В первый день зимы

      Леденящий спазм в мгновение сжал его внутренности. К горлу подступил ком, глаза расширились. Внезапно задрожала нижняя челюсть, и зубы перестали попадать друг на друга. Резко, словно громогласный удар, сопровождаемый приходом плохих, черных облаков, на малыша обрушилось осознание происходящего. Он понял, почему высокие фигуры не имели одного сплошного цвета, а состояли из множества ячеек разнящихся, неправильных форм. Понял, почему их покрытие показалось ему таким подозрительным, буквально до боли знакомым. Это были шкуры! Шкуры огромного числа животных, часть из которых он даже не видывал, окружали его со всех сторон, скрывались в темноте, и прямо сейчас, перед ним, на этом проклятом угловатом предмете…       С глухим криком дракончик отскочил в сторону, едва не повалился на землю и попятился, не в силах оторвать взгляд от ужасного зрелища. Во рту все пересохло, дыхание учащалось с каждой секундой, а сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Тишина вдруг сменилась зловещим гулом, нарастающим вместе с тяжелыми, ритмичными ударами, отчетливо раздающимися у него в голове. Тьма сдвинулась, поплыла, закружилась в кошмарном танце, обволакивая и выделяя на фоне бездны разбросанную кучку маленьких белых пятнышек.       Воздух со страшным хрипом покидал его легкие. Жестокие конвульсии сотрясали тело, а леденящий страх крушил сознание на миллионы мельчайших осколков. Реальность словно вывернулась наизнанку, оскалилась и устремила свой пристальный, пронзающий взгляд на него одного. Под этим гнетом малыш отступал и пятился, стремясь исчезнуть, затеряться во мраке, оказаться как можно дальше от этого чудовищного места.       Внезапно задняя лапка провалилась во что-то рыхлое, колющееся. Послышался треск ломающихся веток, и, не удержавшись на подкашивающихся конечностях, он рухнул во тьму и повис на прогнувшемся под давлением полотне. Дракончик мгновенно понял, что это такое. Издав дикий вопль, он попытался вскочить, рванулся что есть мочи, но с ужасом осознал, что запутался в клубке невидимых нитей, сокрытых пеленой мрака.       Тошнотворный ужас обуял его сознание. Он рвался и метался изо всех сил, бил хвостом, размахивал крыльями, не прекращая истошного крика, а из-под его лап во все стороны разлетались поломанные куски оторванных веток. Нити лопались одна за другой и повисали на его плечах омерзительными, накапливающимися сплетениями. В какой-то момент послышался треск, и дракончик получил толику свободы. Собрав воедино последние силы, он отчаянно бросился вперед, и тут натяжение пропало, послышался близкий шорох, треск, и вдруг тьма набросилась на него и прижала к земле.       У малыша не было ни единого шанса уклониться. Тихо пискнув, он попытался вывернуться, сбросить с себя невидимый покров, но тщетно: тьма оказалась невероятно густой, тяжелой и пахнущей смрадом. На его мордочку опустились иссохшиеся локоны, и дракончик было вновь закричал, забился в неистовом порыве, но из груди раздался лишь слабый стон, а сам он едва дрогнул. Единственное, что было в его силах – это помалу менять положение своего тела и ползти наугад в этом кромешном, внезапно обрушившемся мраке.       И он пополз. Медленно, натужно, не различая перед собой ни зги и вкладывая в каждый рывок невероятные усилия. При любом движении крылья сминались и отдавались тупой болью в истощенном от напряжения организме. Давящий мрак как будто становился все тяжелее, и плотно окутывал маленькое тельце жестким, шероховатым покровом. Малыш отчетливо понимал, что это такое, но ничего не мог с этим поделать, и, стиснув зубы, продолжал судорожно пробиваться вперед.