Пять бутылок блейзера

Спектакль начался и довольно лихо — все актёры исполнили заглавную тему, после чего Саныч быстро сменил декорации. Разумеется, это вам не театральный реквизит, но тут ресторатор постарался на славу. Мало того, снимал ещё на камеру происходящее. Примой в этом, с позволения сказать, ансамбле, был, конечно, Епифан. Светлана Юрьевна готовилась к выходу, и, подобно царевне, кокетничала у зеркала. А вот и пиздюки накинулись на неё. Ну как накинулись? Сделали вид, что накинулись.

— Уж ебут вторые сутки, Уж хуи свернулись в трубки. А царевне — поебать! Ха, да — её не заебать

! — вдохновенно гундосил Саныч. — У меня тоже случай был однажды, — прокомментировал Пахом-отец, почему-то сорвавшись вдруг на русский язык, хотя до того стройно чеканил на мове. Тем временем, работники подсуетились и поставили на сцену муляж холодильника, в котором, конечно же, были килька, пиво, холодец, как и в арии царевны. Холодца кусок не большой, но зато свежий, а килька, как и просила Света, в томате. В масле без гарнира она бы не стала есть кильку, да и вообще любую другую рыбу, будь то шпроты, бычки, сельдь. — Все проблемы похую: Эту хавку тихо жру. Не прошло и полчаса — Всё сожрала, вот те на! Света чуть не подавилась, ведь она действительно старалась, подобно своей героине, есть, пока исполняла арию. А вот унитаз, куда царевне приспичило от псовой каши, Саныч нашёл на помойке. Он был расколот, грязен и просто омерзителен на вид. Но тем не менее, ресторатор его взял. — Всё ж там навредить нам хотят, враги эти… Ну, я-то человек миролюбивый — не помню, когда уже людей убивал… Удобрений они не хотят… А я их пою… Да… Каналью ещё у себя чистить… Вот была бы потеха, если бы кто-то застал ресторатора, копающимся в мусоре! Его, в костюмчике, где итальянский галстук и латиноамериканский пиджак! Тем временем, подоспела ария обкуренного богатыря. Как вы догадались, пиздюки успешно сделали вид, что таракан в рот сверчку даёт, как это было под комодом. Где Саныч нашёл костюмы — не спрашивайте, если не хотите расстаться со своим завтраком, обедом или ужином. Но вот, заиграла музыка, и Пахом-отец, разгорячённый портвейном, начал танцевать. Он где-то достал солидол, скинул одежду, обмазался и встал рядом с ниггой, который всё ещё старадал над агрегатом. А ему не привыкать — иногда он подрабатывал на месте нигги в этой рыгаловке. Конечно, не тот накачанный, налакированный обладатель здоровенного агрегата, которым бы рыбу глушить, но тоже приносил порой прибыль. — Танцую, хуёк показываю, — так он о себе говорил. А недавно даже решил, что он экстрасенс и начал гадать на картах и, как говорилось в каком-то из выпусков «камеди клаба» тех лет, «на кокушках». Ох и нагадал же этот мудель всякой хуйни! Но почему-то его считали экстрасенсом. Видимо, и правда думали, что все экстрасенсы абсолютно поехавшие. — Ему бы в это шоу, как его… Сражение магов… Ой, бля, «битва экстрасенсов», хай им грець, — сказал про себя Епифан-отец, но так, что соседи услышали. — Он будет в телевизоре! — радостно завизжала какая-то дура. — Блядь… Мужчина тут же пожалел о том, что только что сказал. Ведь по всему ряду пошли пересуды о том, что же покажет Пахом-отец в телевизоре, и победит ли на этом фрик-шоу. Надо сказать, наши друзья иногда вместе с ума сходили под хорошее бухлишко. Их сдружила гауптвахта. Сперва Епифан сердился и просил убрать от него этого мудака, но когда его переселили в другую камеру, он, побыв там несколько часов, закричал: — Начальнику, бля! Поверните мене до Пахома! Так шли дни. Делали они там всякую смачню… Ну… Мало ли, что на «губе» делают. Приноровился тогда Пахом красть еду с кухни, делился ею с Епифаном. Тот смеялся с его историй, а иногда Пахом обижался и говорил, что за это ему котлет с кухни не принесёт. Но Епифан лишь подзуживал его ещё больше, вынуждая расстроиться, либо заткнуться. И вот однажды явился к ним охранник в камеру и сказал: — Ваш срок окончен! Оба свободны! Пахом прощался со своим товарищем по несчастью, не сдерживая слёз. Что ни говори, а гауптвахта их сдружила. Хорошо сдружила, раз даже их сыновья теперь дружат. А вот настал и выход Ивана! Епифан-отец встал и показал «козу». А сам Епифан старался унять волнение, подступившее комом к горлу. Ещё и так некстати бухло назад просится… Ладно, сперва — песня. Он видел, как классручка манит его снюсом, так и провоцирует, чертовка…