***
***
Ещё совсем недавно на душе было тепло, а за окном был Берлин, и мне казалось, что осень — это навсегда. Что дождик, не дотягивающий до звания ливня и убаюкивающий уютным постоянством — это навсегда. Что беготня по делам фирмы до стёртых подошв и ломки в коленях — это и есть мой воздух, без которого я умру. А ночь, в которой не было никого, кроме нас, продлится вечно. Наверное, таково свойство безмятежности — попав в неё по ошибке, принимаешь её как должное, как награду судьбы за безропотное терпение — подарок, который уже никто у тебя не отнимет. Как быстро мы забываем, что судьба, осознав свою ошибку, забирает безмятежность так же легко, как дарует её, вышвыривая нас назад, в безрадостные будни, от которых мы уже успели отвыкнуть, и машет на прощание ручкой. Мне судьба не просто ручкой помахала, а погрозила кулаком. Я не сразу поняла, что со мной случилось. Понадобилось несколько недель, чтобы прийти в себя, протрезветь от контрафактного счастья и очнуться там, где и есть моё место — в Нюрнберге, в доме родителей, с чашкой маминого глинтвейна в одной руке и телефоном, двадцать четыре на семь изливающимся сообщениями от ассистентки и босса, в другой. Внеплановый отпуск пришлось выгрызать, давя на жалость и угрожая уходом. Я блефовала (свою жизнь без любимой-ненавистной работы я по-прежнему не видела), но босс повёлся — расставаться с лучшим региональным директором по продажам сейчас, когда фирма достигла (не без моего участия) оборотов, о которых мы прежде и не мечтали, он был не готов, а после того, как я привезла из Берлина подписанный на самых выгодных условиях контракт, у нас с боссом и дня не обходилось без личного общения. В отличие от начальника, Рихард отпустил меня с лёгкостью. И пускай я отпустила его первой, но сам он и пальцем не пошевелил, чтобы дать нам шанс на что-то настоящее. Шанс повернуть время вспять и доказать судьбе, что уж с нами-то она не ошиблась… Ошиблась. Безмятежности вне той ночи, что осталась в прошлом, мы не заслужили.***
***
От мыслей о Рио отвлекала только работа: ежедневные тренировки и предгастрольные репетиции. Сегодня мы опять засиделись в студии допоздна. Закончив с музыкой, разговорились о жизни и планах на ближайшее будущее. Я перебрал алкоголя, поэтому домой был вынужден возвращаться на такси. Машина неспешно петляла по полупустым улицам, залитым оранжевым светом фонарей, из стереосистемы чуть слышно играл лаундж, и, убаюканный покоем, я заснул. Проснулся, когда мы подъехали к дому. Я расплатился с водителем и, даже не посмотрев в окно, выскочил наружу, желая поскорее добраться до кровати. Но только открыл дверцу, как на лицо посыпались большие мокрые хлопья снега. Ржаво-коричневое небо было изрешечено снежинками, а тротуар устлан ровным белым покрывалом. Я подумал, что, кажется, целую вечность не видел снега в октябре, но в ту же секунду вспомнил — сейчас ноябрь! Четвёртое ноября. Через четыре дня летим в Португалию, подальше от серого Берлина и холода. Мне хотелось вырваться из столицы, переключиться на что-то новое, что помогло бы перестать думать о Рио. Однако следующим утром снег растаял, оставив только грязь. На небе ни облачка, а солнце искрилось огромным белым шаром. Я слонялся из комнаты в комнату, не зная, чем себя занять. В мыслях — обрывки сна, в котором мы были с Рио. Может, позвонить ей? Боже, Рихард, ты жалок! Взял телефон и набрал Тилля, предложил встретиться и где-нибудь пообедать до репетиции вместе с остальными. Очередные шесть продуктивных часов в студии — и мой разум пришёл в норму. Осталось продержаться три дня, начнётся тур, и жизнь вернётся в привычное русло. За суетой я даже не заметил, как пролетели четверг и пятница. И вот уже суббота — последний день перед затяжными гастролями. Я хотел провести этот день дома — в тишине и покое, но в гости пришли друзья: напиться и пожелать хороших выступлений. К появлению перед поклонниками мы все готовились долго, и завтрашнее шоу должно было стать лицом LIFAD, поэтому напиваться я не стал. Но мы всё равно здорово посидели. Я зарядился положительными эмоциями и уже сам в нетерпении ждал первого выхода на сцену после почти годового перерыва.***
Лиссабон встретил таким же хмурым, как и в Берлине, небом и туманом. Местные промоутеры без конца подшучивали, что это мы привезли из Германии дождь. А мы улыбались, кивали и обещали согреть город сегодняшним жарким выступлением в «Атлантическом павильоне». Инопланетная тарелка Pavilhão Atlântico располагалась у самого берега залива. Здесь пахло морем и открывался фантастический вид на многокилометровый мост Васко да Гама. Сейчас, окутанный туманом, он просто растворялся в серых клубах и низких облаках. Но прогуляться близ стадиона у нас не получилось — фанатов оказалось слишком много. И как только они заприметили служебные машины, пришли в состояние боевой готовности. Сегодня ожидался аншлаг. Раскуплены все двадцать тысяч мест. Саундчек прошёл отлично, техники первоклассно отстроили звук, пиротехники проверили исправность оборудования и наших огненных масок. Всё было хо-ро-шо. И тем не менее я никак не мог побороть волнение. Кристоф любезничал с журналисткой, остальные готовились к выходу в своих гримёрках. А я стоял у витражного окна, курил, смотрел на бесконечную вереницу оранжевых огоньков на мосту и думал, как было бы здорово, окажись Рио этим вечером со мной. Здесь. Я всё же не выдержал, достал телефон и позвонил ей. Думал, не ответит. Ответила. А я вконец растерялся. Неуклюже поздоровался и спросил, как дела. Её тон тоже выдавал смущение и растерянность, оттого мне стало немного легче. — С чего вдруг решил позвонить? — спросила она. — Мы в Португалии, — не придумал я лучшего ответа. — Рада за вас, — услышал в её голосе улыбку. — Здесь говорят на португальском, как в Рио, — продолжил я, не понимая, зачем несу эту херню. — У вас сегодня концерт? — Да, вот-вот на сцену. — Волнуешься? — словно поддразнивая, спросила она. — Настоящий артист всегда волнуется. — Значит, ты — настоящий артист? — с вызовом прозвучал вопрос, а в её голосе я вновь услышал улыбку. — Не знаю, — невольно усмехнулся я. — Но я всегда волнуюсь. — Круспе, мы тебя ждём! — прокричал Пауль. — Давай-давай-давай! — быстро прошагал он мимо, хлопая в ладоши. Я не знал, как попрощаться с Рио и какие слова подобрать. Она опередила, наверное, услышав Пауля: — Позвони после концерта, если… — но свою мысль так и не закончила. — Да, договорились, — глупо улыбнулся я и, бросив телефон на диван в гримёрке, побежал к парням.***
А потом это стало нашим ежевечерним ритуалом. В дни, когда у нас не было концертов, мы и вовсе могли провисеть на телефоне до утра. Как два наркомана. Я признавал свою зависимость, но не знал, стоило ли с ней бороться. Первое время просто боялся признать себе, что подсел. Конкретно подсел. И не только на секс по телефону. Потом попросту боялся получить от Рио отказ. Я не знал, видела ли она будущее наших отношений. Честно говоря, до недавнего времени я и сам не представлял себя с кем-то. Мне нравилась моя холостяцкая жизнь: никаких детей, никаких жён, никаких забот. Согласилась ли бы Рио на свободные отношения? Вряд ли. Она же женщина. Поэтому мы старались не затрагивать эту тему и наслаждаться настоящим. Так продолжалось до середины декабря. И уже когда мы отыграли концерт в Бельгии и вернулись в Германию, где должны были дать ещё восемь шоу, четыре из которых в Берлине, я понял, что вновь хочу встретиться с Рио. Хочу и её, и Рождество с ней. Здесь. В Берлине.***
***
За окном резвились стайки декабрьских снежинок. Субботнее утро вышло хмельным и пряным — вообще-то, мама варила глинтвейн для ярмарки, она каждый сезон так делает, на городском рынке у неё даже есть своя именная палатка. Сезонное хобби, приносящее сезонные деньги — в память о тех временах, когда выручка за домашнюю выпивку составляла основную часть поступлений в наш семейный бюджет. Я приканчивала вторую кружку, вяло водя взглядом от экрана видавшей виды слайдерской Моторолы, на котором плясали графики продаж с прогнозируемыми годовыми бонусами (грядущее Рождество я намеревалась отметить серьёзным пополнением банковского счета), к окну. За окном отец, сосредоточенно пыхтя, украшал стены дома сосновыми венками и гирляндами из фонариков — как по мне, рановато, но город уже пару недель как окунулся в пучину предпраздничного безумства, и кто я такая, чтобы спорить с естественным ходом вещей? Приятная ленца завладевала телом, грозясь перетечь в предполуденную дрёму. Мобильник в расслабленной руке завибрировал, вырвав сознание из идиллии выходного дня. Работа не оставляла меня ни в выходные, ни в отпуске, я знала это, но продолжала тайно надеяться, что однажды, хотя бы на денёк, и ассистентка, и босс позабудут о моем существовании… «Видимо, не сегодня», — подумала я, отставила кружку и скользнула большим пальцем по кнопкам, разблокировав клавиатуру. Сообщение от Рихарда. Как лучом солнца спросонья, его имя в графе отправителя резало глаза. Неожиданно. Обычно он звонил, а не писал. Я подозревала, он не был хорош в грамматике и стеснялся этого — во время одной из наших доверительных бесед он признался, что в школе учился как зря, а в старших классах и вовсе числился лишь номинально, предпочитая урокам немецкого прогулки вдоль стены и планирование побега. Кроме того, обычно мы разговаривали по ночам, если он не был занят в студии или не куролесил с друзьями — в моём распорядке дня всегда находилось время для наших созвонов. Они стали тайной привычкой, болезненным напоминанием о том, чего не вернуть, и наивной надеждой на продолжение, которого никто не ждал. Моё постыдное удовольствие — часовые переговоры, заканчившиеся порой вместе с первыми лучами позднего рассвета смехом сквозь слезы и ломкой безысходного возбуждения. Кроме голозадого детства и текущих взглядов на жизнь, мы обсуждали политику, моду, других женщин, других мужчин, но отношения в общепринятом взрослом смысле слова — никогда. Хотя нас в этих разговорах было много. Рихард не стеснялся флиртовать по телефону, а я и подавно — сказывался богатый опыт знакомств на Badoo. Мы подолгу обсуждали подробности нашей следующей встречи, что будет на мне надето, и как именно Рихард меня всего этого лишит, а также, что останется нам после того, как лишимся одежды мы оба… Подробностей было много, конкретики не было совсем — мы молчали о том, где и когда будет эта встреча, и состоится ли она вообще. Мы растворялись в фантазиях, не решаясь признаться себе и друг другу, что встреч больше не будет. Мы не обсуждали причин, просто решили так однажды. Мечтать — можно. Планировать — нет. Я прекрасно понимала — у Рихарда была своя жизнь, жизнь рок-звезды, практически исключавшая любые привязанности, кроме непостоянных. Он по два года проводил в турах, а в перерывах между турами работал в студии. За плечами у него — бессчётное количество коротких интрижек с моделями и начинающими певицами, интернет помнит их все, а вот публика — уже нет, слишком быстротечными они оказались. А у меня — гора свободы, которую я на своих костлявых плечиках уже едва вывозила. Но стоило подумать о том, чтобы сбросить, наконец, этот груз и взвалить на себя новый — груз серьёзных отношений, обязательств, возможно даже семьи, как внутренний голос просыпался и включал вещание на частоте здравого смысла. Казалось, нам обоим это всё было не нужно. А кроме него у меня никого не было. То есть, у меня в принципе никого не было, ведь Рихард — сиеминутное приключение, фантом, голос из трубки. Рихард — не мой, а я — не его. Значит, моя свобода всё ещё оставалась со мной. И, не успев об этом факте как следует погоревать, я тут же начинала ему радоваться. «Как насчёт встречи? Снова Берлин, снова мы». Я всё ещё не верила своим глазам. «Ты приглашаешь меня на свидание; -)?» Смайлик в конце… Корявая графическая улыбка оказалась заразной — мои губы тут же её повторили. «Нет. Я приглашаю тебя на концерт. Концерт Раммштайн. Велодром. Двадцать первое декабря. Отказы не принимаются». Если это не первый шаг, то что? Я продолжала улыбаться, как дурочка, таращась в постепенно гаснущий экран телефона. Рок-концерт — худшее место для свидания. И лучшее, чтобы сделать мечту о нас снова реальностью, пусть даже на один вечер.***
За недели, что прошли между приглашением на концерт и самим концертом, я успела сто раз поменять своё отношение к данному мероприятию. Тому поспособствовало изучение вопроса, в ходе которого мне пришлось пройти путь от профана, искренне считавшего, что «Du hast» был написан специально для караоке-баров, до профессионального (хоть и не вполне искреннего) фана с платным членством в фэн-зоне. Мой путь начался с записи одного из старых выступлений Раммштайн. Это был Live Aus Berlin, именно его ютуб выдал мне первым в поиске по запросу «Rammstein Live». Что ж — посмотрела, послушала. Ужаснулась. Посмеялась. Пришла к выводу, что тот пафосный Рихард, с которым мы познакомились в ресторанчике на Унтер-ден-Линден — сама скромность по сравнению с тем пафосным Рихардом, который играл на гитаре, перекинув ремень через голое, туго накачанное плечо, под аккомпанемент из десятков тысяч голосов. Печать времени так же не ускользнула от меня — Рихард образца девяносто восьмого и Рихард образца две тысячи девятого отличались так же, как сдобный шоколадный круассан и хрустящий солёный рогалик. Хвала небесам, я люблю солёное! Уже позже, проникнув на сайт официального фанатского сообщества и проплатив годовое членство, я узнала, что Live Aus Berlin, несмотря на древность, всё ещё считался эталоном среди живых стадионных концертов группы. А влившись в сообщество, выяснила, что фанаты Rammstein отнюдь не однородны и делятся на подгруппы, разнящиеся размером и степенями безумия. Наиболее многочисленной, что не удивительно, оказалась группа поклонников Тилля Линдеманна — солиста и автора текстов. Этот Тилль хоть и обладал безусловной природной харизмой, на роль героя моего романа не тянул никак — мужлан с помятой рожей и не менее помятой репутацией, к тому же, как поговаривают, БДСМщик, недоучка и любитель всего русского (последнее окончательно не оставляло ему шансов занять сколь-либо значимое местечко в моем сердечке). Вторым по популярности в группе (рейтинг приблизительный, я составила его на глазок для собственного удобства) считался сам Рихард. Этому факту тоже было объяснение, даже куча таковых — начиная от его смазливой мордашки, которую время и разгульный образ жизни пусть не щадили, но и не портили, заканчивая яркими лидерскими качествами. Я была поражена, узнав, что именно Рихард Цвен Круспе в своё время и основал группу — собрал вместе таких разных парней, единых в своём стремлении лабать на инструментах и орать дикие тексты сорванными голосами. Помню, как я удивилась, узнав, что у Рихарда был сторонний проект, в котором он выступал не только автором и гитаристом, но и вокалистом, к тому же выдавая тексты на английском и целясь в заокеанскую публику… Будто бы с такими вокальными данными можно было попасть куда-то, кроме фанклуба самого Круспе. Везде писали, что таким образом Рихард, с ранних лет грезивший Западом, подготавливал себе почву для иммиграции, но, кажется, со сторонним проектом не срослось, так как с прошлого года в сети о нём не было новостей, да и камбеков никто не анонсировал. Кстати, о рихардовском фанклубе. Уж что-что, а в девках у RZK, как иногда называли его, и как он сам себя иногда называл, недостатка не было — молоденькие и не очень глупышки писались кипятком при виде этих пафосно надутых губ. Ах, знали бы они, что эти губы моментально сдуваются, как только с линии горизонта исчезает последний зритель! Но самое необычное открытие ждало меня впереди. Блуждая по фандомным дебрям, я опрометчиво наткнулась на такое паскудное явление как фанатское творчество… И мой мир перевернулся! Сложно вообразить: некоторые фанатки предпочитают видеть Рихарда геем! Сумасшедшие малолетки (хотелось бы верить, что лишь они) рисовали его в объятьях других участников группы, чаще всего — Пауля Ландерса, а также сочиняли развратные истории про этот «пейринг» — Господи, слово-то какое! — выкладывали их на всеобщее обозрение и даже имели успех среди себе подобных. Как оказалось, этот особый вид извращений тоже имел укоренившееся название — «фанфикшн». Либо мир сошёл с ума, либо я чего-то не понимала. Поразмышляв о корнях сего явления, я пришла к выводу, что наивным дурочкам проще было представить кумира геем в объятиях другого кумира и оправдать таким образом его недосягаемость, нежели принять, что недосягаемости его для тебя, милая школьница, лежит в иной плоскости — в той самой, что зовётся зеркалом и отражает пубертатные прыщи и прочую правду жизни. Кстати, сам Ландерс показался мне мужчиной милейшим, даже захотелось познакомиться с ним лично, уж слишком заразительно он улыбался с кадров фотоссесий, слишком обходителен был с журналистами, даже самыми наглыми и нахрапистыми, и слишком благодушно уступал Рихарду роль «главного гитариста». Слишком. У таких добряков, как правило, несколько донышек — тем они и интересны. А стан фанатов Пауля не уступал численностью сообществу поклонников Кристофа Шнайдера, к тому же, этих двух мастера фанатского творчества тоже нещадно «спаривали» (бедный Ландерс — у извращенок он был нарасхват!). Барабанщик в публичном поле особо не отсвечивал, разве что имел славу не самого удачливого в делах сердечных сердцееда (бывает же, с его-то славой, деньгами и внешностью!), но покорял взглядом острым и холодным, как океанический лёд, и кудрями, делающими из его двухметровой стальной фигуры подобие ангельского изваяния. Где-то на задворках фанатского внимания затерялся Оливер Ридель — мне показалось, он намеренно избегал шумихи, не давая и повода охотникам за сплетнями обсосать свои косточки. Возможно, просто скромничал (ха-ха, смешно, я же видела запись концерта!), либо же выворачивать себя наизнанку подобно тому же Линдеманну ему не позволяли религиозные убеждения. Говорят, он буддист — а о таких замороченных даже мне сплетничать неудобно. В отличие от последнего из шестёрки — Кристиана, которого все из-за маловесности величают Флаке (я отказывалась верить, что это его настоящее имя). Похоже, Крису не только всеобщее внимание было не в тягость, но и всеобщие насмехательства. Иначе объяснить те выкрутасы, которые он вытворял на сцене, я не могла. Человек — прирождённый клоун, а ведь это большой дар! Все мы клоуны понемножку, ибо глупы и смешны в своих жизненных стремлениях (и я, уставшая от свободы, но всё ещё не готовая с ней расстаться, могла это признать), тогда как единицы из нас в своей потешности органичны. Каждый с завидным постоянством примеряет на себя красный поролоновый нос, не удосуживаясь даже перед этим стереть апломб с непритворно серьёзной физиономии, а такие, как Кристиан, в клоунаду играют. Приручили её, сделав своей работой и освободив от неё своё личное. Кстати, именно Крис был с Рихардом в день нашего знакомства. Я ещё тогда обратила на него внимание. Во время одной из ночных телефонных сессий я в шутку призналась, что если бы Рихард первым не подкатил ко мне, я б запала на долговязого очкарика. На что он, немало напрягшись, поспешил просветить: Крис был давно и прочно женат и воспитывал кучу детей. Что ж, жизнь в очередной раз доказала, что настоящие сокровища редко бывают ничьими. Как следует ознакомившись и с творчеством группы, и с закулисной жизнью музыкантов, и с суматохой, что их окружала, самих порою даже не задевая, я была растеряна. С одной стороны, глупо отрицать — данный ликбез не прошёл зря. Мне открылся целый мир, новый, невиданный доселе, мир ревущих гитар, токсичного грима, огня и дыма. Было крайне занятно заглянуть в эту неизвестность, растормошить заскорузлые принципы, наступить на горло собственным убеждениям. Но, с другой стороны, утверждать, что меня это всё повергло в восторг, я не могла. Определённо, индастриал метал — нечто настолько не моё, что он даже не вызывал неприятия. Есть вещи, которые можно либо любить, либо ненавидеть — таковы вещи, способные тронуть за душу. А есть вещи, которые нельзя ни любить, ни ненавидеть — они оставляют равнодушными. Таким для меня оказался Раммштайн. И, прежде чем честно признаться Рихарду, что я с куда большим энтузиазмом сходила бы на концерт Рианны, чем на эту чёрную мессу под названием LIFAD (название это куда лучше подошло бы для фестиваля цветов в поддержку антивоенной кампании конца шестидесятых где-то на задворках Сан-Франциско), прежде чем разбить его сердечко (снова), я решила дать Раммштайн ещё один шанс. Купила билет на самолёт, предусмотрительно забила себе пару отгулов (кадровики были в ярости — не успев выйти из одного отпуска, я уже собиралась в другой, и это в самом конце года, когда весь рабочий состав корпорации, от офис-менеджеров до генерального директора, корпел над финансовой отчётностью), приобрела плотное чёрное платье с кожаными вставками от Dsquared2, короткое настолько, чтобы бабушка Марта с небес в сердцах возопила: «Придатки засудишь!» В комплект подобрала высоченные ботфорты на устойчивом каблуке и объёмную кожаную сумку от Desigual с тысячей отделений и миллионом заклёпок. Даже распланировала, как размажу по векам угольные тени и взлохмачу волосы щёткой, закрепив эффект неряхи ультрастойким лаком, и всё же продуманный образ казался скорее пародией на рокершу, чем аутентичным образом рокерши. Оставалось надеяться, что в безумии стадионной суматохи никто из настоящих рокеров не разглядит за этим камуфляжем типичную поклонницу Рианны. К тому же, я понятия не имела, откуда именно мне предстояло наблюдать за шоу. Может быть, из ложи? Интересно, на стадионах вообще есть ложи? А может (страшно предположить), Рихард проведёт меня за кулисы? Вряд ли, ведь в таком случае ему пришлось бы представлять меня согруппникам, и наверняка это поставило бы его в неловкое положение — за рядовую и даже не рядовую группи я не сошла бы, хоть бы и постаралась, а своей девушкой он не рискнул бы назвать меня сам. Оставалось только слово… Друг? Почему-то мысль о том, чтобы быть для Рихарда просто другом, задевала сильнее, чем возможность навсегда остаться для него случайной командировочной любовницей. По всему выходило, что за кулисы мне лучше было не соваться. Лучше для нас обоих. Хотя, признаюсь, я была бы не против познакомиться с Пушинкой Крисом поближе — он всё ещё виделся мне человеком крайне занимательным. Дни становились короче, ночи длиннее, Нюрнберг готовился встретить Рождество, а я готовилась покинуть родительский дом, чтобы вернуться в съёмную квартиру, что служила мне пристанищем в те редкие дни, когда я не пропадала в офисе или деловых поездках. Жизнь текла своим чередом, и я уже почти остыла от невесёлых раздумий об украденном (мной? у меня?) счастье, что жалили совсем недавно горячее самого ядовитого змея. Жизнь текла своим чередом, а я готовилась ко второму свиданию. Я собиралась на концерт.***
В Берлине всегда серо. Казалось бы, давно не осень, и снег лежит, призванный ласкать замыленный взгляд непорочной белизной, но даже самый свежий снег в Берлине цветом не сильно разнится с вязкой октябрьской слякотью. Говорят, виной всему экология — выхлопные газы и промышленные выбросы, что концентрируются в атмосфере и оседают на морщины старого асфальта и черепицы пологих крыш ядовитыми осадками, но мне кажется, что серым этот город делает его история. В нашей стране нет другого такого города, который, ведя начало с почти не обитаемых славянских топей, за восемь сотен лет собрал бы столько грехов и подвигов, изящно перемешенных и смачно перебродивших, что понадобится ещё восемьсот лет, чтобы всю эту смесь разобрать на молекулы, переварить и осмыслить. Ненавижу Берлин — он заставляет меня смотреть в вечность. Рихард превзошёл сам себя — стоило ступить на холодную столичную землю, и забыть о том, кто именно стал виновником моего очередного внеочередного отпуска, мне не довелось ни на минуту. В аэропорту ожидало авто с водителем, который доставил меня в отель. О, нет, не в Холидэй Инн — коль скоро за моё пребывание в столице платила рок-звезда, а не бухгалтерия New Way Pharma, пришлось заселиться в Вальдорф Астория. Рихард заблаговременно предупредил, что возьмёт на себя все хлопоты по моему размещению. Я честно пыталась возразить: уж что-то, а оплатить отель я могла себе позволить, и не только Холидэй Инн — могла, но, честно сказать, не хотела. Тем более, он настаивал… Не боясь показаться недалёкой, готова признать: щедрость — это сексуально. В итоге, двадцать первого декабря, после обеда, водитель ждал меня у дверей гостиницы, чтобы доставить на Velodrom. Вопреки моим ожиданиям, машина не остановилась у главных ворот, а, объехав спортивную арену по внешнему периметру, зарулила к одному из малозаметных узких подъездов с табличкой «Staff Transport Only». Охранник на въезде попросил мои документы, сверил моё имя с неким списком и нажал на кнопку подъёма шлагбаума. От серьёзности происходящего закружилась голова — наконец я поняла, где очутилась. Я попала в чужую сказку.***
***
Я планировал встретить её лично. С самого утра сгорал от желания и надеялся, что нам удастся побыть наедине до начала концерта. Но… понедельник 21 декабря. Берлин готовился к Рождеству и утопал в пробках. Менеджеры меня не отпустили. Сегодняшний концерт закрывает первую часть тура, будет много прессы, нужно приехать пораньше, успеть дать интервью до саундчека нескольким журналам, после — местному MTV. Пришлось послать водителя, чтобы он встретил Рио в аэропорту и отвёз в отель. Даже позвонить ей не смог — нас всех постоянно кто-то отвлекал, всем без конца что-то было нужно от группы. Как итог — мы начали саундчек на час позже запланированного. Я отправил Рио короткое смс, написав, что у нас «техническая задержка», и она может не спешить. И хотя мне хотелось устроить ей экскурсию по закулисью, я переживал, что Рио станет скучно. Вряд ли её впечатлила бы вся эта рокерская тема. Уж лучше пусть она приедет, когда всё будет готово. И я. В том числе и морально. Сегодня же была настоящая суматоха: фанаты, пресса, техники, друзья, знакомые, знакомые друзей, друзья знакомых. Парни навеселе, команда тура тоже уже выпивала. Все друг друга поздравляли. За кулисами было тесно. Много лиц, голосов, алкоголя и сигаретного дыма. — Ну, мы в зал! — прокричал кто-то и шумная компания наших друзей направились прочь. Полчаса до выхода, а Рио всё не было. Я переживал не на шутку. Так долго планировал эту встречу… Организовал для Рио личное место в фан-зоне. Первый ряд. Рядом со мной. Охрана тоже неподалёку. Я хотел провести её за сцену, показать и зал, и место. Она должна была приехать ещё час назад. Но… ни её, ни водителя нет. Я позвонил Хоффе, тот заверил, что они уже близко, по пути попали в пробку. Из-за снега была где-то какая-то авария. — Давай пока макияж поправлю, — усмехнулась Инес. И я покорно сел в кресло у зеркала. — Ну и где же твоя гостья? — спросил Крис, когда парни вошли в мою гримёрку. — Ты гляди какие губы! — заржал Тилль и ввалился в кресло рядом. Я посмотрел на своё отражение в зеркале. Подумал. Стёр блеск с губ. Реально, как пидор. — Рихард, приехали! — прокричал кто-то из коридора, а я даже не сразу сообразил, что речь шла о Рио, просто рванул из гримёрки. Пока бежал её встретить, пытался перебороть волнение. Вообще не понимал, с чего оно вдруг на меня нахлынуло. Но волновался я, кажется, сильнее, чем перед последним выходом на сцену.***
***
— Как долетела? Без происшествий? Как доехала? По дороге не было пробок? Как… — Рихард осёкся. Он встречал меня у служебного входа и, едва завидев, разразился серией дежурных, ничего не значащих вопросов, в процессе будто осознавая, что выглядит глупо. Но он не выглядел глупо. Точнее, не только он. — Да-да, всё хорошо. Гостиница супер, на обед я ела шницель… — Мы оба выглядели глупо. Так долго мечтали об этой встрече, а когда она состоялась, не нашлись, что сказать друг другу. — Что ж… Рад, что ты не голодна. Концерт — дело такое… Энергозатратное. — Он слабо улыбнулся и едва заметно поёжился. Я только сейчас обратила внимание, что встречать меня он вышел в потёртых (не от старости или неаккуратной носки, конечно, а по прихоти дизайнера) серых джинсах и чёрной футболке без принта, плотно облегающей его заметно преобразившийся торс. — Кстати, классно выглядишь! Будь ты помоложе, принял бы тебя за группи… — Ты тоже неплох. И даже остатки губной помады тебя не портят. Будь ты помоложе, приняла бы тебя за парня моей мечты. Обмен любезностями растопил лёд стеснения. Рихард распахнул передо мной дверь и жестом пригласил последовать в недра административного отсека южного сектора стадиона. Кое в чём я всё-таки ошиблась: мы направились за кулисы. Я думала, Рихард лишь проведёт меня служебным коридорам и доставит прямиком к зрительскому месту, но он приготовил нам программу посмелее. До концерта оставалось всего двадцать минут, зрители уже заполонили трибуны и с нетерпением ожидали начала представления, скандируя: «Раммштайн! Раммштайн!». Самые отчаянные толпились на пятачке у сцены — в фан-зоне, как объяснил мне Пауль, с которым мы наблюдали за происходящим через мониторы службы охраны, коротая время в фойе, пока Рихард как ужаленный бегал в поисках кого-то, кто принёс бы нам шампанского. Кстати, Паулю он представил меня как друга — и в этом я не ошиблась, как и в том, что слово это кольнуло обидою где-то между рёбер. А Пауль был мил. Слишком мил. Он оказался точно таким же, как и образ, нарисованный им через множественные интервью, и я на мгновение подумала, что будь и он, и Рихард на самом деле геями, вместе они составили бы идеальную пару — самовлюблённая истеричка с комплексом по поводу ускользающай молодости, при этом крепко держащая слово и хранящая добро в истерзанном самокопаниями сердце, и милый до приторной сладости добряк с кучей скелетов в шкафу, ключи от которого давно утеряны. Совет да любовь. Я чуть было не расхохоталась собственным мыслям, но вовремя вернулся Рихард. Он был не один — с ним было ведёрко со льдом, из которого призывно торчали несколько обнажённых горлышек. А ещё с ним был Крис. — Плюс пятнадцать минут, — едва они зашли, из-за двери появился рыжеволосый мужичок. — Звукачи просили передать. — Ну вот и отлично, будет чуть больше времени пообщаться, — Пауль заразительно улыбнулся. — Знакомься, это Флаке. — Рихард поставил ведёрко на стол и небрежно кивнул в сторону согруппника, не отводя от меня изучающий взгляд. — Флаке, знакомься: это Рио. Она — мой друг. — Рио — как «река» по-испански? — голос у клавишника был безвольно-мягкий, обтекаемый, как и его подбородок. Взгляд через стёкла круглых очков зачаровывал. — Как столица Бразилии. — Рихард опередил меня с ответом. Ещё бы, ведь это он придумал мне новое имя! — Это я придумал. — И самодовольно усмехнулся. — Столица Бразилии — Бразилиа, — тихо, но уверенно промолвил Крис, и пока улыбка на его тонких, вытянутых до бесформия губах, расцветала, улыбка на пухлых, идеально очерченных губах Рихарда стремительно гасла. — Рио — в честь карнавала. — Пришла я на выручку обоим парням. Пауль разливал шампанское по бокалам, молча внимая нашему трёпу. — Значит, Рио — девушка-праздник? — Флаке чокнулся со мной и залпом опрокинул ледяное содержимое из запотевшего бокала. — На здаговийе! — Божечки, а я-то думала, у них в группе только один русофил! — Почти что твоя коллега. В смысле, ты тоже праздник ходячий, — не сдержалась я. В голову ударяли пузырики, и в памяти всплывали дикие пляски облачённого в блестящие костюмы клавишника. — Намекаешь на то, что мы идеально подходим друг другу? — От слов Криса я чуть не поперхнулась. И Рихард — тоже. Весело было только Паулю — по крайней мере, он продолжал молча наблюдать за нами, многозначительно ухмыляясь. — Надеюсь, Рихард не будет против, если я немного пофлиртую с его… Другом? — Уймись, Крис, не заставляй меня снова звонить Дженни. Я уже окончательно перестала что-либо понимать, и лишь бокал, так вовремя наполненный заново душкой-Паулем, отвлёк меня, спас от неловкости. — Я сам просил его пугать меня женой, если вдруг начну терять берега, — пояснил Флаке, склонившись ко мне примирительно. — Но, мне кажется, или Рихард уж слишком ревностно относится к… своему другу? Щёки Рихарда вспыхнули и, признаться, мне чертовски приятно было за ним наблюдать. В глубине души я была благодарна Флаке за эту невинную провокацию. — Рихард, я её забираю? Можно? — какой-то очередной мужик, похожий на секьюрити, зашёл в комнату. Кого забирает? Меня? Куда? Надеюсь, в укромный уголок за сценой, откуда я смогла бы наблюдать за концертом. — Встретимся после шоу? — спросил Рихард. Я лишь кивнула. Если бы он произнёс то же самое, но без вопросительной интонации, я бы точно сказала «да».***
И Рио резво направилась к двери, даже не заметив, моего порыва. Я хотел хоть вскользь обнять её. Но они быстро покинули комнату. Ну ладно… у нас с ней ещё будет время. Сейчас мне было важно, чтобы она прочувствовала всю атмосферу шоу. Те короткие десять минут до того, как музыканты выйдут на сцену, обладают особой магией. Когда сам впервые оказался на настоящем рок-концерте, едва не задохнулся от волнения и предвкушение. Ей должны понравиться эти минуты единения с толпой. А там и гляди, проникнется нормальной музыкой. — Держи, — Крис вручил мне рюмку с текилой.***
***
Моим местом оказался первый ряд в толпе под самой сценой! Дабы позволить мне всеми фибрами души прочувствовать энергию зала, Рихард решил запихнуть меня в самое пекло фан-зоны! На каблуках ноги уже начинали ныть — ещё бы, ведь собираясь сюда, я готовилась (на полном серьёзе, дура) восседать в ложе, а не… Очень скоро я поняла, что ноющие и к тому же оттоптанные ноги — это только начало, и впереди меня ждут отбитые до синяков рёбра, уши, оглохшие от рёва аппаратуры, множащей рык Линдеманна и гитарные рифы на сотни, и глаза, слезящиеся от умиления при взгляде на подсушенное пузико Рихарда. Страшно представить, каких усилий ему стоило привести себя к подобию былой формы за столь короткий срок, но сейчас, на сцене, он куда больше напоминал себя самого образца Live Aus Berlin, нежели себя самого времён наших октябрьских приключений. Это был успех, успех во всех смыслах. Драйв живой музыки, рёв стадиона, сумасшедшие вибрации, пробирающие до костей. Слов было не разобрать, аккордов — тем более. Я слышала лишь беспорядочное громыхание и одновременно с тем не сомневалась, что это и была самая настоящая музыка. Сама не заметила, как затрясла волосами в такт Шнайдеровским барабанам, слившись в едином порыве со всей фан-зоной. Когда заиграло вступление к Ohne dich (я сразу его узнала, так как эта песня среди фанов имеет славу коронного раммовского медляка), вокруг меня вдруг вспыхнули сотни крохотных огоньков. Приглядевшись, я поняла — зажигалки. И как только охрана разрешила всем этим людям пронести на концерт зажигалки? Хотя что такое крошечная туба с газом на фоне гигантских фаер-машин, расставленных по углам сцены? Все пели, качаясь в унисон, и мне ничего не оставалось, как поймать волну и делать так же. Под финал песни над нашими головами пронёсся вихрь горячего воздуха — было волнительно до восторга! Вскоре нас заволокло дымом, призванным скрыть смену декораций между номерами. Многие рядом со мной прикурили, и сигаретный дым развеялся в гигантском облаке дыма технического. Всё это попахивало (кроме дыма, конечно) безумством. Коллективным самоубийством. И диким, первобытным ликованием, не ведающим границ. Тогда я ещё не знала, что игры с огнём и близость к сцене будут стоить мне подпаленной брови. Кажется, во мне так и не распознали фальшивку, напялившую чёрное платье ради камуфляжа. Кажется, тем вечером я и не была фальшивкой. Мне хотелось запомнить те особенные ощущения навсегда. И совсем не хотелось их спутывать, вновь погружаясь в атмосферу неозвученных желаний и обидной недосказанности. Осознав это, я окончательно отдалась чувствам, растворившись в ликовании. Я приветствовала саму жизнь, не стыдясь себя. Я знала, как хотела закончить вечер, который призван был поставить точку в спорах с судьбой. Судьба, твоя взяла, я больше не ропщу. Я у себя осталась — я и моя свобода, сохраню её, пригодится. Да будет так — я всё решила! Второго раза не случится. Даже если кому-то моё решение придётся не по нраву.***
***
— Кто-нибудь видел Рио? Меня как будто никто и не слышал. Все спивались, и с громкими криками стукались бокалами и бутылками. — Раммштайн! — опять кто-то проорал в ухо, и секундой погодя на меня обрушилась пена шампанского. Я вышел в коридор и попытался найти охрану. Они-то должны быть трезвыми. Опросил всех. Никто Рио не видел. В пятый раз набрал её номер — нет ответа. Попытался узнавать, забирала ли кого-нибудь скорая — никто ничего не знал. Может, первый в жизни Рио рок-концерт закончился травмой? В фан-зоне всякое бывает. Господи, нужно было отвести её в сидячий сектор. После получаса метаний по закулисным коридорам, меня нашёл главный по безопасности, завёл в служебную комнату, и мы принялись просматривать видео с камер-наблюдения. Рио покинула зал вместе со всеми фанатами. — Почему не в служебную дверь? Я же просил её провести? — Охранник пожал плечами и включил видео с другой камеры, на котором Рио направлялась к одному из выходов со стадиона. И... просто ушла. — А камер с улицы у вас нет? — спросил я, и охранник посмотрел на меня, как на умалишённого. — Да, это… — махнул я рукой и направился назад ко всем. Пелена слепого бешенства застелила глаза. Лицо горело, кулаки чесались, хотелось кому-нибудь вмазать. Её настолько разочаровал концерт?! Сука! А если… А если что-то случилось? Я выдохнул и, не зная, что делать, просто прижался спиной к холодной стене. Нужно остыть.