Он же самый-самый

Подушка у него под головой... охренительно волшебная. Словно пушистое облачко или что-то в этом роде. И это странно, почему парень вообще обращает внимание на подушку? Эта чудаковатая мысль будит его настолько, что он открывает глаза. Солнечный свет обжигает, и блондин моргает, щурясь в течение секунды. Комната вся белая. Побеленные стены из деревянных панелей, белые простыни, белые шторы, развевающиеся от ветерка из открытого окна. Он прижимает лицо к прохладной подушке, по ощущениям похожей на облачко, и вдыхает. Топорик боли рубит его по голове. У него во рту сожгли тосты. На тумбочке стоит высокий стакан с каким-то красным напитком. В нем плавает свежий лед, и стекло покрыто конденсатом, словно его только что принесли. Рядом лежат четыре синие таблетки и записка: «Для неприлично тупого». Несмотря на то, что его желудок сжимается, он фыркает. Воспоминания о хозяйке дома с острым языком и грубыми руками проносятся перед глазами. Парень игнорирует их, потому что никому не хочется помнить свои достижения по пьяни, и хватает стакан. Напиток по запаху похож на Кровавую Мэри, но с нотками специй и цитрусовых. С трудом выпивает содержимое стакана, несколько раз давясь, отчего таблетки почти застревают у него в горле. Возможно, это всё же Кровавая Мэри с имбирной содой и лимонами, а быть может, так она замаскировала мышьяк. Когда он заканчивает, то даже начинает наслаждаться вкусом и чувствует себя немножко живым. Затем он снова ложится на кровать-облако, пахнущую соленым морским воздухом, и слушает мелодию ветра, пока стучащие кастрюли и хлопающие дверцы шкафчиков не привлекают к себе его внимание. Мэри Джейн. Если ее и правда зовут Мэри Джейн, то он будет долго смеяться. Но это звучит сексуальнее, чем цыпочка с сеновала. Тот тип девиц, что подождет, пока вы допьете молоко, и только затем предложит вам кусок пирога. Его Мэри Джейн не такая. Вчерашний день, конечно, размылся у него в голове, он четко ее помнит: недовольное выражение лица, грязный рот, извергающий всякие мерзости. Он слышит это снова - приглушенное «блядь» и еще один хлопок дверью. Фыркая, блондин садится и делает несколько вдохов, пока комната идет кругом. Парень полностью голый, и это вызывает у него улыбку. Его самый незабываемый душ был принят, пока он был почти что в отключке. Уходит вечность на то, чтобы встать, и еще больше времени, чтобы добраться до одежды, аккуратно сложенной на стуле и пахнущей стиральным порошком. Он спал в дальней комнате старого фермерского дома. Конечно бедолага не помнил, как дом выглядит снаружи, но внутри пространство оформлено в сельском стиле - деревянный пол и потертая мебель. Здесь мило, и есть потрепанная акустическая система Martin рядом с занимающим почти всю стену стеллажом со старыми пластинками. Должно быть, у нее есть пару тысяч записей. Если не брать в счет знакомых диджеев, то он не встречал никого, кто владел бы подобной виниловой коллекцией. Что ж, он имеет дело с любителем музыки. Остается надеется, что эта цыпочка не окажется своего рода психопаткой Энни Вилкс. Но тут он вспоминает то, как она смотрела на него прошлой ночью. Вряд ли она его фанатка. Парень идет на звук шумихи и находит девушку на кухне, большой квадратной комнате с классическим фермерским столом, за которым могут сесть порядка дюжины человек. Она игнорирует его, когда он садится за стол, двигаясь медленно и болезненно, обещая себе, что больше никогда не будет пить так много. Он молча наблюдает за тем, как девушка помешивает что-то в кастрюле на плите так, словно пытается подчинить себе то, что она там варит. Хозяйка дома, безусловно, не из ряда сексуальных деревенщин. Ее округлая попа скрыта под потертыми джинсами с дырами на коленях, на ноги обуты черные тяжелые ботинки, отлично подходящие к его кадиллаку. Кадиллаку, который он завернул в ее забор, как подарок на Рождество. На парне нет ни царапины даже после аварии. Воля мироздания - странная штука. И из всех людей на Земле Вселенная привела его к ней. Хозяйка дома выключает плиту и поворачивается к нему в профиль. Длинные прямые волосы цвета мокрого песка, серые глаза и овал лица, которому должны быть присущи плавные черты, но почему-то они кажутся резкими и угловатыми: Типичная Мэри Джейн. Пока не открывает свой рот. И не начинает извергать длинный поток красноречивых ругательств. Прошло много лет с тех пор, как его ругала женщина, еще и так долго. Обливание холодной водой из шланга шокировало вчера, но ее грязные словечки буквально добили. Ага, она умеет высказаться. Хотя сегодня, видимо, решила не пользоваться своим ртом. И это его немного тревожит. - Привет, - голос парня звучит как треснувшее стекло. - Я, гм, спасибо за... ах... - он сглатывает. - Ладно, спасибо. Он молча ждёт, пока девушка полностью повернется к нему лицом. И когда она поворачивается, то выражение ее лица искажает отвращение. - Ты выпил то, что я тебе оставила? - Да, мэм, - он салютует, сдерживая усмешку. Но девушка просто смотрит на него, а затем хватает миску и наполняет ее. Ее ботинки стучат об пол, когда она подходит и ставит ее перед ним. Сгусток комковатого белого вещества смотрит на блондина из миски. - Это каша, - говорит она до того, как он успевает сказать хоть слово. - И я не хочу слушать ни капли твоей ерунды, просто ешь. - Ты всегда такая жизнерадостная? - спрашивает он, забирая ложку, которую она сует ему в лицо. - С тобой? Да, - она берет свою собственную миску и садится подальше от него. - И хоть мала была, жестокость в ней царила, - несмотря на сочную задницу, Мэри Джейн ростом не больше метра шестидесяти, и ее телосложение очень хрупкое. Ее сердитый взгляд достигает своего эпического масштаба. - Ты только что процитировал Шекспира? - Увидел эту фразу на тату, - лжет он, потому что так весело ее дразнить. - Там, кажется, было еще что-то до этого, - он чешет подбородок, заросший бородой. - Что-то типа... «Когда она сердита, то остра!» - Никогда не видела эту фразу в роли татуировки, - бормочет она, с сомнением глядя на бедолагу, а затем принимается есть свою кашу. Он ласково и невинно смотрит в ответ, а потом они молча едят. Каша хороша на вкус. Однако консистенция немного вызывает у него тошноту. - Напиток был очень даже к месту, - говорит, чтобы нарушить тишину. Раньше ему казалось, что он любит молчание. Оказывается, на хрен его ненавидит. - Старый рецепт моего папы от похмелья. Звенит таймер, и она встает. Затем до него доносится запах печенья, и рот наполняется слюной. Как голодная собака, он следит за ее движениями, пока девушка достает противень из духовки и выкладывает золотистые холмики на тарелку. Как только она ставит тарелку на стол, он берет одно печенье, его пальцы обжигает жар, а язык болит. Но это неважно. Они слишком вкусные. Просто рай. Девушка наблюдает за ним, кривя губы так, словно не может определиться между улыбкой и хмурым выражением лица. Он замечает, что у нее красивые губы. Крайне сексуальные губы. Тот тип, что, даже несмотря на свой небольшой размер, буквально создан для поцелуев. - Хочешь масла к печенью? - спрашивает она. - А это настоящий вопрос? - выдает он, перед тем как откусить еще кусочек. Она встает, хватает кружку, как выясняется, с медовым маслом - черт, такая вкуснятина - и наливает две чашки кофе, добавляя сливки в обе и даже не спрашивая, нравится ли ему такой кофе. Обычно он пьет черный чай с сахаром, но прямо сейчас не готов жаловаться на это дерьмо. Не в тот момент, когда она может в ответ отнять у него печенье. Так что он просто съедает еще один кусочек райского удовольствия. - Как тебя зовут? Не может же он продолжать называть ее Мэри Джейн. Сварлива девушка или нет, она позаботилась о нем, в то время как на ее месте он вызвал бы ментов. Девушка ставит кружку на стол и смотрит ему в глаза. - София. - Мне не очень. Но моим родителям нравилось, а я любила их, так что... - она пожимает плечами. Любила. В прошедшем времени. - Значит, ты одна? - он вздрагивает, как только слова слетают с уст, потому что она напрягается, а ее нежно-серые глаза снова становятся серьезными. София отталкивается от стола. - Я вызвала эвакуатор для твоей машины, ее забрали утром. Так что я подвезу тебя до города, чтоб ты мог разобраться с этим. Он тоже встает, достаточно быстро, чтобы земля пошатнулась под ногами. - Эй, постой, - когда она останавливается, чтобы взглянуть на него, он молчит. Впервые ему нечего сказать. Проводит рукой по запутанным волосам и вспоминает, что она помыла их. - Ты не хочешь знать, как меня зовут? Черт, последнее, чего он хочет – назвать ей свое имя. Но так раздражает то, что девушка спешит вытолкнуть его за дверь. И, он даже не представляет, почему его это волнует. Она смотрит на парня, медленно разглядывая, отчего его кожа зудит. Это не сексуальный взгляд. Скорее осуждающий. И ему явно не хватает удачи. Ее волосы переливаются на солнце, когда девушка качает головой. - Нет. Не хочу. И затем она оставляет его с чашкой остывшего кофе и тарелкой печенья. Она была одна слишком долго. Теперь не знает, как вести себя рядом с людьми. Особенно рядом с этим парнем. Вчера он вел себя отвратительно. Был пьян настолько, что не мог контролировать свое тело. Ей следовало оставить его на своем крыльце, вызвать полицию и помыться, пока они увозили бы его задницу куда подальше. Но она не могла. Не в то время, когда он так пьян. В этом было что-то еще. Она не знает, в чем проблема этого парня. Только знает, что, задумавшись о решении вопроса, просто не могла оставить его. Так она втащила бедолагу в свою ванную и помыла. В этом не было ничего сексуального. От него ужасно воняло, и парень был в какашку пьян, поэтому ей оставалось только постараться не свернуть его шею за проявленное безрассудство. Девушка злилась, что должна была уступить свою кровать этому идиоту. Ей бы ни за что не удалось дотащить его вверх по лестнице до гостевой комнаты. Но теперь, при свете дня, она теряется, когда дело касается пьяного бедолаги. Его присутствие в доме крайне ощутимо. Как будто даже комната не может вместить его. Харизма. Ее мама обычно говорила, что ей наделены лишь избранные. До сегодняшнего дня она никогда не понимала, что мама имела в виду. Потому что, даже несмотря на его несвязную речь и очевидное похмелье, этот парень буквально вибрирует жизненной силой. Его обаятельность пронизывает воздух, словно духи, впитываясь в кожу девушки и вызывая желание потереть предплечья лишь для того, чтобы лучше прочувствовать это ощущение, словно, находясь рядом с ним, она тоже становится кем-то особенным. И сейчас, когда парень уже не в жопу пьяный и грязный, она видит его красоту. Его тело высокое и крепкое, немного угловатое, но сильное, благодаря жилистым мышцам и отточенным движениям. Его волосы всё еще спутаны, они - темные у корней, но почти белые к концу, потому что он, очевидно, красит их. Густая неопрятная борода покрывает нижнюю часть его лица, что... если честно, раздражает девушку. Потому что борода слишком много скрывает. Но то, что видно, говорит о его красоте. У него идеальный нос. Выразительные скулы и подбородок, мужественно выглядящий под всей этой растительностью. Однако красивее всего его глаза. Такие светлые, почти что детские. Вот как один человек может настолько сильно влиять на вас? Чуть ранее эти глаза следили за каждым ее движением на кухне. Нервировали ее. София дала ему еды лишь для того, чтобы заставить парня отвести от нее взгляд. Однако он так и продолжал на неё смотреть. Даже когда набросился на печенье, словно не ел годами. Хотя его взгляд не носил сексуального характера, скорее он рассматривал ее, будто какой-то хаос, в который его случайно втянуло. Прямо сейчас она жаждет одного - убраться от него подальше. Разговор о родителях напоминает, почему ей следует ненавидеть его - этого незнакомца, что садится пьяным за руль, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью каждого, кто делит с ним дорогу. Ее жизнь никогда не станет прежней из-за такого же пьяного водителя, и уважения у неё к таким людям очень уж мало. Даже если они цитируют Шекспира, дерзко и мило улыбаясь. Не оглядываясь, она берет ключи. Он не отстает, громко стуча ботинками по полу за спиной девушки, и этот звук эхом отдается в коридоре. В руках у парня еще одно печенье, и он всё еще жует предыдущее. Она отказывается видеть в этой ситуации хоть что-то милое. - Ты правда не хочешь знать мое имя? - спрашивает он. София хватает солнечные очки. - Почему это беспокоит тебя? Не думаю, что мы когда-то снова увидимся. Он сильнее хмурится. - Ну, хотя бы из вежливости. - После того душа, думаю, мы прошли основы этикета. Странно, но в ответ на это парень улыбается, и когда он это делает... Ох, парень. Это подобно пробивающемуся сквозь тучи солнцу, такому яркому и приносящему радость. Ее ослепляет его улыбка, поэтому она решает отвернуться. - Теперь посмотри на это с моей точки зрения, - он указывает на нее печеньем, а затем откусывает от него добрую часть. - Ты видела меня голым... - Не говори с полным ртом. Это отвратительно. Он продолжает жевать. - Ты мыла мой член... - Эй, я даже близко не подходила к твоим причиндалам, чувак. Суя в рот печенье, он снова усмехается. - А по-моему, ты мыла мне член. И мои волосы. А ты не можешь помыть мужчине голову и не знать его имени. Это очень плохой фетиш. - Фетиш? - она пытается не засмеяться, пока направляется к двери. - Ты всё еще пьян. - Чист как стеклышко, Сонь, - он прямо за ней, следует по стопам. - А теперь спроси мое имя. Девушка останавливается и разворачивается так, что ее нос встречается с центром его груди. От этого прикосновения через ее тело прокатывается волна вибрации. Она делает шаг назад и откидывает голову. Он одаривает ее самодовольным, абсолютно злобным взглядом. Но его голос скорее тихий, сладостный и упрашивающий. - Давай же, спроси. Боже, этот голос. Она пыталась игнорировать его, потому что такой голос может утянуть в пучины ада, заставить потерять ход мыслей. Низкий, глубокий и властный. Парень говорит, и это звучит словно музыка для ушей. Он смотрит прямо на неё, ожидая. И от этого взгляда девичье сердце замедляет ход. Она не стояла так близко к мужчине уже очень долгое время. Сглатывая, она пытается заставить свои голосовые связки работать. - Тогда ладно, скажи мне. Но он молчит. Замирает, словно его поймали в ловушку, словно вдруг решил поосторожничать. - Ты издеваешься надо мной, верно? - она смеётся, не то что бы это смешно. - Ты до умопомрачения умолял меня спросить твое имя, а теперь решил поиграть в Румпельштильцхена? Он моргает, будто пытается выйти из транса, и затем смотрит на нее. - Не волнуйся, твой первенец в безопасности, - он набирает в легкие воздух и протягивает руку. - Кирилл. Она глядит на его ладонь. Большую, широкую, с умопомрачительно длинными изящными пальцами. Она проводит большим пальцем по собственным огрубелым кончикам. Он снова ждет, хмуря брови, словно девушка оскорбила его, не приняв рукопожатие. Так что она протягивает свою ладонь. Его рука теплая и сильная. Он так крепко сжимает ее руку, что может сломать кости, хотя вряд ли парень осознает вложенную в пожатие силу. - Имел удовольствие познакомиться, София, - его улыбка милая и почти мальчишеская под этой густой бородой. Раньше она думала, что ему за тридцать. Но сейчас ей кажется, что парень приблизительно ее возраста, то есть в районе двадцати трёх - двадцати пяти лет. Она отпускает его руку. - Я бы не назвала наше знакомство приносящим удовольствие. - О, теперь ты должна признать, что у меня есть великая цель, - он толкает ее, и она закатывает глаза. - Давай больше никогда не говорить об этом снова. - Не говорить о чем? - тон Кирилла легкомысленный, пока он выходит следом за ней из дома. Она направляется к своему грузовику, но он останавливает девушку, прикасаясь к ее локтю. Его взгляд сосредоточен на доме Нины Семёновны, что через дорогу. Нина Семёновна умерла шесть месяцев назад, и ее племянник Женя унаследовал это место. Она не видела его давно, но знает, что ему сорок с чем-то лет, есть жена и дети. Вряд ли они переедут сюда - дом буквально стоит на краю Вселенной, тут даже нет своей школы. Но что странно, перед домом припаркована машина с логотипом магазина, а на крыльце - две большие коробки. Кирилл оглядывается, рассматривая рулонную траву, которая пожелтела осенью, высокий холм и тонкую полоску серебристо-голубого цвета там, где море переходит в берег. Он чешет челюсть так, словно та зудит. - Тот дом. Ты не знаешь, это дом Евгения Ревенко? Ее желудок ухает вниз. - Ага, - произносит медленно. Кирилл кивает и встречается с ней взглядом. Его улыбка, как всегда, медленно и самодовольно расплывается по лицу. - Тогда, думаю, мне всё-таки не нужно ехать в город, соседка.