***
***
От пасмурного вторника я ожидала позднего подъёма, вкусного завтрака, пары часов в спортзале, просмотра серии какого-нибудь реалити, визита в гостиничный салон красоты и неспешных сборов на вечернее рандеву. Даже платье приготовила заранее — чёрное, шёлковое, от независимого японского бренда, оно идеально облегало бёдра, заканчиваясь на уровне колен, а в районе декольте целомудренно сборилось, не позволяя никому видеть больше, чем я готова была показать. Я лично его погладила, поместила на вешалку, а ту — на ручку шкафа, и даже приготовила скромный серебристый комплект — колье и серьги от Сваровски — в качестве аксессуаров. Туфли планировала прикупить в каком-нибудь из ближайших мультибрендовых бутиков, коих на Александер Платц немало. Каково же было моё разочарование, когда в восемь утра позвонили из головного офиса и сообщили, что наши австрийские партнёры, от которых мы до сих пор ещё так и не дождались продления контракта на будущий год, по случайному стечению обстоятельств находились сейчас в Берлине, и на меня была возложена почётная обязанность выловить их любыми правдами и неправдами и заставить-таки подписать акт пролонгирования. Начальство не угрожало и даже не замасливало коврижками — мне просто дали понять, что без подписанного акта в центральный офис я могла не возвращаться. Не имея времени на раскачку, я вскочила, нацепила первое попавшееся платье из чемодана — вязаный серый кокон, единственным достоинством которого было то, что оно не требовало глажки. Ну, хорошо — не единственным: ещё оно было тёплым. Мельком глянув на серую улицу в щель меж задвинутых ночных штор, я поспешила одеться. Через полчаса я уже сидела за рулём. На ногах — кожаные балетки. На голове — нечёсаный пучок. На лице — ни грамма косметики: проигнорировав утренний душ, я лишь успела умыться и почистить зубы. Желудок требовал еды, и я клятвенно пообещала ему устроить набег на ближайший фудкорт сразу же после встречи с партнёрами. Всё равно до вечера успела бы проголодаться… На заднем сиденье валялся безразмерный белый пакет с брюками — их мне доставили перед самым уходом, и я машинально прихватила пакет с собой. Я бегала за партнёрами, а они бегали от меня. Нарочно или же просто так получалось — не знаю. Но, прибыв в их гостиницу, я узнала, что нужные мне люди вот буквально только что покинули её и отправились на выездной семинар за город. Глубоко вздохнув, я вернулась за руль. За городом, в фешенебельном конгресс-холле, меня не ждали — я битый час угробила на то, чтобы убедить секьюрити позволить мне пройти внутрь без пропуска. Однако, едва мне это удалось, я увидела отъезжающий со стоянки кортеж — моя цель снова упорхнула. Я не отставала от кортежа до самого города, а конечной целью его следования стал роскошный ресторан, где у этих людей, по всей видимости, намечался деловой обед. Я звонила секретарям, пытаясь выпросить для себя хотя бы пятнадцатиминутную встречу непременно сегодня — всё без толку. После ресторана наши неуловимые партнёры направились на какое-то благотворительное мероприятие, куда меня тоже не пустили, ведь моего имени не значилось в списке приглашённых… Я торчала под дверьми спортивного центра, где проходил ивент, пока на город не спустились сумерки. Желудок уже давно умолк — то ли умер, то ли просто смирился с тем, что сегодня, похоже, ему так ничего и не перепадёт. Кожа чесалась от грубой шерсти, из которой было связано платье. Ноги совсем продрогли… Уже когда я готова была плюнуть на всё и уехать в новую, безработную жизнь, генеральный директор австрийской компании показался в дверях в сопровождении… девушки, что меньше всего на свете походила на его жену, с которой я была поверхностно знакома. Они озирались, как школьники, но улица была пуста, охране до них не было дела, а меня за омытыми дождичком стёклами припаркованного напротив Вольво они не заметили. Шмыгнули за угол — туда, докуда не доставал свет уличного фонаря, а я выскочила из машины и шмыгнула следом. Гендир заметил слежку, когда его молодая подруга уже вовсю шуровала в районе его ширинки. Ну и глаза у него были! В них читалось сразу всё: от «крошка, не останавливайся» до «бежим, нас застукали»! — Герр Бланк? — я угрожающе наступала, нарочито громко шлёпая по мокрому асфальту. — А… А… — Марион Хагемайстер, New Way Pharma. Мы встречались с вами в прошлом году в нашем центральном офисе. Какая удача вновь вас увидеть! Бывают же совпадения… — М… М… Марион? Девица наконец оторвалась от своего занятия, в непонимании забегав глазами от своего спутника до меня и обратно. — Кажется, мы с вами забыли продлить контракт на следующий год? — подойдя вплотную, я сунула шариковую ручку и заранее приготовленные документы ему в руки. — Внизу каждой страницы, пожалуйста. Обновлённые прайс-листы и договор о предоставлении кредитной линии на оплату я пришлю вашему секретарю по электронке. Он зачиркал ручкой по страницам, в бумаги даже не глядя. Несмотря на лютый холод, его лоб покрылся крупной испариной. — Благодарю вас, герр Бланк, — как только он разделался с последней страничкой договора, я вырвала папку из его рук и победно отсалютовала. — С вами приятно сотрудничать. Хорошего вечера! И… Передавайте привет жене! Я уже шлёпала обратно к оставшейся за углом машине, попутно размышляя, — а не переборщила ли я с бравадой, когда за моей спиной послышался тонкий бабский всхлип: «Жене? Какой ещё жене, Герхард?»***
В ближайший по пути моего следования бутик я завалила ровно в семь. Полчаса ушло на подбор платья, ещё четверть часа — на подбор обуви. На аксессуары и новую сумку решила не тратиться — и моя маленькая от YSL сойдёт. Из бутика я вышла уже в обновках — бирки срезали ещё там, а проклятое вязаное платье с отсыревшими балетками я закинула в машину. Причёсываться и краситься пришлось в расположенной неподалёку Sephora — доверившись тамошним мастерицам, я не прогадала: макияж получился отличным — слегка броским, но вполне подходящим для ужина в приличном месте. Только окинув себя уставшим взглядом в ростовое зеркало, я наконец смогла перевести дух. Тонюсенькое шёлковое платье кораллового цвета, может, и напоминало издалека ночнушку-комбинацию, но шло мне невероятно, а красные туфли на высоком устойчивом каблуке делали образ серьёзным и уверенным. Я чувствовала себя удовлетворённой… Пока не взглянула на часы. Уже восемь! В машину заскакивала чуть ли не с разбегу. «Лоренц Адлон Эссциммер» вводила в навигатор трясущимися пальцами, попутно с разочарованием отметив, что красный лак на паре ноготков всё же слегка пооблупился… Надо уделять больше внимания своему маникюру! Как бы вторя моему внутреннему разочарованию, желудок, до сего момента прилежно спавший, начал подавать признаки жизни громким неуёмным урчанием. Я вырулила на шоссе, надеясь лишь на то, что Рихард окажется терпелив и не решится покинуть заведение раньше, чем я туда нагряну.***
***
— Королевская икра фермы Ессенов с ржаным хлебом, нежнейшей сметаной и поджаренным до хрустящей корочки картофелем. — Закончив торжественное представление закуски, официант поставил тарелку на стол и удалился, оставив меня наедине с произведением кулинарного искусства и собственными мыслями, которые, кажется, теперь мог заглушить только алкоголь. К счастью, лучшее вино в Берлине находилось именно здесь. — Прости! — оглушило меня, едва я сделал глоток. Нарушив все правила приличия сего заведения, ножки стула визгливо скрипнули по мраморному полу, и она села напротив. — Прости, — повторила она и виновато улыбнулась. Но в её улыбке я не увидел ни капли сожаления. — Замоталась по работе и совсем потеряла счёт времени. — Взяв хлеб с икрой с моей тарелки, она смачно макнула его в сметану. — Очень вкусно, — проделав процедуру и со вторым ломтиком, довольно заключила она. А я, верно, сейчас походил на тупого онемевшего осла, наблюдавшего за её движениями. В них не было ничего особенного, но весь её вид: яркое платье с чертовски сексуальным декольте, движение языка, слизывающего с губ капли белой сметаны — это было пошло, непристойно, откровенно, вызывающе. — Прости, кажется я съела всю твою… — Закуску, — только и смог выдавить из себя я. — Порция такая маленькая, а я не ела с самого утра. Бизнес… Знаешь, была уверена, что ты давно ушёл. — Была такая мысль. — Подозвав официанта, я попросил повторить заказ. — Что-нибудь выпьешь или допьёшь мою воду? — решил играть её же картами. Она приоткрыла рот в какой-то полуулыбке, но так ничего и не ответила. — Бутылочку… — неспешно пролистал я винную карту к бургундским винам, — Romanée Conti. Думаете, хороший выбор? — обратился я к официанту. — Превосходный, — улыбнулся тот и забрал меню. Я спятил, совершенно точно сошёл с ума, заказав вино, которое стоило, кажется, столько же, сколько и её фиолетовый Вольво. Но после этого безрассудного псевдо-джентельменского поступка я почувствовал себя живым. Внутри меня вдруг что-то сдетонировало, и эта внезапно вспыхнувшая эйфория казалась даже сильнее таблетки экстази.***
***
Пока он общался с официантом, я спешно пролистывала меню. Чёртов хлеб с икрой лишь заморил червячка, и, прежде, чем заказать основное блюдо, я обратилась к винной карте — после всего, что мне довелось пережить сегодня, я просто обязана была напиться! Romanée Conti? Он заказал Romanée Conti? Если бы я умела моргать ушами, то сделала бы это — неужто не ослышалась? Взгляд тут же скользнул вниз по ламинированной страничке тяжеленного меню в кожаном переплёте — одиннадцать тысяч девятьсот евро за бутылку. Окей, Рихард, кем бы ты ни был, но вкус у тебя имеется, как и деньжата. Так подумала я, хотя в первом не было никаких сомнений — ведь он подкатил ко мне, а значит, со вкусом у него действительно всё было в порядке. Что до денег… О, я искренне надеялась, что, отведав элитного пойла, он не исчезнет, а мне не придётся отрабатывать счёт, драя тарелки на кухне заведения. И ещё кое-что я отметила сходу: он обращался к официанту так, будто давно его знал… Частый гость здесь? То есть — я не первая девушка, которую он сюда притащил? — Мне сибас по-пуэрторикански, артишоки в кисло-сладком соусе и жюльен из трюфелей, — я выпалила, в основное меню так и не заглянув. Искренне надеялась, что перечисленные позиции в нём имелись, а если и нет… Винишко за двенадцать косарей с лихвой перекрывало работу шефа по индивидуальному заказу. Стоит ли говорить, что цена была последним, о чём я заботилась? — Loup de mer, — заглянув на страницу с главными блюдами в моём меню, прокартавил Рихард на французский манер и ткнул на представленное блюдо. — Хрустящий солёный лаврак с артишоками, поджаренной зелёной спаржей и соусом с шампанским, — рассудительно пояснил официант и перевёл на меня вопросительный взгляд. — Убедил. Пожалуй, присоединюсь к твоему выбору рыбы и гарнира. Но от жюльена отказываться не собираюсь! — Официант посмотрел на меня снисходительно, Рихард — ошарашенно. Да, ребята, хорошие девочки любят хорошо покушать — вы не знали? — Кстати, чуть не забыла! — Я нагнулась, занырнув под стол, куда бросила пакет, с которым пришла. Белый такой пакет, хлопковый, с салатовым логотипом. Помню, как хостес на входе окинул его скептическим взглядом, следом смерил им и меня, но всё же ничего не сказал… — Твои брюки! Долой приличия — в заведениях с неприличными ценами стесняться чего-либо просто неприлично! Я протянула свеженький пакет через стол — от него пахло кондиционером для белья с ароматом тоскливой казёнщины. Как вспомню, что мне пришлось ещё и пять евро за глажку набавить… Рихард принял передачку с какой-то слишком постной миной. — Благодарю, — заглянув в пакет, сказал он. — Счёт снова по нулям? — вопросительно вскинув бровь, уставился на меня своими неприлично накрашенными глазами. В этот момент в микроскопической сумке на длинном ремешке, что был перекинут через моё плечо, завибрировал мобильник. От неожиданности я дёрнулась, зацепив локтем край стола. Стол затрясся, мои руки — тоже. В такое время мне могли звонить только по работе, да и то — по самой весомой причине. Я вытащила телефон, попутно выцепив пальцами из тесного нутра сумочки резинку для волос, пачку визиток и ключи. Всё это посыпалось на стол, но я решила не отвлекаться на мелочи и спешно разблокировала экран. Так и есть — меня ждало сообщение от берлинских партнёров. Оказалось, они рассмотрели условия сделки, наконец внесли нужные правки и ждали меня на следующий день в своём офисе для подписания долгожданного контракта. Моё сердце ликовало — начальник будет доволен! Мой банковский счёт ожидало крупное пополнение! Смутной грустинкой на дне сознания осела мысль о том, что завершение миссии в городе означало прощание с Берлином и, соответственно, с моим берлинским знакомым… — Марион Хагемайстер, директор по продажам New Way Pharma LLC, — с напыщенной интонацией зачитал он вслух текст с одной из выпавших карточек. — Ты часто здесь бываешь? — спросила я, не смутившись тому, что он узнал моё имя да ещё и место работы таким неудачным способом. — С чего вдруг такой вывод? — в его глазах мелькнуло искреннее недоумение. — Слишком уж доверительно ты обращался к официанту… Будто он знает тебя сто лет. — Для ста лет я неплохо сохранился, не находишь? — склонившись ближе, сцепил он пальцы в замок. У него что — новый маникюр? Берлин, конечно, имеет славу вотчины фриков, так что я не удивлена, но… Господи, даже я не крашу ногти так часто! Хотя… не мешало бы. Облупившийся местами лак словно зачесался на кончиках пальцев. — Здесь я впервые, полагаю, как и ты, — ответил он и расплылся в ухмылке. — Давно хотел выпить изысканного французского вина, наслушавшись рекомендаций от согруппников. Но то повода не было, то подходящей компании. От кого? От согруппников? Он не был похож на студента. Староват, да и… Неужели он из той когорты вечно молодых наследничков «старых денег», которым не надо работать, и чтобы чем-то себя занять, хотя бы для приличия, они до седых волос где-то учатся, усиленно изображая деловитость? Только избалованного инфантила мне и не хватало.***
***
Её взгляд то и дело изучающе останавливался на моих пальцах, отчего я сперва проверил, не перепачкал ли чем-нибудь руки — нет. После вчерашнего ковыряния в грязи я даже посетил салон и привёл ногти в порядок. Может, она проверяла наличие обручального кольца? Но зачем? Таблоиды давным-давно раструбили о моём разводе. Неужто она в действительности не знала, кто я такой?.. Бред какой-то. У неё была моя визитка. И, в конце концов, афиши о предстоящем туре висят по всей Германии. Что за игру она затеяла? — Я не женат, — ответил я. И, последовав её примеру, осмотрел её пальцы — на безымянном пальце левой руки по-прежнему красовалось тонкое серебристое колечко с невзрачным цветным камушком — мужчина, подаривший ей это, явно хотел сэкономить. — А ты? — зачем-то опять решил я уточнить. — Вообще-то, мне всё равно, женат ты или нет… Но спасибо, что просветил. А вот маникюрчик у тебя и вправду зачётный. Что до меня, то я свободна и свободу свою пока продавать не собираюсь. — В её голосе, как мне показалось, послышались нотки напускной дерзости. Я не любил, когда женщины мне дерзили. Но её столь неприкрытая резкость явно была средством защиты. Поэтому… — Продавать? — невольно усмехнувшись, спросил я, хотя мозг зацепился за другое словечко — «пока», «пока продавать не собираюсь». — Ты же видел визитку. Директор по продажам — это не работа, а образ жизни. Кстати, а чем ты занимаешься? Думаю, не ошибусь, если предположу, что от бизнеса ты весьма далёк… Но я не успел ни проанализировать причину её игры «я тебя не знаю», ни ответить на вопрос — сомелье прикатил столик с вином. После долгого рассказа о винограднике Romanée-Conti и представления напитка, наконец началась торжественная церемония открывания бутылки, приковавшая взгляды и близ сидящих гостей. А я то поглядывал на неспешно делающего своё дело сомелье, то на свою спутницу, которую процесс, верно, не впечатлял, впрочем, как и меня. Но, сдержав порыв, чтобы не вырвать бутылку и самому не вытащить эту чёртову пробку, я смиренно ждал, бесстыже разгуливая взглядом по её декольте и обольстительно приподнятой груди. Оденься она так в нашу первую встречу, Крису пришлось бы ехать в клуб без меня! Я снова посмотрел на сомелье — тот только снял фольгу. Затем взял громоздкий штопор, закрепил его на бутылке, надрезал стекло, отложил штопор, кисточкой изыскано смахнул мелкие крошки и ловким движением надломил горлышко. Моя спутница облегчённо выдохнула, но — нет — это было не всё. И вот сейчас меня это искренне радовало — я мог беззастенчиво наслаждаться её нетерпением. Сомелье убрал всё лишнее со столика и подготовил декантер с бокалом. Плеснул в графин немного вина, прокрутил, перелил в свой бокал, покрутил, продегустировал. Явно остался доволен. Следующей шла свеча — высокая, белая, с каплями застывшего воска, стёкшего до основания золотого подсвечника. Чиркнув спичкой, сомелье зажёг её и, удерживая горлышко бутылки над огнём, перелил вино в графин. И снова неторопливые элегантные движения — вот он налил немного вина в мой бокал для дегустации. Стоит ли говорить, что сделал я это настолько медленно, насколько мог? И всё сдерживал улыбку, чтобы выглядеть таким же чопорно-серьёзным. Кивком дал понять, что напиток хорош, и сомелье наполнил бокал моей спутницы, которая не постеснялась осушить тот залпом. Это было неприлично, неподобающе, непристойно! И мне бесспорно понравилось. — Нравится? — спросил я, оторвав взгляд от её губ. — Сойдёт, — с очередным вызовом прозвучало слово. — Трудный денёк выдался, так что я и бутылке «Хагемайстера» была бы рада. Но всё же… Ты не ответил на мой вопрос. — Спасибо, дальше мы сами, — продолжив нарушать этикет, я переставил графин на наш стол. И сомелье учтиво удалился. — Вопрос на твой ответ написан на моей визитке, с тем самым номером телефона, по которому ты позвонила, вытащив меня в лес и затащив в грязь, — ответил я, поддерживая её игру. — Ах… И правда. Значит — творческая богема? Извини, совсем не ориентируюсь в мире бездельников. Хотелось бы конкретики. Бездельников? Последний раз бездельником меня называли, кажется, ещё в годы моего школьного бунтарства. — Бездельники не могут позволить себе такое вино, — всё же нотки задетого самолюбия не удалось скрыть в интонации. — Я бы поспорила. Извини, я всю жизнь мотаюсь по стране и насмотрелась на всевозможных рантье, наследничков семейных состояний и прочих счастливчиков, думающих, что деньги берутся из воздуха. Хотя… Судя по говору, ты же осси? Это-то и сбивает с толку. Неужели и впрямь приподнялся сам уже после падения стены? И нет — это не намёк на твой возраст… Просто размышления вслух. После этих её слов на меня, казалось, в ту же минуту упала воображаемая стена со вполне ощутимой тяжестью озарения. Она действительно не знала, кто я? Я всё пытливо всматривался в выражение её лица, ожидая увидеть хоть какие-нибудь изменения, услышать, что вот-вот она засмеётся из-за того, что я купился на её спектакль. Но она была непреклонна и с неподдельным любопытством, приподняв левую бровь, ожидала ответа. — Это такая шутка? — сперва спросил я, на что она лишь непонимающе пожала плечами. — Ты меня не знаешь? А так? — улыбнулся я во все тридцать два. — Или так? — состроил «классический взгляд Рихарда», который «придумали» имиджмейкеры группы. — Хм… Твой типаж достаточно распространён и потому узнаваем. Но если ты ведущий утренних новостей или прогноза погоды на DW — прошу прощения. Телевизор не смотрю. Только сериалы на Fox. А в сериалах я тебя точно не видела. — Может, афиши? — спросил я, хоть до последнего упорно отказывался принимать новую правду. Она задумалась и на секунду даже как-то растерялась, из-за чего вид её сделался донельзя искренним, и вся напускная дерзость исчезла. — Слушай, заинтриговал. Ну же — колись. Я крайне далека от шоу-бизнеса, но всегда рада открывать для себя новые горизонты, — сказала она, и на миг оторопел уже я. Это немыслимо! Кажется, в Берлине меня знала каждая собака. Песни группы звучали из каждого радиоприёмника страны. Как?.. Как такое возможно? — Du! — хлопнув по столу, как по барабану, тогда громогласно произнёс я и вопросительно посмотрел на неё. — Слушай, я, конечно, уже поняла, что в этом заведении ты — долгожданный гость. Но всё же не мог бы ты вести себя потише? Люди на нас косятся… — ответила она, и мне уже стало смешно. — Du hast! — опять хлопнул по столу и вопросительно выгнул бровь. — Du hast mich! — Очередной хлопок, отчего вилка соскользнула с тарелки, а я, отбивая барабанную партию, продолжил напевать: — Du hast mich gefragt! Du hast mich gefragt! — …und ich hab nichts gesagt, — подхватила она. — У нас что — вечер частушек сегодня? Я не любитель шарад… — Willst du bis der Tod uns scheidet. Treue sein für alle Tage, — заметив любопытные взгляды, уже во весь голос начал распевать я, настукивая «барабаны». — Nein! — Я яростно ударил по столу, графин с вином соскользнул со скатерти и со звонким треском разбился вдребезги о мраморный пол. А меня накрыл неконтролируемый истеричный смех. Зрители зааплодировали, взволнованные официанты и уборщики засуетились у нашего столика. Но мне было плевать, совершенно наплевать и на вино, и на их сочувственные рожи. На её же лице читалось полное недоумение. Никогда я так не веселился потере двенадцати тысяч евро. Но оно того стоило. Определённо. Когда осколки были убраны, а пол засиял прежней чистотой, нам принесли «утешение от шефа» — бутылку нашего баденского Пино Нуара. — Ну и что за шоу ты здесь устроил? Можешь объяснить? Ах да — ты же шоумен. Это же «Du hast» — та самая песня, которую принято орать в караоке после седьмой рюмки шнапса? — снова в её тоне послышалась уже ставшие привычными дерзость и вызов. — Знаю-знаю… Но при чём здесь ты? На свадебного тамаду ты не похож, а те ребята, что её исполняли, кажется, слегка староваты, если я не ошибаюсь — они ровесники Кисс… Извини, но я до сих пор ничего не понимаю. Упоминание Kiss — лестно, но боже! Она уже во второй раз столь «тактично» подчеркнула мой возраст. Не думаю, что исполнение «Ich will» и убиение очередной бутылки вина смогли бы что-то изменить, поэтому, не придумав ничего лучше, я просто достал телефон и открыл страницу Википедии с графой «участники Rammstein». А затем стал показывать ей фотографии с последней фотосессии. — «Раммштайн»? Я слыхала о них. Моя ассистентка из центрального офиса как-то пожаловалась, что билеты на их шоу распродаются чуть ли не за сорок минут, и она с парнем всё никак не успевает их ухватить, — с серьёзным выражением лица произнесла она. — Подожди, ты хочешь сказать… Что вот этот чумазый стройный парень с гитарой — это ты??? — Её громкое удивление нарушило деликатную тишину зала, и на нас снова посмотрели. Парень. Она назвала меня парнем. Я вышел из рядов стариков-Kiss! Сдержав рвущуюся наружу самодовольную улыбку, я лишь кивнул, подтвердив её догадку. — Тебе не нравится наша музыка или рок в целом? Как ты… — «можешь меня не знать», так и не смог закончить я. — Ну, знаешь ли… Если учесть, что с «вашей музыкой» я знакома лишь по караоке-клубам, то, скорее, нет. То есть — да. Рок в целом. Или нет… Буду честна — я вообще очень далека от всего этого. — Хорошо, пусть рок не нравится. А чумазые парни? — придвинувшись ближе, чуть тише спросил, потому как соседний столик явно был увлечён нами. — Я же говорила, что свободу не продаю. Я ею пользуюсь. И если чумазый парень не против разделить свободу со мной… Чёрт, а это баденское пойло за сотку ещё лучше прежнего! Может, закажем вторую? — предложила она, рискну предположить, планируя ретироваться после произнесённых слов. Откинувшись на спинку стула, я уже не смог сдержать улыбки. Растёкся, как напыщенный мартовский кот. Она улыбнулась в ответ. И какое-то время мы просто молча смотрели друг на друга — глупо улыбаясь и наверняка прокручивая дальнейшие сценарии развития вечера. — Официант! — подозвал я того и, как она и хотела, попросил принести ещё одну бутылку Пино Нуара. К моменту, когда они наконец подадут Loup de mer, мы, очевидно, напьёмся в хлам. — Ты знаешь, — начал было я, заметив, что она поймала мой взгляд, незаконно пересекший границы дозволенного, — это платье тебе чертовски идёт. — Знаю, — допив вино, она обольстительно облизнула губу. — Значит… — приложив титаническое усилие, постарался я задать вопрос, глядя не на грудь, а в её сверкающие азартом глаза. — Значит, в Берлине ты… — Твою мать! Я забыл её имя. Спешно осмотрел скатерть стола: визитка исчезла — по всей видимости, вернувшись назад в сумку хозяйки. И почему-то вдруг стало невероятно стыдно. Да, я тот ещё мудак, и мне всегда было комфортно с моим мудачеством. Но сейчас я в самом деле испугался того, что она, посчитав это оскорблением, встанет и уйдёт. Однако она, не выказав ни капли недовольства, ответила: — Марион. — Марион, — повторил я. Пронесло. — Ты по делам здесь, Марион? — примерил я каждый звук её имени. — Да, — последовал лаконичный ответ. — Нет, — замотал я головой. Нет, это «приличное» имя ей совсем не подходит. Она непонимающе посмотрела, полагаю, подумав, что моё «нет» означало нечто иное. — Нет, не Марион, — тогда пояснил я. — Ты — Рио. — Рио? Я что, по-твоему, потная и пьяная, как танцовщица самбы на февральском карнавале? — фыркнула она, изрядно насмешив своим категоричным суждением. — Твоё вызывающее платье, почему-то покрытая загаром кожа, яркая помада, эти серьги, этот «сибас по-пуэрторикански»… Знаешь, всегда находил латинскую культуру крайне сексуальной, — отчётливо увидел я в её глазах то, что и хотел — маленькие дьявольские огоньки. — Рио — это свобода, громкая музыка и танцы. И, я не знаю, принесут ли нам еду сегодня, потому как, по всей видимости, они отправились за твоими трюфелями в Прованс… Но пока я ещё трезв, хочу поблагодарить тебя за этот вечер. Ты точно — Рио — яркий карнавал, вырвавший меня из серости Берлина. — Постой… Уж не имеешь ли ты в виду, что вечер подошёл к концу? Они просто обязаны подать нам хотя бы эту чёртову рыбу! Я лишь усмехнулся, потому как она, скорее всего, сочла мой комплимент банальным проявлением этикета. — Не хотелось бы запятнать только созданный образ приличного джентльмена следующей фразой, но, боюсь, так оно и будет. Я — бездельник, ты тут по делам. И я даже не уверен в том, что завтра ты ещё будешь в столице, поэтому не могу представить, что наш вечер закончится здесь. — Сегодняшние дела вымотали меня настолько, что я мечтаю лишь о горячем душе и мягкой постели. Но завтра Рио ещё в Берлине, — с насмешкой передразнила она. — А может, к чёрту эту рыбу? В моём холодильнике припрятана домашняя лазанья. Горячий душ и постель тоже имеются. Я лягу спать в гостиной! — вскинув ладони в воздух, в жесте целомудренного обещания скрестил я пальцы. Теперь засмеялась она. — Ну, только если у твоих душа и постели больше звёзд, чем у «Холидэй Инна», — поправила она выпавшую прядку волос, отражающую в полумраке зала крошечные огоньки настенных светильников-свечей.