Error

      А, собственно, что это даст? Это как метать бисер перед свиньями: сколько не приведу доказательств, проще будет меня спихнуть в белую рубашку. Хотя… не сделала бы я ровно то же самое? Действительно. Кто бы поверил в это? Верно! — абсолютно такой же чокнутый. Однако та же Сара больше бы поверила в то, что со мной приключилась такая хуйня, нежели в то, что к моему девственному храму проникло нечто инородное. Собственно, благодаря её неимоверной эмпатии по отношению ко мне и хорошей обознанности о моей скромной персоне, уже можно понять, что отношения у нас даже ближе, чем с моей матерью: она хотя бы не расскажет отцу об очередном моём проёбе, за который пришлось бы краснеть под эмоциональные нравоучения.       — Да нет, всё нормально. Мне бы домой, — тупо проговариваю я и пожимаю плечами.       А вот совсем ненормально. Совсем. Хочется выпрыгнуть в окно и попутно добежать домой, да наконец поесть.       Ай блядь, точно — он же у меня пустой.       — Ах, да… я побегу за доктором! — меня пробирает, и я представляю в ушах пронзительный звон сирены. — Подождите, ребята, я сейчас!       Нет-нет-нет, куда?! Меня — с ним?!       Дверь возвращается в исходное положение, гулкий звук разносится по палате, напоминающей мой преждевременный ад. Так называемое Питером теряет какую-то смелость, что ярко проявлялась при моей матери. Наверное, он понял, что я вряд ли не постеснялась бы выразить всё накопившееся вслух в его сторону, поэтому пользовался моментом, пока у меня была некая граница вседозволенности.       И именно поэтому я, сжимая с ненавистью букет, швыряю его обратно ему, попутно восклицая:       — Ты что такое, мать твою?!       Он, на удивление, ловко ловит его, как-то обречённо глядя на опадающие багровые лепестки. Также они остались на моей белой-белой постели, от которой, ей-богу, глаза вылазят, не в силах будучи лицезреть исходящий от него фальшивый блеск.       Питер уже намеревается что-то сказать, правда, нервничая, почёсывая щёку и неловко придерживая у груди букет, пренебрежительно выброшенным мною же, но я спешу перебить, закипая:       — Я спрашиваю что, а не кто, чтобы избежать преждевременного «твой парень»! Ты не мой парень, заруби себе на носу, порождение чьей-то больной фантазии!       Всё это время я гневно корчусь и тыкаю пальцем прямо в его сторону, однако мой организм недостаточно восстановился, дабы тратить так свою энергию, поэтому я начинаю неосознанно тяжко дышать, опуская голову на отрезвляющий цвет одеяла. Белый… стрёмный цвет, значит, надо приходить в себя, чтобы его не видеть ещё на дней как семь, к примеру, больше.       Вдруг я чувствую касание. Это отрезвляет похлеще противного белого, и я резко поднимаю голову, сталкиваясь с голубыми глазами, такими голубыми, что аж боязно становится — настолько они внушают холод, когда в то же время меня смотрел полный искреннего беспокойства взор.       Мама, где ты ходишь, чёрт побери?!       — Дорогая, п-прошу, не нервничай, тебе нельзя…       Как мне, блядь, не нервничать?!       — Не трогай! — я бью его по руке. — И если ещё раз хоть коснёшься вот так — сдам тебя копам!..       У него нет ни документов, ни каких-либо удостоверений личности. Подумают, мол, незаконно пересёк границу иль ещё чего — чем тебе не перспектива? Раз-два и обчёлся. Однако, признаться, не проблема в том, что он есть, а проблема в том, что вообще вселенная позволила ему выбраться из заранее предначертанного места пребывания. Это как сказка, второсортный фанфик. Чья-то больная фантазия. И вот вопрос: как среди семи миллиардов так тупо попала именно я? Это мог бы быть абсолютно другой игрок, с другой нервной системой — на моём бы месте его бы уже готовили к погребению из-за сердечного приступа либо ещё какой-то сердечной херни, в которой я не разбираюсь. Но у меня ещё достаточно сил для того, чтобы угрожать!       Это уже одна из причин дать мне по мозгам. Ладно. Мне нужен план действий. Сдать его копам — слишком легко. Ведь это может быть не последний раз, когда вселенная рожает такую хуйню, каждый раз, что ли, копам звонить? Тогда меня такими темпами тоже посадят, но уже как прародителя двухмерной преступной организации. Это тупо.       — Х-хах, — сконфуженно кривит усмешку Питер и делает шаг назад, комкая букет, из-за чего крафт-бумага начинает издавать противный звук. — Прости, я… я правда беспокоюсь за тебя. Ты была так бледна, когда мы пришли…       — Тс-с, — я затыкаю его снова и киваю на дверь: слышится голос мамы и бормотание доктора.       И… ладно, признаю, с Питером было разговаривать гораздо приятнее: докторишка начал отчитывать меня, будто самую последнюю тупицу, как только наслушался о моём образе жизни, мама же — театрально вздыхать, в то время как она прекрасно знает, что из себя представляет мой образ жизни. Он не менялся лет так с пятнадцати: дело не в переходном возрасте или в каком-то глюке в моей голове. Кажется, будто после неудачной попытки родителей завести второго ребёнка, что закончилась выкидышем, между ними случилась какая-то хрень, которую они благополучно скрывают от меня по сей день. Они странные. Они не такие… как раньше. Начинают всё больше и больше раздражать, меньше замечают, больше болтают… ненужного. В принципе, есть ли разница, если я с ними больше не живу? Я взрослая, у меня своих дел хоть одним местом жуй. К примеру, вот — Питер. Ну, ещё мой сбитый рацион. График. Работа. Учёба, которая вот-вот вернётся и треснет меня по губам. Заебало. Интересно, можно у мамы стырить немного зелёных?       Выходим из больницы всё так же под нескончаемый лепет, но уже мамы. Я и забыла в этом нескончаемом потоке пиздежа, что рядом плетётся сероголовый, что явно не в восторге от моей матери, судя по взгляду. Но доктора своими глазищами он явно не жалел: в упор пялился, желая наверняка прикончить. Секьюрити, блин. Хотя он хрен огромный, но до жути худощавый. Собственно, а нахуя я его рассматриваю, если я позиционирую себя как особу, что далеко не заинтересована в отношениях с двухмерным чуваком?       На улице, почти у входа, мы тормозим и мама наконец заканчивает свою речь:       — Так, как же тебя зовут, дорогой?..       Молчание.       Чё, дорогой, всё предусмотрел, даже имени своего не назовёшь, дабы потом тебя не нашли?       — Питер, — отвечаю я за него и довольствуюсь его странной реакцией, выражающиеся в виде внезапного дёрганья и охуевания в глазах.       Мама, как обычно, игнорирует данный момент и начинает свою шарманку:       — Питти, — лол, серьёзно? — Я прошу тебя, позаботься о Т/И, ты, кажется, постарше будешь, поумнее…       Она всучивает Питти листок с названиями витаминов и прочей хрени, целует меня смачно в щёку, а его похлопывает по плечу. И, конечно же, любимое:       — Поговорим позже, пампушечка, мне пора на работу. Будьте осторожны, не заставляйте меня снова нервничать!       И она убегает. Буквально убегает. Класс, меня даже собственная мамочка не выдерживает.       — Очень быстро ты, однако, вошёл в курс дела, Питти, — бурчу я, засунув руки в карманы, и смотрю на него из-под лба.       В ответ снова нервный смешок. Да чего же ты, ёб твою мать, нервничаешь, если это должна делать я?!       — Я старался… дорогая, — прокашлявшись, он перестаёт улыбаться. — И ещё… мне не очень нравится моё имя, признаться. Ты бы могла…       — Мне всё равно, — грубо перебиваю его я. — Ты слишком много от меня хочешь, учитывая, что моему монитору, судя по всему, пизда.       — Я куплю тебе новый, — настаивает Питер. — Лучше.       Ой, так это что, у меня появился сахарный папочка?       — Ограбишь банк? — насмешливо хмыкаю.       — Ох, нет-нет, — размахивает он руками, посмеиваясь. — Но это будет очень скоро. Обещаю.       Было бы странно, если бы я удивилась. Что после его появления отныне является невозможным? Я теперь в силах поверить, что есть сам Бог, правда, не уверена, что он как-либо милостив ко мне.       — Могу ли я тебя придержать? — предлагает Питер, когда я начинаю свой заторможенный шаг за шагом. — Ты немного… странно ходишь. Тебе точно нормально?       Этот чувак слишком навязчивый.       — Бери уже, — фыркаю и принимаю предложенной им локоть. — Ты что-то ещё говорил про батончик.       Питеру явно нравится моё внимание, что видно в его заметном оживлении на мою просьбу.       — Сейчас…       Он пытается удержать букет, попутно придерживая меня и роясь по карманам, отчего мне становится его немного жаль, и я вновь возвращаю цветы себе, слабо улыбаясь.       — Красивые розы, — шепчу я и с кивком принимаю угощение. — Откуда у тебя на них деньги?       — Завалялось немного… к слову, нам надо зайти аптеку, может, и в супермаркет…       — Просто пошли уже, — процеживаю я сквозь зубы и тащу Питера за собой.       Дохуя ещё дел, конечно, предстоит…       Во-первых, нет, я не намерена его вот просто так пускать. Точнее, да, я его пущу, но с последующими действиями особого характера. А если ещё точнее — каким-то образом приостановлю его передвижение. Однако, признаться, с его комплекцией, скорее, пизда именно мне. Но я что, больная, чтобы это просто так спускать с рук? Он — больной извращенец, и мне даже рыться в Интернете не надо, дабы быть в этом уверенной. Хотя всё же придётся мне порыться во Всемирной паутине — я должна знать врага воочию, правда, немного в другом смысле. Начиная от создателя, заканчивая мимолётными фактами, — всё разузнаю. Но не при нём, ибо палит он на меня не стесняясь. Его вообще, впрочем, ничего не смущает. Гуляет, думает, придерживает меня. Будто всё нормально. Будто всё было спланировано с самого начала. Будто кто-то специально сделал так, чтобы он попал именно ко мне. И будто он это знает. Пидор.       Во-вторых… почему мы остановились? Я смотрю на Питера, Питер — на аптеку. Потом он с какой-то тоской выдыхает, догадываясь, что я вряд ли попрусь в аптеку, но я его дёргаю обратно, кивая в её сторону.       — Давай всё же купим чего-то.       Питер довольно быстро соглашается. Какое счастье, что он знает меня чертовски мало, чтобы просто поверить в то, что я хоть как-то беспокоюсь о своём здоровье. Ведь я планирую попросту сбежать. Как он, в большом городе, вспомнит, где я живу? Я даже иногда теряюсь из-за своего надуманного топографического кретинизма. Надеюсь, у него нет с собой подручного навигатора иль ещё чего.       В аптеке, как всегда, прохладно и отдаёт хлоркой. Довольно крупное помещение. Можно затеряться. Пока иду, чуть не сбиваю ребёнка, мамаша которого мило болтает по телефону, вообще как бы вне этой аптеки. Типичная ситуация. И очень странная, ведь ей посрать на ребёнка, а Питер, похоже, не намерен меня отпускать, дабы я прошлась. Ладно, список большой, пока он будет закупаться, я убегу. Не звучит, как хороший план, но я, признаться, и знать не знаю, блядь, что делать. Его вообще возможно убить, дабы он просто растворился? Он же, типа, изначально-то не из плоти вылеплен? Ладно, это проверять я не буду. Просто убегу. Может, даже смогу словить такси, дабы не грохнуться на полпути домой, ибо я, в конце концов, ещё та доходяга. Хотя я бы человека, что смахивает на наркомана, послала бы к чертям собачьим. Я даже своего отражения в витрине испугалась, о чём вообще говорить можно?       Короче, пора.       Я аккуратно — аккуратно! — выуживаю руку, чувствуя неимоверное напряжение в мышцах. Не привык мой организм к такому, ой не привык. Питер переводит на меня взгляд, вполне который можно назвать… подозрительный? Физиогномика — не мой конёк.       На это я, стараясь быть абсолютно спокойной, говорю:       — Я пройдусь, может, чего ещё надо купить.       Суживает глаза. Ёб твою мать, что, догадался?..       — Не уходи далеко, дорогая, — как-то уж очень холодно просит он меня — а просит ли? — и уже после обращается к аптекарю.       А хрен тебе, Питти. И глазом моргнуть не успеешь, как я уже пересеку границу страны.       Я осматриваюсь на вновь начинающую собираться очередь и отхожу понемногу в сторону, начиная побаиваться, что мой план потерпит крах. В конце концов, не совсем же он дурак? Озирается, контролирует. А я тем временем попутно исчезаю между рядов, готовая обороняться букетом; ей-богу, я чувствую его взор сквозь всё, что преграждает нашу видимость друг другу. Так-так, я близка. Почему меня трясёт? Неужто от страха, ну в самом деле… как я собирались совершать свою бондовскую миссию, раз уже у входа душа покидает моё тело?       Ладно. На хуй. Бегу.       Сорвавшись с места, я выбегаю из аптеки и выбрасываю букет, по-моему, попав в кого-то. Плевать, плевать! Плевать! Я даже не знаю, куда бежать, глаза разбегаются. Даже такси нет, да блядь! В итоге мои почти что онемевшие ноги заносят меня в различные подворотни, напоминающие бесконечный лабиринт: ужаснейшее ощущение всё это время преследует меня, что в итоге я наткнусь на кирпичную стену, а сзади меня настигнет тот сероголовый извращенец с видом, что будет полным ненависти и желанием въебать меня в стенку. «Стоп панику!» — хочется прокричать, а сама, чуть ли не рыдая, бегу. Он меня пугает! Он вылез из моего монитора! Он вообще бежит за мной?! Я оборачиваюсь и, по законам жанра, мои ноги волшебным образом меняют своё агрегатное состояние, раз не удерживаются на этой блядской земле, из-за чего я падаю, разъебав себе подбородок и поцарапав ладони. Встать сразу не выходит — я отхожу от боли, что вовлекла в агонию мои лицевые мышцы, и оборачиваюсь, замечая знакомую местность. Это недалеко от парка. Ещё чуть дальше — моя работа. Имеет ли какой-то смысл бежать именно туда?.. Да похуй, чёрт возьми!       Если честно, бежать уж очень, очень тяжко. Лёгкие горят огнём, всё болит. И общая слабость не даёт нормально набрать скорость. Чувствую себя ржавой развалиной, когда мне ещё даже и двадцати нет. Как эти сучки в фильмах убегают от маньяков часами по тёмному лесу, когда я уже на полвздохе?       Я начинаю плестись дальше, пытаясь набрать скорость. Это трудно.       Мозоли приумножают пиздец ситуации в геометрической прогрессии. Они словно охватили всю мою ногу, ей-богу, я скорее от боли в ногах помру, нежели от чего-либо. И очень жарко. Вдали я замечаю магазин техники и, прекрасно помня, что там есть кондиционер, спешу туда. Он же не станет меня искать там, верно? Возможно, он вообще положил на меня хуй. Растворился… может? Как я и предполагала?       С горем пополам, однако я добираюсь до места назначения, проскальзывая мимо бездомных, что оккупировали некий «пробел» между магазином техники и продуктовым, который ведёт в какой-то вонючий притон. Странно, правда, что не попрошайничали: за свою приняли, небось, судя по моему виду?       Ох, чёрт, как же охрененно. Кондиционер! Правда, всё равно мне как-то дурно. Хочется рухнуть, как сегодня на работе, и забыться.       Я отхожу чуть дальше от выхода и бессмысленно расхаживаю по помещению под какую-то безвкусную попсу, играющую из колонки. Смотрю на камеры, машу каждой, придурковато улыбаясь. Будто за мной до этого никто не гнался. Забавно. Со мной определённо что-то не так. Даже позвонить никому не вздумала.       — Простите, мисс, — слышу я нарочито вежливый голосочек, — сюда нельзя впускать бездомных, это поручение от…       — Какая я тебе бездомная, куколка? — на грани истерического смеха вопрошаю я.       Пожалуй, закончился тот этап эволюции, когда я в шутку называла себя бомжом. Теперь я действительно на него похожа, охуеть, Фил уссытся, когда я ему расскажу об этом.       Мадемуазель, кажется, ощутила укол совести, раз её краснота на щеках виднеется через тоналку, однако следующее меня далеко не развеселило.       — О боже, — совсем сипло слетает с её губ, когда же глаза едва не выпадают из глазниц. — О боже!       Крик настолько выходит оглушительным, что я спешу закрыть уши, чертыхаясь себе под нос. Что опять-то?! Но не успела я повернуться, как ответ явился преждевременно: я чувствую на себе чьи-то руки. Руки, что протягиваются из одного из включенных мониторов, которому уже пришёл пиздец.       — Блядь, — выдыхаю я, и мои плечи сжимаю с неимоверной силой.       Чёрт бы его побрал!       Просить ли помощи у этой девчонки?