должна определить, куда вошли пули. По крайней мере, она все правильно поняла: кожа срасталась быстро. Обработав весь его бок и живот антисептиком, Лопес взяла медицинский маркер и сделала две отметки прямо под его ребрами. Потом она тщательно вымыла руки, натянула одноразовые перчатки и, указав Маркусу на пустой лабораторный стол, заметила: — Майку теперь снимите. Да, и будет лучше, если вы… — Я постою, — бросил он. — Не в первый раз. — У меня в первый. Голоса этой Эллы Маркус не узнал. Потому что это была какая-то новая, неизвестная, незнакомая ему Элла Лопес. Или наоборот: очень даже знакомая. Та самая неуязвимая Лопес, которая, оказывается, все-таки существовала в его реальности. И которую не страшили ни гнев Бога, ни даже падающие сверху бетонные плиты в тонну весом. А раз так, спорить с ней Маркус просто не мог. Поэтому он забрался на лабораторный стол и растянулся на нем. — Как долго на вас действует местная анестезия? — Две минуты, если вколоть тройную дозу, — ответил Маркус. — Можно не заморачиваться. Я забыл сказать, что антисептик тоже не нужен. Я же говорю, это не… — Две так две, — сказала Лопес, набирая раствор в шприц. — Промедола у нас много. И антисептика. Мне только потом понадобится ваша подпись. Чтобы не было лишних вопросов. — Конечно. Укола Маркус почти не почувствовал. Он просто глядел в потолок и старался ни о чем не думать. Уж точно не о том, как все это выглядело со стороны — как Лопес надрезает кожу скальпелем, как оттягивает края раны, как возится с бинтами и спринцовками, как берет в руки пинцет с зубчиками и как раз за разом набирает этот дурацкий промедол, всегда используя и выкидывая в мусорник новый шприц: а ведь он же объяснил, что о стерильности в его случае можно не беспокоиться. — Все, — неожиданно изрекла Лопес. — Зашивать я не стала, я вижу, что ткани начинают… — Да, не имеет смысла, — быстро ответил Маркус. Он как раз повернул голову в ее сторону — в этот момент Лопес деловито стягивала с рук резиновые перчатки. Их взгляды встретились, и Маркус понял, что в ее глазах не было ни капли удивления. Словно ничего необычного она так и не заметила. Приподнявшись на локтях, Маркус наконец встал. Натянул на себя пропитанную кровью майку — ну, другой у него не было — и сказал: — Спасибо, Лопес. Она кивнула. — Вам помочь здесь все убрать? — Не стоит, — Элла пожала плечами. — Лучше я сама. Но я завтра зайду к вам за подписью. — Хорошо. У самой двери Маркус остановился. — Лопес, я должен о многом вам рассказать. Но я не знаю, с чего начать. Это была ложь: липкая, противная и очень привычная. Конечно, он знал, с чего надо начать. Он просто боялся. Как и все тысячелетия до этого. — Будет проще, если вы… Они переглянулись. Пауза была невыносимо долгой. А потом Лопес покачала головой. — Только два вопроса, — сказала она. — На сегодня хватит. Маркус кивнул. — Хорошо. Еще несколько секунд Лопес молча его разглядывала, будто собираясь с мыслями. — Я вам звонила в пять вечера, — начала она. — А потом вас все искали. Дэн, Оливия, Хлоя… Маркус вздохнул. Наверно, это был не самый сложный вопрос, которого он бы мог ожидать. Но достаточно неприятный. Потому что Лопес — после всего, что случилось сегодня, — заслуживала правды. — Почти все ваши звонки я пропустил, — ответил Маркус. — Просто не услышал. Кроме последнего, когда позвонил Эспиноза. На шоссе было очень шумно. Она снова посверлила его взглядом. — На шоссе? — Я хотел успеть в Тихуану до того, как наступит вечер. — Почему? — Лопес подняла бровь. — Вы же сказали, что… — … что в этот раз я не уеду, — кивнул Маркус. — Лопес, я много раз вызывал гнев Всевышнего. И это всегда заканчивалось плохо. Не только для меня. Для всех, кто был рядом. Элла опять покачала головой. — Вы считаете, что этой случай на Вестерн-Авеню… — Да, — ответил Маркус. — Я не верю, — просто сказала она. — Не верите? Потому что бабушка рассказывала вам про другого Бога? Про милосердного и справедливого Всевышнего? Лопес вздохнула. Померила лабораторию шагами и снова посмотрела на Маркуса. — Между прочим, моя бабушка вас помнит. Он открыл рот — и осекся. И снова не знал, что говорить. — Вера заключается в другом, — продолжила она. — Есть вещи, в которые я никогда не перестану верить. И в первую очередь — в людей. В то, что у каждого из нас есть надежда. И свободная воля тоже. А поэтому люди ошибаются. Например, рабочие забыли закрепить эту плиту на крыше. Или закрепили, но неправильно. А их прораб не проверил. Если честно, в первую минуту мне было очень страшно. Наверно, я даже заорала. А потом я представила этих рабочих, каких-нибудь Пабло и Пита. И их прораба Мэтта. И все сразу встало на свои места. Помните, мы с вами говорили о Боге, лейтенант? О том, является ли наш Творец всеблагим или желает нам зла? Маркус кивнул. — Я до сих пор считаю, что Творец благ, — сказала Лопес. — И Он не обидится на то, что в будущем человек станет равным Ему. Потому что люди изначально созданы по Его образу и подобию. А значит, наступит тот день, когда мы сами превратимся в богов. Но если это не так, и на Небесах обитает кто-то злобный и мстительный, кто каждый день строит нам козни под видом испытаний и наслаждается нашими мучениями… За дверью лаборатории послышались шаги — и чей-то смех, кажется, это Джоан засиделась в участке и теперь шла домой, — а потом все стихло. — …мы все равно победим, — закончила Лопес. — Вы на самом деле в это верите? — Да. Маркус покачал головой. Он оглядел лабораторию и вдруг заметил, что едва не оставил здесь куртку. Подобрал ее, натянул на плечи и тут почувствовал на себе пристальный, цепкий взгляд Эллы. — Джерри Блэккроу, — просто сказала она. — Я видела материалы дела. Что тогда все-таки случилось? Они переглянулись. — Мы с Декер проводили арест подозреваемого. — Вы знали, что Джерри будет стрелять, — заметила Элла. — Правильно? — Правильно. — Вас и так считали героем. Вам не нужно было это лишний раз доказывать. — И не собирался. — Но вы подставились под пули. — Да. — Я не понимаю, — призналась Лопес. Он пожал плечами. Было уже поздно: часы показывали половину одиннадцатого, и ему очень хотелось поскорее отсюда уйти. Вызвать такси, а дома налить себе стакан виски. Выспаться. И начисто забыть этот безумный и такой длинный день. Маркус подошел вплотную к двери, повернул ключ в замке. Бросил взгляд в сторону. На Лопес он старался не смотреть, зато хорошо видел банки с реактивами, выстроенные в ряд на полке в вытяжном шкафу. И склянку с бесцветным раствором. — Подождите, — Лопес не унималась. — Однажды вы сказали мне, что не просили бессмертия и неуязвимости. И что для вас это не дар, а проклятие. Он кивнул. Склянка была подписана синим маркером, вот только надпись почти стерлась. Наверно, какой-то реактив для генетического анализа. Или электрофореза. — Но это значит… Договорить ей Маркус просто не дал. — Спокойной ночи, Лопес, — сказал он, поворачивая ключ в замке. Он успел дойти до своего офиса — забрать телефон, когда Элла нагнала его у порога. — Вы делали это и раньше, верно? — Тысячи раз, — ответил Маркус. — До свидания, Лопес.