Садуран, Сын Хоруса, Новорожденный Норан Прим
Наконец Сараддон счел возможным вывести скаутов на торжественный парад. — Так, сынки, — сказал он, повысив голос, чтобы перекричать бодрый марш из вокс-динамика. Сараддон при всей его бесцеремонности и грубости никогда не унижал скаутов попусту, не называл «мясом», как Шеллен, и не бил без причины, и в его обращении «сынки» Садурану иногда чудилось что-то вроде теплоты. Как сейчас. — Вам осталось только последнее, можно сказать, крещение, а потом будут вживлять черный панцирь. Давайте пройдемся по улью и покажем, какие мы классные пацаны. Аве Луперкаль! — Аве Луперкаль! — вскинув руку, проорали скауты. — А после черного панциря — индоктринация, да? — спросил кто-то из компании Эльбера. Сараддон поморщился. — Она самая, — пробасил он. — Пока точно не сказали, когда именно она будет. На завершающем этапе. Вы не лезьте поперед батьки в пекло, вот что, сынки. Кое-кто из скаутов зашушукался, пытаясь понять хтонийскую пословицу: по-хтонийски большинство говорило еще не очень-то хорошо. — Не торопитесь, говорю! У нас, если вы не заметили, война. Решающая фаза, не слышали? Лоялистов шапками не закидаешь. В первую очередь научитесь драться и стрелять, а знания можно будет и после победы добрать. Выживите, дослужитесь до тактического десантника, тогда пора и про серьезное повышение думать. Ему будто не особенно нравилось то, что он говорил. Садуран заподозрил, что «решающая фаза» — это не легкая победа над никчемными рабами ложного Императора, как им обещали, а ожесточенные и долгие бои, после которых до тактического десантника будут повышены все, кто выживет, потому что выживут очень немногие. Да и у самого Сараддона не так чтобы много шансов на выживание и повышение. Но уж кто-кто, а Садуран выживет — в этом он не сомневался. Драться он умел, не совал нос куда не надо, как Маниш, не выпендривался, как Анди, не давал слабину, как те, кто не дожил до этого дня. От общего числа новициев осталось не больше двух третей, и Садуран считал, что это правильно. Побеждает сильный. Они уже начали перенимать традиции Легиона, готовясь влиться в него полноправными боевыми братьями — задиристыми, горящими запалом. Разделялись на ложи. Крепыш Икрек, не расстававшийся с собственноручно выкованным кастетом, претендовал на то, чтобы возглавить одну из них, и всячески старался зазвать к себе Садурана. Тот раздумывал, стоит ли. — Думаешь, мы погибнем до того, как станем настоящими Сынами Хоруса, не только по геносемени? — спросил с резким акцентом раскосый Тарго. — Пораженец, да? — Чего пораженец, — заступился Кайхе, — просто надо здраво смотреть на вещи. Многие из нас погибнут. Но мы же воюем за великую Галактику, разве нет? Победители получат все. — Надо сделать все, чтобы победить и остаться в живых, а не забивать себе башку ерундой, — сказал Тарго. Никто не возразил ему: все думали так же. Но каждый был уверен, что выживет именно он. Сараддон построил их, поставил по бокам инструкторов и повел по шоссе к улью. Часы строевой подготовки сделали свое дело — они, в начищенной скаутской броне, в железном строю, с болтерами наперевес, шагали как грозная сине-зеленая смертельная война, неудержимая и непобедимая; сапоги ритмично грохотали по крошащемуся старому рокриту, реяли знамена с Оком Хоруса и красной восьмиконечной звездой, а над ними разносились бравурные марши. «Ради Хоруса мы живем, — хором орали скауты, — и для Хоруса мы умрем! Наше знамя вперед нас ведет! С нами Хорус, с нами народ! В новый мир, в новый день, где свобода и хлеб, человечества счастье навек! Смерти нет, если за Хорусом идем, вместе с Хорусом в вечность войдем!» Ближе к улью вдоль шоссе выстроились люди. И беднота, и побогаче; сытые обитатели шпилей держались в сторонке, прикладывая к глазам бинокли, — видимо, брезговали соприкасаться с подульными. При виде скаутов они зашумели, замахали руками и шарфами, приветствуя их. — Аве Хорус! — поравнявшись с толпой, выкрикнул Сараддон, вскинув руку. — Аве Хорус! — вскинув руки, страшно и гулко прокричали скауты. — Аве Хорус, аве Хорус, — загомонили люди. Садуран наслаждался новыми улучшениями: зрением, позволявшим разглядеть каждую морщинку на каждой роже, и слухом, улавливавшим даже крысиные пуки. Сейчас, окинув взглядом собравшихся, он отметил, что некоторые проявляют подлинное ликование, но гораздо больше тех, кто просто рад дармовому развлечению — зрелищ в улье не так-то и много; немало и тех, кого воротит от вида скаутов. «Дурачье, — снисходительно подумал Садуран. — Завидуют! Кто им виноват, что они старики или слабаки! Или бабы…» В толпе он разглядел и родителей с Томераном. Мать подняла малыша на плечи, показывая ему скаутов, и вытягивала шею, пытаясь высмотреть его, Садурана. Но помахать ей нельзя было: инструктора строго-настрого запретили любые контакты с «населением». Отец был с приятелями; все они восторженно размахивали картузами и банданами, вопя один громче другого «Луперкаль! Луперкаль!»; на рабочем комбинезоне отца Садуран заметил вышитое Око Хоруса. Толпа волновалась; инструктора взяли оружие наизготовку, недвусмысленно щелкнув спусковыми крючками. Огромные болтеры, каждый из которых был размером с Томерана, немного охладили восторги. И тут отец заметил Садурана. — Сынок! Садуранчик! — завопил он. Судя по интонациям, он был основательно пьян. Растолкав окружающих, пошатываясь, он выбрался на шоссе и побежал к Садурану, петляя. Ноги у него заплетались. — Стоять, — рыкнул Дейбар. Отец то ли не расслышал, то ли ноги сами несли его вперед — он был в той кондиции, в которой дома обычно падал на кушетку и мямлил что-то неразборчивое. И тогда Дейбар нажал на курок. Болт, войдя в грудь, разорвал ее, брызнув клочьями мяса, лоскутками и чем-то еще тускло-красным с черноватым — должно быть, легкими, испорченными годами труда на фабрике. Кровь залила вышитое Око Хоруса, расползлась лужей, и в эту лужу упал отец Садурана. Бежать к нему было нельзя. Плакать тоже нельзя. Железный строй скаутов Шестнадцатого Легиона торжественно прошагал через улей на восемнадцатом уровне, заранее украшенном цветами, плакатами и знаменами, и Садуран шагал вместе со всеми, держа равнение на знамя, только скулы у него свело в попытках сделать спокойное лицо. Отныне он не имел права ни на какие чувства. Однако вечером в казарме перед отбоем он все же признался товарищам: — Тот мужик, которого шлепнули, — это мой папка был. Вот так тупо погиб, по пьяни. Он вообще хороший был, когда трезвый, жалко его… Остальные сочувственно кивали, и вдруг застыли. Поднялись. Припали на колено. Садуран развернулся — над ними стоял капеллан Хармаддон. — Не жалей о нем, скаут Садуран, — произнес он. — Проявляя жалость к слабакам и вырожденцам, мы совершаем преступление против будущего человечества. Позволяя им жить, мы ослабляем нашу расу, подвергая ее опасности со стороны мерзких ксеносов! Садуран молчал, понурившись. — Ты не согласен, скаут Садуран? — Согласен, милсдарь капеллан, — ответил Садуран, втянув голову в плечи. Быть выброшенным на кучу трупов, а затем в океан, еще живым, но с вырванным из груди геносеменем, ему не хотелось. — Только я, изволите ли, любил его… — Изгони из своих сердец любовь и жалость, скаут, — сурово произнес капеллан, — они не к лицу воину Космического Десанта. Становясь астартес, мы освобождаемся от всего, что мешает нам подняться до высшей расы. От слабостей. От страха. От жалости. От любви. Свобода от любви — это величайший из даров, так как любовь причиняет самую страшную боль. Помни, что каждый, кто погиб, заслужил это. Он заслужил или славу как герой Легиона, или забвение как слабак. Садуран выдохнул. Успокоился. Опустился на колени и поцеловал наколенник капеллана, возложившего ему руки на голову. Этот пьяница все равно бы умер через несколько месяцев. В подулье долго не живут. Если подумать, Дейбар оказал ему услугу. Да и мамке — ей без такого балласта будет только проще, — подумал он. — Милсдарь капеллан, — вдруг спросил Эльбер, — а как же боевое братство? — Не путай, — снисходительно обронил капеллан. — Братство астартес — величайшее счастье, доступное людям, и только оно, и еще служение Владыке Луперкалю, достойно вас. Так-то он был прав, конечно. Семья астартес — это его легион. Но Эльбер сжал губы, словно капеллан его не убедил. Вечно эти умники во всем сомневаются, подумал Садуран. Образовывали их, образовывали, лучших учителей нанимали, вот у них мозги и закольцевались — не могут успокоиться, сомневаются и сомневаются. Ничего, как полетим на войну, эта дурь из него живо вылетит, может быть, даже вместе с мозгами! На следующий день прибыла еще одна группа новициев, совсем небольшая, со своим куратором, — черные, будто начищенные машинным маслом, с курчавыми волосами, заплетенными в мелкие косички, разговаривавшие по-хтонийски правильнее других, но с чудовищным акцентом. Сараддон окончательно перестал их щадить. Гонял с утра до вечера то по плацу, то в тренировочных ямах. Каждый день им что-то кололи, какие-то гормоны, какие-то улучшатели и ускорители роста, чем-то пичкали, замеряли и взвешивали; оставалось только удивляться, как Шеллен все это не путает. Видать, и правда настоящие астартес никогда ничего не забывали. Неподалеку построили новый тренировочный лагерь, куда сгоняли ульевых сопляков; Садуран диву давался, какие они мелкие и плюгавые — неужели он сам был таким еще несколько месяцев назад? А чуть поодаль возводили следующий… — Этак на этой планетке останутся только старики и бабы, — усмехнулся как-то Икрек. — Ну и Дорн с ними, — гоготнул темнокожий Ападдон. — Им-то уже не светит. Вот ты бы согласился тут жить, если можно стать членом Легиона? — Я? Да ни за какие коврижки! Как говорит капеллан Хармаддон, каждое поколение должно поучаствовать в войне! Эльбер сотоварищи по-прежнему держались особнячком, и как-то Садуран услышал, что один из них разглагольствует: «Нас используют как пушечное мясо, вот что! Из нас не готовят не только офицеров, но и полноценных десантников, обучают быть просто покорной и равнодушной машиной убийства. Внушают, что нам будет вручена честь первого десанта как надежде и будущему Легиона, но значит это, что нас бросят грудью на амбразуру, а элита Легиона пойдет уже по нашим трупам. Да и куда она пойдет? Вы что, не видите, что Хорус похлеще Императора по части тирании?» Тогда впервые Садуран пошел к капеллану. Рассказал. Эльбера не упомянул — он ему, как ни странно, чем-то нравился, сказал, что все, кроме оратора, сидели к нему спиной, и он их не рассмотрел. А вот оратора запомнил… В тот же день болтун исчез. Может быть, его отправили в карцер, или на гауптвахту, или в «комнату воспитания», где побывал уже каждый, и не по разу, — воспитывали их плетью и палкой, размалывая мускулистые спины и огузки в кровавый фарш. Но что-то подсказывало Садурану, что болтуна он уже не увидит. Вода смоет все. Их по-прежнему ежедневно выгоняли в океан поутру, на рассвете; многие уже научились плавать, и соленая ядовитая вода больше не обжигала уплотнившуюся кожу. Все чаще в волнах всплывали трупы неудачников. Однажды Садурану даже померещилось что-то знакомое в сгнивших и объеденных хищными моллюсками чертах очередного мертвеца. Ночью ему приснилось, что это Йожеф. Выплыл из глубин океана, протухший и червивый, явился к нему в казарму и спрашивает: какого черта вы меня не дождались? Я тоже хотел стать космодесантником! Дыры в глотке и в груди, полные мелких морских звезд, будто шевелились. И с лохмотьев капала гнилая соленая вода… Проснулся Садуран в прескверном расположении духа. Он не верил в сны и их толкования, хотя в подулье многие промышляли именно толкованиями снов. Положа руку на сердце, ему и не снилось почти ничего. Но уж если снилось… Не к добру.Нарик Дрейгур, консул-превиан, командир 114-го гранд-батальона Железных Воинов Мир-кузница Мезоа
Доспех погибает. Он еще держится, но с трудом. Сервоприводы правой ноги заклинило. В левом сабатоне хлюпает кровь. Проклятье, мелькает мысль, надо было заменить кровь чем-нибудь, что быстрее свертывается. Если бы не остатки живого мяса и мозг! Счет болтов идет на десятки. Мотор цепного меча неровно и хрипло урчит, как бронхи тяжелого астматика: прометий заканчивается. В силовом ранце он тоже заканчивается. Нагрудник разбит, пробиты и аугметические ребра под ним, и основное — бионическое — сердце работает с перебоями. Кортекс-контроллер сместился в переломленном позвоночнике и причиняет сильнейшее неудобство — проклятый живой мозг, кажется, распух от боли и немотивированной эйфории… Все предало его. Парадокс, но последняя надежда — живое дополнительное сердце: оно все еще бьется ровно и размеренно. Дрейгур выпрямляется. Бесстрастные автоматоны окружают его широким полукругом. Лоялистам он не сдастся. Сказать бы «не сдастся живым», но много ли в нем живого? Уж лучше погибнуть от рук лоялистов, чем от предательского болта одного из мерзавцев Скорра… Идет шестой день высадки. За это время никакой поддержки от Альфа-легиона они, конечно, не дождались. Какое там! Стоило им закончить стремительное, но обстоятельное, как всегда, развертывание на поверхности Мезоа, как вокс-офицера «Молота Пустоты» догнало сообщение от вокс-офицера Скорра. «Передайте консулу-превиану, что при попытке начать отступление мы будем стрелять на поражение», — вот что гласило это сообщение. — Так я и знал, — хмыкнул Дрейгур. Капитан Боргес, заслышав металлическое хмыканье его аугмиттеров, поспешил благоразумно убраться с глаз командира. Приказы ему пришлось передавать по воксу — как и остальным. Что делать в безвыходной ситуации, Дрейгур знал очень хорошо. Мезоа ему нравилась. Это был мрачный мир; возможно, до того, как Галактика запылала, здесь было так же, как и на любом другом мире-кузнице — огромные промышленные постройки, лаборатории, испытательные полигоны, целые многоэтажные здания, отданные под вычислительные комплексы, но теперь на планете царил какой-то мифический Армагеддон. Небо заволоклось дымными тучами, почти не пропускавшими свет и без того неяркого светила Мезоа — холодного оранжевого карлика; вокруг громоздились оплавленные развалины циклопических зданий, среди которых валялись покореженные куски адамантия — остатки обшивки кораблей первой волны. Иногда под ними лежали груды трупов в форме ауксилий эскадры, временами почти целых, только начавших разлагаться, но чаще обгоревших и изувеченных настолько, что в них с трудом угадывались человеческие тела. Снизу шел багровый свет — это полыхали открытые лавовые озера Мезоа. Подсвеченный красным, колыхался тяжелый смог. Запах фицелина, промышленных дымов, горелого и разлагающегося мяса, перегретого феррокрита и чего-то неопределимого, явно органического, моментально пропитал, казалось, каждую частицу доспехов и оружия. Нейроглоттис внятно сигнализировал, что атмосфера ядовита — отравлена продуктами распада и горения, и долго в ней находиться нельзя. Но покинуть это адское место не представлялось возможным. Наоборот, пришлось окапываться, сооружая из десантных кораблей мобильные крепости. Они огромны: для десантирования Дрейгур приказал взять «Грозовые птицы» типа «Сокар» — более крупных в 114-м гранд-батальоне просто не бывает. В первые же часы Железных Воинов атаковали артиллерийские поезда мезоанского жречества — они несли довольно мощные орудия, и один из укрепленных кораблей попросту разбили снарядами, пробив поставленные над лагерем пустотные щиты. С артиллерийскими поездами пришлось повозиться. Боргес быстро разработал план. По его приказу сержант Акума с отделением совершил отчаянную вылазку, чтобы подорвать железнодорожное полотно, — подорвал, мелты отлично сработали, но его и семерых десантников перебили автоматоны Механикум, и Дрейгур уделил две минуты, чтобы занести имена смельчаков в батальонное инфохранилище. Две минуты могли стать последними в его существовании, но парни это заслужили. Новорожденный мальчишка Маркатор — опять этот Маркатор, надо же, до сих пор не сдох, — принес нартециум. Отдал Боргесу, вытянулся во фрунт, сверкая линзами шлема. — Брат-апотекарий Корке собрал геносемя, — сказал он. — И его геносемя тут тоже есть. — А его кто собрал? — Я. Посмотрел, как он делает… Скорее всего, собрал неправильно, но Дрейгур кивнул. Мальчишке везло. Из всего отделения Акумы выжили только он и Парадис, громадный, массивный воин, которого Акума прочил себе в преемники. Надеялся уйти на повышение. Ох уж эти надежды плоти… Артиллерия самих Железных Воинов превосходила по дальнобойности и убойной силе образцы, состоявшие на вооружении у защитников Мезоа, чем Дрейгур воспользовался сполна. — Орудия, к бою! — равнодушно командовал он, когда ауспекс показывал приближение противника. — Пушки! 3-й, 5-й, 7-й расчеты, приготовиться! Атакует пехота — скитарии, автоматоны, адсекулярии, усиленные лояльными астартес. Желтые доспехи! Ненавистные символы VII легиона! — Огонь! Огонь настильный — оборонительный, из дальнобойных скорострельных орудий. Неприятельская пехота терпит существенные потери. Но Имперские Кулаки свое дело знают — под их руководством собранные с миру по нитке подразделения лоялистов обучаются действовать как единый организм, прячась и уклоняясь, используя все возможные укрытия; они сперва бросают в бой менее уязвимые автоматоны, которые даже под артобстрелом ухитряются отстреливаться на поражение с изрядной меткостью, а за их спинами идут аугментированные живые бойцы… — Огонь! Железные Воины переходят в наступление. Начинается состязание за огневое превосходство. — Гаубицы! Расчет 9, 8, 11! Огонь! Приготовиться расчетам 4, 13, 18! Огонь навесный — из крупнокалиберных гаубиц — бьет по закрытым и окопавшимся целям, без особых затруднений пристреливается ко всем «мертвым точкам», не позволяя противнику закрепиться или отсидеться в укрытиях… Атака Железных Воинов захлебывается; на двадцать три тягучих, как липкое машинное масло, минуты огонь умолкает, а затем низкий — явно трансчеловеческий — голос отдает команду: — В атаку! — Пушки! Орудия, к бою! Огонь! — Огонь! …Навесный. …Настильный. …Бреширующий. Пушки уничтожают живую силу. Гаубицы уничтожают бронетехнику. — Огонь! Между камней и рокритового кирпича — горящие машины, а между горящих машин — трупы, трупы, трупы. Алые мантии Механикум. Желтые доспехи Имперских Кулаков. Серо-желтые доспехи Железных Воинов. Все они покраснели от крови, посерели от пыли, пожелтели от серного налета, остающегося от снарядов мезоанской артиллерии — необычных, как все, чем воюют мезоанцы. — Огонь! Как бы то ни было, Железные Воины расчищают плацдарм для высадки остальных войск эскадры. Части Альфа-легиона — роты астартес и полки приданной Скорру акусилии — высаживаются и начинают развертывание. В бреши, пробитые артиллерией Железных Воинов А 114-й гранд-батальон получает новый приказ: атаковать бастион Терциал-05. Ключевой пункт обороны Мезоа. — У меня недостаточно боеприпасов и личного состава, — предостерег Дрейгур. — Консул-превиан Дрейгур, — задушевно произнес тогда Скорр, — вы осуществите захват бастиона вместе с двумя ротами моих людей… Они выдвинулись вместе, Железные Воины Нарека Дрейгура и Альфа-легионеры Аутиллона Скорра. Как союзники. Как товарищи. Как кузены, которыми они и были… Безмолвные автоматоны держатся широким полукругом, охраняя Дрейгура и не отвлекая его от продумывания будущей атаки. На размышления у него всего пара часов. Смертное трансчеловеческое мясо, как всегда, не может заткнуться. — Наши бывшие кузены изрядно нас потрепали, — озабоченно говорит Парадис, закончив объяснение по тактическому применению бреширующего огня. Он взялся наставлять Маркатора — может быть, потому что им вот-вот придется прикрывать друг друга. Их осталось слишком мало, чтобы жертвовать даже самым никчемным бойцом. — Почему бывшие? — Ась? Ты о чем? — Ну, они, конечно, враги и сволочи, но они все равно наша родня… — Эх ты, дуралей! Такая родня хуже врагов, — поразмыслив, Парадис добавляет: — Мы с ними никогда не дружили. Хотя, если подумать, не дружили наши примархи. Со всем уважением, конечно. А теперь мы по разные стороны. Не забивай себе голову, кто кому родственник, — тебе эти «родственнички» при первой же возможности снесут башку. — Разговорчики, — зыкает сержант Саргел. Эти двое теперь в его отделении. И еще трое из пятого отделения. И пятеро тех, кто был в отделении Саргела изначально. Гранд-батальон тает, как рыхло слепленный снеговик в весенний день. Дрейгур не прислушивается к разговору. Какая дружба? Какая родня? Чушь мясная… Бастион Терциал-05 огрызается первым. Выстрелы ударяют в броню лендрейдера, высекая искры. — Артиллерия, приготовиться! Расчеты 2, 6, 19! Огонь! — Окопаться! — Спаренные мелты, приготовьтесь к бреширующему огню по южной стороне! Хайре стоит у лендрейдера; по его приказу спаренные мелты испускают лучи, вспарывая смрадный плотный смог, и бастион вздрагивает. Но держится. — Огонь! Ответный огонь ударяет в лендрейдеры Железных Воинов… Сине-зеленых лендрейдеров Альфа-легиона рядом с ними нет. Бастион Терциал-05 — одна из самых укрепленных твердынь Мезоа. Одна из самых надежных. Одна из самых вооруженных. Сюда стянуты огромные силы, и эти силы грозят выплеснуться, как лава из боевых кратеров, и захлестнуть остатки 114-го гранд-батальона. Гигантские снаряды. Гравитонные пушки, от выстрелов которых сама земля встает на дыбы. Гаусс-орудия, вспарывающие броню лендрейдера, будто ножницы пергамент. Когорты автоматонов Дрейгура атакуют снова и снова; они кажутся неуязвимыми, но вот один из них застывает, мертво торча в виду бастиона, вот второй продолжает катиться, но от него исходит странный темный свет, а потом его охватывает пламя, и он взрывается. Вот третий падает на землю грудой покореженного металла… А между автоматонами идут живые воины — и они тоже останавливаются, бессильно опускаясь на колени, и Дрейгур знает, что внутри доспеха уже нет человека, одна груда мяса и костей; они тоже падают, чтобы уже никогда не подняться. — Консул-превиан! — орет Боргес. — Наша атака захлебывается! — Консул-превиан! — ревет Хайре. — 17-ю батарею уничтожили, полностью! — Консул-превиан! — Скорр! — рычит Дрейгур в вокс. — Где подкрепления? Где твои парни, черт возьми? Альфа-легион не отвечает. Он бросил Железных Воинов в третий и последний раз — последний, потому что им не выбраться из этой западни. Пока они оттягивают на себя основные силы неприятеля, Скорр штурмует главный шпиль Мезоа. Он снова одержит победу — или, по крайней мере, попытается. А Железных Воинов он, по-видимому, собирался принести в жертву своему честолюбию с самого начала. Вот только он забыл уроки Странивара. И о том, что Дрейгур и его люди — далеко не жертвенные агнцы, тоже забыл. — Огонь! — рычит в вокс Дрейгур, и автоматоны поднимают мелты, тяжелые болтеры и лазпушки, заменяющие им руки. — Огонь! — и уцелевшие пушки и гаубицы изрыгают снаряды. — Огонь!.. …Что произошло за последние семь минут и девять секунд? Ровно столько он не осознавал себя. Доспех погибает. 114-й гранд-батальон погибает. Изо рта течет липкая струйка; ее противный привкус на языке внятно говорит, что внутри у Дрейгура — такое же железо, как и у всех, кто погиб сегодня. И его кровь впитается в мертвый песок Мезоа так же, как и кровь всех остальных. Дрейгур умирает во второй и последний раз, но он не опускает болтер, в котором осталось всего два десятка болтов. Он умрет сражаясь. Как и положено Железному Воину, Человеку-машине, Идущему-по-Могилам.