В полшаге

Срезал дорогой высокий стебель Смотрел себе под ноги и видел небо Холмы кострами объял золотыми И глядя в пламя, шептал ее имя (с) Мельница, «Ночная Кобыла» Ревекка, меж тем, ничего не знала о грозящей ее семье и друзьям опасности. Она, конечно, весьма беспокоилась о своем отце, чей возраст вкупе с потрясениями последних дней не могли прибавить ему здоровья. Про себя Ревекка решила, что, как добрый врач, доведет до конца выздоровление храмовника, после чего попробует бежать вместе с детьми. Не было никакой возможности передать весточку отцу, поэтому она не могла рассчитывать на помощь. Про себя Ревекка немного удивлялась тому, что за прошедшее время никто из родичей или слуг не нашёл их - Болдуин при похищении не скрывал того, откуда он приехал и куда направлялся. Она решила попробовать ещё раз поговорить с Буагильбером. Удивительно, но когда он прошлой ночью держал ее за руку, ей больше ничего не снилось. Впрочем, учитывая общую усталость, это и неудивительно. Девушка потянулась, вставая. Кроме нее и Амета, нёсшего первую стражу, замок, казалось, спал. Потихоньку прогорели угли в очаге, делая невозможным чтение. По приказу рыцаря верный Болдуин сегодня ночевал в одной из комнат внизу - храмовник заявил о своей готовности делить комнату только с прекрасной еврейкой. Уж она с радостью отказалась бы от такой чести, но, с другой стороны, как ещё она сможет приглядывать за больным? Ревекка вошла в спальню, чувствуя, как ее немного пошатывает от усталости. Это хорошо, может, ей удастся опять провалиться в сон и немного отдохнуть? Она подошла к кровати спящего рыцаря, лёгким жестом трогая его лоб, аккуратно, чтоб не разбудить. Большого жара не было. Лицо его, сейчас спокойное, в колеблющемся свете очага, показалось ей привычным и даже…красивым?! Несмотря на страшный шрам и щетину, храмовник и вправду был недурён собой, особенно, когда с его чела пропадало надменное выражение, говорящее о привычке к неограниченной власти. Правда, сейчас болезнь наложила на него свой отпечаток. Темные волосы за время долгого лежания потускнели и свалялись, резко обозначились скулы, лицо похудело. Загар - и тот побледнел за время, проведенное им взаперти. И все же это лицо дышало смелостью, силой и властью. Есть такие люди, хоть надень на них рубище прокаженного и увенчай их ведром вместо шлема - всё равно будет видно их происхождение. «Если б он употреблял свои возможности на добрые и богоугодные дела, сколько хорошего мог бы он сделать» - невольно подумала Ревекка. – «Впрочем» - тут же одернула себя девушка, - «ещё неизвестно, какие дела у назареян считаются добрыми. История учит нас, что в иные времена и гонения на евреев считались у них мужественными и достойными уважения.» Еврейка со вздохом отошла к окну, глотнуть ночной прохлады. Болдуин усердно прогревал покои господина, забывая о том, что больному не помешал бы свежий воздух. Ночь была лунная, звезды казалось большими и совсем близкими. Где-то всхрапывала лошадь. Ревекка попыталась пригладить свои волосы и обнаружила, что они сбились в жуткий колтун, расчесать который можно было бы только при помощи горячей воды и мыла. Или просто срезать волосы, как после тифа, невесело усмехнулась она. О тамплиерах и мытье ходили разные слухи, ибо ввиду запретов на содомию устав ордена строго ограничивал купания. Но, с другой стороны, она-то не тамплиер. Да и детей помыть бы не мешало. А гордого рыцаря можно уговорить помыться, ссылаясь на пользу его же здоровью. Остальные же пускай делают все, что захотят, она не может им приказывать. - Не стой у окна, простудишься. - послышалось с кровати хриплое. - или ты с тоской вспоминаешь, как остановила меня в Торкилстоне? - Я с тоской думаю о доме и своем отце, - призналась Ревекка, не оборачиваясь. А вам, сэр рыцарь, надо бы безо всякой тоски подумать о мытье, свежем белье и бритьё, если вы не хотите пугать своим видом ворон над прецепторией. - Почему именно ворон? - развеселился храмовник, садясь поудобнее. - Потому, что люди сюда не забредают , а мы давно ко всему привыкли. Она наконец перестала делать вид, что что-то внимательно разглядывает в окне. Но при этом не могла заставить себя посмотреть на Буагильбера, и просто опустила голову. Ревекка с раннего детства заметила за собой такую особенность - если она гневалась на близкого ей человека, она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Но до сих пор у нее не было сложности в том, чтоб встретить взгляд храмовника, не отведя глаз. «Значит ли это, что я стала воспринимать его по-другому? И почему так произошло?» - Кроме этого, я собираюсь помыть детей, - продолжала она, - и постирать всю одежду. И примите мой ценный совет - заставьте помыться вашего верного оруженосца. Я уже издалека могу его учуять, и это оставляет не самое приятное впечатление. Боюсь, что если так будет продолжаться, прецепторию сожгут, как источник заразы. Шутка получилась мрачноватой, но Буагильбер все равно улыбнулся. И вновь, Ревекку поразило то, как изменилось его лицо в этот момент. - Улыбайтесь почаще, сэр рыцарь - почти против своей воли проговорила она, - вам идёт. - Это просто я тебе начинаю нравиться, - самодовольно произнес он. Пользуясь тем, что она подошла поближе, он накрыл ее руку своей. - Милая девушка, ну дай же себе наконец волю! Просто прими от меня то поклонение, которого ты достойна. - Ага, а потом вы умчитесь дальше, сэр рыцарь, завоёвывать новые города и новых дам, а я останусь с ребенком на руках - опозоренная, оболганная. Даже и не знаю, как мне отказаться от такого поклонения? - Гордая девица! - укоризненно воскликнул храмовник, - клянусь всеми ангелами (которым, разумеется, далеко до твоей красоты), если б наши рыцари так же отважно защищали Гроб Господень, как ты - свою честь, Саладин и по сей день стоял бы под его стенами! - Если ваши рыцари, сэр Бриан де Буагильбер, так же трусливо сражаются, как нападают на беззащитных женщин - большим отрядом - могу только позавидовать Саладину! Больной закашлялся вперемешку со смехом. - Прекрасная Ревекка! Вы уморите меня своим упрямством, едва успев спасти. - Тут уж ничего нельзя поделать, гордый храмовник. Не ваш ли орден представляет целомудрие высшей добродетелью? - Это лишь потому, что ни одна дама не согласится даже приложиться губами к этим сбрендившим с ума "святым мощам", которые от долгого воздержания и аскезы окончательно лишились разума. - Ах, сэр Бриан, неужели вы так мало поддерживаете ваших гроссмейстеров, христианнейших и наисвятейших? - Лицемернейших и наиподлейших, хотела ты сказать. Из тех, кто подавая милостыню босоногому монаху, после разорят долгами его обитель, - мрачно проворчал Буагильбер. - Вам лучше знать своих братьев. Но отчего же тогда вы привезли меня в это гадючье гнездо? - Это, как ты изволила выразиться, "гнездо", много лет было мне верным пристанищем. По крайней мере, на время моих возвращений из Палестины. Не моя вина в том, что мои идеалы и взгляды на жизнь так резко изменились под твоим влиянием. Но так и есть, я менялся, а другие - нет, слишком уж закоснели они в своих убеждениях. - Отчего же тогда ты принял мою перчатку? Отчего же не помог мне бежать? - Видит бог, Ревекка, я хотел этого. Хотел всем сердцем, с того самого момента, как понял, что мне не дадут защитить тебя под видом странствующего рыцаря. Но негодяй Мальвуазен убедил меня в том, что меня не выпустят даже за пределы процептории. Больше того, я собирался бросить твою перчатку в лицо старого изувера Бомануара, вместе с отречением от ордена. Ничего из этого мне не дали бы сделать. Они обвинили бы тебя в том, что ты заколдовала меня, и теперь уж точно сожгли бы, без всякого суда. А меня бы лишили сознания удавкой или ударом камня по голове, и я сам не заметил бы, как оказался в подвале. Там из меня усердно изгоняли бы бесов ударами бича и молитвами, а на закуску поливали бы солёной и святой водой. - Тогда я не понимаю. Как ты предлагал мне бежать, если знал, что это невозможно? - В прецептории есть тайный ход. Он начинается в одном из подвалов. Беда в том, что он мал, завален всяким хламом, и взрослому мужчине там не пройти. Только ребенок или девушка, достаточно худая, смогут пролезть там. Я привел бы тебя туда и прикрывал бы твой отход, сколько смог бы. - А сам что бы ты сделал после? - Понятия не имею, - он слегка пожал плечами. - Действовал бы по ситуации, скорее всего. - Ну хорошо, - Ревекка вдруг заметила, что уже давно говорит храмовнику "ты", - но ты же согласился биться против Айвенго. Значит, твоя честь для тебя значила в тот момент больше, чем моя жизнь. - Нет, Ревекка, ты ошибаешься. Я согласился, это так, но битвы бы не было. И не моя вина, что я выжил. - Что ты имеешь в виду, сэр рыцарь? - Еврейка вдруг ощутила дрожь. Она не была уверена, что готова услышать ответ. Горькая усмешка тронула лицо храмовника. - Да, моя прекрасная врач, ты все правильно поняла. Я собирался ему поддаться и пасть от его руки. Только так я мог бы сохранить свою честь и твою жизнь. Сохранить же собственную жизнь у меня не было никакой возможности, да и не нужна она мне, жизнь без тебя, уж прости за громкие слова. Поэтому я направил копьё в его щит. Он упал, а я собирался соскочить с коня и предложить ему поединок на мечах. Он не отказался бы, я знал точно. Я с радостью проиграл бы этому выскочке-рыцарёнку и тебя бы освободили. Но мое тело предало меня... - Не говори о нем так! - с негодованием воскликнула Ревекка. - Прости, радость моя, но он мой соперник на ристалище. Видимо, не только на нем. Неужели ты влюбилась в назареянина?! - Сэр рыцарь!!! Вы забываетесь!!! - она зашипела рассерженной кошкой. Буагильбер с нечеловеческим усилием приподнялся и встал с кровати. Он протянул руки, хотел дотронуться до еврейки - но сумел только схватить край ее одежд, как страшное головокружение лишило его равновесия и он начал падать. Девушка подхватила его в последний момент, но под его весом оба сели на пол. Даже в полутьме было видно, как побелело лицо храмовника. Он тяжело привалился к плечу Ревекки и глубоко вздохнул. - Рано тебе ещё вставать, сэр Бриан. - с укором молвила она, - ты бледен, как смерть, и весь в поту. Посидим немного и попробуй лечь в постель. - А мне и здесь хорошо - прошептал он, вдыхая ее запах. - всю бы жизнь сидел вот так, у твоих ног, прекраснейшая из евреек. Черт с ним, с этим Айвенго, пусть его женится, на ком хочет, а у меня есть моя гордая орлица! - Сэр, вы уже заговариваетесь. Ой! Бриан де Буагильбер, что за непристойности?! Кто разрешил вам целовать меня? Да я… - - Что ты сделаешь, Ревекка? - поддразнил храмовник, не переставая осыпать поцелуями ее плечи, руки, лицо - куда мог достать. - Подашь на меня в суд? Обратишься в капитул? Или сразу к папе римскому? - он сжимал ее в своих объятиях, все крепче прижимая ее к себе, ныряя, глубже и глубже, как же хорошо, не хочется выбираться, наверное, так и умирают от счастья. - Ревекка совершенно запуталась в себе. И немудрено - если б не кот, вбежавший через неплотно закрытую дверь, проскакавший по ее коленям, плечам и голове рыцаря, кто знает, как далеко бы всё это зашло. Она вскрикнула от неожиданности, а Буагильбер громко выругался по-французски. - Откуда здесь вообще этот кот?! Возмущенный тем, что его приятное занятие так грубо прервали, он приподнялся на колени и ухватился руками за спинку кровати. - Не имею ни малейшего понятия. Как и о том, кто дал вам… тебе разрешение меня так дерзко целовать?! - А тебе совсем не понравилось, и ты хочешь мне показать, как это правильно делается? - огрызнулся рыцарь. Он практически без ее помощи встал и перебрался на кровать. Сидящий там же кот благосклонно воспринял появление храмовника, радостно заурчав и вспрыгнув ему на живот. Буагильбер охнул от неожиданности, когда зверюга, повозившись немного, устроилась поудобнее и затихла, мурлыча. - Забавно. Он почему-то считает тебя своим хозяином. Интересно, это как-то связано с тем, что черные коты считаются пособниками колдунов? Видно, правду я слышала, что в ордене Храма немало еретиков и Бриан де Буагильбер из их числа. Ревекка легла в кровать, глаза у нее уже слипались. - Нечего слушать всякую молву. Ладно, черт с ним, с котом, - - храмовник протянул руку и нежно погладил ладонь девушки, потом крепко сжал ее, - давай спать. Огонь… Грохот падающей балки, запертая дверь, чьи-то руки несут ее, грубо и сильно. Ей опять нечем дышать, это дым, он ест глаза, поднимается все выше. Мокрая тряпка на лице, бег, крики, стоны. Шуршание… это крысы, толпы, полчища крыс, они бегут, спасаясь от огня и крови, они пищат, Господи, они твари божьи, сжалься над ними. Она бежит, как крыса, пищит от ужаса. Хочется закрыть глаза и не видеть всего этого, заткнуть уши. Они уже в лесу, скачут во весь дух. Пыль, стук подков, нет, не надо, она хочет домой. Где ее отец? Отец, помоги!!! Голос. Чей-то нежный голос и рука, она гладит ее руку, успокаивает. Такая твердая, крепкая…. Шшш, все хорошо, шшшш, тихо, тихо-тихо-тихо, я с тобой, все будет хорошо, я с тобой, маленькая моя, родная. Спи, отдыхай. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Тишина.