Будем как боги

Хроматограф все жужжал и жужжал, и в тон ему тихонечко гудел генетический анализатор, и все остальные приборы в лаборатории тоже сипели и шипели, будто пытаясь попасть в ноты. Внешний мир не существовал — поначалу он еще напоминал о себе, когда за дверью лаборатории раздавались чьи-нибудь торопливые шаги или когда до ушей Эллы долетали обрывки слов, но потом и это все растворилось в мерном жужжании и шипении. И теперь ей казалось, что она сидит здесь вечно, может, она и родилась здесь, и здесь была крещена, слушала уроки катехизиса, сюда пришла на исповедь и приняла первое свое причастие. А разве нет? В Детройте ее оберегали, ее продержали в качестве стажера целых четыре года, ее все испытывали и испытывали, а на самом деле ей нарочно давали самые легкие задания, а здесь ее сразу бросили в бой, и это было лучшее, что с ней случилось: потому что теперь она работала бок о бок с необыкновенными людьми. Было около семи, когда Элла поняла, что в кружке не осталось ни капли даже мерзкого остывшего кофе. Пролистав готовый отчет — одиннадцать страниц экспертизы по делу Мертенса — она отправила его на печать и прошила скрепкой. И поняла, что и вправду провела в лаборатории почти весь день, если не считать редких визитов на кухню. Хлоя и Люцифер катались по Лос-Анджелесу, опрашивая свидетелей, Шарлотту вызвали в прокуратуру, а на Дэна было жаль смотреть: погребенный под выписками о компании Залмана Пейджа, тот все искал хоть какую-нибудь зацепку в деле Салливана-Филлипса. Пару раз в ее лабораторию заглядывала Джоан: пообещала завтра свести все новые результаты в экспертное заключение. Маркуса она сегодня не видела. Дэн обронил, что утром лейтенант долго торчал у Оливии, днем куда-то уезжал, а вечером заперся в офисе, опустив жалюзи. На это Элла и рассчитывала. Поэтому она забрала с собой распечатанный отчет и зашагала к кабинету Маркуса: тишина в участке была звенящей. — Лейтенант, — сперва она осторожно постучала в дверь. В ответ на молчание постучала снова, только громче и настойчивей. — Лейтенант, я с отчетом по Мертенсу. Наконец Элла просто потянула ручку двери на себя. Дверь не поддалась. Только тогда Элла поняла, как ошиблась. Вчера Маркус не зря пожелал ей счастливого пути. Не хотел встречаться? Или вправду был занят. Или… — Ты к Пирсу? — вдруг услышала Элла. — Он уже смылся. Она обернулась: со стороны кухни показался Дэн с кружкой в руке. — Я видел, как он уезжал, — добавил он. — Сегодня за лейтенанта пашут другие. Элла сочувственно вздохнула. — Эх, Дэн. Мне так жаль. Могу я тебе чем-то помочь? — Справлюсь сам, — он пожал плечами. — А ты? Ты разве завтра не летишь в отпуск? — Лечу, — кивнула Элла. — Давай хоть с тобой попрощаюсь. Как следует обняв Дэна и пожелав ему удачи, Элла вернулась к себе. Ей следовало прийти к Маркусу раньше. Сразу, как тот вернулся в участок. Принести это сырое заключение по Мертенсу. Выложить свою сумасшедшую гипотезу. Заодно сказать, что четвертая по счету компания, «Этеокретес» из Копенгагена, только что опубликовала еще один кусок расшифрованного генома в базе NCBI. А в заявке на патент датчане утверждали, что их терапия задействовала сразу два гена, регулирующих теломеразу. И все-таки дело было не в этом. Прежде всего ей нужно было уяснить для себя, почему она все-таки летит в Детройт. И что она узнает в этом Детройте, когда самое главное она уже выяснила: рядом с ней по коридорам полицейского участка ходит бессмертный. И не просто бессмертный, а проклятый самим Всевышним. Элла покачала головой. Прежде всего Маркус был ее начальником, а уже потом кем-то еще. Повертев телефон в руках, Элла сперва хотела послать ему сообщение — и все стерла. И просто набрала его номер. Ответил Маркус сразу. — Лопес? — Лейтенант, добрый вечер. Не знала, что вы уже ушли, — начала Элла. — У меня завтра самолет в семь сорок, — объяснил Маркус. — Точно. Самолет. Конечно. Как она могла забыть? Хотелось извиниться. Пожелать спокойной ночи, счастливого пути или что там еще желают человеку, который уже много тысяч лет как живет не совсем обычную человеческую жизнь, а завтра утром летит в Чикаго. Интересно, сколько времени требуется ему на сон. — Что-то важное, Лопес? — Да так. Отчет по Мертенсу, — ответила Элла. — Ничего страшного, вышлю по почте. — Хорошо. Теперь надо было сказать «до свидания», но он все еще не клал трубку, и она тоже медлила. — Лейтенант, там еще кое-что новое случилось. Одна компания… — Да? В его голосе вроде бы мелькнула заинтересованность: по крайней мере, Элле хотелось в это верить. — Можно я приеду? Сначала он вообще ничего не ответил, все молчал и молчал, и в трубке повисла неприятная стеклянная пауза, так что сердце у Эллы разом сжалось: кажется, эта ее назойливость вышла ей боком. Вон, даже прямолинейный лейтенант Пирс не в силах придумать, как от нее отвязаться. — Свит Эльм Драйв, четырнадцать, — вдруг сказал Маркус. — Я знаю. Минут пять у нее ушло на то, чтобы поставить хроматограф на автоматический режим и выключить все остальное: завтра Джоан разберется. Помыть кружку она уже не успела и задвинула ее на полку за реактивами для электрофореза. Окинув взглядом лабораторию — обычный бардак, но ничего из ряда вон выходящего — Элла бросилась собирать разбросанные по столу и вытяжным шкафам вещи: блокноты, телефон, кошелек, косметичку, пустую бутылку для воды. И отчет по Мертенсу. Запихав все это в рюкзачок, она стремглав выскочила в коридор. И едва не налетела на Люцифера. — Мисс Лопес! Вот кто всегда искренне ей радовался. — Люцифер, привет, — улыбнулась Элла. — Только я спешу. Завтра лечу в Детройт к бабушке. — Тогда я прошу прощения, — заметил Люцифер. — Конечно, вы это упоминали, просто я не ждал, что это случится так скоро. Я буду страшно скучать, мисс Лопес! — Так уж и скучать? — Дьявол никогда не врет. — Дьявол, — повторила за ним Элла. Скользнула по нему взглядом: в этот час Люцифер казался немного усталым, но его темные глаза все равно лучились теплом и светом. — И что, у Короля Ада есть какие-нибудь планы на этот вечер? — У меня всегда есть планы на вечер, — подтвердил Люцифер, поправляя лацканы пиджака. — Но так как Хлоя своей железной рукой сегодня отправила меня на помощь Детективу-Тупице, мне пришлось отменить вечеринку в Lux. Вернее, вечеринка состоится, но пройдет без меня. — Как жаль! — Возвращайтесь, мисс Лопес. В вашу честь мы устроим и не такое. — Обязательно, — Элла схватила рюкзак поудобнее и вдруг рассмеялась. — Не пропадите тут без меня и лейтенанта Пирса. Люцифер поднял бровь. — Он тоже куда-то уезжает? — В Чикаго, — ответила Элла. — Консультирует бывших коллег. Между прочим, про это Пирс говорил на планерке! Зря ты не пришел. — Все ясно, — кивнул Люцифер. — Я это учту. Элла решила не спрашивать, что именно учтет Люцифер: то, что ему все-таки следовало бы посещать планерки, даже сейчас, когда они поссорились с Пирсом, или что-то еще. — Слушай, я все-таки побегу, — сказала она. — Удачи вам с Дэном! Быстро вбив адрес Маркуса в навигатор, Элла выехала с парковки — и минут за сорок пересекла половину города, пока дорога наконец не пошла в гору. Дом Маркуса она увидела сразу, как свернула на Свит Эльм Драйв — однажды Элла уже нашла его на фотографиях в гугл-картах. Ну так, просто как-то раз ей стало любопытно, где же поселился их лейтенант. А поселился лейтенант в очень даже благополучном, если не сказать престижном пригороде Лос-Анджелеса — и, конечно, так и не соблаговолил пригласить хотя бы кого-нибудь из своих сотрудников на новоселье. Бросив «Тойоту» на парковке перед домом, Элла повесила на плечо рюкзачок и взбежала вверх по ступенькам. Дверь перед ней распахнулась прежде, чем она успела позвонить или постучаться. — Лопес, — Маркус стоял на пороге. И был сейчас обычным и привычным, и даже домашним, в простой серой майке и джинсах, и ничто, вот вообще ничто в его облике не говорило и не кричало о том, что он бессмертен, что он способен пережить выстрел в сердце и прийти в себя за восемьдесят секунд, или что он — это бы никогда не пришло Элле в голову — проклят Всевышним. Разве что лицо его было — впрочем, как всегда — непроницаемым, а голубые глаза сощурились, будто сейчас он смотрел не на Эллу вовсе, а на очередного подозреваемого в зале для допросов. В следующее мгновение Маркус шагнул в сторону, жестом приглашая ее войти. — Добрый вечер! Я принесла отчет по Мертенсу, — сообщила Элла, поднимаясь вслед за Маркусом по лестнице. — И я хотела сказать, что там есть одна проблема. Токсикология не сходится, и на самом деле я уже запросила помощи из Сан-Диего, вдруг у них были похожие случаи, и Джоан в курсе, так что… Она вдруг застыла. — Вау! Как тут круто. А это вот аммонит, верно? — Это аммонит, — подтвердил Маркус. — Довольно большой, — Элла уставилась на окаменелость, рассматривая ее со всех сторон. — И, наверно, куплен не на Ebay? — Нет, я привез его сам, с Мадагаскара. — Вы были на Мадагаскаре? Надо же. Маркус пожал плечами. — Мой двоюродный дедушка тоже собирал окаменелости, — сказала Элла. — У него еще были очень клевые брахиоподы и трилобиты. Он никогда не разрешал их трогать. В смысле не разрешал никому из моих братьев. Но если те уходили играть или носиться по саду, мне позволялось взять какой-нибудь в руки и посмотреть вблизи. — Интересно. Но я больше по минералам. — Это заметно. — А что случилось с коллекцией вашего родственника? Покачав головой, Элла улыбнулась. — В конце концов он все раздарил, когда переехал в Монтеррей. — Я бы так не смог, — заметил Маркус. — Да, если всю жизнь собирать вот все это, — Элла оглядела гостиную, прикидывая, сколько здесь экспонатов, — будет жаль расставаться с ними. — Именно так. Повисла пауза: сейчас Маркус выжидающе смотрел на нее. Сбросив с плеча рюкзак, Элла протянула ему тоненькую папочку. — Я на почту тоже выслала, — добавила она. — А когда будет токсикология, Джоан дополнит. Мне кажется, убийца хотел убедить нас в том, что Мертенс умер от передозировки амфетамина и реланиума. Но на самом деле в его крови есть следовые количества псилоцибина и еще одного соединения, структуру которого я не смогла расшифровать. Моя гипотеза: это какое-то новое снотворное, возможно, даже не прошедшее клинических исследований до конца. Что сразу наводит нас на очень интересные мысли, учитывая, где работал Мертенс. Поэтому я и запросила помощи в Сан-Диего. Маркус кивнул. — Хотите пива, Лопес? — Я? Пива? — переспросила Элла. Вопрос застал ее врасплох. — Можно. — Пейл-эль? Или бельгийское темное? Не в силах удержаться, Элла рассмеялась. — Лейтенант, ну вы даете. Если я сейчас выпью бельгийского темного, мне придется остаться у вас ночевать… Она тут же запнулась. Потому что заметила, как странно теперь смотрел на нее Маркус: глаза его вновь сощурились, и Элла не смогла определить застывшую в них эмоцию. То ли это было удивление, то ли что-то еще. Поэтому она немедленно поправилась. То есть, привычно затараторила: — А у меня тоже самолет. В десять утра! И мне еще надо собрать вещи, так что я ненадолго, не волнуйтесь, лейтенант, я скоро уже пойду, просто я хотела отнести вам этот отчет и сказать, что я думаю про дело Мертенса, потому что основным подозреваемым считается тот воришка, а… — Все в порядке, Лопес, — заверил ее Маркус. — Одну минуту. Рюкзак Элла просто бросила на пол. Устроилась за столом у широченного окна почти во всю стену и, положив голову на согнутые в локтях руки, принялась рассматривать Лос-Анджелес. Вернулся Маркус быстро: с двумя откупоренными бутылками Alpine Ale и бокалами. Элла как раз раскрыла рот, чтобы похвалить его вкус, в смысле открывающийся отсюда поистине фантастический вид на город, но Маркус оказался быстрее: — Вы упомянули какую-то компанию. — «Этеокретес» из Копенгагена, — ответила Элла. Налила себе пива в бокал и сразу же попробовала. Пиво было прямиком из холодильника, а еще ей нравился этот сорт, как и легкий цитрусовый вкус. — Они расшифровали еще один кусок генома, но это не главное. Главное, что они хотят получить патент на терапию старения, но в отличие от «Афиномикса» и «Октодиогенеса» они используют не один ген, а сразу два, и считают, что это будет эффективнее. — Интересно, — кивнул Маркус. Про свой бокал он, кажется, и вовсе забыл и отхлебнул пива прямо из бутылки. На мгновение взгляд Эллы упал на его предплечье и военную татуировку с тремя трезубцами: судя по его официальному резюме, лейтенант Маркус Пирс в молодости успел послужить в морском спецназе. Элла так и не выяснила, правда это или вымысел. Потому что как можно верить резюме, год рождения в котором указан с ошибкой в несколько тысяч или даже в несколько десятков тысяч лет? Взгляды их, как назло, встретились. Элла постаралась улыбнуться — как ни в чем не бывало — и продолжила: — Они тоже провели исследование на мышах, хотя эта часть в заявке описана так себе. Думаю, потом им придется добавить побольше данных и графиков. — Как обычно. — Да, — согласилась она. — Но больше всего мне понравилось, что они испытали оба открытых гена в отдельности и доказали, что комбинация генов увеличивает скорость удлинения теломеразы не в два раза, в а десять. На порядок! Вот это синергия, представляете? — Представляю, — ответил Маркус. Выражение лица его снова стало непроницаемым. Элла вылила в бокал все оставшееся в бутылке пиво. То ли это свет сейчас падал так, то ли что еще, но сейчас ей казалось, что татуировка на предплечье Маркуса будто поблекла. Во всяком случае поблекла надпись «Pars est sempiternum» — «Быть частью этого» на латыни — ярким оставался только темный, почти что черный кружок. А может быть, дело было в том, что она давно не видела его в такой майке: несмотря на жару, лейтенант обычно предпочитал футболки или рубашки с длинными рукавами. Что ничуть не мешало коллегам обсуждать его накаченные руки. Или шутить про его широкие плечи и бицепсы, и про то, что у Пирса очевидно не было других хобби, кроме посещения качалки: раз уж личная жизнь у лейтенанта полностью отсутствовала. Элла даже вспомнила, как однажды пыталась поднять ему настроение — ведь если лейтенант дошел до того, что посреди бела дня у себя в офисе начал бренчать на гитаре и подпевать, причем совершенно ужасно и вообще не попадая в ноты, его нужно было спасать. В тот раз Элла заставила коллег написать на бумажках, что им нравится в лейтенанте, сложила все это добро в картонку, ввалилась в кабинет к Маркусу и принялась зачитывать вслух. И ошиблась, потому что их c Маркусом коллеги все как на подбор хвалили только эти самые накаченные руки. На третьем комплименте Элла сдалась — точнее, сдали ее нервы, и она, извинившись, убежала в лабораторию, а потом долго думала — ну и что тут такого? Многие из ее коллег-мужчин наверняка мечтали иметь такие же руки, просто в отличие от Маркуса им было лень зависать в качалке, а многие из женщин мечтали, чтобы его прекрасные руки — сильные, мускулистые — обнимали их днем и ночью, прижимали к себе… … неужели это случилось в тот же самый день, что и первый их разговор про бессмертие? Надо же. — Лопес, — вдруг услышала она. И встрепенулась. — Извините! Я просто задумалась. Неважно. Он промолчал. Будто ждал от нее ответа — или объяснения. — Значит, вы летите в Чикаго? — Да. — Будете помогать бывшим коллегам? — Надо кое-что доделать, — Маркус пожал плечами. — Вы же помните дело Грешника? Остатки его банды все еще действуют в Чикаго. Мне давно пора положить этому конец. — А без вас в Чикаго с этой бандой не справятся, — догадалась Элла. — Нет. Она улыбнулась и салютовала ему бокалом. — Надеюсь, лейтенант, ваши чикагские друзья не возьмут вас в плен, и вы вернетесь в Лос-Анджелес. На его губах заиграла легкая улыбка: правда, она тотчас исчезла. — Не думаю, что это будет им под силу. Элла рассмеялась. А потом заметила: — Все-таки Лос-Анджелес очень отличается от Чикаго, правда? — Еще бы. — А вы бывали тут раньше? Ну, до того, как перевелись к нам? Маркус помедлил. Отставил бутылку — уже пустую — в сторону. — Очень давно, — признался он. — По работе или просто так? — По работе, — объяснил Маркус. — В то время я занимался поиском серийных убийц. — Понятно, — кивнула Элла. А про себя подумала: ну и как теперь верить этому безупречному и совершенно бесполезному резюме? Да никак. Взгляд Эллы снова скользнул по его поблекшей татуировке. Очень уж сильно выделялся черный кружок на фоне остального рисунка и надписи на латыни: странно, что она не замечала этого раньше. Интересно, если спросить Маркуса про службу в морском спецназе, что он ответит? Элла решила, что обязательно это сделает. В другой раз. Когда ей не надо будет садиться за руль и собирать чемодан в полночь, и можно будет выпить темного бельгийского, и даже не одну бутылку, а все две, или лучше чего-нибудь покрепче, например, хорошей текилы, и набраться смелости. Вот тогда она и задаст Маркусу много, очень много вопросов. И про эту странную татуировку, и про серийных убийц, и про того доктора, Миллера-Митчелла, и про аммониты, и про коллекцию камней. И про все остальное — куда более важное и страшное — тоже. Вместо этого Элла снова улыбнулась. — Надеюсь, вам тут понравилось. Раз вы решили начать в Лос-Анджелесе новую жизнь. — Как вам сказать, — Маркус снова помедлил. На миг он отвел взгляд в сторону, а потом снова пристально посмотрел на Эллу. — Скорее, я хотел расстаться со своей прежней жизнью. — И это удалось? — Да. Только не так, как я это представлял. Элла попыталась вытряхнуть в бокал остатки пива: получилось плохо. — Еще? — Нет, что вы, — ответила она. — Но я бы выпила воды, если можно. — Конечно, Лопес. Маркус поднялся из-за стола, и Элла опять осталась одна. И теперь рассматривала ночной город за окном. Точнее, делала вид, что рассматривает город. В который Маркус Пирс приехал лишь для того, чтобы расстаться с прежней жизнью — и теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как узнать, что все это значит. — Спасибо, — сказала она, когда Маркус поставил перед ней стакан с водой. Откупорив вторую бутылку пива — вот это точно было то темное бельгийское, Trappistes Rochefort, — Маркус сел напротив нее. Поверх безрукавки на нем теперь была — если не сказать висела — мятая клетчатая рубашка, и Элла подумала, что он все же заметил, как она его разглядывала. Если не сказать прямо: пялилась. — Надеюсь, вы все успеете. — Успею, — ответил он. — У меня нет другого выхода. Взгляды их пересеклись. Элла решила, что текила ей не понадобится: смелости у нее сейчас было хоть отбавляй. По крайней мере, на один вопрос точно хватит. — Скажите, лейтенант... Маркус вскинул на нее взгляд: буравящий и ледяной. Он все-таки отлично чувствовал такие моменты, подумала Элла. И уже заранее поднимал забрало. И надевал доспехи. И отгораживался. Только отступать Элла не собиралась. — Маркус Пирс — это ведь не настоящее ваше имя? — Нет, — ответил он. Вот теперь храбрость ее исчезла, и сердце ухнуло в пятки. Вот теперь надо было бы хлопнуть стакан текилы, по крайней мере чтобы унять дрожь во всем теле. Элла сцепила руки. Сделала над собой усилие. И выдавила: — Надеюсь, когда вы вернетесь, у вас найдется время... — … все вам объяснить, — закончил за нее Маркус. — Обязательно. — Тогда удачи, лейтенант. — И вам приятно провести эту неделю с бабушкой, Лопес. Допив воду, Элла встала из-за стола. Маркус проводил ее до двери. Вышел на крыльцо, скрестил руки на груди и, кажется, долго смотрел ей вслед, пока она осторожно выруливала на улицу. Когда Элла добралась к себе, была уже половина двенадцатого. Вытащив с антресолей небольшой потрепанный чемодан, она быстро покидала в него несколько футболок, запасные джинсы и кроссовки. Недолго думая, впихнула более-менее нарядное платье и босоножки: так, на всякий случай. И килограмм косметики: ну, не килограмм, но все, что может пригодиться. Никогда не знаешь, кто придет к бабушке в гости. Или с кем ей понадобится встретиться. Уснула она быстро. А когда ровно в десять самолет разогнался на взлетной полосе и взял курс на Детройт, Элла вдруг обнаружила, что кресло рядом с ней уже не пустует. — Привет, — сказала Раэ-Раэ. — Давно не виделись, — ответила Элла. — Что нового? Я что-то сделала не так, раз ты появилась? Конечно, Раэ-Раэ рассмеялась. — Ты летишь в Детройт. — Да, и что? — Не страшно? — Ничуть. А почему мне должно быть страшно? — Элла вдруг забеспокоилась. Все-таки Раэ-Раэ не принадлежала миру живых людей. — Я что, не вернусь в Лос-Анджелес? — И да, и нет. Вместо тебя вернется другая Элла Лопес. Это будешь ты, но уже не совсем. — Если честно, я плохо тебя понимаю. Раэ-Раэ пожала плечами. — Ты ищешь ответов на свои вопросы, — объяснила она. — Не боишься, что ты можешь их найти? Сначала Элла вздохнула. И все медлила, все пыталась отыскать в голове подходящие слова. Не хотелось бы врать подруге. Вот только как она дошла до такого: ее шеф оказался бессмертным, да еще и проклятым Богом, а лучшая и единственная подруга — призраком из мира мертвых? Поэтому Элла просто сказала правду. — Боюсь, — призналась Элла. — Но если я этого не сделаю, я тоже не буду той Эллой Лопес, которой хочу быть. — Тогда хорошо, — ответила Раэ-Раэ. — Главное, что ты сама так решила. Мимо их ряда как раз прошла стюардесса — перед собой она катила коляску с горячими напитками. — Извините, а можно мне кофе со сливками? — окликнула ее Элла. — И сэндвич. Сэндвич — потому что позавтракать она не успела. Когда на откидной столик водрузили стаканчик с пластиковой крышечкой, Элла размешала сахар и спросила: — Ты ведь все и так знаешь, правда? Раэ-Раэ покачала головой. — Не все. — Но мне не скажешь. — Нет, — ответила Раэ-Раэ. — Потому что тогда ты не станешь той Эллой Лопес, которой хочешь быть. Зато я всегда буду с тобой. — Ладно, — согласилась Элла. — Тогда я немного посплю, хорошо? — Давай. Когда Элла проснулась, Раэ-Раэ уже исчезла. Пустой стаканчик из-под кофе тоже убрали, за окном разлилось белое молоко, и Элла вытащила из сумки планшет и наушники. Наобум включила одну из серий первого сезона оригинального «Стар Трека» — появление на экране Уильяма Шетнера и Леонарда Нимоя, то есть Кирка и Спока, ее всегда успокаивало. Ну, это правило отлично работало все последние двадцать лет ее жизни. Но не сегодня. Стюардесса снова обошла салон с тележкой, предлагая кофе, чай и воду, а потом самолет принялся снижаться, выписывая петлю над городом, и Элла прильнула к окну. Хотелось увидеть озеро Сент-Клэр и реку, а если повезет, даже разглядеть мост Амбассадор. Родной город встретил ее дождем в лицо и колючим ветром. Ну, Детройт всегда был такой — не самый приветливый, не самый обходительный. Всегда проверял на прочность. Может, это и отпугнуло бы туристов, но Элла здесь выросла и знала все его секреты: хмуриться и расстраиваться тут было нельзя. Только улыбаться. И быть себе на уме. Поэтому она остановилась, вытянула из чемодана куртку, застегнула молнию до самого ворота и внимательно огляделась: ну конечно, стоянка такси оказалась в другой стороне, и шлепать по дождю ей было совершенно необязательно. Зато за рулем «Тойоты» сидел мексиканец, Хесус, и всю поездку они только и говорили, что про город и своих родных. — Ничего себе скромно живет твоя бабушка, — сказал Хесус, затормозив у аккуратно постриженной лужайки. Шагах в двадцати от дороги, в тени двух высоченных платанов стоял небольшой двухэтажный дом из красного кирпича. — Это все Джей, — объяснила Элла. На прощание она пожелала Хесусу и его семье здоровья и счастья, и очень скоро его «Тойота» исчезла в наползавших на город серых сумерках. А сама она подумала: это и правда был Джей. Когда тот объявил, что позаботится о бабушке, Элла, конечно же, предложила помощь, в смысле — все свои сбережения. Но Джей просто махнул рукой. Он, в конце концов, остался в их семье за старшего, когда умер дедушка: по крайней мере, так считал сам Джей. Бабушка считала иначе. А сама Элла спорить не стала. Но когда полтора года назад Джей попался на афере с крадеными бриллиантами — когда Мэйз спасла ему жизнь, а Люцифер Морнингстар, возможно, спас ее собственную репутацию — вот тогда Элла все поняла. Как будто она не понимала этого раньше. Ни Джей, ни Рикардо, ни Чезаре, ни Эрик, ни Алехандро — никто из ее пяти братьев не смог устроиться в жизни так, чтобы не нарушать закон. Да и возможно ли было это на самом деле. Забыть свою семью. Перестать быть внуком Марии Франциски Гуадалупе, сеньоры Эскивель Кортес? Сама Элла любила братьев и бабушку, но выбрала другой путь. Поступила в колледж, а потом в университет, и уже тогда решила, что станет криминалистом. Будет ловить преступников, а раз так, навсегда выкинет из головы, как считать карты и вскрывать замки, и как без ключа завести чужую машину. Это у нее почти что получилось. Разве что Раэ-Раэ порой надоедала ей разговорами, и вот тогда Элла доставала карточную колоду. Элла давно уяснила, что она такая не одна, даже в полицейском участке, и перестала стесняться. И даже шутила, рассказывая коллегам, что выросла на тех улицах Детройта, где после шести вечера лучше было не искать приключений. Особенно если ты не местный. Правда, все это осталось в прошлом. Но теперь Элла катила чемодан по дорожке, выложенной плиткой, разглядывала тщательно постриженные розовые кусты и пряничный, аккуратный домик впереди — и уже не была в этом так уверена. Дверь распахнулась. Адриана, нанятая Джеем сиделка — Элла мгновенно узнала ее по фотографии — выкатила на крыльцо инвалидное кресло. — Элла, моя девочка! Когда Мария Франциска Гуадалупе — в элегантном темно-синем платье с высоким горлом и жемчужной ниткой — помахала ей рукой и осторожно приподнялась с коляски, Элла бросилась ей навстречу. — Бабушка! Чемодан она распаковала быстро — было бы что распаковывать. Сменила футболку, подправила размазавшуюся по глазам тушь и выскочила из отведенной ей комнаты в столовую. Конечно, бабушка уже отослала Адриану погулять. То есть, взять «Ленд Ровер», проехаться по супермаркетам и закупить продуктов на завтра. Стол уже был сервирован фарфором и серебром, а в центре высился небольшой декантер с красным вином. — Вкусно пахнет, — сказала Элла, снимая крышечку с кастрюли на плите. — О, чили кон карне! — А томиться ему еще сорок пять минут. И не думай, что так просто выкрутишься, — объявила Мария Франциска Гуадалупе. — Скажи мне, девочка моя, как давно ты готовила пирог «Три молока»? Элла рассмеялась. — Мне ответить честно или соврать? — Врать мне бесполезно, и ты это прекрасно знаешь. Поэтому будь добра, достань с верхней полки муку, отсыпь примерно грамм четыреста, просей… Работать под зорким оком Марии Франциски Гуадалупе было чудесно: как в детстве. Так что на мгновение Элла почти поверила, что ей и вправду снова восемь, а не тридцать два, и внимательно слушала, что сейчас следует делать. Растопить масло, помешать, остудить. Сама Мария Франциска Гуадалупе при этом еще и без умолку тараторила, рассказывая о том, как переехала в этот чудесный район. Как завязала дружбу с соседями: справа и слева живут замечательные люди, инвестиционные банкиры и предприниматели, сделавшие состояние на компьютерных технологиях. Как они с Адрианой гуляют по набережной. Как посещают церковь, ботанический сад и концерты классической музыки. Как ходят по магазинам. Одного Элла так и не смогла себе уяснить. Мария Франциска Гуадалупе всегда с удовольствием говорила о своей жизни — только делала это так, что в ответ любой ее собеседник рассказывал о себе еще больше. Этот фокус всегда работал с Рикардо, с Джеем, с Чезаре, да и с дедушкой Мигелем. И, наверно, с самой Эллой тоже. Только вот сама Элла этому так и не научилась. Болтать без умолку она, конечно, умела, но мало кто при этом хотел распахнуть перед ней душу. Так что сейчас Элла все еще была немного настороже. Чуть-чуть опасалась бабушкиных вопросов. И все ждала, когда Мария Франциска Гуадалупе начнет свою игру. А та вовсе и не думала вытягивать из внучки ее секреты. Ну и ладно. Выключив миксер, Элла придирчиво посмотрела на то, что оставалось в миске: вроде бы ей вполне удалось взбить яйца с сахаром в достаточно пышную пену. — Теперь начинай добавлять туда муку и молоко, — сказала Мария Франциска Гуадалупе. — Сейчас. Наконец Элла смазала противень маслом и вылила туда тесто, а потом поставила все это в духовку. Вытерла со лба пот, отодвинула себе стул и плюхнулась на него. — Через сорок пять минут будет готово. А ты пока смешай оставшееся молоко, сгущенку и сливки. — А это зачем? — Для пропитки. — Как это для пропитки? Мы что, не будем есть этот пирог сегодня? — удивилась Элла. — Конечно, нет! Сегодня мы с Адрианой уже испекли брауни с корицей и чипотле. А пирог «Три молока» обязательно должен постоять ночь в холодильнике. — Мария Франциска Гуадалупе рассмеялась. — Поэтому его мы подадим к завтраку. Элла, ты совсем ничего не помнишь? — Забыла, — призналась она. — Тогда тем более хорошо, что ты приехала. Хотя бы чему-то научишься. Кстати, Рикардо навещал меня в сентябре. Готовил чили кон кесо и севиче из лосося. Вот у кого настоящий талант к кулинарии. Элла вздохнула. Положила локти на стол и уперлась лбом в сцепленные пальцы. — Очень рада за него. — Между прочим, Рикардо недавно открыл ресторан в Кливленде. — Я даже догадываюсь, зачем ему этот ресторан, — не удержалась Элла. Мария Франциска Гуадалупе подняла бровь. — Это просто бизнес. — Ну да, — согласилась Элла. — Просто бизнес. — Но ты не Рикардо, — заметила Мария Франциска Гуадалупе. — Помнишь, сколько я его учила и как долго гоняла? Сколько раз он готовил и чили кон карне, и севиче, и буррито, и этот самый пирог? Понимаешь, Элла, я никогда не считала, что ты должна стоять у плиты. Они переглянулись. — Мне всегда казалось, ты найдешь себе занятие поинтереснее, — добавила Мария Франциска Гуадалупе, улыбаясь. Ее темные глаза заблестели. — Я очень горжусь тобой, девочка моя. На сердце вдруг стало теплей. Элла пожала плечами. И тоже улыбнулась бабушке. А потом к ней разом вернулись силы, и она, кажется, чуть ли не вспорхнула со своего стула. — Не поверишь! Недавно мои коллеги давали мастер-класс по приготовлению моле. Мария Франциска Гуадалупе снова одарила ее удивленным взглядом. — Моле? — Моле поблано и моле верде. Представляешь, бабушка, они даже устроили соревнование и пригласили меня арбитром. — И кто выиграл? — Я устроила так, что выиграли оба. Но если уж честно, тот, кто готовил моле поблано, выступал в совсем иной весовой категории, — призналась Элла. Она подошла к плите и опять сняла крышечку с кастрюли: запах оттуда шел просто невероятный. — Это был недосягаемый уровень. — Он мексиканец? — Нет. Просто он дьявольски хорошо готовит. — А еще он дьявольски красив? — И это тоже, — кивнула Элла. И улыбнулась. В конце концов, это была чистая правда. — На самом деле он ангельски прекрасен. В ответ Мария Франциска Гуадалупе весело прищурилась. — Я хочу увидеть фотографию этого необыкновенного парня. — Это легко устроить, — пообещала Элла. — А вот второй, тот да, наполовину мексиканец. — У тебя интересные коллеги, — заметила Мария Франциска Гуадалупе. — Еще какие интересные. Элла бросила взгляд в сторону окна, выходившего в сад. Небеса совсем потемнели, а дождь теперь лил как из ведра. Представив, какой сейчас ветер на набережной, она даже поежилась. — Подождем Адриану? — Нет. Адриана уже большая девочка и знает, когда ей следует появиться. А вот наше основное блюдо уже готово и желает быть поданным на стол. — Как скажешь. Разлив вино по бокалам и положив себе и бабушке чили кон карне — великолепное, потрясающее чили кон карне! — Элла устроилась напротив нее. Массивный стол казался слишком большим для них обеих. Наверно, когда Мария Франциска Гуадалупе согласилась переехать сюда, она надеялась, что внуки будут навещать ее почаще. А раз даже Рикардо, поселившийся в Кливленде, приезжал только в сентябре, выходило, что остальные братья бывали тут еще реже. И сейчас Элла вспоминала совсем другой дом, без дорогой мебели и куда более тесный, да еще и в таком районе, куда нынешние бабушкины соседи побрезговали бы заглянуть. В том доме они все — мама, папа, бабушка, дедушка, Элла и ее пять братьев — едва помещались за столом на кухне. После той злосчастной аварии за столом стало чуть свободней. — Не грусти, — вдруг сказала Мария Франциска Гуадалупе. — Я знаю, о чем ты думаешь. Сделав большой глоток вина, Элла заставила себя улыбнуться. — Мне надо было давно тебя навестить, бабушка, — сказала она. — Элла, мой дом всегда открыт для тебя. Скоро вернулась и Адриана. Помогла Элле убрать со стола и закинуть посуду в посудомоечную машину. Потом Адриана извлекла на свет божий поднос с теми самыми брауни и спросила: — Сварить вам кофе, сеньоры? — С молоком, — ответила Мария Франциска Гуадалупе. — Только мы выпьем его в гостиной. Адриана снова их оставила, и теперь они сидели друг напротив друга за небольшим журнальным столиком у окна. От помощи Эллы бабушка тоже отказалась. И сама лихо управлялась и с серебряным кофейником, и с чашечками. — Отличные брауни, — похвалила Элла. — А чипотле ты не пожалела! Ух, как горячо! В ответ Мария Франциска Гуадалупе только рассмеялась. А Элла подумала, что Люцифер непременно оценил бы и эти брауни, и чили кон карне. И все остальное, что умела готовить Мария Франциска Гуадалупе: в том числе ее знаменитый моле верде по собственному рецепту. Может ей, Элле, и впрямь стоит чему-то поучиться у бабушки. Было бы здорово самостоятельно испечь тот пирог, «Три молока», и принести его в участок — правда, сначала придется пару раз потренироваться, чтобы результатом было не стыдно накормить коллег. На мгновение Элла представила, как это будет. Как она соберет всех на кухне, и каждый получит по маленькому кусочку. И Люцифер, и Хлоя, и Дэн, и Шарлотта, и Оливия. И лейтенант Маркус Пирс, которого на самом деле зовут вовсе не Маркус Пирс, тоже. Когда все закончится, подумала Элла, я так и сделаю. Когда все закончится. По коже пробежал холодок. — Что я могу для тебя сделать, девочка моя? — вдруг спросила Мария Франциска Гуадалупе. Элла едва не выронила чашку из рук. Сейчас Мария Франциска Гуадалупе — с совершенно прямой спиной — внимательно смотрела на нее поверх очков. И, казалось, читала ее как открытую книгу. — Я сразу поняла, что приехала ты не просто так. Элла вздохнула. Лгать бабушке было бесполезно, это уж точно. Она обвела глазами гостиную, и Мария Франциска Гуадалупе тут же добавила: — Можешь не беспокоиться. Адриана никогда не станет нас подслушивать. Для этого она слишком хорошо воспитана — и слишком профессиональна. В ответ Элла улыбнулась. Налила себе немного кофе, отправила в рот малюсенький кусочек брауни и призналась: — Я веду расследование. И мне бы пригодился хороший совет. — Хороший совет? — Мне не хватает информации. И я не понимаю, где искать ответы на свои вопросы. И куда вести это расследование. Теперь Мария Франциска Гуадалупе сочувственно улыбнулась. Покачала головой. — Ты ведь знаешь, Элла, как я уважаю твой выбор. Ты могла помочь Джею или Рикардо и вместе с братьями восстановить семейный бизнес. Вместе вы бы смогли продолжить дело, которое так успешно начал Гектор, твой отец. Но ты выбрала другой путь, поступила в университет, стала криминалистом. Элла, ты очень умная и талантливая девочка. Только не проси меня помогать копам. — А мне? — спросила Элла. — Мне ты поможешь, бабушка? — Если тебе грозит беда, я сделаю все, чтобы тебя защитить. — Беда мне не грозит. В участке вообще не знают, что я этим занимаюсь. Взгляд Марии Франциски Гуадалупе стал цепким и пристальным, и на мгновение Элле вспомнился столь же пристальный, буравящий взгляд другого человека. И синий лед в тех глазах, и обжигающий холод, и недоверие. — Это личное, — глухо добавила Элла. Мария Франциска Гуадалупе кивнула. — Это другой разговор. Вот теперь она сказала слишком много. Отставив чашку и тарелку с недоеденным брауни в сторону, Элла обхватила себя руками. Прислушалась к дождю за окном и предложила: — Может, поговорим об этом завтра? — Нет, — отрезала Мария Франциска Гуадалупе. — Рассказывай сейчас. С минуту Элла собиралась с мыслями. Налила себе кофе. Выпила без сливок и даже не успела почувствовать горечи. — Меня интересует один человек, — начала она. — У него есть тайна. То есть, много тайн. Так получилось, что я знаю некоторые из них. — Он сам тебе их доверил, — догадалась Мария Франциска Гуадалупе. — Правда? — Правда. Но теперь я хочу знать и все остальное. Они снова переглянулись. — Я готова ко всему. Даже к тому, что потом буду сильно жалеть. Мария Франциска Гуадалупе тяжело вздохнула. — И это не тот дьявольски красивый парень? — Нет, — покачала головой Элла. — Хотя у него тоже немало секретов. Он какой-то актер, просто пока еще неизвестный. Зато он сказочно богат. А еще он помогает нам с расследованиями и, не поверишь, называет себя дьяволом и Королем Ада. — Возможно, не зря. — Возможно. Главное, что он очень добрый. — Рада, что у тебя такие друзья. А тот первый? Каков он из себя? — Очень смелый. Много работает. А еще он очень замкнутый, — сказала Элла. — И никому не доверяет. Ну, он лейтенант полиции… — Лейтенант полиции, у которого есть тайны? — Мария Франциска Гуадалупе пожала плечами. — И что тут нового? — Прости меня, пожалуйста, я не могу рассказать тебе все, что знаю. — А что можешь? — У него безупречная, блестящая репутация. У нас он появился два года назад. А до этого он работал в Чикаго. И в Чикаго его тоже считали образцовым, идеальным офицером полиции. Кстати, там он боролся против одной банды. Причем главаря убил сам. Но уже позже, когда переехал в Лос-Анджелес. Мария Франциска Гуадалупе прищурилась. — Как ты думаешь, твой лейтенант вправду так безупречен? — Не знаю. — Значит, нет. — Ему есть что скрывать. А однажды он просто соврал, — призналась Элла. — И вот это было странно. Он сказал, что тот главарь банды убил его брата. Представь, я так ему сочувствовала в тот момент, так переживала за него. А потом я узнала, что никакого брата у него и в помине не было. — Давай я снова попробую угадать, — предложила Мария Франциска Гуадалупе. — Он говорил это не тебе, и сейчас ты пересказываешь то, что услышала от другого человека. — Да, от моей коллеги. Причем это случилось, когда он сидели в засаде. Может, он имел в виду что-то другое. Не знаю. И до сих пор не понимаю, зачем он тогда солгал. Тем более что это так легко проверить, надо просто заглянуть в его личное дело! Раньше я думала, что у него с той девушкой есть химия. Но разве для того, чтобы произвести впечатление на девушку, надо рассказывать ей о том, как преступник убил придуманного брата? Мария Франциска Гуадалупе пожала плечами и налила себе еще кофе. — Иногда люди произносят вслух странные вещи, — заметила она. — А бывает, когда люди вроде бы рассказывают о ком-то другом, но на самом деле говорят о себе. Элла покачала головой. — Не понимаю. Что он говорил о себе? Что Грешник убил его брата, но на самом деле… Она запнулась. Разгадка на мгновение показалась близкой — и тут же выпорхнула из рук, точно птица. — Грешник? — удивилась Мария Франциска Гуадалупе. — Я слышала это прозвище. — Про него даже писали в газетах, — ответила Элла. — Я слышала о нем не из газет. — Часть его банды все еще действует в Чикаго. — Может быть. — Не может быть, а так и есть, — возразила Элла. — И лейтенант сейчас тоже там, в Чикаго. — Еще лучше. Тебя интересуют связи твоего лейтенанта? — Связи. Знакомые. Что он еще скрывает. Случалось ли с ним что-то необычное. — И кто он на самом деле, — закончила за нее Мария Франциска Гуадалупе. — Да, — согласилась Элла. На минуту Мария Франциска Гуадалупе будто задумалась. Допила свой кофе и вдруг скомандовала: — Принеси мне мой телефон. Я вечно забываю его на столике у окна, на кухне. — Сейчас. А когда Элла передала ей телефон, Мария Франциска Гуадалупе долго листала записную книжку. Вслух лишь произнесла: — Посмотрим, кто у меня есть из Чикаго. Кстати, как его зовут? — Маркус Пирс, — ответила Элла. — Только никому не говори, что сейчас он в Чикаго. — Не буду. Те, кому это надо знать, уже и так в курсе. Подслушивать не хотелось. Поэтому Элла встала из-за стола. Унесла на кухню поднос с брауни. Подошла к окну, открыла створку и втянула полные легкие свежего, холодного воздуха. Запрокинула голову, пытаясь хоть что-то разглядеть в чернеющей вышине. Элла не знала, сколько прошло времени, пока она так стояла. А потом вдруг услышала: — Элла, девочка моя. Куда ты пропала? Закрыв окно, она бросилась в гостиную. — Мне порекомендовали одного человека, — сообщила Мария Франциска Гуадалупе. — Завтра ты встречаешься с ним в Чикаго. Возьмешь мой «Ленд Ровер». Выезжаешь утром, в девять. Мы как раз успеем позавтракать, ведь наш пирог уже пропитается сгущенкой! * * * Дождь все барабанил и барабанил по стеклу. Радио Элла уже вырубила. Она как раз обогнула Мичиган-сити, остановилась взять топлива, заодно выпила на заправке кофе и снова села за руль. И вот тогда поняла, что за четыре часа все-таки устала от музыки. Поначалу с музыкой было проще: мчаться по шестиполосному шоссе, обгонять грузовики и подпевать Beastie Boys. А потом оказалось, что слушать дождь тоже очень клево. И всматриваться в серое мокрое небо впереди. И думать, что пирог и правда удался на славу. За завтраком Элла дала себе слово, что обязательно испечет «Три молока» снова, когда вернется в Лос-Анджелес, и не удержалась — сказала об этом вслух. — А еще вчера ты обещала показать мне фотографии твоих друзей, — напомнила Мария Франциска Гуадалупе. Спорить Элла не стала. Хотя и прекрасно помнила, что ничего подобного бабушке не обещала. Секунду она вертела телефон в руках, пытаясь придумать, что стоит показывать, а что нет. Мария Франциска Гуадалупе вдруг рассмеялась. — Мне восемьдесят два года, — сказала она. — Не бойся. Я не запомню, как они выглядят, даже если бы захотела. Память уже не та. Я просто хочу посмотреть на этих чудесных людей, ради которых моя внучка бросила семью и переехала в Лос-Анджелес. Это был не упрек — когда Мария Франциска Гуадалупе хотела упрекнуть, голос ее звучал совершенно иначе. Так что Элла улыбнулась в ответ. Устроилась рядом с бабушкой на диване и отыскала фотографии, снятые на дне рождения Хлои: было это еще в прошлом году. — Это Трикси, — объяснила Элла, перелистывая фотографии. — А вот тут ее родители. А это Шарлотта, адвокат. Это Линда, психотерапевт. А это Мэйз, у нее очень крутой нрав, и мне кажется, тебе бы она понравилась. Мария Франциска Гуадалупе довольно кивнула. И тут же отметила: — Ваш дьявол и правда чертовски обаятелен. Это ведь он, верно? — Это он, — подтвердила Элла. — Мистер Люцифер Морнингстар собственной персоной, наш гражданский консультант. — И он не женат. — Нет, он не женат. Всплеснув руками, Мария Гуадалупе сказала: — По твоему взгляду видно, что ты считаешь этого красавчика кем-то вроде названного брата. — На него всегда можно положиться, — ответила Элла. — Мы с ним друзья, бабушка. И все. — Жаль. А где ты сама каждый день работаешь? Полистав фотографии, Элла все-таки нашла подходящую: она сама не знала, зачем тогда сфотографировала свою лабораторию. — Ну и бардак у тебя, — заметила Мария Гуадалупе. — Почему я не удивлена? С этим Элла согласиться никак не могла: если уж честно, в лаборатории случались и дни намного хуже, чем тот, который угодил на снимок. Еще раз перелистнув фотографии, Элла едва не выронила телефон. В тот раз она хотела щелкнуть коробку с пончиками, которую притащил Люцифер. И лейтенант Маркус Пирс, конечно, совершенно случайно попал в кадр. — А это кто? Сперва Элла запнулась. А потом как ни в чем не бывало ответила: — Это мой босс, бабушка. Очень осторожно Мария Франциска Гуадалупе взяла телефон в руки. С минуту она разглядывала фотографию. Даже увеличила в размерах, чтобы получше рассмотреть лицо Маркуса. — Интересно, — сказала Мария Франциска Гуадалупе. — Очень интересно. Потом взгляд ее смягчился, а на губах снова заиграла улыбка. — На него тоже никто не положил глаз? — Бабушка, о чем ты? Его не интересует ничего, кроме работы. — Знаешь, в мое время в девушках ценилась скромность, но на самом деле… Вот тогда Элла и поняла, что ей уже пора выезжать в Чикаго. Мигом поднявшись из-за стола, она поблагодарила бабушку за чудесный завтрак и побежала собираться. Было около половины третьего, когда она наконец отыскала свой отель. Отдала ключи от «Ленд Ровера» швейцару с таким видом, будто она делала это каждый раз, заселяясь в гостиницу, — подумала, что Люцифер бы оценил это представление, — и уже скоро поднялась на десятый этаж Four Seasons. И на мгновение подумала, что никуда идти уже не хочется. Потому что из окон ее номера был шикарный вид на город — и озеро Мичиган. Дождь как раз успокоился, и на небе сияла двойная радуга. Элла все-таки заставила себя не зевать, а распаковать наконец чемодан — в смысле, вытащить платье, которое почти не помялось. И босоножки на каблуках. И заботливо упакованный килограмм косметики: сегодня точно пригодится. В желудке было пусто, и Элла позвонила на ресепшен: бургер с рваной свининой и бататом-фри принесли быстро, и еще быстрее она его уничтожила, пытаясь разглядеть что-нибудь в небоскребе, высившемся в сотне футов от гостиницы. Повалявшись с телефоном на кровати, Элла наконец приняла душ, а потом нарисовала себе новое лицо. Сделала начес и уложила волосы, не пожалев лака. Надела платье и взяла в руки маленькую бесполезную сумочку. Покрутилась перед зеркалом. Врать себе Элла не собиралась и прекрасно понимала: чтобы опознать ее в этой женщине-вамп, Маркусу потребуется десять секунд, Люциферу — пятнадцать, максимум тридцать. Но вот Дэна Эспинозу она обмануть сможет. Особенно если дополнить свой новый облик солнечными очками. Было около пяти вечера, когда Элла наконец спустилась в фойе. Швейцар раскрыл перед ней дверь такси, и Элла, устроившись на заднем сиденье, уткнулась в телефон. Парень за рулем все понял с первого взгляда и даже не пытался с ней заговорить, а просто взял курс на юг, ювелирно объезжая пробки. Улицы Лауэр-Вест-Сайда и Пилсена казались родными: разве что домики здесь были поаккуратнее, чем в том районе, где ее угораздило вырасти. Накинув шоферу десятку, Элла попросила остановить машину на Восемнадцатой улице. Свернув в переулок, сразу увидела вывеску ресторанчика, осторожно потянула дверную ручку на себя — и оказалась в совершенно пустом зале. Звук собственных шагов по грязноватому полу — цоканье дурацких каблуков, ну вот надо было ей взять с собой именно такие босоножки? — оглушал. Элла выбрала столик в самом дальнем углу. Подвинула себе стул, села, закинула ногу на ногу: словно она и не волновалась вовсе. Словно все ее пять братьев были рядом, готовые тотчас броситься на ее защиту. Прошло минут десять, прежде чем дверь в ресторанчик отворилась вновь и в зал вошел незнакомец: в темном пиджаке, водолазке и джинсах. И в солнечных очках. Здороваться он не стал. Просто плюхнулся на стул напротив. — Альварес, — представился он. — С кем я говорю? — Я из семьи Эскивель, — сказала Элла. — Не знаю таких. — Я из Лос-Анджелеса. — А, ну далеко вам лететь пришлось. Значит, что-то важное? Очки она все-таки сняла. Мужчина, который назвался Альваресом, сделал то же самое. И теперь сверлил ее взглядом, ожидая ответа. — Мой кузен сейчас налаживает бизнес на западном побережье. — И как? — Неплохо. У нас есть родня в Тихуане, и это сильно помогает. Если бы не одно «но». — Какие-то проблемы? — Да. С вашим бывшим коллегой из чикагской полиции, — объяснила Элла. — Вы ведь на самом деле уже в курсе, почему я хотела встретиться? Альварес пожал плечами. — В курсе. С минуту они опять играли в гляделки. Первой нарушила молчание Элла. — Вы работаете на картель Сонора. — Я этого не говорил, — ответил Альварес. — И не надо, — заметила Элла. — Мне нужен только ваш совет. Как поступить в одной трудной ситуации. Когда ваш бывший коллега отказывается от того, чтобы договориться с моим кузеном и семьей. Мы согласны выслушать его предложение, но он даже не назвал цену. Скажем так, этот бизнес очень важен для нашей семьи, но устраивать излишний шум — вы же понимаете, что я имею в виду, — мы бы не хотели. В ответ Альварес покачал головой. — Если вы прилетели сюда из Лос-Анджелеса, это значит, что вас крепко прижали. — Ситуация вышла из-под контроля, и мой кузен не понимает, почему. Альварес хмыкнул. А в следующую секунду встал из-за стола, подошел к бару и выудил бутылку «Короны» из холодильника. Ловко сбив пробку ударом о край стола, Альварес снова вернулся к Элле. — Пирс работал в нашем участке. Пару лет мы с ним даже были в одном отделе. — Тогда вы знаете, у какой семьи он был на зарплате, — предположила Элла. — Он был на зарплате у самого себя, — ответил Альварес. — Его нельзя купить. Элла рассмеялась. — Купить можно любого. Просто иногда цена слишком высока. Альварес снова покачал головой и отхлебнул пива. Потом он вдруг улыбнулся, и в свете вечернего солнца черты его лица стали мягче, а глаза заблестели. — Как вас зовут, сеньора? — Мария Франциска Гуадалупе, — солгала Элла. — Вы можете называть меня Франциской. — Очень приятно, Франциска, — кивнул Альварес. — Хотите выпить? — Текилы. Очень скоро Альварес поставил перед ней бутылку и рюмку, которую наполнил золотистой жидкостью. Себя он тоже не забыл. — Вот что, Франциска. Вам и вашей семье я могу только посочувствовать. Так и передайте своему кузену. И родственникам в Тихуане тоже. У Пирса действительно бульдожья хватка, и если он решил уничтожить ваш бизнес, он это обязательно сделает. Его вправду нельзя купить. А еще его невозможно запугать. Элла вздохнула. Вылила в себя все, что было в рюмке, и на мгновение отвела взгляд в окно. Потому что сейчас ей очень хотелось улыбнуться: она вдруг представила, как в эту самую минуту Маркус Пирс, ее босс, ее коллега и ее бесстрашный герой, консультирует своих коллег в Чикаго. И тут же напомнила себе, что забывать роль она права не имеет. Поэтому Элла откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. Уставилась на Альвареса. — Невозможно? — У него никого нет. Нажимать там не на что, — объяснил Альварес. — Угрожать ему бесполезно. Пирс на самом деле ничего не боится. Вообще ничего. — Так не бывает. Альварес допил пиво и отставил бутылку в сторону. И сказал: — Бывает. Впрочем, я никогда не понимал его до конца, и, если уж честно, Пирс очень скрытный. За те два года, пока мы работали вместе, от него пострадало несколько уважаемых в Чикаго семей. Никто не знал, почему Пирс выбрал именно их в качестве мишеней. Но он всякий раз продавливал шефа полиции, и ему давали карт-бланш. Элла потянулась к бутылке, но Альварес оказался быстрее и сам подлил ей текилы — словно вспомнил, что ему стоит побыть галантным кавалером. А она все-таки не удержалась и улыбнулась. И теперь Альварес смотрел на нее с плохо скрываемым интересом и, пожалуй, восторгом, и тоже улыбался ей, и никак не понимал, что происходит. На самом деле сейчас ей было немного стыдно. И одновременно как никогда солнечно и тепло на душе. Ведь за последние дни она заподозрила Маркуса во всех смертных грехах разом. А теперь она сидела в Чикаго в этом потрепанном баре и слушала, как все было на самом деле, и понимала, что ошиблась, и это была лучшая ошибка в ее жизни и лучшая исповедь — исповедь Альвареса перед ней и ее личная исповедь перед самой собой и Всевышним. И даже если Всевышний когда-то и проклял того, кто теперь носил имя Маркус Пирс, этот необыкновенный человек уже с лихвой искупил все свои прошлые прегрешения. — Если с копом нельзя договориться… — начала Элла. Альварес снова покачал головой. — Убить его, похоже, тоже нельзя. По крайней мере, это ни у кого не получилось. Вы даже не представляете, Франциска, сколько раз его пытались убрать. — А картель Сонора? — Два раза как минимум, — подтвердил Альварес. — Но ему всегда чертовски везло, этому Пирсу. Мне рассказывали про парня, который взял такой заказ. Это был отличный сикарио, настоящий профессионал. Он клялся всеми святыми, что прострелил ему сердце и голову навылет из снайперской винтовки. А на следующий день Пирс опять приперся в участок, представляете? Всякое бывает, можно ошибиться один раз и выстрелить в другого копа. Но два раза? Дьявольщина какая-то. Элла сделала над собой усилие, чтобы не рассмеяться: сейчас ее переполняло восхищение. Покрутила в руках пустую рюмку. Не хотелось бы, чтобы Альварес сейчас увидел ее веселый взгляд. Он и не видел. Потому что уже увлекся и продолжал: — Пирс всегда был на шаг впереди всех, и я до сих пор не понимаю, как ему это удавалось. Конечно, у него была широкая сеть информаторов. И своими контактами он не делился. Иногда я даже думал, — Альварес помедлил и на мгновение отвел взгляд в сторону, — если бы Пирс сам хотел выстроить такую организацию и начать серьезно работать на себя, он бы смог это сделать. По коже Эллы пробежал холодок. Мысль, которую высказал Альварес, ей не понравилась. И мысль эту нужно было немедленно забыть, похоронить и уничтожить, зарыв в самой глубокой могиле. А для этого осталось задать самый последний вопрос. Чтобы раз и навсегда увериться, что Маркус Пирс — как бы его ни звали на самом деле — и вправду честный и безупречный лейтенант полиции. — А как же Грешник? — Мутная история, — признался Альварес. — Вот с Грешником Пирс не справился. По крайней мере, в Чикаго. Все это было очень странно… — Потому что Грешника считали городской легендой? — Да. Поначалу никто не верил, что этот Грешник существует на самом деле. Он появился лет семь назад, вот просто из ниоткуда. По правилам не играл. Уважаемых людей запугивал. Иногда вел себя как настоящий псих. Короче, беспредельничал. И наш Пирс, конечно, тут же объявил ему войну. — А дальше? — Ничего. Грешник не смог добраться до Пирса, Пирс не смог уничтожить его банду. И вообще, этот Грешник то появлялся, то исчезал. Знаете, Франциска, иногда мне казалось, что… — на мгновение Альварес запнулся и покачал головой. Элла затаила дыхание. — …Пирсу было выгодно, что у него есть такой враг, — закончил Альварес. — Он получал доступ к любым ресурсам? — Ему вообще все это было только на руку. Взять то, что случилось с Гутьерресами… Альварес нахмурился. — Гутьерресы хотели расширить влияние в южном Чикаго и перестарались. Начались разборки, в общем, все как обычно. Дело отдали Пирсу, он потерял свидетеля, а потом все зашло в тупик. Шеф полиции был очень недоволен. Ладно, бывает. Проехали. Но проходит месяц, и этот ненормальный, в смысле, Грешник ни с того ни с сего устраивает покушение на старшего Гутьерреса. Это беспредел. Ну и что сделал Пирс? Дожал остальных. — Это было давно? — Года четыре назад, — ответил Альварес. Лицо его вдруг стало очень серьезным. — Тогда Грешник наносил точечные удары. Понятно, что он всегда был психом. А потом, в самом конце он вдруг совсем сорвался с цепи и окончательно поехал крышей. Элла поежилась. Она внезапно поймала себя на мысли, что ей больше ничего слушать не хочется, а хочется уйти. — И тут Пирс вдруг все бросил и свалил к вам в Лос-Анджелес. Остальное вы и сами, наверно, читали в газетах. В любом случае, теперь Грешник мертв и ни о чем не расскажет. — Возможно, Грешник не мертв, — вырвалось у Эллы. — А Пирс застрелил подставное лицо. Фальшивку. Она и сама не знала, зачем сказала это вслух. Теперь Альварес уже не был похож на галантного кавалера, предлагающего симпатичной девушке выпить с ним текилы. Теперь он снова буравил ее глазами. — Это ложь. — Возможно. — На кого вы работаете? — Я же сказала. — Я спрашиваю, на кого вы работаете? — закричал Альварес. — Отвечайте! В руках у него был револьвер, и Элла почувствовала, как леденеет изнутри. Она все-таки заставила себя улыбнуться. — На кого-то, кто очень опасен, — ответила Элла. — И кого вы очень боитесь. Альварес вскочил на ноги. Огляделся по сторонам. Элла потянулась к бутылке. Налила себе еще текилы и заметила: — Поэтому не делайте глупостей, Альварес. — Зачем вы здесь? — Мне нужно знать, какая информация есть у копов, — заявила Элла. — Рассказывайте, Альварес. И выпейте еще текилы, она тут дешевая, но не самая плохая. Потому что если вы не расскажете мне всего, что знаете, прямо сейчас, в приятной обстановке, с вами будут беседовать совсем другие люди. А если я не выйду отсюда целой и невредимой, вы себе и представить не можете, что вас ожидает… Она покачала головой. Альварес замолчал. Некоторое время он стоял, все еще держа ее на прицеле, а потом сказал: — Полиция считает Грешника мертвым. Это правда! От его банды осталось всего ничего, человек пятнадцать. Остальных перекупили, или они сами разъехались. Из тех, кто остался в Чикаго, мы знаем почти каждого и ведем наблюдение, — Альварес запнулся. Сделал над собой усилие и выдавил: — Этой ночью двух из них убрали. — И вы прекрасно знаете, за что. — Один стал нашим информатором. Второй пошел работать на картель Халиско Нуэва. — Да, — кивнула Элла. — Грешник всегда карает предателей. Теперь ее бросило в жар. Она все пыталась вспомнить, каким рейсом из Лос-Анджелеса улетел Маркус в Чикаго. Это ведь точно было в среду. А во вторник вечером Маркус сам говорил ей, что должен все успеть. И что у него нет другого выхода. Конечно. Конечно, он успел. Вспомнила Элла и другое: три обгоревших трупа на складе на Рандольф-стрит. И как Оливия сказала ей, что даже для Суреньос это перебор, четвертая разборка за квартал. — Я знаю, в чем я виноват, — признался Альварес, опуская наконец свой револьвер. — Два года назад мне предложили работать на Грешника, и я решил, что смогу снабжать информацией…. — … картель Сонора? — Да. Но я не выдал им ничего важного! Я быстро понял, что это была ошибка. И со мной больше никто не связывался. Я имею в виду, со стороны Грешника. Элла снова заставила себя улыбнуться. — У меня есть хорошие новости для вас, Альварес. Если мы тут с вами разговариваем, это значит, что вас решили оставить в живых. Альварес сглотнул. Теперь в глазах его светилась искренняя благодарность. — Если я могу быть как-то полезен ему, я готов… — Я передам, — пообещала Элла. — Можете идти, Альварес. Он закивал головой. И поспешил наружу — если не сказать побежал. Минуту-другую Элла все еще сидела за столом. Сцепив пальцы и пытаясь унять дрожь. Потом она наконец встала. Выбралась из бара, стараясь ступать уверенно: ноги ее почти не слушались, и дело было вовсе не в текиле. Элла дошла до Восемнадцатой улицы и какое-то время просто стояла на тротуаре, в людском потоке, вглядываясь в лица. «Успею, — все еще повторял Маркус у нее в голове. — У меня нет другого выхода». Такси приехало быстро, и через полчаса Элла уже стояла на пороге своего номера. Плюхнулась в кресло около окна, подтянула колени к груди и обхватила себя руками. Весь вечер смотрела, как темнеет небо над озером и как горят окна в небоскребе напротив. Снова позвонила на ресепшен: заказала еще бургер и тройной виски со льдом. А потом Элла залезла в минибар, и ей было плевать, что потом о ней будут думать. Звонить бабушке она не стала, просто послала сообщение: с ней все хорошо, и завтра утром она вернется в Детройт. Так Элла и сделала. — Ты узнала все, что хотела? — спросила Мария Франциска Гуадалупе на следующий день. Элла как раз вышла в столовую: обеденный стол уже был накрыт. — Да, — ответила она. — Спасибо за помощь, бабушка. Мария Франциска Гуадалупе лишь подняла бровь. И не задала ни одного вопроса больше. Вечер они с бабушкой провели на набережной, полюбовались на деловой центр и мост Амбассадор. Не раздражали даже дождевые капли, пеленой повисшие в воздухе. Ужинали они дома, и Элла снова оттачивала свои кулинарные навыки — готовить ей пришлось тот самый моле верде — под надзором Марии Франциски Гуадалупе. А потом настали выходные: чудесные. Элла словно увидела другой Детройт: туристический и вычищенный до блеска, в котором были парки, кофейни, галереи, магазины, музеи и воскресная служба в соборе святого Иосафата. Их непременно сопровождала Адриана — но обычно она была за рулем «Ленд Ровера», а потом помогала Марии Франциске Гуадалупе пересаживаться на кресло с электроприводом. И порой Элле снова казалось, будто ничего не изменилось. Словно ей опять было десять, и она шагала по тротуару, а бабушка шла — то есть ехала — рядом. Эллу это полностью устраивало. Потому что когда тебе десять, тебе не нужно размышлять о судьбах мира и решать, что делать, если твой босс — неуязвимый, наводящий ужас на коллег-полицейских и преступников, да еще и проклятый Богом — ведет себя согласно принципу «не можешь победить, возглавь». В понедельник они с бабушкой решили провести день на острове Бель Айль. Погода не подкачала — с самого утра небо прояснилось, и не было даже столь обычной для Детройта октябрьской мороси. Мария Франциска Гуадалупе сообщила — совершенно непререкаемым тоном — что желает самостоятельно пройтись по тропинке парка. Пусть десять шагов. Вышло даже двадцать. Коляска ехала рядом, и рядом шагала Элла: готовая в любой момент прийти на помощь. Наконец, Мария Франциска Гуадалупе добралась до скамейки. — Посидим тут, — предложила она. Элла кивнула, устраиваясь возле бабушки. — Ноги уже не те, — призналась она. — А в остальном, знаешь, неважно, восемьдесят два тебе или тридцать два. — Верю, — согласилась Элла. Обвела взглядом парковые деревья — лесная, куда более дикая зона Бель Айля лежала в другой стороне — и не удержалась. — Было бы здорово никогда не стареть. — Это точно. — И жить вечно. Ты бы хотела жить вечно, бабушка? Они переглянулись, и темные глаза Марии Франциски Гуадалупе вдруг сощурились. — Нет, — сказала она. — Но почему? — Это страшно. Все, кого ты любишь, уходят на твоих глазах. Элла поежилась. Ей не нравилась сама эта мысль, она отметала ее вот уже целую неделю. Все пыталась забыть, все выкидывала из головы. И все возвращалась к ней. И все пыталась понять, о каком же проклятии в прошлую субботу ей говорил Маркус. — Они превращаются в пепел, а ты живешь. И уже никого не помнишь. И все это повторяется вновь и вновь, — продолжила Мария Франциска Гуадалупе. — Человеку не зря отмерена только одна жизнь. Они помолчали. — Почему ты об этом спрашиваешь, девочка моя? Элла пожала плечами. Ей нужно было что-то ответить. Сказать правду. Какую-нибудь. Потому что лгать под этим взглядом — немыслимо серьезным — было невозможно. — Ученые уже исследуют технологии, которые могут продлить наш век. И если даже не сделать нас бессмертными и неуязвимыми сразу, то сильно изменить нашу жизнь. — Интересно, — кивнула Мария Франциска Гуадалупе. — И про неуязвимость тоже. Задрала голову, будто смотрела в небо. И вдруг заметила: — В восьмидесятых, когда мы с твоим дедушкой еще жили в Мичоакане, местные рассказывали всякие легенды. — Легенды? — Об одном человеке, которого не брали пули. Он был точно заговоренный. Не знаю насчет бессмертия, но он выживал там, где другие гибли десятками. Элла пожала плечами. — Знаешь, я редко верю слухам, — заметила Мария Франциска Гуадалупе. — Тем более таким. Но про него я слышала от людей, которым доверяла. Небо вдруг разом потемнело, и Элла почувствовала, как на щеку ей упала капля дождя. С реки налетел ветер, колючий и мокрый: ворот куртки пришлось запахнуть. — Я его однажды видела. Вот теперь Элла вздрогнула, а сердце в груди забилось быстро-быстро. — Ты его видела? В Мичоакане? — Да, — кивнула Мария Франциска Гуадалупе. — В тот раз он приезжал на те же переговоры, что и твой дедушка, и даже сидел в гостиной в доме моего отца. Понимаешь, на него трудно было не обратить внимания. Ну, он здорово отличался от всех остальных. Элла снова не знала, что говорить. Долго мучить ее бабушка не собиралась. И просто объяснила: — Типичный гринго. Я до сих пор помню его взгляд. Точнее, его голубые глаза. — А что-нибудь еще помнишь? Мария Франциска Гуадалупе покачала головой. — Ну, он был очень хорош собой. А на правом плече, — она коснулась себя рукой, — вот здесь, у него была татуировка. Вроде бы что-то военное. Никогда такой прежде не видела. Элла все пыталась вспомнить, как дышать. Сделав над собой усилие, она спросила: — А откуда он приехал? — Вроде бы из Штатов, — ответила Мария Франциска Гуадалупе. — Говорили, что он решил отсидеться в Мексике и что у него были на это причины. Не знаю. В любом случае он вел очень серьезные дела в Мичоакане, и с ним считались. — Может, он был агент ФБР под прикрытием? Мария Франциска Гуадалупе вздохнула. — Нет, не думаю. Конечно, есть только один способ узнать это наверняка. — Это какой? — Спросить его.