Профессиональная попаданка: Государственный алхимик

      Капитан Гратц — Мередит — была удивительно похожа на Вивьен Ли с той лишь разницей, что была блондинкой. Разумеется, на ней было потрясающее платье. Оно было сшито из бордовой с золотом парчи, и потому почти не имело дополнительного декора. На её шее лежало тяжёлое рубиновое колье, в ушах сияли серьги, на запястье переливался браслет. Макияж её не был чрезмерно густым, а волосы — идеально гладкие — были собраны в ракушку. Надо заметить, для сорока — или сколько ей было? — выглядела она довольно молодо. Когда мы подошли, господин Гратц поднялся и представил нас друг другу. Мередит тоже поднялась.              — Мне столько о вас говорили, майор Штейн и майор Штейн, — улыбнулась она. — После той постановки весь штаб обсуждал ваше явление.              — Оу, — я чуть поджала губы. — Я бы предпочла, чтобы обо мне говорили в связи с вчерашней статьёй.              — Да, статья тоже была впечатляющей, — кивнула Мередит и перевела внимательный взгляд на Франкена. — Аделина приедет позже.              — Я так и понял, — безразлично улыбнулся он. — Это только моя сестра способна так быстро собраться на светский раут. Но это нормально, что она поедет ночью одна?              — Она приедет с Бозиарами, — пояснил господин Гратц. — Я помню, я обещал вам партию, доктор Фреди.              — Я тоже это помню, — я улыбнулась. — Мы можем сыграть?              Мы расположились так, что я оказалась напротив Мередит, а Франкен по левую руку от меня напротив господина Гратца. Играть было решено в обычный вист в три партии со сменой партнёров без джокеров. Ставкой в каждом круге были те самые билетики с входа. Победившая команда забирала выигрыш и делила как договорится. В нашем с Франкеном случае он забирал всё. Первую партию он был моим партнёром, во второй им оказался господин Гратц, и как раз третья — последняя — вышла дамы против кавалеров. Уложив в центре стола ставку, Франкенштейн взял в руки колоду и посмотрел на меня. Обе предыдущие партии выиграла именно его команда. Он улыбнулся и произнёс:              — Предлагаю добавить небольшую личную ставку, Фреди. Если ты выиграешь, я буду работать по субботам весь январь, — он чуть опустил голову, а я нахмурилась и изогнула бровь. — А если ты проиграешь, то пойдёшь со мной танцевать.              — Хорошо, — я пожала плечами. Партия в круге была последней, так что мне думалось, что танцевать мы пойдём в любом случае. Только теперь у нас (зачем-то) был благовидный предлог встать из-за стола сразу, ведь карточный долг — это дело чести!              — Мередит, дорогая, почему бы и нам с тобой не сделать подобной ставки? — подхватил господин Гратц.              — Значит, если я проиграю, ты поведёшь меня танцевать, Грегори, — улыбнулась она. — А если выиграю?              — Я поведу тебя на балет, — как-то вымучено отозвался портной.              — Договорились, — мгновенно оживилась она.              Нет противника страшнее, чем союзник-Мерисья. Нет, на самом деле, выиграть мы вполне могли, если бы я не сдавала Франкенштейну взятки. У меня были, в общем-то, неплохие карты, и я не могла сказать, что была какая-то проблема в том, чтобы правильно рассчитать наборы остальных и выстроить грамотную стратегию. Просто у меня было ощущение, что если мы после игры останемся за столом, нас ждёт несколько затруднительный разговор о некой отсутствующей ещё модистке. И никакие обозначения дистанции, включая оставленный к моему смущению на шее кашемировый шарф, нас бы от этого не спасли. Поэтому я методично сливала партию так, чтобы ещё казалось, будто я изо всех сил пытаюсь избежать проигрыша. В итоге, мужчины смогли набрать нужное количество очков за три круга. Пересчитав взятки последнего круга, Франкенштейн отложил карты, разделил билеты основной ставки поровну между собой и господином Гратцем и поднялся. Он слегка обозначил поклон и подал мне руку, и я, изображая всяческое расстройство, поднялась.              Когда мы спустились на паркет, я с удивлением услышала первые аккорды венского вальса Штрауса. Впрочем, не успела я осознать этого, как зал закружился вокруг меня. Ну или, правильнее сказать, Франкен закружил меня по залу. Темп у вальса был довольно быстрым, так что особо рассматривать остальных танцующих возможности у меня не было. Да и вообще, чтобы голова не закружилась, стоило бы в потолок смотреть. Однако мне показалось, что я видела, как весьма эффектно вальсирует чета Гратц. Я ухватила взглядом и полковника Кессера с супругой, Юстинию Штурц с кем-то неизвестным, майора Армстронга и ещё некоторых дам из клуба. Впрочем, лица проносились так быстро, что я вполне могла обознаться.              Когда вальс закончился, кое-чья рука так и осталась на моей талии. Франкен потянул меня в противоположную сторону от того места, где мы играли с Гратцами. Как раз туда, где стоял Кессер.              — Мы должны поздороваться, — почти в ухо произнёс Франкен.              — Да, как скажешь, — сдалась я.              Мы подошли к Кессеру одновременно с майором Армстронгом. Вообще, надо заметить, что большинство действительных военных мужчин были одеты в форму. По крою парадная форма от повседневной отличалась не очень сильно: она была не синего цвета, а оттенка ультрамарин, вместо сероватой окантовки была металлизированная серебристая, брюки были уже, с заглаженной стрелкой, и не имели подшитых фалд, а вместо сапог полагались чёрные лаковые туфли. Женщины, независимо от званий и возрастов, были в платьях и драгоценностях.              — Господа алхимики, — широко улыбнулся полковник, когда мы и майор Армстронг подошли к нему. — Рад видеть. Вы видели вчерашние «Ведомости»?              — Да, господин полковник, — улыбнулся Франкен. — Я рад, что наши труды оказались полезны.              — О, да, — он оживлённо закивал. — Клинические испытания препарата показали потрясающий эффект.              — Надеюсь, что раздел моей работы о возможном побочном действии при превышении допустимой дозировки не был упущен из внимания, — кисло улыбнулась я.              — Это я проконтролировал лично, — улыбнулся полковник. — Мы просто проверили, какие именно могут быть эффекты на одном приговорённом к смерти, и выяснили предельные дозировки.              — Это бесчеловечно, — удивительно бесстрастным голосом заметила я.              — Тот парень нанёс столько вреда обществу, — пожал плечами полковник. — А так хоть какая-то с него польза. Но не будем о грустном. Как вы насчёт партии в вист? Нас как раз четверо.              — А как же ваша супруга? — улыбнулся Франкен.              — Кажется, она собиралась насладиться пирожными на балконе с подругами, — неопределённо пожал плечами полковник. — Она не любит карточных игр.              — Тогда нам, конечно, стоит сыграть, — подал голос майор Армстронг.              Каким-то загадочным образом танец со мной стал обязательной ставкой. В первой партии я играла в паре с майором, и Франкен снова предложил месяц суббот против вальса. У майора я могла выиграть обучение его великолепной алхимии, так что конкретно ему откровенно сливала партию. Полковник же за свой проигрыш предлагал мне продвижение в звании, которое мне, надо заметить, никуда не упёрлось. Валили меня с потрясающим прилежанием. Даже в последнем круге, когда моим партнёром был, казалось бы, Франкен, мне всё равно казалось, что они играют трое против одного. Одной. Не важно. В итоге, мне предстояло аж целых три вальса. Сразу после партии. И это если не считать того, что число билетиков у меня сократилось так, что играть в вист в оставшийся вечер я могла разве что на интерес. Зато у Франкена их было как у дурака фантиков. Что за несправедливость?              Должна заметить, что и майор Армстронг, и полковник Кессер оказались прекрасными партнёрами. От полковника этого вполне можно было ожидать, впрочем, несмотря на кабинетную работу, в шар он не превратился. Должно быть, Ханна следила за его диетой и не давала расплыться. А вот от майора грации я, честно говоря, не ожидала. И хотя казалось, что я вполне могла спрятаться за одной его рукой, по движениям наш с ним вальс казался вполне гармоничным.              Я потеряла Франкенштейна в толпе. Как это мне удалось, учитывая, что в смокингах присутствовало полтора Ивана, вопрос, конечно, интересный. И тем не менее, это случилось. Мне отчего-то сразу стало неуютно, и я попросила майора проводить меня на балкон, где можно было попробовать те самые пирожные, о которых говорил полковник. Он подал мне локоть и очень степенно отвёл на балкон. Там действительно стояли столы, накрытые выпечкой, чаем и шампанским. В основном там можно было испробовать эклеры и профитроли, но я увидела и вазочки с шоколадными конфетами в бумажных обёртках — от того самого кондитера, которому я подбросила эту идею. Майор оставил меня, и я подошла к столу, выудив конфету. Надо заметить, что кондитер не просто завернул конфеты в бумагу — он не поленился обратиться к художнику, чтобы тот нарисовал ему обёртки. И теперь в руках меня была странная конфета «Блондинка в красном». Я развернула её, и оказалось, что это пьяная вишня в белом шоколаде. Странное в сладком. Я вернулась к балюстраде, рассматривая обёртку. На ней был изображён силуэт женщины в профиль. Кучерявый силуэт. Меня не покидало ощущение, что мой. Нет, я могу понять, когда девушкам посвящают стихи или песни, но конфеты — это, однако, что-то новенькое.              С высоты балкона я осмотрела зал в поисках одной светлой головы. Но результата это мне не дало, и я почему-то немного расстроилась. Ну, откровенно говоря, я понятия не имела, что мне тут без Франкена делать. Я бы, возможно, и домой попыталась отправиться, если бы не нашла его в течение получаса. Однако буквально через полминуты я услышала его голос прямо подо мной. Я стояла над лестницей, а он обнаружился у её подножия.              — Добрый вечер, — как-то отстранённо изрёк он, и я опустила взгляд на него.              — Вы не заметили, что я приехала, — чуть обижено отозвалась Аделина.              Франкенштейн стоял уже на первой ступеньке, и казалось, будто она только догнала его. На ней было красивое голубое платье с нежным белым кружевом и рукавами фонариками.              — Здесь целая толпа, — Франкенштейн, как мне показалось, на неё даже не смотрел. — Постоянно кто-то появляется и уходит.              — Но я думала, вы… — Аделина определённо ждала от него какой-то другой реакции. Какой-то… — Как вам моё платье?              — Вам идёт, — быстро глянув на неё, сообщил он.              — Я думала, раз вы холосты, мы с вами…              — Я женат, — перебил он её. — На алхимии. А она конкуренции не терпит. Извините, я должен найти сестру.              — Вы слишком опекаете её, — девушка даже ножкой топнула от досады. — Почему вы…              — Я тебя потеряла, — я спустилась к ним, чтобы не довести эту сцену до абсурда. — Куда это ты умудрился скрыться, пока полковник танцевал со мной?              — Говорил с Берхтом, — Франкенштейн повернулся ко мне. — А ты где была?              — Да, в общем-то, там, где ты меня и оставил — в зале. Я ведь и майору оказалась должна танец, — я подошла уже совсем близко, и рука Франкена непостижимым образом оказалась на моей талии. — Потом не увидела тебя и решила посмотреть сверху — я кивнула на балкон.              — А, вот оно что, — он улыбнулся.              — Похоже, если ты не хочешь возбуждать в умах юных девушек фантазий о белых платьях, кольцах и прочей характерной атрибутики, тебе нужно вообще с ними не разговаривать, — мрачно вздохнула я.              — И как, интересно, ты себе это представляешь? — Франкенштейн закатил глаза. — Я и так стараюсь…              — Но вы были так обходительны! — снова подала голос Аделина.              — Это всего лишь результат воспитания, — он вздохнул. — Мне казалось, я не давал вам повода. Простите меня, если вам показалось иначе.              — Танец, — тут же заявила она.              — Что? — у Франкена взлетели брови.              — Один вальс в качестве извинений!              — Как угодно.              Франкенштейн вздохнул, посмотрел на меня и как будто неохотно убрал руку. Они ушли танцевать, а я осталась, как статуя, на лестнице. Я подумала вернуться к заварным и, может, выпить чаю и даже начала подниматься, когда меня догнала Мередит Гратц. Она довольно бесцеремонно, хотя и не грубо взяла меня под локоть и потянула наверх. Там мы устроились за маленьким круглым столиком, и я с тоской уставилась на большой стол, до которого дойти она мне не дала, оставив и без чая, и без пирожных.              — Чудесно выглядит ваш брат с Аделиной, — тут же сообщила она. Сидели мы при этом так, что зала было не видно. — Он ведь холост?              — По его собственному признанию пару минут назад — женат, — я вздохнула. — Ну, я знала, конечно, что у него есть любовь всей жизни, но не думала, что он эти отношения так определяет.              — И эта любовь — это… — Мередит многозначительно окинула меня взглядом с головы до ног. Аж как-то неприятно стало.              — Наука, — бесстрастно сообщила я ей.              — Но он так ведёт себя с вами, как будто…              — Как будто нам не нужен кто-то четвёртый? — я скривилась. — Ну, так и есть…              — Четвёртый? — зацепилась она. — А кто третий?              — Вы были невнимательны, капитан, — я мрачно вздохнула. — Нас давно уже трое — он, я и алхимия.              — И вы никак не можете на него повлиять? — у Мередит сделалось будто просящее выражение.              — Зачем? — честно озадачилась я.              — Понимаете, Аделина… С того дня, как вы впервые переступили порог ателье, она только о нём и думает, — вздохнула капитан. — А она ведь уже… Сами понимаете…              — Не понимаю, — призналась я.              — Все её ровесницы уже вышли замуж, а она ещё нет.              — Это, конечно, повод, — я саркастически поджала губы. — Аделина — замечательная девушка. И ей точно не подойдёт кто-то вроде моего брата.              — В вас говорит ревность, — Мередит сердито поджала губы.              — Здравый смысл во мне говорит, — я вздохнула. — Впрочем, я вообще не понимаю причины этого разговора. Я не решаю ровным счётом ничего в личной жизни Франкена. Если бы решала, он бы… Впрочем, не важно.              Мне очень не хотелось продолжать этот бессмысленный разговор. Если быть точнее, мне и начинать-то его не хотелось, и теперь я не знала, как бы из него потактичнее выкрутиться. Впрочем, если бы она продолжила меня окучивать, терпение у меня могло бы и закончиться, но в этот момент объект нашего разговора возник на балконе. Франкенштейн подошёл к столу и взял два бокала шампанского, потом повернулся ко мне, увидел нечто за моей спиной и отставил один. Я обернулась.              — Добрый вечер, доктор Фреди, — улыбнулся мне мужчина, стоявший прямо за мной.              На вид этому человеку было около пятидесяти, может, немного больше. Смолёно-чёрные волосы были аккуратно зачёсаны назад, правый глаз был скрыт чёрной повязкой. На волевом широком лице под крупным прямым носом располагались этакие усы Сталина с опущенными уголками, такие же чёрные, как и волосы. Он был довольно высоким и весьма широкоплечим. На нём была парадная ультрамариновая форма с бушлатом. Это был сам Кинг Бредли — фюрер Аместриса. Я онемела, не в силах даже встать.              — Я рад встретить вас лично, — продолжил он. — Мне доложили о ваших потрясающих успехах в алхимии. И как это вам в голову пришло создать этот препарат?              — Это случайное открытие, Ваше Превосходительство, — с трудом выдавила я.              — Но это не умаляет вашего достижения, — снова улыбнулся фюрер. — Могу я пригласить вас на танец?              Я неуверенно поднялась. Он куда-то отвернулся, и я одними губами произнесла Франкенштейну: «Спаси меня!» Он усмехнулся, салютовал мне бокалом шампанского и сделал глоток. Мне ничего не оставалось, кроме как спуститься с фюрером в зал и присоединиться к танцующим. В моей голове тут же начали водить хоровод мысли о том, что обо мне будут говорить. Слухов-то ещё и не было вовсе, а я уже ощущала себя униженной. Потому что красивая женщина — а Фредерика действительно была очень хороша собой — по мнению мужицкого общества, просто не могла сама достичь чего бы то ни было. И вот эта красивая женщина, о которой повествует целая огромная статья в «Ведомостях» танцует с самим фюрером на новогоднем вечере. Как же, спрашивается, достигла она такой известности, если не через его постель? Тот факт, что я его вообще лично впервые увидела, даже не будет никак учитываться. Вечер становился всё хуже.              — Вы разрушаете мою репутацию, как женщины, — почти прошептала я.              — Я могу приказать, чтобы не смели говорить о вас всякую чушь, — заметил фюрер.              — Ещё лучше, — я мрачно поджала губы.              — Кто бы что ни говорил, вы всё равно останетесь большим учёным, — хмыкнул он. — А полковник Кессер, насколько мне известно, сначала смотрит на работу, а потом на имя автора.              — А, не важно уже, — я вздохнула. — Прошу прощения.              — Я слышал, вы были в Ишваре? — резко сменил тему он.              — Э, да, — несколько не растерялась я. — Работала в полевом госпитале.              — Так вы спасали жизни наших раненых солдат, — улыбнулся он.              — Да, разумеется, — я кивнула.              — И вы, конечно, получили награду? — фюрер изогнул бровь.              — Я получила бесценный опыт, — моя попытка улыбнуться, как мне показалось, больше смахивала на нервный тик.              — И только? — как будто удивился он.              — Ещё ночные кошмары время от времени, — призналась я. Мне и правда иногда снились те два офицера, которые пришли убивать моих пациентов. И если в реальности я убила их, то во сне концовки были разные. Очень разные.              — А сколько жизней вы там спасли? — фюрер явно продолжал меня допрашивать.              — Я не считала, — улыбка вышла чуть больше похожей именно на улыбку, а не на судорогу.              На этом, на моё счастье, вальс кончился. Фюрер, как полагается кавалеру, проводил меня до злополучной лестницы и, видимо, решил, чтобы избавить меня от перетолков, перетанцевать как можно больше дам в зале. Первой под руку ему попалась Аделина.              — Она оттопчет ему ноги, — раздался надо мной голос Франкенштейна.              — Тебе, что ли, оттоптала? — мрачно поинтересовалась я, обернувшись.              — Ага, — он кивнул. — Прямо по одному и тому же месту и четыре раза, — его рука опять оказалась на моей талии. — А ты говорила, что ты плохо справляешься, а ни разу мимо паркета не промазала.              — Хватит надо мной издеваться! — я вскипела, сбросила его руку и решительно пошла наверх с твёрдым намерением посылать к чёртовой матери любого, кто подойдёт ко мне с вообще любым предложением — хоть повальсировать, хоть повистовать, хоть надраться до зелёных соплей.              Я взяла бокал шампанского, мысленно предрекая себе утренний похмельный ад, и уселась за маленький столик. Покрутив пузырящийся напиток в руке, я поднесла его к губам: хватит в печали сидеть и уныньи — давайте нажрёмся, как пьяные свиньи. Честно, я хотела выпить бокал залпом, но вездесущий Франкен мягко, но настойчиво изъял у меня его и поставил на стол. Он укоризненно смотрел на меня сверху вниз.              — И что это ты вытворяешь? — вскинув брови, спросил он.              — Отстань, — у меня не было сил с ним ругаться. Да и хватало разума не делать это при такой толпе.              — Не могу, — он улыбнулся. — Что-то произошло?              — Я ничего не спрашивала, когда ты решил надраться в первый день пребывания здесь, — я скривила жабью морду.              — Хочешь, анекдот тебе расскажу? — Франкенштейн склонил голову набок.              — Нет, — в ужасе отпрянула я.              — Хочешь испортить мне праздник? — он недовольно свёл брови.              — Праздник там, — я неопределённо махнула рукой в сторону лестницы. — А тут кружок уныния, — пояснила я, обводя себя и столик.              — Я не уйду, пока ты не объяснишь мне, — Франкен притянул стул и сел напротив.              — Тогда здесь тебя и похоронят, — хмыкнула я. — Кстати, а чего Аделина хотела добиться танцем с тобой?              — Не знаю, — он пожал плечами. — Если отомстить, то нога у меня всё ещё болит, а если думала, что у меня к ней что-то вспыхнет… То попытка была ниже среднего.              — А какую ты бы засчитал недурной? — я вскинула брови.              — А тебе зачем? — Франкенштейн улыбнулся. — Ты и так живёшь со мной под одной крышей.              — Хочу знать, кого могу обнаружить случайно с утра на твоих коленях — Девушку В Беде или женщину-вамп, — я пожала плечами.              — В этом мире на моих коленях ты сможешь обнаружить разве что кота, — он усмехнулся. — Допивай, и пойдём танцевать.              — Но я…              — Если ты думаешь, что это был вопрос, то нет, — Франкен ткнул меня пальцем в лоб. — Я заставлю тебя улыбаться сегодня.              — Я улыбалась, — обиженно заявила я. — Днём.              — Это не то, — он нахмурился.              — Тогда проще всего увезти меня домой, — я вздохнула.              — А мы не ищем лёгких путей.              Франкенштейн придвинул мне бокал и я, выдохнув, будто собиралась опрокинуть полстакана водки, допила. Через мгновение он уже потянул меня вниз, бормоча что-то вроде «Прочь из кружка уныния, прочь». Шампанское, должна заметить, очень злой напиток. Из-за этих клятых пузырьков оно даёт в голову очень резко и внезапно. Добавим к этому, что и я, и Фредерика весьма воздержаны к алкоголю. И казалось бы, всего какой-то бокал шампанского, но меня так понесло, что я умудрилась даже вспомнить движения мазурки. Почти как студент на экзамене — вспомнить то, чего никогда не знал. Танцевали её сплошь знакомые всё лица — Бозиары, Гратцы, Штурцы, Берхт с Аделиной, а с фюрером танцевала на вид так вообще дебютантка. И всё бы ничего, если бы не ощущение марионеточности моей бренной тушки и лёгкого помутнения. То ли рассудка, то ли подташнивало.              Возможно, моё настроение так и осталось бы где-то очень сильно на уровне пола, если бы после третьего по счёту танца нас с Франкеном не поймал Гедеон Штурц, предложивший немного отдышаться и сыграть партию как раз перед викториной. У меня это предложение особого энтузиазма не вызвало — во-первых, у меня и так почти не осталось билетов, а во-вторых, я остро нуждалась в том, чтобы съесть чего-нибудь. И это что-нибудь лучше бы было пожирнее. А вот Франкенштейн практически вспыхнул. Он сразу же согласился и весьма охотно направился за нашим пациентом к столам для виста. Его супруга бросила на карты какой-то даже презрительный взгляд и предложила мне оставить это мужланское развлечение мужчинам.              — О, сестрица любит играть в карты, — придержал меня Франкен, стоило мне дёрнуться, чтобы пойти с ней. — Она точно не пропустит эту партию.              — Вот только нам теперь надо найти четвёртого, — хохотнул господин Штурц. — Юстиния, может, ты позовёшь к нам Лили?              — Девочку в дебюте и за карточный стол? — взвилась она. — Ты в своём уме?              — Тогда Рихарда, — пожал плечами её супруг. — У нас здесь четверо детей, и ты ни одному не позволишь поиграть со мной?              — Лучше пусть он играет с тобой в карты, чем курит с офицерами, — фыркнула она.              Через пару минут к нам пришёл молодой человек лет двадцати. Он был удивительным образом похож на обоих родителей, и был представлен, как Рихард Штурц. Пригнувшись к моему уху, Франкен довольно громким шёпотом сообщил, что этот парень гораздо больше подошёл бы Аделине, чем его престарелая персона. И вот тут он своего действительно добился — я улыбнулась. А когда он драматическим и таким же громовым шёпотом добавил, что и не представляет, как их представить друг другу, я не удержалась от смешка.              Похоже, что моё дрянное предчувствие касалось встречи именно с фюрером. Потому что как только он уехал с вечера, меня резко отпустило. Гедеон Штурц заметил, что у Бредли по этой части безупречная репутация, хотя злые языки и приписывали ему едва ли не гаремы любовниц. Однако, заметил он, если бы они и существовали, фюрер никогда и никому открыто их не показывал. Поэтому было очень маловероятно, что кому-то в здравом уме придёт в голову, что между мной и ним могло быть что-то. Проблема была только в том, что нелепые слухи рождаются как раз теми, кто не в здравом уме, а остальные потом подхватывают. Впрочем, рассуждения Гедеона меня немного успокоили.              Когда мы доигрывали последний круг — а в этот раз, должна заметить, я не проиграла ни разу — к нам подошла Аделина. Она остановилась между мной и Франкеном и внимательно смотрела в карты. Когда она набрала в грудь воздуха, чтобы сказать что-то, голос внезапно подал «брат».              — Вы знакомы с господином Гедеоном Штурцем и его сыном — Рихардом? — он поднял на неё взгляд.              — Нет, — опешила девушка.              — Это Аделина Гратц — весьма одарённая модистка, — представила я. — И, разумеется, прекрасная девушка, но вы это и сами видите, если у вас есть глаза.              — Я уже никому не интересный старик, — хмыкнул Гедеон. — А это мой сын Рихард, он курсант военной академии.              Молодой человек поднялся и отвесил ей поклон. До конца круга осталось ровно две взятки, но уже было очевидно, что партия за мной и этим юношей.              — Не вижу смысла доигрывать, — Франкенштейн отложил карты. — Январские субботы все за мной. Но, может, ты хотя бы потанцуешь со мной, чтобы мне было не так грустно от поражения, Фреди?              — Так и знала, что этим кончится, — я вздохнула и отложила карты, тут же разобрав билетики. — Не делай такое лицо, я пойду.              — Госпожа Гратц, — подал голос Рихард. — Если вы никому ещё не обещали танца, могу ли я пригласить вас…              Дальше я уже не слышала, потому что оркестр грянул так уж грянул. Времени было уже довольно много — дело шло к полуночи. Судя по всему, это был последний вальс уходящего года. Я уже видела замаячивших в конце зала официантов с подносами с шампанским, которое должно было оказаться у всех в руках до того, как начнут бить часы. Пока мы играли, пузырьки из моей головы повыветрились, и мне совершенно не хотелось возвращаться к мутно-бессознательному состоянию. И Франкенштейн пообещал мне, что сразу после розыгрыша призов мы поедем домой. Вот с чего надо было начинать, если ему действительно хотелось меня порадовать.