Садуран, Сын Хоруса, Новорожденный Норан Прим. Подулье
Сколько Садуран себя помнил, мать всегда считала куски, деля их между детьми. Он видел родителей лишь поздно вечером, когда они приходили с фабрики: усталые, раздраженные, обессиленные. Дети лезли к ним, отец шикал на них «тихо, дети, маме надо отдохнуть, я потом с вами поиграю», а мать — «дети, папа устал, я потом с вами поговорю». Запах синтетического жира, отдававшего прометием. Крупа из лишайников, почти лишенная питательных веществ. Безвкусные галеты. Низкосортные консервы, в которых синтепасты и бульона было больше, чем обрезков гроксятины. По большим праздникам — конфеты из искусственного шоколада, похожие на мазут. Старенький учитель Гаук пытался чему-то научить их, взывая к разуму: «Детишки, если вы будете хорошо учиться, сможете устроиться в большой цех, там дослужитесь до мастера, а то и до бригадира, а если проявите себя — даже до начальника цеха, это не пустяк! Будете жить безбедно!», но пацанва его не слушала. Учитель качал головой, иногда приносил и раздавал детям галеты, приговаривая «голодное брюхо к учению глухо». Кажется, он еще рассказывал им, что хорошо, что плохо, что-то вроде того, что нужно помогать друг другу, защищать слабых... и прочую лабуду. Садуран довольно быстро начал относиться к нему как к городскому сумасшедшему. Он не устраивал учителю злых проделок, как другие, но и выслушивать его нудный бубнеж — дураков нет! Помощь слабым, говорите? На Норане такое не продашь. Норан был не особенно богатым промышленным миром, и даже имперские пикт-фильмы не могли показать его благополучным. Большой континент отдали Механикум, которые не совались в дела остальных норанцев — разве что ежегодно обходили схолы, выбирая будущих аколитов, но в подулье не спускались. Это было небезопасно, а в схолах верхних уровней одаренных детей находилось всяко побольше: их и обучали лучше, и времени для учебы у них хватало. Жители низших уровней и подулья обычно заканчивали два-три класса, получив лишь начальные навыки грамотности, и шли кто на работу, кто в банды, кто и туда, и туда. Механикум на Норане ненавидели — даже те, кого они отбирали в аколиты. Фабриканты и заводчики — за то, что выполняют какие-то важные имперские заказы, получая за это изрядные барыши, остальные — за то, что неплохо устроились и не боятся ежеминутно потерять работу и быть ограбленными прямо на улице. Садуран и его приятели — за то, что им стать аколитами не грозило. В тот день земля содрогнулась. Наверху стояла уже ночь, но в подулье никогда не гасли блеклые, гнойно-желтые люмены — разве что когда перегорали, поэтому Садуран запомнил это именно как день. Тяжелый гул и рокот донесся сверху. С потолка посыпались кусочки гниющего рокрита, обнажая арматуру; кое-где лопнули проржавевшие коммуникации. Маноран, брат Садурана, побежал вместе с дружками к проходу на верхний уровень. — Стой! Стой! — закричала мать, побежав за Манораном. — Пусть идет, — устало произнес отец. — Хоть узнает, что там. Говорят, Галактика в огне, идет война. Может быть, это имперский военный корабль, узнаем новости. — А вдруг его заберут на войну? Услышав это, Садуран подхватился, засунул за голенище дырявого ботинка свой верный нож-кишкодер и тоже побежал за Манораном. Они уже не первый год были в банде. Успешные вылазки на верхние уровни, обнесенные продуктовые магазины, драки с бандами с этих уровней, грабежи прохожих по мелочам, а если никого не попадалось, то рисование угрожающих граффити — да мать за сердце бы схватилась, если бы Садуран ей рассказал, чем они занимаются! Но они с братом частенько притаскивали домой продукты и деньги — на самом деле гроши, однако и эти гроши помогали дотянуть до родительской получки. И родители закрывали глаза на то, что все это невозможно было добыть честным путем. — Что ты кипишуешь? Тупой, че ли? — сказал как-то по этому поводу Маноран. — Думаешь, они не знают? Мамка сама была в банде, мне сосед Коба рассказывал. — Трепло поганое этот Коба. Сам в борделе подрабатывал, сучара, а еще мелет… — И Маниш с Ману тоже боятся, чтобы он не прознал, вот умора-то! — Маниш и его младшая сестра Ману, отпрыски Кобы, тоже состояли в их банде вместе с двумя другими соседскими мальчишками — Йожефом и Анди. — Так что не боись. Мамка у нас как арбитр Лотарь: все знает, но ни о чем не догадывается. Оба покатились со смеху тогда. Толстуха Лотарь, смотрительница участка на уровне над их кварталом, иногда гоняла мелких бандитов от магазинов, вмешивалась в их побоища и отбивала прохожих, но нередко и попустительствовала хулиганству с их стороны. Сейчас Садуран надеялся, что его, крепкого, быстроногого парнишку с опытом кровавых драк, возьмут в армию, и он сможет там есть досыта. Но корабль, прибывший на Норан, оказался не армейским — армейские корабли Садуран не раз видел на картинках, которые показывал им учитель Гаук, хоть какая-то польза от этой схолы! В небесах, очень высоко и в то же время очень явственно, так, что, казалось, можно было рукой подать до него, висел огромный звездолет с угрожающими, брутальными очертаниями. И Садуран застыл. Вся его жизнь бандита, вора и грабителя на побегушках у более взрослых гангстеров — в подулье таких называли сученышами — промелькнула у него перед глазами. И хотя он уже не раз убивал и считал себя очень опасным, сейчас показался сам себе совсем маленьким и слабым. Это нужно было срочно исправить. Взяв брата за руку, Садуран сделал шаг — и остановился. На землю рухнул какой-то большой треугольник. И еще. И еще. Они показались ему золотыми, но, присмотревшись, Садуран понял — они сине-зеленые. Цвета морской волны, еще не отравленной выбросами фабрик их улья и кузниц Механикум. — Бежим отсюда, — прошептал Маноран. — Не, ты погодь! Это же… — Это астартес, дурак! Они ринулись бежать так, что сердце колотилось в пятках, но далеко не ушли. Маноран бежал чуть быстрее и врезался с размаху во что-то огромное, сияющее, сине-зеленое… В кого-то. И этот кто-то прорычал низким металлическим голосом несколько слов, которых оба не поняли: они были на хтонийском, которого Маноран уже никогда не выучит. Кто бы ни стоял перед ними, Маноран и Садуран были бандитами, кость от кости подулья, — а значит, готовы к драке. Садуран выхватил нож-кишкодер, Маноран — ножи-бабочки. Астартес демонстративно поднял болтер, размером с пол-Манорана… Нож-бабочка врезался в латную перчатку. Болтер опустился на голову Манорана, размозжив ее. Серо-розовое месиво и кровь брызнули на Садурана, — на лицо, на одежду, на руки, и с яростным криком Садуран ринулся вперед, всаживая нож-кишкодер в коленное сочленение доспеха. Астартес вскрикнул и отшвырнул его ногой. Садуран откатился и поднялся на четвереньки. Теперь ему ничего не оставалось, как драться и погибнуть, потому что отступать он не умел. К первому астартес подошел второй. Он рычал — без слов или повторяя одно и то же неразборчивое слово, и вдруг Садуран понял. Он смеялся. И тогда Садуран бросился бежать. Болт просвистел, ударившись рядом с ним, Садуран метнулся в сторону — и новый болт ударился туда, где он только что был. Петляя и шарахаясь, задыхаясь от ужаса, мальчик бежал к спасительному входу в подулье, спотыкался на искрошившихся рокритовых поребриках и ступенях, ударялся об углы, а болты заставляли его метаться из стороны в сторону. И страшнее, чем рявканье болтера и грохот разбитого выстрелами рокрита, был смех. Эти двое смеялись, стоя над трупом Манорана. Ввалившись во вход, пахнущий затхлой сыростью, Садуран скатился по склизким ступеням и закашлялся. Легкие горели, ноги свело судорогой, и все-таки он поклялся себе, что однажды будет смеяться так же, как эти двое.Нарик Дрейгур, консул-превиан 114-го гранд-батальона Железных Воинов Гранд-крейсер «Стальное Сердце»
На «Стальное Сердце» прибыло пополнение. Нарик Дрейгур не особо надеялся на то, что ему дадут лучших бойцов или восстановят гранд-батальон хотя бы до приемлемой численности. После Истваана он впал в немилость, а Странивар только закрепил за всеми участниками штурма славу неудачников. С техникой было проще: Железные Воины восстановили ее своими силами на основе разработок Аполакрон, даже не связываясь с Механикум. В последнее время Механикум — те, что присоединились к Воителю — внушали Дрейгуру очень мало доверия. Впрочем, все остальные внушали ему еще меньше доверия, чем Механикум,— кем бы они ни были: его братья — Дрейгур отлично знал, что они легко отвернутся от него, легко предадут, легко ударят в спину, если им это выгодно; астартес из других легионов, смертные сервы, мерзкие мутанты-навигаторы и прочая сволочь. Единственными, в чьей надежности Дрейгур не сомневался, были автоматоны, с которыми он в охотку возился, увеличивая прочность, разрушительную силу и функциональность. Искин, который он развивал в них, опасно приближался к изуверскому интеллекту, но Дрейгура это не смущало. Воитель Хорус не запрещал разработку изуверского интеллекта. Разве он не обещал Механикум открыть Хранилище Моравеца? А если эти разработки выйдут из-под контроля… Пока Дрейгур жив, этого не случится. А если другие Аполакрон не справятся — значит, плохо старались. Пополнение насчитывало всего триста линейных десантников. Даже не тактических. Когда ничего не ждешь, то и разочарования не испытываешь. Впрочем, Дрейгур напрасно думал, будто готов к худшему. Худшее началось, когда он спустился с капитанского мостика в большой зал, и эти триста парней замерли навытяжку прямо перед ним. — Снять шлемы, — велел Дрейгур. Они очень старались действовать четко, по-военному. Но их движения были неуклюжими, точно после аугментики, к которой воины еще не приноровились. Наконец, последний, самый неловкий, взял шлем на сгиб локтя и снова вытянулся, задрав голову. Дрейгур медленно шел вдоль строя, а за ним катились два автоматона. Новички не шевелились в строю, но на автоматоны косились с нескрываемым любопытством. Уже нехорошо, отстраненно думал Дрейгур, любопытной Варваре, как известно… Если они и в бою будут так ротозейничать — никто из них не переживет первой же атаки. — Ты, — он ткнул пальцем в первого попавшегося новичка. — Линейный десантник Маркатор, — тот сделал шаг вперед и с преувеличенным тщанием отдал честь. — Что-то я тебя ни разу не видел в девятой роте, Маркатор, — хмуро сказал Дрейгур. То, что у него осталось от лица, не передавало никакого выражения, но Маркатор все же слегка стушевался, хотя еще горел энтузиазмом. — Долго там служил? — Никак нет, господин консул-превиан, полтора месяца. — Что — полтора месяца? — Служил. В девятой роте. — В скольких сражениях участвовал? — В одном, господин консул-превиан! Маркатор пустил петуха, и Дрейгур подозрительно прислушался. Лицо у бойца было каким-то округлым, мягким, что ли, хотя в нем уже проступали угловатые черты сынов Пертурабо; широко распахнутые глаза, припухлые губы, слабые веснушки на гладкой коже… — Сколько тебе лет, Маркатор? — Пятнадцать, господин консул-превиан. Будет. Через месяц. — Так, — сказал Дрейгур и умолк, обводя взглядом пополнение. Такие же детские лица. Наверняка такой же «опыт». Ах да, вспомнил Дрейгур, это же Новорожденные. Легионеры, которых готовили по ускоренной программе. Вместо сбалансированных тренировок — инъекции лошадиных доз гормонов, вместо обучения — поверхностное натаскивание, вместо гипноиндукции — психообработка под порцией наркотиков. Вместо отборных рекрутов — кое-как подходящие по возрасту мальчишки. Вместо Вознесения — зловонные чаны с плотью, из которых большинство уже никогда не выбиралось… И что ему теперь делать с этой ходячей профанацией в количестве трехсот штук? — Слушайте меня, — начал Дрейгур. Сказать «братья» следовало, но не получалось. — Вам оказана большая честь — служить в 114-м гранд-батальоне. Через три дня мы отправляемся, чтобы завоевать мир-кузницу Мезоа. Это важный мир Механикум, он нужен армии Воителя Хоруса для снабжения. Никчемные рабы ложного Императора пытаются выкачивать из него ресурсы, необходимые нам. Ваша задача — достойно проявить себя при отвоевании Мезоа… Слова ничего не значили. Стоило вообще ничего не говорить или сказать другое: «Пушечное мясо, через три дня я отправлю вас на передовую, чтобы вы завалили своими трупами позиции лоялистов». Так было бы невежливо — но честно. Дрейгур прислушался: сердца почти у всех бились ускоренно. Новички волновались. Предвкушали. Мечтали о геройских подвигах. Хотели выслужиться. Пустые желания пустой плоти. Через три дня они умрут и перестанут нуждаться в чьей бы то ни было честности. — …победить лояльных астартес и подчинить нам Механикум. Железо снаружи! — Железо внутри! — дружно гаркнули триста мальчишечьих глоток. — Вольно! Отправляйтесь по каютам, — велел Дрейгур. Говорят, что, потеряв что-либо, мы осознаем ценность утраченного. Дрейгур почти потерял способность что-либо чувствовать — и осознавал, что избавился от нее непростительно поздно. Глядя на этих необстрелянных новобранцев, мнивших себя настоящими космодесантниками, он втайне радовался, что больше не способен ни на жеребячье воодушевление, ни на пустые надежды. То немногое, что еще было в нем от человека, понимало, что любые надежды — это чертовы черепки. Главное и лучшее в нем было от машины. — Бесполезный мусор, — сказал он вслух, оставшись наедине с автоматонами. — Положить четыре тысячи опытных, бывалых астартес, а потом вывалить на меня три сотни этих недоделков! Это даже не издевательство… — Уточнение, — прогудел один из них, в котором Дрейгур выпестовал способность к интерактивному голосовому взаимодействию — почти полноценной беседе. — Нужно ли выполнить уборку? — Забудь, — ответил Дрейгур. Общение с машиной дисциплинировало, заставляя отбрасывать все ненужное и наносное, в том числе и раздражение. Он отправился инспектировать корабль. Повсюду суетились сервиторы, технодесантники, корабельные техножрецы, обслуга и матросы. Подозвав серва-каптенармуса, Дрейгур потребовал отчета о количестве боеприпасов и пайков. И того, и другого им предоставили… впритык. Дрейгур привык выигрывать войны железом, прометием и фицелином, позволявшими экономить кровь и плоть его бойцов. В этот раз придется ковать победу из крови. *** Они вышли из варпа в двадцати астрономических единицах от внешней границы системы Мезоа. Планета — дымная и тусклая, как всякий мир Механикум — казалась згой в колоссальном потухшем костре. Темные громады орбитальных станций, кольцом опоясывающие мир, выглядели инертными и неподвижными. Неподвижность их была обманчива — они неслись по своим орбитам со скоростью чуть больше тысячи километров в секунду. Такой же обманчивой была их необитаемость. Они оживали одна за другой, словно чуткие сторожевые псицы, почуявшие приближение неприятеля. Ауспики фиксировали громоздкие боевые баржи и хищные ударные крейсера; гигантские макропушки активизировались: раздвигались заслонки в каналах подачи снарядов, автоматические наводчики фиксировали цели, механизмы, управлявшие стволами, двигали их, придавая необходимый угол возвышения. Лазерные платформы вспыхивали иглами голубоватого света: это плазменные реакторы усиливали подачу энергии в оборонительные лазеры, долгое время работавшие на холостом ходу. В недрах других платформ приводились в боевую готовность торпедные установки… Мезоа обещала быть крепким орешком. Аутиллону Скорру она таковой не казалась. Легионы победно шли через Галактику уже двести с лишним лет, и ни разу не встречали еще орешка, который нельзя было бы раздавить настолько тяжелым сабатоном. Девять тысяч легионеров — и две с половиной из них составляли 114-й гранд-батальон. Двадцать тысяч смертных солдат. Три тагматы скитариев под командованием Темных Механикум. Никого из них не потеряли во время варп-переходов: то была заслуга жрецов с таинственного Давина, присягнувших Воителю Хорусу и не смыкая глаз несших службу на посту возле навигаторов в течение всего перелета. По «Стальному Сердцу» разнесся приказ о полной боевой готовности. Контролировать выполнение Дрейгур отправил двух автоматонов. Сам же он склонился над картой системы Мезоа, продумывая предварительные алгоритмы вторжения. Его расчеты грозили полететь к черту в любой момент — у Скорра явно были свои планы на 114-й, но Дрейгур не любил импровизации. Он предпочитал иметь основной план, альтернативный и пару запасных. На Страниваре, когда союзники один за другим бросили их на растерзание лоялистам, именно этот подход помог ему сберечь хотя бы треть личного состава. Дрейгур знал, что Скорр отправит в авангарде вторжения Новорожденных. По виду и названию астартес, они были расходным материалом легионов. Сам он по зрелом размышлении направил молодых космодесантников в отделения по одному-двое. Слабое звено в отделении и так, и этак погибнет. Но в окружении опытных бойцов новички смогут учиться в процессе — глядишь, кто-нибудь из них выживет и дорастет до настоящего воина легионов. Дрейгуру было безразлично, кто именно, он давно разучился привязываться к людям и заботиться об их жизнях. Однако люди были ресурсом. Важным. Необходимым. Заменить их автоматонами хотя бы на сорок процентов было недосягаемой мечтой. Скорр отправил несколько своих кораблей с заданием вокруг системы Мезоа, и Дрейгур оценил его маневр. Вокруг Мезоа имелась целая сеть относительно стабильных варп-каналов; если этими каналами подойдет подкрепление к их группе — отлично, если же ими подойдет подкрепление к лоялистам — оно до Мезоа не доберется. Впрочем, Дрейгур не сомневался, что подкрепления не будет никому. Зато на острие атаки опять окажутся его люди. В ухе запищала вокс-бусина: это подал сигнал сервитор, обслуживавший вокс-канал эскадры Скорра. Приказ об атаке не заставил себя ждать… — Вас понял, — сухо ответил Дрейгур и отключился. Скорр даже не соизволил передать приказ лично — поручил это смертному вокс-офицеру, видимо, понимая, что со стороны Железного Воина не встретит никакого энтузиазма. «Стальному Сердцу» с эскортом приказали атаковать «Коммеморацио» — гигантский орбитальный комплекс, крупнейший из тех, что защищали Мезоа. Это было то, что Дрейгур делать умел и любил ничуть не меньше, чем паять крошечные микросхемы или вводить программы, в которых не могли разобраться умнейшие из Механикум. Второй гранд-крейсер Железных Воинов, «Молот Пустоты», бросили на штурм орбитальных доков; Дрейгур выбросил его из головы, занятый подготовкой к предстоящему сражению. Он активировал гололитический передатчик. Возникла дрожащая голубоватая призрачная схема — пространство системы Мезоа, разделенное на трехмерные квадраты. Дрейгур увеличил нужную область вокруг «Коммеморацио». Яркий зеленый огонек загорелся в центре — то был значок «Стального Сердца». На семи эскортах капитаны делали то же самое, находя значки своих кораблей. Во время боя Дрейгур будет передвигать их значки, и вслед за его командами будут перемещаться корабли, уходя от ударов противника и атакуя сами. Дрейгур сам, с помощью еще двоих Аполакрон, павших в битве на Страниваре, разработал эту систему, ввел ее не так давно, но она уже доказала чрезвычайную эффективность для пустотных боев. Нигде, ни в одном легионе такого еще не было; но и с остальным легионом Дрейгур не собирался делиться разработками. Не после того, как они отвернулись от него. Среди Железных Воинов было немало одаренных людей, способных создать что-нибудь подобное, однако сделал это только Дрейгур. «Мало обладать выдающимися качествами, надо еще уметь ими пользоваться», — говаривал в таких случаях Кардаш, его ближайший сподвижник, один из немногих, кого Дрейгур еще терпел. Но и Кардаша забрал Странивар. Атомная ракета, заряд которой мог бы испепелить планету, равную Мезоа, понесся от «Коммеморацио» к «Стальному сердцу». Дрейгур сдвинул значок своего корабля и еще одного эскорта, расположенного как раз на траектории ракеты; команды понеслись по кабелям, капитаны поспешно среагировали, и звездолеты обманчиво-медленно сдвинулись в разные стороны. Дрейгур шевельнул рычаг, передавая команду «Огонь» на пушку «Нова». Корпус «Стального Сердца» будто ожил, и механические части в теле Дрейгура ожили в ответ, испытывая странное наслаждение от дрожи, с которой снаряды «Новы» двигались по рельсам. Спустя несколько секунд Дрейгур уловил новую дрожь — первый снаряд был выпущен. Бой начался.