Тень города

«Завтра»... ага, как же. Силь прождала весь остаток туманного сухого ноября, а затем и добрую половину колючего, но бесснежного декабря, а Альберт Мэтьюрин всё так и не соизволил появиться вновь в ее краях. Впрочем, девушка в полной мере осознавала, что сама в этом виновата: глупо было рассчитывать на то, что молодой человек отыщет ее в огромном городе, тогда как она не оставила ему никаких координат касаемо ее местонахождения. Впрочем, успокаивала сама себя Силь, она просто не успела этого сделать — собеседник слишком быстро сбежал. Жизнь потекла своим чередом, полугодие шло к своему победному концу, а, следовательно, и к зимним каникулам, и лишь изредка в голову забивались навязчивые воспоминания о необычном сне и последовавшей затем необычной встрече с необычным человеком... Через месяц тот день совсем забылся. Совершенно... - Вот это да. Только не говори мне, что это твой наряд на рождественский вечер в колледже. Лучше дай поносить мне, - заинтересованно протянул отец, вынимая бархатный плащ, бережно хранимый весь прошедший месяц на отдельной вешалке (в отличие от всей остальной одежды, сваленной кое-как), из гардероба Силь и алчно его разглядывая. - Не трогай!.. - опомнилась девушка, до того потонувшая во внеочередной раз в воспоминаниях, сидя по привычке у окна своей комнаты. - Этот плащ я должна буду... - Вообще-то это не плащ, а кафтан, - поучительным тоном поправил ее отец, умудрившись ловко увернуться от протянутых рук Силь и направляясь вместе с находкой к двери. - Ты вроде бы у нас юный историк, а таких элементарных вещей не знаешь. Девушка инстинктивно ухватилась за первое, что попалось под руку — это оказался мягкий диванный пуфик. - Промазала, - благополучно пригнувшись, хмыкнул мужчина и всё-таки утянул переливчатую ткань за собой, выйдя из комнаты дочери и поспешно сбегая вниз по ступенькам лестницы. - Я только примерю! - донеслось до слуха Силь уже снизу. - И складочки на твоем праздничном костюме не будет, доверься мне! - пообещал отец, скрываясь в собственной комнате. На дворе был прохладный вечер, фонари за окном мирно освещали улицу, окрашивая всё теплым рыжим цветом. Их сосед напротив, крестный отец Сильвии, сосредоточенно развешивал на крыше своего дома рождественские гирлянды, а ее мама, стоя у порога, увлеченно им командовала. Через минуту сухую улицу за окном окрасил треугольник света из приоткрывшейся двери прихожей, и темноволосая женщина тут же отвлеклась, позабыв руководить сидящим на крыше родственником - кто-то явно вышел из дома покрасоваться перед ней в новом наряде. Сильвиа обреченно вздохнула. Пусть забирает насовсем, решила она, всё равно за этим вычурным кафтаном уже никто скорее всего не вернется. Ее сегодня неоднократно звали присоединиться к общей предпраздничной семейной суматохе, - собственно, и отец только что приходил к ней в комнату с той же целью, - но всё безуспешно: у Силь напрочь отсутствовал полагавшийся в это время года энтузиазм. Завтра еще и приедут гости - вот тогда Силь будет не отвертеться - непременно придется переместиться на кухню и смиренно строгать салат. Потом еще один. И еще. Передернув плечами от недобрых предчувствий, Силь бросила еще один быстрый взгляд за окно - похоже, скоро вся улочка примет вид решительно праздничный, может, даже отсутствие снега не будет так бросаться в глаза, - родители всерьез взялись помогать крестному уже теперь сообща: дом покинули решительно все, кроме самой Силь. Это был знак. Пора было ловить момент, другого не будет. Прихватив из гардероба вязаную кофту и привычным делом съехав по перилам, девушка приземлилась в прихожей, где тут же укрылась за дверцей шкапа. Бесшумно обвернувшись шарфом и нырнув в пальто, она на цыпочках прошла к всё еще распахнутой входной двери, где ее поджидала зимняя обувь. И впервые порадовалась, что у них в доме нет собаки — а ведь когда-то так мечтала об огромном, черном, взлохмаченном кудрявом ризеншнауцере... Сейчас главное, чтобы дядя Отто не углядел ее со своей крыши и не привлек к ней внимание родителей чем-нибудь вроде «Куда это ты собралась так поздно - уж не нам ли помогать?» Но, к счастью, тот был увлечен распутыванием бутафорных лампочек на ниточке и вниз не глядел. Успешно обойдя дом, Силь выбежала на соседнюю улицу и припустила к автобусной остановке. Что-то неуловимое — какая-то пассивность и рассеянность — заставило девушку сесть в подошедший автобус. В дороге трясло, укачивало, народ толпился, громко беседуя, под ноги падали тяжелые пакеты с предпраздничными покупками, пейзаж за окном так и мельтешил огоньками, и, доехав до остановки «Гайд-парк», Силь практически вывалилась из автобуса на улицу, с наслаждением втянув носом слегка морозный воздух. Уж в Гайд-парке сегодня почти наверняка никого не будет! Все «нормальные» люди заняты приготовлениями, а если уж и найдется парочка «ненормальных», которых потянет вечером в парк, то Сильвии они навряд ли помешают... Луна пряталась в густых тучах, то и дело выглядывая и поливая бледным светом посеревшие в темноте живые изгороди, и наконец-то на землю спускался мелкий и сухой снег, но Силь это обрадовало: ну хоть что-то чудесное в эту ночь! У входа в парк то и дело проезжали маленькие нарядные фаэтоны, запряженные лошадьми в ярких блестящих попонах, предлагая прохожим колесную прогулку. Силь благополучно прошла мимо них, даже не слушая предложений возниц. Углубившись в парк и выбрав дорожку, ведущую к озеру, девушка машинально засунула руки в карманы и удивленно вынула оставшуюся одну монетку. - Пенни?! - позволила она себе раздосадованно воскликнуть в пространство, благо, ни за ней, ни впереди никого не было. - И это всё богатство, с которым я решилась выехать в центр большого, сумасшедшего мира?.. Поня-я-ятно, домой зайцем поеду... Сев на скамью перед застывшим вдалеке озером, девушка принялась вглядываться в даль, в едва заметные колыхания веток в кронах деревьев... и чуть было не заснула, закутавшись в шарф. Очнулась она, заслышав невдалеке от себя размеренный стук копыт. К ней приближался закрытый экипаж чуть крупнее тех, что уже были ею встречены сегодня, и совсем не такой разнаряженный, а, напротив, красивый и изысканный. - Желаете прогулку по парку, юная мисс? - поинтересовался молодой возница, не сходя с козел, а, поравнявшись с ее скамьей, приветливо приподнял рукой, затянутой в лайковую перчатку, поля шляпы. Он мягко остановил лошадей, и те звучно фыркнули, выпуская в воздух белые облачка пара. Силь ответно улыбнулась, полюбовавшись на красивый экипаж, оформленный под старину, но вынуждена была отказаться, невидимо вертя в кармане последний пенни и не вдаваясь в пояснения: - Благодарю, но — увы! — нет, не желаю. - Уверены? - тут же раздалось из кареты, и из приоткрываемой дверцы высунулось знакомое лицо. - Ты-ы? - оторопело брякнула Силь, откровенно вылупившись на мужчину и резко вставая с места. Коря себя за несдержанность, она тут же неловко прикрыла лицо ладонью и уже после почти заставила себя захлопнуть рот. Внезапность внезапностью, но по-хорошему нужно было изобразить на лице легкое удивление, тут же смешать его с равнодушием и сказать отстраненным тоном что-то вроде «Ах, это ты? Не знала, что ты подрабатываешь в городском парке, катая граждан...» Но какой там. Силь так и не научилась контролировать свои эмоции и подделывать мимику. Альберт между тем высунулся из кареты уже целиком и, не скрывая довольной улыбки, вызванной реакцией девушки, продолжил, указав на возницу: - Знакомься, Силь, это Джон, мой кучер. Так ты точно уверена, что не хочешь с нами прокатиться? Рассмеявшись, Силь протянула ладонь Джону для рукопожатия, а тот, скептически глянув на хозяина и получив от него утвердительный кивок, немного неуверенно пожал руку девушки. - Потребовалось чуть больше времени, чем я рассчитывал, чтобы уладить все дела и вернуться, - оправдывался между тем Мэтьюрин, пропуская Сильвию в свою карету, впрочем, он явно не чувствовал себя виноватым, напротив, очевидно гордился проделанным. - Оцени это мгновение, моя дорогая. Еще ни один человек в мире — не говоря уж о других мирах! — не переходил порога сей кареты, кроме меня. Ты первая, поэтому, прошу тебя, будь осторожна: экипаж оборудован сложнейшими и наисовременнейшими устройствами. Входи аккуратно, ничего не задень. Пригнувшись, Силь взобралась внутрь и огляделась, присаживаясь на край сиденья. Наисовременнейшее оборудование? Где? Пол устлан персидским ковром с длинным ворсом, стенки — отделаны позолотой и, о Боже, золотой лепкой! Боковые оконца задернуты алым бархатом в тон мягких сидений. Подобная роскошь напомнила девушке разве что виденное давным-давно обустройство сцены Парижской оперы, в которую, еще маленькую девочку, ее сводили родители, когда они все втроем приезжали навестить маминых родственников. Там тоже всё было завешено богатыми тканями, а в центре зала возвышался тяжелый, такой же алый бархатный занавес, окруженный со стен золотом лепнины, изображавшей сонмы ангелов с трубами и кимвалами, и с целым скоплением огромных крыльев. В отличие от артистов, далекими мелкими фигурками стоящих и поющих на одних и тех же местах в глубине сцены в течение часа, эти фигуры, свисающие с потолка, были огромны и в них было, что разглядеть — «говорящие» выражения лиц, «надутые» воздухом щеки, собиравшиеся дуть в трубы, изгибы золоченых складок как будто бы настоящей струящейся ткани, - и весь спектакль Силь в основном рассматривала их, а так же огромную, нагруженную зажженными свечами люстру, висящую под потолком. Сзади в карету втиснулся Альберт, захлопывая дверцу и возвращая девушку из детских воспоминаний, навеянных здешним убранством. - Трогай, Джон, - бросил он через плечо, садясь напротив Силь, а затем вопросительно оглядел девушку: - А где мой кафтан, разве он не у тебя? Силь не успела подавиться возмущением — ну, в конце концов, не ожидал же он, что она будет носиться по городу с кафтаном в рюкзаке, ожидая в любой момент возвращения его хозяина?! — Мэтьюрин поспешил сменить тему, видя, что собеседница приготовилась огрызаться. - Впрочем, неважно, можешь оставить его у себя, у меня таких шесть, - мягко сказал он, резко отгораживаясь вытянутой ладонью и не давая Силь высказаться, а затем опустил руку и незаметно нажал на что-то под своим сидением. Из стены тут же выехал, скрипя шарнирами, маленький раздвижной столик, и остановился точно перед ними. - Чаю? - Не... откажусь, - сменила гнев на милость гостья, удивленно глядя на вторую выдвижную конструкцию, выехавшую с другой стороны и состоящую из миниатюрного чайничка, опасно наклонившегося над столиком. Вот и обещанное оборудование сложнейшими и наисовременнейшими устройствами! Заглянув внутрь емкости, Силь обнаружила там сливки. Не дав им выплеснуться, Альберт тут же подставил под накренившийся чайник вынутый неизвестно откуда молочник, а затем дождался «выезда» теперь уже заварочного чайника. Карета неслышно тронулась, и стенки ее подозрительно звякнули — похоже, здесь было припрятано еще много посуды, прикрепленной к механическим шарнирам. Силь присвистнула. - Ну и ну! Ты, похоже, техникой балуешься в перерывах от истории? - усмехнулась она. Альберт не скрывал довольной улыбки, разливая по чашкам старого английского сервиза (да он, похоже, чокнутый на старине!) сначала немного сливок, а затем и душистую, крепкую заварку. Девушка с удовольствием вдохнула аромат, развеявшийся в маленьком пространстве кареты, и поймала взгляд мужчины — донельзя серьезный, хотя и чуточку плутоватый, этак предвкушающе. - Нам потребуется сегодня много чая. А если захочешь, то и ужин могу раздобыть, - проговорил он, улыбаясь краями губ, правда, слегка нервно. - У меня для тебя есть длинная история, Силь. Если ты готова слушать. Всё началось с того, что я неприкрыто возненавидел самое незыблемое, что у нас есть - собственную эпоху... *** В следующие полчаса Альберт больше всего на свете боялся, что Силь просто возьмет и уйдет. Как-то умудрится остановить карету и выскочит на волю, бросив в него напоследок донельзя презрительный взгляд. С неприятным сожалением вспоминался произошедший накануне похожий разговор с Эльзой: по глупости и неосторожности своей Альберт посвятил ее в подробности ценнейшей теории времен. Теперь же, находясь здесь, в Городе Будущего, мужчина испытывал суеверный страх, что в его открытие не поверит вообще никто, раз уж даже эта юная немка, столь искренно полюбившая его, не поверила ни единому слову. Однако, стоило, наверное, обвинить в этом в том числе и консервативный, закостенелый в своих собственных непреложных истинах девятнадцатый век. Век же двадцатый оказался временем, изобилующим контрастами и противоречиями; он был сразу простым и сложным, в единовременности закрытым и коммуникативным, в нем можно было говорить, не боясь быть осмеянным, так как большинству людей не было ровным счетом никакого дела до чужих открытий, но в то же время вопрос уверования во что-либо был в Новом веке несколько иным. И Альберту казалось, что стоит попробовать рассказать правду о переходах здесь, где она еще не была рассказана. Единомыслие — вот то, что на интуитивном уровне чудилось Мэтьюрину в Сильвии с самой первой их встречи, но, возможно, это ощущение было ложно. И тем не менее он открыто рассказал ей о себе, под конец заявив прямо, что родился в 1797 году — но Силь, к его успокоению, в ответ на это не покинула карету и даже не сорвалась с места — вместо этого она лишь донельзя приподняла вверх брови и, борясь с нервной усмешкой, тронувшей тонкие губы, налила себе еще чашку чаю, проигнорировав молоко. Проделывая это, она проговорила, глядя только на посуду: - А ты знаешь, надо было тебе сразу мне сказать. Честно говоря, я еще когда увидела тебя в окне, строящего мне рожицы, подумала, что ты как будто из прошлого века вышел. И до сих пор ты ничем не развенчал этого первого впечатления. - Постой... ты что, веришь мне? - изумился Альберт. - Не знаю, - нахмурилась девушка, как бы отгоняя навязчивую логику и рассеянно размешивая чай. - Во всяком случае всему существует объяснение. Сейчас скажи мне быстро, каким образом ты здесь, и я подумаю, поверить мне или нет. - Я использовал особенности сферического мышления человека для преодоления линейности истории и открыл единовременность эпох, - скороговоркой выдал мужчина. Силь нахмурилась, чуть склонив голову набок. - Так, а теперь, пожалуйста, всё то же самое другими словами и помедленнее. - На самом деле все эпохи единовременны. Они шествуют не подряд, - послушно сбавил темп мужчина, плавно жестикулируя и чувствуя себя гимназийским лектором. - Почему, ты думаешь, история всё время повторяется? Она как бы движется по кругу. Всё уже было, всё есть и всё будет. На этом стоит мир. Наша проблема в том, что человек мыслит линейно, а не сферически. Это трудно понять, но посмотри на описанный людьми ход истории: чистейший пример линейности. Тогда как на самом деле история — не прямая линия, а сфера, шар, и человек находится внутри него. Понимая это, я делаю шаг внутри этого шара, и вот я уже на той же точке от центра, но на иной оси. В том и состоит моя теория — бесценная и невероятная, но совершенно естественная с точки зрения способности человека мыслить. Любой, кто переключит свое мышление с линейного на шаровидное, получит неограниченный доступ ко всему миру — миру прошлому и будущему. Договорив, Альберт настороженно ждал реакции Силь и вдумчиво вглядывался в нее, как вдруг та рассмеялась, стукнув пальцами свободной ладони по столику, отчего сервиз с мелодичным звоном подскочил на пару миллиметров. - А я уже месяц мучаюсь догадками — где ты и чем занимаешься! А такое... пожалуй, всё объясняет. - Ты считаешь? - выгнул бровь Мэтьюрин. - Да-да. Конечно. Ты озвучиваешь концепцию шаровидного времени, я сразу сообразила, что нечто подобное уже слышала. Ее создал Циммерман. Идея одновременности эпох, человек внутри шара... Ведь ты это имел в виду? - Что еще за Циммерман? - удивился Альберт. Золотистые брови сошлись между глаз. - Немецкий исследователь, - отхлебнув глоток чая, ответила Силь. Проигнорировав резкий возглас «Какой еще немецкий исследователь?!», она спокойно продолжила: - Он не особо известен, но мы проходили в колледже, так, мельком, так сказать для общего ознакомления. Этот Циммерман предположил, что линейная концепция — ничто, а на самом деле человек как бы сосредоточен внутри шара времен. Нет никаких эпох, всё происходит единовременно, всё заложено уже изначально. Короче, как раз то, о чем ты говоришь. - Но ведь это не он додумался до этого, а я! - гневно выпалил Мэтьюрин, всё больше распаляясь. - Я открыл!.. - Не ты, Альберт, - холодно и твердо ответила Силь. - Иначе почему я о тебе не знаю со школьной скамьи? - Но как так?.. Ведь я столько сил вложил в эту теорию... - с неподдельным расстройством в голосе проговорил историк, - А ее концепцию озвучил другой человек, ко всему прочему, немец?.. Почему же я молчал о ней?! - он явно не понимал. - Но ведь ты находишься не в девятнадцатом веке, Альберт, - спокойно и рассудительно пояснила девушка. - Ты находишься там, где об этой теории в узких кругах уже давно всё известно. Выходит, ты очутился совсем не там, где тебе нужно находиться. Этот мир - мир двадцатого века - тебе по вкусу, ты бы с удовольствием позабыл о своем истинном времени, как я понимаю, но, если ты сделаешь это, то потеряешь единственно важную цель своей жизни — бесценное открытие. Если бы ты решил вернуться, для того, чтобы поведать о своей концепции, - ты бы рассказал о ней первым. Но, похоже, ты действительно покинул девятнадцатый век навсегда, раз в истории не сохранилось сведений ни о тебе, ни о твоем открытии... Как ни странно, в ответ на это Альберт лишь горько усмехнулся. - Просто мне никто не верит. - Прямо-таки никто? - Силь недоверчиво улыбнулась уголками губ. - Да. Меня прозвали «чокнутым историком» лишь за то, что я смею утверждать о возможности обратного хода времени. Даже вернувшись, я не добьюсь ничего. - Попробуй написать об обратном ходе. В конце концов, ты ведь сейчас сидишь передо мной! Перемахнув через столетие, ты совершенно очевидно доказал правоту своей теории. Так заяви же обо всём у себя дома! А я посмотрю, как твои коллеги в изумлении выпучат глаза и пораскрывают рты. От этих слов Альберт внезапно насторожился. - Посмотришь?.. Силь, ты всерьез решила на это посмотреть? - ближе к концу фразы голос его постепенно повышался в интонации. Он говорил, а сам как будто не верил сказанному. Сильвиа опустила взор и слегка улыбнулась своим мыслям. - А почему бы и нет.