Тень города

- Ты, ты, ты... ты с ума сошел, что ли?!.. Звучало это так, словно обладателя голоса кто-то внезапно потянул вверх за уши, отчего звук и отдалялся, и становился выше. Голос был совершенно чужим, но в нем отчетливо слышались какие-то знакомые нотки. Едва Альберту удалось высвободиться из чернильно-черной темноты, что окутала его взор в страхе, как из этой тени, в подобную которой она пряталась еще утром, скрываясь от молчаливого преследования, проявилась нужная ему девушка, так кстати вновь оказавшаяся в поле зрения: она стояла, с силой ухватив Мэтьюрина за рукав кафтана, и глядя изумленно и обеспокоенно, не замечая падающих на ее волосы листьев, поднятых ветром с дороги. Ее выразительные брови одновременно хотели изумленно взлетать и хмуриться, и девушка позволяла им попеременно и то, и другое. Именно ей принадлежал голос, повышавшийся от нарастающего волнения. В левой ноге болезненно пульсировало. Вместе с этим Альберт запоздало обнаружил, что вновь стоит на площади, на безопасном расстоянии от проносящихся за спиной жутких вихрей, и с силой закашлялся, вынужденно сделав глоток задымленного воздуха и согнувшись пополам. Девушка тут же неуверенно похлопала его по спине. - А-ай-а-а-а... нога... - задавленно проныл он себе в колени, когда им удалось-таки совместными усилиями побороть его внезапный приступ кашля. - Если удастся выжить и удержаться на этом свете, зарекаюсь никогда больше не чураться высшего света. - Э-эм... что, прости? - поинтересовалась девушка, пытаясь заглянуть Альберту в опущенное лицо. Для успокоения хорошенько выдохнув, Мэтьюрин теперь уже с привычной ему грациозностью поднял корпус и поглядел на свою неожиданную спасительницу с высоты своей безупречной осанки. Их глаза встретились, после чего Альберт вынужден был всё-таки ослабить осанку, да и деланное спокойствие стереть с лица. Нога с каждой секундой ныла всё болезненней. Пора было смириться с тем, что произвести действительно хорошее первое впечатление на незнакомку ему не удастся. Тем временем вышеназванная особа, справившись с недавним потрясением от почти-произошедшего-несчастного-случая-на-дороге, тоже собралась с мыслями и вдруг пригляделась к мужчине как-то иначе. - Хэй, - с сомнением протянула она, слегка отстраняясь от него, чтобы разглядеть мужчину получше. - Да я узнала тебя. Ведь это ты вчера... эээ... ты ведь? Она смотрела с какой-то странной вдохновенной надеждой в глазах. Альберт глянул на нее настороженно, попытавшись шагнуть навстречу, после чего вместо ответа вынужден был вновь скривить лицо в гримасе боли. Девушка тут же хлопнула себя ладонями по щекам, почувствовав себя виноватой. - Ой, прости, это совсем не важно. Тебе же срочно надо в травм-пункт! - Что еще за «трампункт»? - вяло выговорил Мэтьюрин. - Мне поможет только разве что неделя, проведенная в госпитале. Если и этого не окажется мало. - Глупости! - фыркнула девушка, всплеснув руками. - Наш коллежский травм-пункт еще и не такое видывал, и не таких на ноги ставил в считанные минуты! И не успел Альберт опомниться или возразить, как она юрко скользнула под его руку, затянутую тугими дорогими тканями, потянув на себя и уверенно бросив опешевшему — если не сказать остолбеневшему — мужчине: - Да успокойся ты. Это не похищение, - она криво усмехнулась, глядя, какими удивленными, широко распахнутыми глазами тот на нее смотрит. - Можешь опереться на мое плечо. Пошли, тут рядом. И Альберт послушно оперся на предложенное плечо девушки, потому что нога совсем разболелась, и уж точно отказывалась помогать в передвижении. Было неловко, но других путей явно не было. *** - О чем ты только думал, выходя на трассу? Они сидели в крохотной сильно освященной комнатке втроем — Силь на шатком стуле, отчаянно сожалеющая, что не послушалась однокурсницы и не прихватила себе мороженого, ее новый знакомый на специальной кушетке, неестественно поглядывающий на всё, что окружало его — в особенности же на электронную лампу, светящую ему прямо в глаза, — и пожилая медсестра в бледной униформе, железной хваткой удерживающая его ногу и терпеливо обрабатывающая ее обезболивающим. Непринужденный вопрос Силь слился с очередным досадливым ойканьем со стороны собеседника. Тем не менее, он всё же ответил ей, не отрывая заинтересованного взгляда от затянутых в резиновые перчатки рук, маячивших перед его глазами, и страдальчески ожидая нового укола боли: - Признаться, я с трудом уже сейчас могу это припомнить, увы. Силь хмыкнула, вновь поразившись этой причудливой, витиеватой манере речи. Пожалуй, она была бы удивлена не меньше, будь этот молодой человек одет нормально, а не в старинный костюм вычурного кроя, и если бы при этом говорил всё так же ненормально. Даже ее родители, люди совершенного во всех смыслах воспитания, не были столь вычурны в речи, а ведь ранее никто из окружения Силь не мог соперничать с ними (а в особенности с ее отцом) в изысканности произношения, построения мысли и манер. Но отцу это с легкостью прощалось — профессия скульптора требовала определенных изысков, а его жена, решившая, разумеется, всячески вдохновлять его на высокое искусство, была от этого не в меру возвышенна — Силь всё никак не могла понять, в кого же она уродилась настолько обыкновенной. В подобной семье, по ее мнению, должен был родиться кто-то более талантливый или неординарный — скажем, прирожденный музыкант или поэт. Не в последнюю очередь инакомыслящий художник. Но никак не Силь, ступившая на скромный путь историка. Да, ей не было дела до искусства. Гораздо больше ее заинтересовывали факты, биографии и события. Но если речь вдруг заходила о значении того или иного произведения искусства в истории, во времени — скажем, знаменитейший Дом Нерона, или тот же почти дочитанный ею роман «Мельмот Скиталец», перевернувший в свое время весь литературный мир девятнадцатого века, или Франсиско Гойя, вдруг перешедший от великолепной придворной живописи к сухим — и ужасным — гравюрам «Капричус», коими и прославился, - то тут уж Силь загоралась самым что ни на есть неподдельным интересом. Воцарившееся молчание (если короткие недовольные возгласы, подаваемые избалованным мужским голосом, и изредка возникавшие протестные звуки голодного желудка Силь тоже считать молчанием) вновь было нарушено, и на сей раз — медсестрой. - Ну-с, всё, ребятки, я закончила. И нечего было так охать и ахать, молодой человек, машина-то тебя почти и не задела. Жить будешь, славный малый. А у меня обеденный перерыв, - она хлопнула напоследок ладонью по растянутой на кушетке ноге и поднялась, кивнув обоим посетителям, чтобы шли уже. - Ну вот, а ты говорил — неделя... - Силь примирительно улыбнулась необычному незнакомцу, на лице коего всё еще в застывшем виде сохранялась гримаса недовольства, смешанная теперь уже с укором в ее адрес. Силь даже удивилась — и за что вдруг?.. Как только они оказались за дверью медпункта, в холл снова хлынула толпа. Завидев издали свой возвращающийся с перерыва курс и смеющуюся Хэйли, Силь быстро потянула своего нового знакомого за всё тот же многострадальный рукав — никак нельзя было попадаться на глаза болтливой сокурсницы, да и тем более Силь толком ответить на ее расспросы не смогла бы, - и они оба оказались в тени пустого коридора. Здесь обычно проходили дополнительные вечерние занятия, а по утрам специально отведенные для этого классы пустовали. Пока мимо них, не оборачиваясь, шли весело галдящие студенты, мужчина благоразумно молчал. Но, как только шаги удалились на лестничных пролетах и на всем этаже вновь воцарилась гулкая тишина, он предпринял было попытку заговорить, отчего Силь устало закатила глаза и заявила, решив сразу расставить все точки над «i» и предупредительно приподняв ладони кверху: - Момент. Один момент. Я так понимаю, ты теперь в порядке и можешь идти? - и, получив внятный кивок от него, твердо продиктовала: - Тогда мы идем обедать. Немедленно.