* * *
Время 17:47. Спустя продолжительное времяпрожигание в какой-то кафешке, Дэн соизволил вернуться домой. Да, он решил «скоротать» часы в недорогой забегаловке, куда заскочил в надежде не встретить кого-нибудь из знакомых и чтобы просто не уезжать к своим, ведь не представляешь какая херь снова решит постучаться в двери твоего разума. Только Рейнольдс сделал шаг на порог, как услышал топот маленьких ножек. — Папа, папа пришёл! — с радостными возгласами залетели в прихожую Эрроу и Джия, полезли с обнимашками к Дэну. — Привет, мои солнышки, — солист расплылся в счастливой, искренней улыбке, сел на корточки, чтобы поравняться с дочками. В тот же момент почувствовал, как маленькие тоненькие ручки сомкнулись на его шее и за спиной. Он крепко обнял их в ответ. Рейнольдс был невероятно счастливым человеком: ежедневно чувствовать и видеть радость и безграничную любовь своих детей, наблюдать за тем, как они растут на глазах, развиваются, умнеют; переживать вместе с ними все их взлёты и падения… — Папочка, ты что замёрз? — вдруг отпрянула Эрроу и вопросительно взглянула на мужчину, совершенно непринуждёнными карими глазками, положив тёплую маленькую ладошку на его щетинистую щеку. — Ты такой холодный. — Нет, доченька, всё хорошо, — вокалист, улыбнувшись краешком губ, притянул девочку рукой за подбородок и легонько поцеловал её в лоб. С виду посмотришь и совершенно не скажешь, что внутри, глубоко в самом потайном уголке души, по соседству с половинкой любящего и заботливого папы, скрывается кровожадная и хладнокровная убийца. И насколько эта демоническая часть превзойдет величиной светлую, оставшуюся от Дэна-человека, зависит только от самого Рейнольдса. — Па-а-п, а ты сегодня посмотришь с нами мультики? — протянула тоненьким голосочком Джия и обхватила пальчиками солиста за предплечье, положив светлую макушку ему на грудь. — Конечно посмотрит, только немножко позже, — из-за двери выглянула Эйжа, — у папы есть еще некоторые дела. Дети резко подорвались с места и шумно выбежали на кухню, напоследок чмокнув мужчину в щёку. — Привет, дорогая, — Дэн поднялся на ноги и обнял подошедшую Волкман, положив подбородок ей на макушку. — Привет, — почти на грани слышимости ответила, слегка хрипловатым голосом, женщина, и скользнув ладонью к шее мужа, притянула его в полный нежности поцелуй; настолько чувственный, что могло показаться, будто они не виделись целую вечность. — Как день прошёл, милый? Боже… ну зачем же так близко. Снова в нос ударил яркий запах крови. Он хотел бы вдыхать и вдыхать его не останавливаясь, такой родной, такой душистый… Как же некстати. — Да, кхм… всё супер. Репетиция прошла удачно, — мысли начали путаться в голове, этот аромат вновь сбивает с толку; ох… к такому придётся привыкать. Опять ты врёшь. Ага, конечно, о-о-очень удачно. Взор заострился на тонком горле, на размеренно бьющейся вене. О… этот едва виднеющийся кадык, редко поднимающиеся от плавного, неспешного дыхания, изящные ключицы. Дэн скользнул взглядом правее — выемка на шее так и просилась, чтобы он оставил на ней нежный, мокрый поцелуй, поднялся выше, слегка прикусил кожу клыками, почувствовал блаженный вкус выступающих тяжёлых бордовых капель, подхватил их нижней губой, обдал на тяжёлом выдохе морозным дыханием кожу… Солист гулко сглотнул накопившуюся вязкую слюну и провёл языком по розоватым, немного суховатым губам. Сейчас, ещё немного и, зашедшее слишком далеко, сознание сыграет с ним злую шутку. А зря… начали зудеть дёсны, предвещая о возможном появлении клыков; только нажми на спусковой крючок и всё. Перевоплотившись в вампира, вокалист теперь ощущает её тело как никогда, может прочесть все эмоции, одолевающие Волкман в эту минуту, что ещё больше подначивает совершенно несовместимым инстинктам охотника и чувству нежности, с самым близким человеком, смешаться в гремучую смесь, предназначения которой не понять даже самому Дэну. Ммм… Рейнольдс… ты откровенно пялишься, переведи взгляд куда-нибудь уже. Машинально, абсолютно ни о чём не думая и совершенно не давая себе отчёта, наклоняясь к такой манящей к себе шее, настолько нежной и хрупкой, Рейнольдс положил одну ладонь на узкую, как у изящной древнегреческой богини Афродиты, талию и притянул Эйжу ещё ближе к себе, настолько вплотную, что можно было почувствовать размеренное дыхание обоих, а другую опустил выше плеча. Прикрыв глаза и касаясь кончиком носа белой кожи, он медленно, глубоко втянул её запах, стараясь уловить каждую нотку, каждую частичку её горячей крови, неспешно текущей по бьющимся, в такт такому живому сердцу, жилам. Какой приятный… Благо не на столько, чтобы пробудить в нём те самые истинные инстинкты убийцы, как при виде крови Уэйна. Лучше о ней не вспоминать. Солист нежно прикоснулся холодными бархатными губами тёплой кожи, еле дотрагиваясь кончиком мокрого языка, словно пробуя её на вкус. Из уст вокалиста вырвался томный выдох, обжигающий холодом, будто впивающийся тысячами микроскопических ледяных осколков в кожу. Дэн почувствовал, как по телу его жены прошла мелкая дрожь от прохладных прикосновений. В следующую секунду он ощутил чужую ладонь на груди. — Дэнни, ну не сейчас же? — незамысловато улыбнулась она, заглянув бездонными черными, как смоль глазами, с максимально расширенными зрачками, в серо-голубоватые, словно небо с нависшими грозовыми облаками после продолжительной непогоды, глаза напротив. — Ты голоден? — Нет, нет, спасибо, мы с ребятами успели перекусить, — Рейнольдс связался с реальностью, отстранился и быстро проморгавшись, нагнулся, чтобы снять кожаную обувь. — Хорошо, как проголодаешься, скажи. «Обязятельно,» — сверкнуло в мыслях; только, увы, Дэна будет мучить несколько иной голод…* * *
Прошли ещё две нудные и, выразимся так, невыносимые недели с того времени, как Дэн обратился. Сказать, что ему сложно — да, блин, вообще ничего не сказать. Во-первых, каждый день скрывать от семьи и друзей своё новое состояние всё труднее и труднее. Во-вторых, внутренняя неиссякаемая жажда свежей крови почти никогда не покидает его; из-за этого пришлось перенести концерт в Калифорнии на недели две вперёд, под предлогом нестабильного здоровья вокалиста. Как, чёрт побери, спокойно находиться почти два часа подряд в многотысячном закрытом зале с людьми?! Даже, в-третьих, постоянные переживания из-за боязни стать виновником в чьей-либо смерти никогда его не оставляют в покое. Да, я не ошиблась, именно смерти. Ведь Рейнольдсу, с его нечеловеческой силой и способностями, не составит труда прокусить ниточку жизни, как в прямом, так и в переносном значении этого слова. О-о-о… а ещё какую толстенную книгу можно написать о мучениях вокалиста с людской пищей, провались она пропадом из его жизни. С самого первого дня после трансформации, его организм полностью перестроился и теперь лишён способности переваривать её. Но Дэну, чёрт возьми, приходится два-три раза в день насильно впихивать в себя эту бурду, видите ли для образа нормального, здорового человека! Как же бы погуманнее выразиться, что после каждого приёма пищи, ему требуется выводить её обратным путём, в сопровождении болей в животе и сильной тошнотой. Целую главу в книге «страданий» Дэна можно посвятить проблемам связанным с почти каждодневным постоянным голодом. Рейнольдсу весьма проблематично в этот период сдерживать инстинкты хищника, так и норовящие воткнуть клыки кому-нибудь в шею. Голод может наступить неожиданно: пока мирно смотришь телик в обнимку с детьми и с супругой, когда просто бредёшь по улице, даже когда пытаешься поесть вместе с семьёй. Главное, мужчина никогда не может предугадать очередной приступ несдерживаемой жажды. Он всеми силами пытается унять «монстра», поселившегося внутри — как только чувствует потребность, сразу утоляет её очередным пакетиком с донорской кровью. Но это не всегда помогает — чувство голода пропадает, а жажда-то жертвы — нет. А знали бы вы, какой проблемы стоит ему покупать эти злосчастные упаковки! Солист то и дело постоянно меняет место, где можно их приобрести. Ведь, мать его, Дэниел Рейнольдс — всемирно известная персона, и работники мед.центра наталкиваются на сомнения: зачем же вам, певцу, столько крови? У вас что, там каждый день кто-то помирает, что нужно делать переливание? К тому же эти упаковки не положишь в холодильник, поэтому скупать прозапас не выйдет… Дэн боится начать настоящую охоту, тревожится, что не сможет сдержаться, что вся его борьба с внутренним демоническим я пойдёт, скажем так, к чёрту на куличики. Страшится того, что выпьет всю кровь человека — до последней капли вытянет все жизненные соки, убьёт его этим, тем самым потеряет всю оставшуюся человечность. И что это? Только лишь для своей выгоды. Но с другой стороны, он нутром чувствует — это рано или поздно всё равно должно случиться. Рейнольдс не глуп, он, методом, скажем, проб и ошибок, довольно подробно изучил своё нынешнее состояние и догадывается, что не сможет долго противиться природным потребностям охотника. Поэтому Дэн принял решение избегать всяческих контактов с людьми, точнее с родственниками и друзьями, в то время как его терзают, выразимся иначе, приступы «агрессии» всвязи с сушняком во рту, что, непременно, расстраивает вокалиста. Как иронично, голодный лев в ежедневном окружении беззащитных антилоп… Все эти мысли окутывают его вместо сна, в котором он теперь почти не нуждается, ну, кроме необходимости поспать раз в неделю, это также он за это время выяснил для себя. Выходя во двор поздней ночью, когда почти весь город спит, Дэн садится на скамью и продолжает думать о своей новой жизни, глядя на волшебно завораживающий, серебристый серп месяца, одиноко и медленно плывущего по бескрайнему, тёмному небосводу, на первый взгляд такому же зловещему и мрачному, как и его дрянная жизнь. Как присмотришься — и всё не так печально… Дэн погрузился в думы о том, за что это всё ему, почему именно он стал таким? Я же не просил… или может мне просто повезло… просто повезло остаться в живых, чтобы дальше нести свет другим людям, своей семье… через творчество, через музыку. Быть живым. Могу ли я точно назвать себя живым? Я холодный как лёд: промёрзлое тело, и душа? Моё сердце бьётся, оно не остыло, значит я способен любить, я это чувствую. Да, я корю себя за то, что я не такой, как все! За то, что все люди как люди, а я… я жажду к-крови. Мои дети, Эйжа, друзья… Уэйн под большой опасностью. Я могу не выдержать. Каждый день меня гложет острая душевная боль, я не могу определиться почему. Я привык жить с болью… Да, я был сломлен с малых лет, открывался только тем, кто понимал, слушал и поддерживал меня… Боль стала частью меня, она кровь, что течёт по моим венам. — Pain! You made me a, you made me a believer, believer Pain! You break me down, you build me up, believer, believer Pain! Let the bullets fly, oh let them rained My life, my love, my drive, it came from… — на губах тихое звучание знакомых строчек песни, написанной несколько лет назад, а в душе скребётся десяток надоедливых кошаков, царапающих сердце своими острыми когтями, оставляющими длинные, глубокие, кровоточащие раны, которые, как кажется, никогда не затянутся. Обидно жить и даже не иметь представления, какая же мразь «подарила» тебе эту сущность. Да, Дэн зол на того, кто обратил его. Наверное если бы встретил этого вампира, то не раздумывая свернул бы ему шею. Солист ведь даже ничего не помнит, словно тот момент, как на него напали, вырезали из памяти навсегда. Автор не будет мучить читателя догадками и поведает о случившемся. В тот незадачливый вечер на Рейнольдса напал особо голодный вампирюга, который не смог сдержать свою жажду и высосал норму крови Дэна, при которой он смог бы выжить (как известно, лимит — около двадцати нормальных глотков). А когда заметил, что тот уже обмяк в его руках, потеряв сознание, решил обратить его. Ведь какие скандалы пойдут о смерти всемирно известнейшего солиста из всеми любимой группы Imagine Dragons! Парень прокусил себе запястье и поднёс окровавленную руку к губам почти бездыханного вокалиста. Как правило, если в организм умирающего человека попадёт вампирская кровь, то произойдёт перевоплощение. После, человек не погибает, его организм полностью перестраивается в организм кровопийцы за ближайшие несколько часов. Вот такая, не особо приятная, правда… Конечно же, стоит заметить, что Дэн встречал себе подобных личностей, в то время как совершенно бесцельно бродил по улицам ночного города. Как говорится, дело было вечером — делать было нечего. Ну… естественно, Рейнольдс занимался и другими делами — ему как то раз на ум взбрендила настолько бредовая идея, что он решил посочинять музыку на крыше высотного здания. Видите ли, поискать вдохновения захотелось. Хотя, его понимаю. Ночной Лас-Вегас — поистине прекрасное и завораживающее зрелище. Белым днём улицы города незамысловаты и понятны. Солнце освещает каждый уголок, и, на первый взгляд, покажется, что ничего мистического-то и нет. Но стоит только пылающему, огненному светилищу скрыть свои лучи на закате за горизонтом, как начинается иная жизнь: зажигаются огни в окнах жилых домов, дорогущих отелей, витрин, по улицам и проспектам начинает течь поток света автомобильных фар. Чем больше ночь вступает в свои права, тем ярче горят огни. Запоздалые прохожие могут спокойно любоваться ночным Лас-Вегасом, сверкающими цепочками фонарей, светодиодными вывесками, великолепными зданиями и мостами, украшенными яркой ночной подсветкой. Да, этот город никогда не спит ночью. Чудное время. Дэн садится на самый край высотки, свешивает ноги. Прохладный прерывистый ветерок обдувает щеки, нежно щекочет обнажённую кожу на шее, на руках и щиколотках, пробирается сквозь растрёпанные локоны шелковистых волос. Именно в этот момент Рейнольдс чувствует себя полностью раскрепощённым, свободным от всех ненужных мыслей и переживаний. Его губы трогает лёгкая улыбка, полная безмятежности и беззаботности. Будто крепкие, чугунные оковы, стесняющие его движения в последние пару недель, просто раскалываются, высвобождают его душу, позволяют снова расправить крылья, двигаться навстречу мечте. Нередко его посещает такой душевный подъём и умиротворение, хочется сорваться вниз и взлететь словно голубь, подымаемый порывами воздуха всё выше и выше, к самому небу, ближе к яркому юному месяцу, чтобы каждой клеточкой своего тела почувствовать себя по-настоящему живым. А потом делиться этим чудным душевным состоянием со всеми, через музыку. Так что это я, отвлеклась от главного… Ах, да! В течение этих недель, Дэн встретил отнюдь не глупого вампира, повидавшего многое за сто лет своей сверхъестественной жизни. Благодаря этому общению, вокалист познал много нового о своём нынешнем состоянии. Например, о том, что он, оказывается, обладает способностью гипноза и внушения! И даже то, что его слюна — ранозаживляющее средство! Ему бы с этой способностью работать в травмпункте. Как понял Рейнольдс, все шутки про бессмертие вампиров правдивы. Солист даже не имеет предположения, радоваться ему или плакать.* * *
Вечер. 21:04. Дэн грезит о необратимых последствиях, прям нутром чует, будто случится то, что заставит его ещё сильнее себя корить, винить за что-то… но за что? Непонятно. Случится ли это завтра или даже сегодня также неясно. Рейнольдс мирно устроился за рабочим столом, в своём кабинете, — сочиняет музыку, в порыве неожиданно нахлынувшего вдохновения, под нос напевая недавно сочинённую мелодию, в такт неспешному биту барабаня пальцами об стол. Буквально через несколько считанных минут, он улавливает звук едва слышимых надвигающихся шагов. Дверь со скрипом приоткрылась — в комнату заглянула Эйжа: — Можно? — Да, да, конечно, — не отрывая взгляда от монитора, ответил солист. — Слушай, у меня к тебе разговор, — она подошла к Дэну со спины и опустила ладони на его широкие плечи, несильно сжимая их тонкими пальцами. — Серьёзный. — Да, слушаю, — он поставил запись на паузу и повернулся лицом к собеседнице. — О чём хотела поговорить? Волкман взглядом указала на диван — Рейнольдс поднялся с кресла и уселся на софу, женщина — рядом с ним. — Понимаешь, я замечаю, как бы это странно ни звучало, что в последнее время с тобой что-то не так, — Эйжа заглянула ему в глаза, настолько глубоко, будто говоря: «увильнуть от ответа не удастся». — А что ты понимаешь под словами «что-то не так»? — да, вокалист знал, что этот разговор настанет, что ему придётся рано или поздно раскрыть все свои карты, как бы не хотелось. Я был прав начёт плохого предчувствия. — Дэн, во-первых, ты по виду себя неважно чувствуешь, ты холодный как льдина, твоё дыхание, твои руки, губы, вся кожа, — лицо Волкман выражало совершенную непоколебимость, однако сердце на каждом шагу то и дело спотыкалось, что невозможно было скрыть от чуткого слуха вокалиста. — Если я ничего не говорила и не спрашивала, это не значит, что я ничего не замечаю. Я волнуюсь за тебя, за твоё здоровье. Ты стал очень плохо кушать… Скорее всего, твои постоянные гастроли выкачивают из тебя все силы, на тебе иногда просто живого места нет: синяки под глазами, неестественная, нездоровая бледность… А Рейнольдс всё слушал, не пропуская ни единого слова, прокручивая в голове каждую сказанную фразу; больше убеждаясь в том, что не в силах раскрыть истину, это ещё больше его огорчало, ведь приходилось лгать. Скрываю правду я, Чтоб защитить тебя. Но зверь внутри живёт, И он как часть меня… Дэн неторопливо привстал с дивана, раздался судорожный спёртый выдох. Он устало потёр глаза, опёршись бедром об рядом стоявший стол, медленно переводя взгляд за окно, в уличную пустоту. Помолчав, эдак с минуту, он начал: — Понимаешь, тебе не понравится то, что я скажу. Я сильно изменился, в лучшую ли сторону, сложно ответить, — между бровями появилась морщина, его губы скривила улыбка, переполненная горечью; Эйжа вслед за мужем поднялась с места, подойдя к нему поближе и протянув руки, заключила его ладони в свои, крепко сжимая, тем самым показывая, что она готова внимательно слушать. Да, он определённо не готов, хочет её уберечь, от кого? От самого себя. На данный момент от одного самых родных людей Волкман, с которым она уже целый десяток лет живёт рука об руку. Мгновение… Одно прикосновение к виску, одно слово «спать». Женщина даже слова в ответ сказать не успела, как голова потяжелела, глаза сами собой постепенно закрылись, ноги стали ватными и начали подкашиваться, не в силах больше удерживать свою хозяйку в равновесии. Эйжа, полностью теряя сознание, падает. Рейнольдс моментально подставил ладони и подхватил её на лету, притягивая к себе, как можно крепче прижимая к груди и утыкаясь носом в худое надплечье. Гипноз. С лица не сошло разочарование… как бы больно и совестно не было, он не готов сейчас, вот просто так, взять и открыть занавесу тайн, ещё рано. — Всё хорошо, — солист прошептал прямо в ухо, затем нежно поцеловал её в макушку, мягко поглаживая большим пальцем щёку. К горлу подкатил огромный ком, не давая даже сглотнуть. А внутри, в самой глубине души — нерешительность, побуждающая закрасться сомнениям в правильности совершённого. Медленно поднимая уснувшую словно непробудным сном Эйжу, Рейнольдс аккуратно уложил её на диван, подставляя под голову подушку и накрывая близлежащим тонким махровым одеялом. Он опустился рядом с ней на корточки, не отрывая взгляда от лица с настолько утончёнными чертами, что можно было бы утонуть в глубине её карих, словно два бездонных омута, глаз; не прекращая любоваться её прекрасной лучезарной улыбкой, ежедневно слышать этот задорный смех, приносящий даже в самый неудачный и пасмурный день свет и радость; эти губы, настолько тёплые и мягкие, которые Дэн готов сминать в нежном, полном безграничной неземной любви и зависимости, поцелуе хоть каждый день… Словно ангел снизошедший с небес на землю, которому я вынужден лгать. Солист некрепко сжал её ладонь и поднёс к светло-бордовым, уже привычно морозным губам. — Прости… Мой демон в душе не даёт покоя, остаётся только принять этот факт и учиться жить с ним бок о бок. Я обречён… Вокалист собирается обо всём рассказать жене, как-нибудь. Это ведь не дело насильно, с помощью внушения, скрывать свою сущность от одного из самых родных ему людей, который как никто другой тебе доверяет и готов хоть сигануть в пропасть ради тебя. Но не сейчас, ему нужно время, чтобы всё обдумать и полностью свыкнуться со всеми обстоятельствами. Ощути холод мой, Загляни в глаза. Там демоны не спят, Там демоны не спят. Не подходи, Внутри темно. Здесь демоны не спят, Здесь демоны не спят…