В первый день зимы

      На какой-то миг дракончику показалось, будто его сознание отделилось от тела и теперь стремительно продиралось обратно сквозь раскинувшийся купол всеобъятного неба. Резко распахнулись глаза, и воздух с хриплым криком вырвался из легких. Судорожно трепыхаясь, он смог выбраться из внушительного сугроба, образовавшегося за ночь под деревом, и тяжело рухнул на промерзлую землю. Никогда до этого в жизни ему не было настолько холодно. Лихорадочные судороги сотрясали тело, зубы отбивали бешенную чечетку, а легкие будто покрылись изнутри ледяной коркой и выжигали грудь холодным огнем. Малыш принялся бешено кататься по земле, стремясь выплюнуть засевший в горле студеный сгусток, а когда это не помогло – бросился вниз по склону прямо в овраг. Конечности слушались его с огромным трудом, и несколько раз он падал, прочерчивая на заснеженной поверхности полосы оголившейся почвы. Кубарем скатившись вниз, он не остановился, а продолжил свой бег по раскинувшейся впереди низменности, в попытках разогнать кровь в окоченевшем организме и хоть немного согреться. Он носился взад-вперед по запорошенной местности и разбрасывал в стороны крупные хлопья серебристого настила, крутился на месте и скакал из стороны в сторону до тех пор, пока глубоко внутри не почувствовал приятное покалывание, теплой волной растекающееся от коготков на передних лапках до заостренного кончика хвоста. Только тогда он, наконец, остановился, и, запрокинув голову к небу, смог вдохнуть полной грудью.       Голубая высь была необычайно далекой и пестрила легким изумрудным оттенком, словно подсвеченная с той стороны неким диковинным светилом. Гущу облаков, что еще ночью затягивала небесный свод, разогнал шустрый ветер, и лишь у самого горизонта можно было различить поредевшие остатки серой громады. Солнце только начинало подниматься над верхушками деревьев, но ласковые лучи уже заполонили округу, озаряли ее нежным молочным светом, привносили тепло и рассеивали последние сумерки холодной ночи. Поочередно выпячивая конечности, дракончик позволял им согревать различные части своего тела. Он непроизвольно изгибался и мурлыкал и, преисполненный разливающимся внутри наслаждением, перевел взгляд вниз.       Заснеженная поверхность переливалась мириадами блистающих крупиц и обращалась вдалеке сверкающей полосой, оставляя после себя пятнышко зеленоватого марева перед взором. Статные деревья на склонах оврага приоделись белым нарядом и шуршали остатками крон под дуновением воздушных потоков. То и дело с краешков их веток срывались внушительные охапки снега и с хлюпающим звуком приземлялись около подножий древесных стволов. Последние листики увлекались вслед за настойчивыми порывами ветра и золотой чередой уплывали вдаль на фоне лазурного неба. Свет заливал просторы, воздух наполняла свежесть морозного утра. В лесу за пределами каньона на все лады перекликались тысячи птиц. Окружающее великолепие согревало душу дракончика ничуть не меньше, чем поднимающееся солнце его тело. Обрывки кошмарного сна улетучились окончательно, и в его сердце, наконец, воцарился покой.       Поймав себя на том, что его начинает одолевать жажда, малыш припал к земле и принялся жадно есть снег. Однако, растворяясь во рту, тот превращался в предельно малые количества жидкости и был ужасно холодным, от чего у дракончика заболели зубы. С сожалением он отстранил мордочку от блестящей поверхности, сел и шумно вздохнул. В его родной пещере влага постоянно стекала с многочисленных сталактитов, скапливаясь в лужицы под ними, и ее добыча никогда не вызывала у дракончика никаких проблем. Ах, если бы рядом был источник чистой воды…       В этот момент он вспомнил вчерашний вечер, смолистые облака, и яркий диск луны, отражающийся от кристально-гладкой поверхности большого озера. Встрепенувшись, малыш неистово завертел головой, осматривая окрестности. Извилистая вереница следов с периодически разбросанными по бокам кучками рыхлого снега обозначала маршрут, по которому он пронесся в попытках спастись от сковывавшего тело мороза. На его удивление он убежал гораздо дальше от места ночлега, чем представлял себе ранее. Одинокое дерево с раскинувшимися ветвями отсюда казалось совсем крошечным, а полосы оголившейся почвы, что он оставил, кувыркаясь по склону, теперь едва различал глаз. К счастью малыша, направление движения, которое он выбирал неосознанно, оказалось удачным, и потому, обернувшись, он сразу же увидел расстелившуюся озерную гладь в нескольких сотнях шагов прямо перед собой. Предыдущим вечером в лунном свете расстояние несколько искажало реальные размеры водной поверхности, ибо в настоящий момент озеро представлялось ему в два, а то и в три раза крупнее того, чем он считал ранее. Этот факт невероятно приободрил малыша, ведь чем больше будет воды, тем больше он сможет выпить. И потому, просияв от радости, он расправил крылья, вскочил на лапы и стремительно бросился к темнеющей глади, выделяющейся на фоне белоснежной равнины.