Всё исправить

      — Да, пап? — Лиза поднесла телефон к уху.       — Лиза, доченька, — отец тяжело дышал, Филатова насторожилась.       — Что-то случилось, папа?       — Да что-то сердце давит… Сильно так, аж дышать больно, — он замолчал.       — Ты нитроглицерин принял? — скрывая тревогу, спокойным голосом спросила Лиза.       — Да, — шумно выдохнул отец, — но не помогло. Лизочка, приезжай, пожалуйста, что-то мне совсем невмоготу.       — Папа, вызывай «Скорую», я сейчас буду, — по-прежнему спокойно велела она, внутренне сжавшись от дурного предчувствия, от усердно подавляемого страха.       Лиза завершила звонок, вышла из кабинета, не глядя на ждущих своей очереди пациенток, и направилась к Савиной.       Вот только завершилась одна беда, Лиза только-только отошла, как морально, так и физически от устроенной Ингановым подлянки, как тут же настигла новая беда. «Только бы всё обошлось», — мысленно взмолилась Лиза и коротко стукнула в дверь.       — Войдите!       — Марина Станиславовна, — начала с порога Филатова, — мне срочно нужно уйти. Прямо сейчас.       — Что-то случилось? — спросила Савина, вглядываясь во встревоженное лицо подчинённой.       — С отцом плохо. Сердце, — коротко пояснила Лиза.       — Ох, Елизавета Юрьевна, идите, конечно. Надеюсь, с отцом всё будет в порядке. С пациентками я разберусь, — ответила она на готовый слететь с губ Филатовой вопрос.       — Спасибо, — Лиза вышла.       Полчаса спустя, раз пять превысив допустимую скорость, Лиза бежала по лестнице. Под дверью квартиры топталась бригада «Скорой помощи». Они поочерёдно вдавливали до предела кнопку звонка, но никто не открывал.       — Здравствуйте, вы живёте в этой квартире? — обратился к оцепеневшей Филатовой молодой паренёк с оранжевым чемоданом в руке.       Лиза тряхнула головой, отогнав страшную мысль о том, что приехала слишком поздно, и кивнула, подходя к двери и отпирая её своим ключом.       — Проходите, — пригласила она врачей.       Юрий Петрович сидел в кресле с закрытыми глазами. «Спит», — с испуганной надеждой подумала Лиза, замерев на пороге комнаты.       — Без сознания, — констатировал врач. — Нашатырь, — кивнул он молодому пареньку-фельдшеру, и тот мигом раскрыл чемоданчик.       Привели в чувство с трудом. Филатов через силу улыбнулся дочери, морщась от боли и прижимая к груди руку. Сняли кардиограмму, измерили давление. Врач, нахмурившись, смотрел на длинную полоску бумаги, изучая.       — Обширный инфаркт, необходимо немедленно госпитализировать, есть подозрение на кардиогенный шок. Давление очень низкое.       Лиза сдержанно кивнула и полезла в шкаф за документами.       — Елизавета Юрьевна, задержитесь на минутку, пожалуйста, — обратилась к ней на следующее утро Савина.       Лиза остановилась у стола.       — Как ваш отец? — спросила Савина, когда они остались одни.       — В кардиологии. Обширный инфаркт.       — Если потребуется отгул, сообщите мне, — аккуратно произнесла Савина и печально посмотрела на Лизу. — Держитесь, Елизавета Юрьевна. Всё наладится.       — Спасибо, — сдавленно ответила Филатова, вот-вот готовы были пролиться слёзы. — Я пойду, и так вчера полдня, считайте, пропустила.       — Да-да, идите, — Савина хорошо понимала её боль и затаённый страх. Семь лет назад Марина сама похоронила своего отца. После инфаркта.             Юрий Петрович шёл на поправку медленно, очень медленно. Но шёл. Лиза каждый день после работы забегала к нему, когда на час-полтора, когда минут на пятнадцать, разрываясь между работой, домом и ребёнком и посещением отца. Голова шла кругом, но она держалась.       Когда у Валери в школе начались проблемы, Лиза приняла это спокойно, будто наконец случилось что-то обычное, всего лишь ещё одна проблема в череде других — учительница вызвала в школу.       — Валери стала рассеяна, часто отвлекается, не слушает, допускает глупые ошибки, хотя раньше подобного не наблюдалось, часто бывает бледна и хмурится, — сдержанно, но сурово отчитывала Лизу Арина Станиславовна Богданова, учительница Валери. — Куда вы вообще смотрите? Вы разве не замечаете, что творится с ребёнком? — рассердилась Богданова, вставая и поправляя на талии тоненький поясок, который, по её мнению, маскировал недостатки фигуры.       Это была женщина лет тридцати, неизменно носившая строгие платья-костюмы. Её пепельные волосы всегда были собраны в свободный, чуть растрёпанный пучок и заколоты простым деревянным карандашом. Она редко улыбалась, но зато часто хмурилась, и брови её постоянно норовили столкнуться друг с другом.       — Что же вы молчите? — обратилась Богданова к стоящей перед ней Лизе. — Дело в том, Арина Станиславовна, — Лизе был неприятен её тон, но вместо того, чтобы возразить, она стала оправдываться, хотя ничего удивительного в этом не было. Много сил уходило сейчас у Лизы на куда более важные дела, и тратить их ещё и на споры и пререкания было бы неразумно. — Дело в том, что чуть меньше недели назад у нас случилась беда, и ребёнок тоже переживает, что вполне естественно. Я поговорю с Валери и выясню, чем вызвана рассеянность, вероятно, это временное явление.       — Проблемы начались не неделю назад, а уже около двух, если не больше. Это во-первых. А во-вторых, все мои попытки образумить Валери потерпели крах. Однако я рада, что вы сразу же откликнулись на мой призыв. Надеюсь, все вопросы будут решены, а Валери исправится и станет внимательнее.       — Мы будем очень стараться. До свиданья, Арина Станиславовна, — попрощалась Лиза.       — До свидания.       На следующий день Лиза наведалась к кардиологу, который вёл Юрия Петровича. Сегодня было ровно семь дней, как отца положили в больницу.       — Когда папу переведут из реанимации? Как идёт восстановление?       — Боюсь, что у меня не очень хорошие новости, поэтому я и вызвал вас, — начал Олег Викторович, немолодой мужчина лет 50 с улыбающимися глазами и неопрятной короткой бородкой.       За годы работы он стал несколько пренебрежительно относится к пациентам, зачастую не считая нужным объяснять тонкости лечения, а иногда и вовсе отказываясь общаться с родственниками. Конечно, стаж, опыт и авторитет в родной больнице играли ему на руку: начальство закрывало глаза на подобные фокусы. Однако Олег Викторович всё же получал замечания, пусть и «для галочки». И только с коллегами (к слову, они в качестве пациентов встречались не так уж редко) он не позволял себе никаких выходок, но и то лишь потому, что коллеги разбирались в медицине, в связи с чем диалог строить было гораздо проще.       — Что-то не так?       — Вчера поздно вечером у вашего папы случился микроинфаркт, если бы не кардиомонитор, мы ничего бы не узнали, потому что на боль он не жаловался. (Лиза закатила глаза — отец был в своём репертуаре.) Однако сердечная мышца была повреждена снова, когда сердце ещё не оправилось от первого инфаркта. Сейчас сложно делать какие-либо прогнозы. Чётко ясно лишь одно — нужна пересадка, иначе долго он не протянет.       — Конечно, мы согласны на пересадку, — Лиза подалась вперёд.       — Не всё так просто, Елизавета Юрьевна. Дело в том, что у нас в городе вам ловить нечего, приоритет всегда будет отдаваться людям моложе, тем более у нас только-только начал работу центр трансплантологии, и никто не возьмётся за пенсионера, даже если в очереди будет только он, слишком высокий риск, а им необходима положительная статистика, как вы понимаете. Но в столице вы можете попытать удачу, там гораздо более развита трансплантология, оборот органов выше. Как бы цинично это не звучало, но это так: где больше людей, больше смертей, а значит, больше шансов у нуждающихся в пересадке. Есть у вас родственники или знакомые в Москве, в Петербурге, в Новосибирске?       — В Москве живёт моя сестра, она сможет всё организовать, я думаю, но как быть с транспортировкой? Перелёт он не перенесёт, но… не поездом же его везти?       — Транспортировку вертолётом мы организуем. Конечно, это будет стоить денег.       — Этот вопрос решим, деньги будут, — перебила Лиза. — Сегодня я позвоню сестре, у её мужа есть связи, возможно, он даже сможет договориться об операции. Завтра после работы я зайду к вам, и мы все обговорим, хорошо?       — Конечно.       После разговора с врачом Лиза сразу же набрала сестру, в двух словах обрисовав ситуацию. Один раз голос чуть дрогнул, но Филатовой всё же удалось совладать с эмоциями. А уже на следующий день, во время обеденного перерыва, Наташа перезвонила и сообщила, что договорилась о том, чтобы отца устроили в столичный центр трансплантологии — ждать донора.       — Но ведь неизвестно, сколько ждать, — засомневалась Лиза.       — Не переживай, Женя договорился через знакомого с главврачом, за отдельную плату, конечно, — на этих словах Наташа понизила голос, — первый же донорский орган будет наш.       — А что с персоналом? Врачи достойные?       — Лизочка, не переживай ты так, это лучший центр в столице, репутация, авторитет и прочее. Там кто попало не работает, уверяю тебя.       Два дня спустя, в первый день декабря, когда Лиза выгребла все свои сбережения, Олег Викторович, как и обещал, помог организовать транспортировку отца в столицу вертолётом. Теперь оставалось лишь ждать. Сначала донорский орган, потом операцию, а после, чтобы не было отторжения.       Однако на этом проблемы не закончились. Валери по-прежнему была рассеянна, допускала пустяковые ошибки, отвлекалась на уроках. Лиза всё пыталась понять, в чём дело, даже водила дочь к детскому психологу. Психолог была хорошей знакомой Лизы, ей Филатова доверяла, потому что специалист Зарецкая Ася Витальевна тоже была хороший, но и ей не удалось выяснить причину.       — Послушай, она достаточно развита умственно для своего возраста, а никакого стресса или дискомфорта в плане адаптации и общения я не вижу. Валери много рассказывала про своих подружек, с её же слов могу сделать вывод, что класс пока что дружный. Как будет дальше, я, конечно, не знаю. Можно было бы предположить, что виной всему головные боли, но ты сама говоришь, что у невролога вы были.       — Да, он выписал таблетки, мы их сейчас пьём, и боли стали реже.       — Я, правда, здесь бессильна, — развела руками Ася. — Возможно, идёт какая-то перестройка на уровне обменов, и скоро это пройдёт.       — Ты знаешь, я тоже об этом думала. Может, оно и в самом деле так? — спросила Лиза.       — Ладно, ты не падай духом, это ж дети. Причин для паники точно нет, патологий никаких. Не переживай.       — Спасибо, — поблагодарила Филатова, пожала Асе руку, и они с Валери ушли.       Жизнь будто испытывала Лизу на прочность. Как-то разом свалилось многое: и предательство Инганова, и болезнь отца, и проблемы у Валери. И работу, конечно, же никто не отменял.

***

      Перевалило за середину декабря, но снег так и не выпал. Едва ли не каждый день шли дожди, разводили грязь на дорогах и не давали даже взойти росткам новогоднего настроения. Будь погода зимней, добираться на работу и в школу был бы приятно, но в условиях дождя и грязи хождение пешком не казалось привлекательным, а машину Лиза несколько дней назад сдала в сервис. Что-то уже давно барахлило, но всё не было ни сил, ни лишних средств, чтобы решить проблему, пока не прижало, и машина не отказалась заводиться.       Утром девятнадцатого декабря Лиза собиралась на работу и разговаривала с Наташей. Сестра сообщила, что отца вчера днём прооперировали, но звонить вчера было некогда. «Да и волновать лишний раз не хотела», — ласково пояснила Ната. Тем более что сейчас, когда прошло уже больше половины суток с момента операции, и отец пришёл в себя, врачи давали неплохие прогнозы, но восстановление обещали небыстрое. Лиза испытала несказанное облегчение, теперь нужно было лишь надеяться на успешное течение послеоперационного периода, на то, что орган приживётся.       Сегодня была суббота, а потому отводить Валери в школу было не нужно. Когда пришла соседка, добродушная сухонькая Римма Алексеевна, немолодая одинокая женщина лет пятидесяти пяти, Лиза тихонько вышла из дома. Ни детей, ни внуков у Риммы не было, муж умер лет шесть назад — Валери совсем крошка была. Тогда они с Лизой и сдружились по-соседски. Римма Алексеевна редко бывала у них, а вот Лиза с Валери часто заходили к ней, возвращаясь домой.       Лиза едва ступила на подъездное крыльцо, как тут же нога её поехала вперёд, а руки машинально вцепились в перила. С вечера шёл дождь, а под утро ударил мороз, и всё вокруг покрылось тонкой, чуть поблёскивающей в свете фонарей коркой. Осторожно спустившись со ступеней, Лиза мелкими шажками двинулась вперёд.       Было ещё слишком рано, и дворники не успели посыпать дорожки песком, а потому она то и дело поскальзывалась, но всё же чудом удерживала равновесие. Во дворах людей было мало, а вдоль проспекта уже спешили на работу десятки граждан, все как один скользя, а порой и падая.       Лиза держалась ближе к забору, чтобы в случае чего успеть ухватиться за него. Внимательно глядя под ноги, она медленно двигалась вперёд. Пару раз ей попались обманчиво матовые участки, неожиданно оказывавшиеся столь же скользкими, как и всё вокруг. На одном из таких участков она лишь на секунду отвлеклась на хлопок сбоку. «Неужто дети даже в такую рань балуются петардами?» — подумала Лиза, и в следующий миг уже лежала, распластавшись, на тротуаре.       Сказать, что было очень больно, она не могла, лишь на секунду перехватило дыхание и немного жгло затылок от удара. Лиза буквально на секунду закрыла глаза, но оказалось, что удивительно хорошо было лежать вот так, будто нет никаких дел, нет проблем, нет обязательств и нет работы.       — Вам плохо? — кто-то склонился над ней, но она не открыла глаз.       Пару секунд спустя вокруг неё уже собралась толпа, Лиза чувствовала это по теням, закрывшим лицо от фонарей. Поднеся пальцы к губам, она глупо хихикнула, потом ещё раз, и ещё, и, наконец, разразилась пугающим безудержным смехом. Сквозь смех Лиза почувствовала, как чьи-то руки с трудом подняли её и прислонили спиной к забору. Кто-то спрашивал о самочувствии, а она всё смеялась. Громко, дико, жутко.       Как-то вдруг, в один миг смех перешёл в слёзы, крупные и горячие, но Лиза заметила это не сразу. Она закрыла лицо руками, судорожно всхлипывая. Полтора месяца в напряжении давали о себе знать, найдя выход в этих внезапных глупых слезах. Сколько просидела так, прислонясь к забору и всхлипывая, она не знала, но когда слёзы иссякли, Лиза отняла от лица руки, аккуратно поднялась, крепко схватившись за забор, и пошла дальше, прихрамывая.       Позже, в пустой ординаторской вновь накатили слёзы, правда, не столь отчаянные. Лишь один человек стал их свидетелем, оказавшись в ненужное время в ненужном месте. Или, может, всё было наоборот, и место и время были как раз самыми подходящими?