Пять бутылок блейзера

Настала очередь Ивана лететь на дельтаплане. Епифан был в довольно приличном костюме, чему, конечно же, поспособствовал его отец, решивший, что негоже его сыну, топчику, любимчику педовок, щеголять в помойных тряпках. А с фанерным дельтапланом уже Пахом помог. Он, конечно, был не прямо мастер на все руки, но за лишние «три симки» согласился помочь с реквизитом. Драгоценная пляшка так его манила, что он пилил ровно, по чертежу и гвоздики загонял аккуратно, даже помогая расчёской, как это советовали в одной известной утренней программе, которую вряд ли кто, конечно же, смотрел, а если и смотрел, то от нех делать. Пахом-отец как раз был в отпуске и внял этому полезному (действительно полезному) совету. Епифан, тем временем, пел арию Ивана про то, как ему важно найти царевну, а иначе, как он говорил, с приданным хана. — Вот я лечу и хохочу И сверху на всё дрочу. Тёлку свою я отыщу… — Ды ты дебелий хлопец, ты знайдёшь дурепу-то свою, — прокомментировал Пахом, вспоминая, как его та дура из Азова провожала в армию и какие трогательные письма строчила. «Ты у меня сильный, крепкий, такое на турничке вытворяешь! Солнышко делаешь, как будто рождён летать! Жду нового вечерка с тобой на сеновале, только мы, сверчки и наши «три семёрки». Твоя дура», — гласило одно из писем. А потом вспоминал губу. Прикарпатский ВО. Что же за город… Проклятая память — подводит. — Ось, дивись, братику, — говорил Пахом. — Тоди, у лыкариньки… Ну… — Ты про це вже росповидав, — пробубнил Епифан. — Ты же вийсковий, сто чортив тоби в пичинку! Ты можешь помовчаити, и все — гаплык? — Ну… Я ж хотив це… Ну… Потим… До Бердяньську йихати… Моя дурепа ще мене чекае… Ось… — Бля, вы идеально дополняете друг друга, — резко перешёл на русский Братишка. — Давай, рассказывай, як ты смикав. И потрахавси. Я буду слушать и отримати неимовирно здоволення. Пахома обидел тон Братишки. Вот тебе и дружба: не упустит шанса высмеять! А он-то всего лишь хотел своими переживаниями поделиться, найти поддержку… Люди злые. — Я тебе котлет сегодня с кухни не принесу, — резко сменил тему Пахом. — Все ж глузувати з мене хочешь… Дидька лысого… За этими размышлениями Пахом-отец чуть не упустил самого важного — выхода своего сына. Баба-Яга, которая на горшке своём летела и пела «На-На». От этого костюма была такая вонь, что Епифан, раздражённый никотиновой ломкой, ещё больше разозлился. В самый раз для следующей сцены. — И погнался Иван за Бабой-Ягой. Завязался в небе яростный бой… Но какой это был бой? Пахома просто лупцевали и в хвост, и в гриву. Костюм смягчал удары, хотя Епифан не сильно-то его и лупцевал — всё же друг, не Светлана Юрьевна. Костюм вдруг резко «сдулся», и из-за пазухи попадало всё, что по сценарию осталось от Бабы-Яги. Нос пионера, кепочка рэпера Фила, и ещё чёрт знает что. Саныч не стал заморачиваться и просто завернул туда мусорный пакет из-под своей стойки. — Мало-мало-мало-мало дал я пизды этой бабке сраной! Мало-мало-мало-мало дал я пизды — вот, какой гуманный я! — пел Епифан свою арию, чувствуя, что вот-вот его мочевой пузырь взорвётся — Светлана Юрьевна его пивом не просто так напоила, а ещё и малинового сока дала… Вот ведь стерва! — Иван три дня плутал по лесу, — декорации сменились на ели и лиственницы, — да не мог опорожниться, так как не было сортира в том лесу, блядь, некультурном, — гундосил Саныч. — На пути своём он видит камень с надписью хохляцкой. Вот тут-то Епифану стало стрёмно: он прекрасно понимал мову и у него вряд ли бы получилось натурально изобразить удивление и неведение — не того ещё уровня был его артистизм. — Напрягал Иван глаза… — Все смачня… Ой, бля… Нездоровая хуйня! — опомнился Епифан. — Не могу ничё прочесть — не по-русски надпись здесь! Ладно, пойду прямо я. Будь, что будет, тру-ля-ля! А перед этим он без злобы, но настойчиво потребовал от Пахома пойти хоть немного помыться — слишком уж от него тянуло половыми тряпками. — И поплёлся Ваня вперёд с мыслью: «может, повезёт»? Напевая по пути Красной Плесени хиты… И тут на сцену порскнули пиздюки. Это были те самые панки и негры, которые тусовались на дискотеке ефрейтора Сруля. Как водится, они просто обсыпались угольной пылью, или обмазались солидолом. У других были типа ирокезы. И всё это они к великому удовольствию ресторатора делали за конфетки — за «Гусячи лапки»! Вот, что значит любовь к искусству!