Пять бутылок блейзера

Настала очередь уже и чебуратора. Здесь Саныч вообще не парился — тупо куски фанеры заместо ушей присобачил Пахому и нарядил его в какой-то бомжатский костюм, который наверняка тоже на мусорке нашёл. Ария получилась такая, что у всех уши заложило — завывать Пахом умел! Епифан едва держался, чтоб не видлупцюваты своего товарища, и только когда настало время, реализовал задуманное. Пахом с визгом убежал со сцены, но его перехватила Светлана Юрьевна. — Заспокийся, я тебе благаю. Зараз ты можешь хорошего прочухану отримати, якшо будешь так соби вести. Все-все, расслабься — нихто тебе не бив, не чипав… Ой, тримай, — она дала ему бутылку «трёх семёрок». Обречённый эмарь вылакал примерно половину, и вдруг его взгляд упал на одну дуру, что тусовалась где-то в стороне. Он посмотрел на неё пьяным и влюблённым взглядом. Скосившись на своего насолидоленного отца, который также продолжал выплясывать, он всё решался подкатить. — Давай, иди уже, — Светлана Юрьевна резко подняла его на ноги и буквально толкнула в объятия той дуры. В скором времени они исчезли в подсобке. А учительница пошла мыть руки — уж слишком вонял костюм Пахома. Епифан же, тем временем, уже летел на дирижабле доцента. Доцента играл его отец. Не так давно он ходил с топором по городу и приставал к прохожим, спрашивая: — Тайд, или отрубание головы?! Пугал людей, в общем. Долгие годы дружбы с Пахомом сделали своё дело. — Школа Пахома! — радостно говорил его друг, глядя на эти видео. Первый акт этого укуренного спектакля подходил к концу. Санычу оставалось только объявить состав Красной Плесени и актёров. Но вот слова старенького дедушки опять начал зачитывать капитан. — Капитан, блядь, свинья ёбаная, — выругался про себя Саныч. — Микрофон ему давай… Ты у меня хуй сосать будешь… Если не уже… Но осёкся, вспомнив, как ментяра хорошенько прочистился недавно. Не дай бог узнает… — Пахом… Он жу был здесь. А где он? Светочка, здесь был Пахом, — пристал Саныч к учительнице, — ты выгнала? — Да вин з дурепой одной уйшов. Туды, она махнула рукой в сторону подсобки. — Обрыгают мне всё тут… Или замалафят… — Ой, грязнее этот бар уже не станет, — отрезала учительница. — Ну что, как спектакль? — Без хуёв! Я главреж! Я главреж! Я стану главрежем! — скандировал Саныч, пока все актёры хором пели финальную тему. И тут Епифан-отец упал, как подкошенный. Всё с ним ясно — перебрал. Пахом заботливо поднял друга, приговаривая, как надо быть человеком. — Ось, його уси Мычалкин кликали. Люди зли… А вси ж мы люди, — приговаривал он. — И вин теж… Да, Епифан и сам мог охуительные истории понарассказывать о своих похождениях. У него было всё: семья, престижная работа. Не каждый военный таким приданным обзаводится. У него и машина была, но в таком состоянии он бы не смог сесть за руль, и Пахом, хоть и умевший водить, сам опасался. Да, каждый, кто прошёл школу Пахома, знает, что нельзя садиться нетрезвым за руль, курить в школах и не быть людьми. — Я трупы ебу, бля… И мужика в жопу… Трупную… — бормотал Епифан и тут же его вывернуло. А сыновья успели затеряться в толпе. Епифан по-шурику закинувшись снюсом, вышел из ресторана и спокойно отправился домой. Пахом чуть позже появился. Пьяный, но довольный. Он выглядел растрёпанным, на ходу натягивал штаны. В руках были заветные «Три семёрки». Буквально через минуту показалась какая-то дура, в объятия которой училка толкнула этого фуфела. Оставалось только догадываться, чем они там занимались. Впрочем, Пахом об этом нам сам расскажет, а автор умывает руки — лучше, чем Пахом, ему не рассказать. Конечно, у него самого полно охуительных историй, но времени, знаете ли, и настроения не особо. Он сейчас очень понимает раздражение Братишки, а в каждом видит потенциального Пахома. Короче, одинокий Епифан в океане Пахомов! А ведь идея! Завтра он непременно сядет, но сегодня он проследует за нашими героями, которые завтра почувствуют сильную, или не очень, головную боль, но будут счастливы уж тем, что воскресенье.