Пять бутылок блейзера

Обычный вечер в уже знакомой нам рыгаловке. Шарманка сидит за стойкой, раз за разом опустошая стаканы с водярой. Саныч её уважает и не смеет даже подумать о том, чтобы налить левую синьку. Этим малолетним сучатам — без хуёв. Можно и антифриза в водяру добавить, пиво разбавить мочой, а вино — компотом. С Шарманкой такое не прокатит. — Всё для тебя, Светочка, — услужливо сказал Саныч. — Я даже про тебя стишок сочинил: Светочка, глазки — как конфеточки. — Ай, глазки-замазки, книжки-раскраски, — Светлана Юрьевна громко рассмеялась, обдав Саныча уже до боли знакомым запахом перегара. — Сам сочинил? — Сам, без хуёв, — заверил Саныч. — Да пиздишь ты, — лукаво улыбнулась училка. — Ты думаешь, у тебя одного ТВ6 показывал? Я тоже помню «Тушите свет». Вроде смотрела его, да, заебись было… — Да я знаю, по тебе передача, — с некоторым разочарованием сказал Саныч. — А где эти фуфелы? — Сам ты фуфел, — резко ощетинилась Шарманка. — А это — моя гордость! Без них мой класс — не класс. Особенно этот… Пахом — он да, охуительно с ним. Не соскучишься. А Епифан — он топчик! Он — музыкант, спортсмен, и просто красавец, — тут-то Светлану Юрьевну и попёрло, хотя казалось бы, её даже бочка спирта не проймёт. — Светочка, наш стриптизёр хочет девственницу и девственника. Иначе уйдёт. Не поможешь? — Я? В своей школе девственницу искать буду? Да ты лучше спроси у этих кобыл, кто их НЕ ебал! У нас там половина — с сифаком, другая — залетела. Ты поищи девственниц в другом месте. На лице Саныча отразились разочарование и смятение. Ведь этот нигга ему столько дохода приносил! Сколько уже раз юные и не очень дамы выжимали свои трусишки, глядя на мощного, налакированного негра, но никто не хотел с ним трахаться. А всё из-за него — шланга, для которого хоть тележку покупай. — Ну хоть девственника дай, — взмолился Саныч. — Я тебе тогда Хеннесси добуду. Бесплатно! Без хуёв! — Знаю я твои бесхуи, — отмахнулась Шарманка. — Так и быть — найду. — Лучше Пахома приведи. — с ним не получится, — отрезала Света. — Ты… Черпака помнишь? — Помню. Тот ещё обрыган был. — Увы, тут промах. Света не солгала. Но и не сказала правды. А дело в том, что был в этом городе один гопарь. Отмороженный конкретно. Кличка у него была Черпак. Многим он крови попортил. Крал, грабил, избивал, и всё ему сходило с рук. А потому, что мусорам было тупо насрать. Начальник их чему учил? Почитайте Самого выше, чем отца своего. Была у них даже не то молитва, не то мантра: «Вмале и узрите мя, Любимейший! За защитою иду к тебе, благословления тваво прошу и тебя, и да будет мне удача и успешная служба, и да не оскудеют силы твои и дух твой, коим сыты мы, и не оскверним мы, познавшие скверну и соблазны мира сего, свет имени твоего, Наш Любимый Вождь!» Неудивительно, что с ними даже формула «убьют — тогда и приходите», не работала. Но попробуй ты заикнись нелестно в сторону Самого… Ух, как тебе прилетит! Черпак этим пользовался вовсю. Каждый раз, когда видел ментов, падал на колени и начинал читать молитвы так, чтобы они слышали. — Наш человек! Не трогать его — гнев навлечём на себя! — испуганно шептались менты и уезжали, а Черпак, поднявшись с колен и обтряхивая мусор со своего адика, продолжал свой промысел. Вот и Пахома нелёгкая принесла в не тот район. Он решил вернуться со сходки, затянувшейся до ночи, и при том шёл дворами, чтобы срезать путь. И вдруг ему навстречу — парни в адиках. — Опа, а кто тут у нас такой? Рожи у них были укуренные, тупые, речь плавающая. сразу видно, что и читать-то они толком не выучились, а слово «школа» вообще не слышали. — Э, а не пидарок ли ты часом? — Черпак развернул к себе побледневшего от страха Пахома. — Да ладно вам, ребята, ну что вы… — только и сумел пролепетать в ответ Пахом. — Закурить не найдётся, фуфел? Продолжали докапываться «адидасы» Пахом в страхе достал из кармана пачку сиг. Он был готов отдать даже то последнее, что у него было, хотя последние карманные деньги ушли на них Но, сохранность здоровья была куда важнее, чем наличие пачки сигарет, заставляющих жить его этот день. Парень уже думал, как возьмет телефон (если его не отожмут), позвонит маме, и скажет: «я хочу умереть». Впрочем, гопарей это мало волновало. — О, да ты щедрый! Слышь, а ты пацан или девка? — Пацан, — пролепетал Пахом, чувствуя, что его в любом случае отдубасят. — А докажь, — гопари резко сдёрнули с него джинсы. — Гля, в натуре пидор! Тут же на тело Пахома посыпался целый град ударов. Пока несчастный эмо-бой продолжал тщетно взывать к людской человечности, Черпак нагнулся над ним и спросил: — Ты попку часто моешь? — Каждый день моюсь, — сквозь слёзы произнёс Пахом, чувствуя отвратительную смесь перегара, сиг и пота. — Ну, щас я тебя ебать буду. — Ну не надо, ну не сту… О-ой! Он получил такой чувствительный удар, что оглох. Он чувствовал противную мокроту на своих ягодицах, и тщетно пытался сжать их, чтобы избежать такого унижения. И вдруг в ночи раздался бешеный боевой клич. Спасение пришло, отккуда гне ждали. Это был Епифан. Он прибежал на крики, но, скорее, для очистки совести. И когда он увидел, что под «адидасами» тщетно бьётся парень с чёлкой, все страхи тут же пересилило чувство справедливости. Надо было защитить своего брата-эмаря. — Сукииииииии!!! — кричал Епифан. Он с разбегу налетел на гопарей и вырвал у одного из них биту. Он стал от всей души лупцевать Черпака. — Брата. Нашего. Тронули. Суки, — приговаривал Епифан, отхаживая гопа так, что тот уже ни «бе», ни «ме» сказать не мог. Шестёрки тут же разбежались, как тараканы, а Епифан, будучи изрядно распалённый, продолжал линчевать Черпака. Тот уже только ойкал под градом ударов, и вскоре услышал треск разрываемой одежды. Епифан живо порвал его адик и вскоре задницу бывалого гопаря пронзила острая боль. Епифан драл на сухую, не щадя очка обидчика своего брата-эмаря. То, что это его одноклассник, он ещё не знал. — Аааааа… — хрипел и стонал Черпак. — Я тебя с ума сведу на хуй! Так, что коммунисты отдыхать будут, курва! Пахом, тем временем, судорожно пытался натянуть на себя штаны. От такого унижения резать себе руки стеклом под «стигмату» придется не один день, чтобы полностью успокоиться. — Братишка, — Пахом аж расплакался. — Ты ж мой братишка. Тем временем, Епифан успел уже закончить, но огн продолжал трясти поверженного врага. — Ты что, думаешь, я пидор?! Хуй тебе блядь! Это ты, сука, пидорас теперь! Я нормальнейше всех нормальных! — кричал Епифан. — Ты понимаешь, что ты опущенный, всё?! Не я, блядь, опущенный, не он, бля, а ты! Черпак ответил хрипами. В это время, Епифан, порядком устав, подполз к Пахому. Тот пребывал в глубоком шоке и даже говорить не мог. — Ну всё, всё, успокойся. Никто тебя не бил, не насиловал. Щас, походу, менты приедут и пизды дадут. Сперва мне, затем — тебе… — Ты ж мий братыку, — сквозь всхлипы ответил Пахом, и вдруг Епифан в ужасе отпрянул от своего одноклассника, почуяв заветный запах страха. — Фу, блядь, иди отсюда на хуй, блядь! — Что… Что случилося-то? — Ты что, обосрался что ли, мудак блядь? — кричал Епифан, отпихивая от себя Пахома, буквально вешавшегося на своего спасителя. — Не, я не какал… — растерянно пролепетал эмо-бой. — Иди в море, сука, мойся! Чтоб приехали — ты чистый был! Иди мойся, мразото, а не то я тебе зараз вбью, хай тоби грэць! — кричал Епифан, подгоняя Пахома. — Ну, чего ты кричишь? Я не срал, я тебе честно говорю! Я просто испугался сильно! — причитал Пахом. — Одоробло кляте, иди мийся! — он чуть ли не пинками загнал Пахома в море. Тот с плачем и причитанием стал отмывать от себя продукты жизнедеятельности и судорожно стирать свои штаны. — Фу, блядь! Из-за тебя вымазался! — Епифан с отвращением стал отмывать руки в морской воде. Да, раньше он всё лето купался в этом море, а теперь, нескоро сюда вообще захочет — всё ему будет напоминать об этом засранце, который от страха наложил в штаны, и теперь тут моется. — Люди злы… — хныкал Пахом. — Я хотел дружить с тобой… Давай, посидим, «виноградный день» попьем… — Всё, бля, тебя мусарня ждёт, а он про «виноградный день» пиздит! — кричал Епифан, жалея уже, что ввязался во всё это. В это время раздался вой сирены. прибыл местный участковый. В свете тусклого фонаря виднелись его капитанские погоны. Он был не просто зол, а ОЧЕНЬ зол — его этим вызовом оторвали от молитвы, ведь в его кабинете висел портрет Самого рядом с портретом начальника милиции. Второй, как вы догадались, был поменьше и пониже, потому когда молодой сержант робко сказал, что там-то какая-то вакханалия происходит, капитан ему от души врезал дубинкой, сказав, что пидорас он, а не сержант. — Ну, что, щиглыки? В море гомосечим?  — Кто здесь?.. Здраститя… — Товарищ капитан, изнасилование, — пролепетал Епифан, чувствуя, что его вот-вот накроет очередной нервный срыв. Мент резво двинулся к несчастным эмарям, и тут же споткнулся о Черпака, который со стоном прикрывал руками свою раздолбанную жопу. — А ты что тут делаешь?! — взревел капитан, видя эту примелькавшуюся рожу. — слышь, ты на молитву-то ходил?! Ты Самому кланялся?! Ответом послужило бессвязное мычание. — Говно собачье! — со злостью пнул его ногой капитан. — Тебя учет в детской комнате милиции ждет! — Да на хую я его видел, — с трудом выдавил из себя Черпак. Это случайно вырвавшееся слово стало кнопкой Берсерка. Капитан закрыл бы глаза на всё, возможно, скзаал бы, «так вам, пидорам, и надо», но вот оскорбление Самого… — Ты грязный червь! — мент от души пнул гопаря. — Ты что наделал?! А блядь нахуй! — и тут же ёбнул дубинкой. — Сколько вас было, скотина?! Сколько вас было, дерьмо, собачье?! — Не скажу… — Так… Ну я тебе щас лекцию прочитаю. Значит Госдума перед девяносто шестым годом задумала изменить уголовный кодекс Российской Федерации. Сейчас наш закон ориентируется именно на него. УК включает в себя несколько разделов, начиная от задач, заканчивая квалификацией преступлений и предусмотренных за них мер наказания. В частности, и смертную казнь. Нужная мера, на самом деле… Но уже десять лет, как не применяется. Кто был последним казнённым? — Власов! — Идиот, блядь! — плюнул капитан. — Последним казнённым в России был Сергей Головкин, садист и педофил из Подмосковья. Приговорён к смертной казни за зверское убийство 11 мальчиков. 2 августа 1996 года в Бутырке, в «шестом коридоре», приговор был приведён в исполнение. С тех пор в России больше не казнят. И это знать надо! Сколько тебе статей светит за то, что ты со своими шестёрками наделал? Сколько статей, скотина блядь?! — кричал капитан. — 30, 161, 162, 158, 111, 112, 116, 131, 132, 134. Это знать надо, если с уголовным миром связался! А блядь нахуй! — Жизнь ворам! Крикнул Черпак и получил очередную ментовскую «тычку». — Так, — капитан опустил дубинку, — Ну к нам щас дознаватель с прокурором приедут, и мы с тобой продолжим. Ты хоть и полный идиот, но эта информация тебе будет полезна. По крайней мере, в ближайший час. В это время подошёл сержант, которого недавно капитан так резво ударил. — Видишь этого педодеда? — Так точно! — Что с ним хочешь сделать? — Уничтожить! — бодро отрапортовал сержант. — Приступай, — кивнул капитан. — Сука! — кричал сержант, нанося удары Черпаку. — Пидорас! — Да, вот так вот вас, педофилов, и пиздят в СИЗО! Ты в петухах будешь на зоне! — продолжал куражиться капитан. Что было дальше, Пахом плохо помнил. Епифан сам был, как в тумане. Мать Пахома причитала, что её сыночка чуть не испортили, а Епифан же ловил себя на мысли, что у Пахома вся семья поехавшая. — Он хороший мальчик, ты с ним дружи, — говорила матуся. — Гуцык выдэрвавси, у мене гуцык выдэрвавси, — плакал Пахом — Ну сынок, ну новую пришьём, или хочешь, купим тебе другую толстовку? А этого мальчика мы за это хлебушком угостим! Я для него испеку специально! Ты ведь любишь сладкий хлебушек? — Люди зли, — плакал Пахом. — Я не хочу больше жить… — Вместе повесимся, — тут уже нервы не выдержали у Епифана. Стресс был слишком силён, и он до завтра уж точно бы ничего внятно пояснить не смог. Он проспал почти сутки, зато когда пришёл в школу, его встречали чуть ли не конфетти. Сама классручка его похвалила за то, что помог пресечь деятельность опасного педофила. — Ты у меня по литре пятёрку получишь, — говорила Шарманка. — Это тот единственный, кто смог выебать в жопу Черпака! Герой, блядь, нашего времени! Весь класс захлопал и засвистел. Девки восторженно сверлили взглядами крутого эмо-боя, а парни смотрели с лёгкой завистью. Все думали, что «выебал» он Черпака в переносном смысле этого слова, но никто не знал, что в самом, что ни на есть, прямом. — Братишка! Я тебе покушать принёс! Матуся передала! — Пахом появился, как чёрт из табакерки и тут же сунул под нос своему спасителю нечто похожее на дерьмо. — Фу, блядь, убери это говно на хуй отсюда! — Э-это хлебушек! — заплакал Пахом и сел на пол, поджав колени. — Сладкий хлеб! Матуся тебе испекла, чтоб ты покушал! Посидим, покушаем чуть-чуть… Он достал эту выпечку, выглядящую крайне неаппетитно, и стал по кусочку отщипывать. Он плакал, а класс ржал. Все тут же достали свои телефоны (у кого были камеры) и стали снимать. — Говно, блядь! — закричала Шарманка. — Он тебе доброе дело делает, а ты не ценишь? Да я тебя физруку в аренду сдам! Вот уж чего Епифан бы точно не вынес! Преодолевая отвращение, он отщипнул кусочек и, пожевав, улыбнулся. — Ух ты! Сделай-ка мне ещё! — он буквально залпом сожрал эту говновидную выпечку, а Пахом гладил его плечи, приговаривая, как он любит и ценит своего братишку. Да, кто ж знал, что такой классный чел, как Епифан, вдруг окажется в глазах окружающих другом такого фуфела, как Пахом? Вот такая была предыстория их дружбы, как думал сам Пахом, а Епифан, в свою очередь, думал, что ему весело с этим фуфелом. Хотя ещё недавно он не обращал на него внимания, а Пахом не осмеливался заговорить. — Братику мий… — А теперь — поцелуйтесь! — воскликнула училка и резко столкнула их головами. — Ну же! Смотрите, девки на вас смотрят! Они яой писать хотят, с вами, с вашим участием! Слэш им покажите! Слэш писать хотим! — Мени матусенька забороняла с парнями трахаться, — снова заплакал Пахом. — Да насрать, — хохотнула училка и глотнула пива. — Вас и без того зашипперят.