Тень города

Ноябрь 1923

Небо тонуло, окунаясь в белую, призрачную, просвечивающую дымку легкого мороза. Неспешно, тягуче, летя скорее вверх, чем вниз, снег окутывал по-осеннему желтый город. Ночь бесшумно пела песню, преображая комнату танцующими тенями — бесчисленными отражениями вальсирующего за окном снега. Силь сморгнула сон, возвращаясь к действительности. Крупные хлопья снежинок цеплялись за стекло и оседали на нем, освещенные мерцающим, бледно-желтым лунным сиянием. Сильвиа обожала луну. Не в силах оторвать от нее глаз, девушка неспешно подошла к окну своей комнаты. Ей нравилось следить за причудливым переплетеньем теней в такое время суток, и она, играючи, поднесла руку к стеклу, изображая тенью на подоконнике разные фигурки. При ее приближении за стеклом отразился полу-прозрачный силуэт с точно такой же протянутой рукой. При этом запястье было как будто чуть шире ее собственного, а кончики пальцев - грубовато-широкими, с плоскими короткостриженными ногтями. Подняв глаза, Силь увидела в отражении стекла незнакомую тень, и тень эта, удивительно похожая на нее саму, в то же время походила на молодого человека. Облаченный в старомодный костюм, с ажурным шелковым платком на шее, он будто бы специально копировал все ее жесты, словно хотел подражать ее отражению, которое в этот момент по неясным причинам отсутствовало. Изумрудно-зеленые глаза улыбались со снисходительно наклоненного лица, одна рука плавно скользнула за спину, а протянутые пальцы другой руки как будто приглашали к танцу. Силь изумленно наблюдала, как ее собственные руки рассеянно повторили то же самое. Или это отражение повторяло за ней? Поддавшись совсем уж детскому любопытству, Силь приложила ладонь к холодному стеклу, растопырив пальцы. Видение в ответ на это, конечно же, протянуло и свою ладонь, коснувшись дрожащими пальцами гладкой прозрачной поверхности стекла. Наглядно стало видно, что руки совершенно не одинаковы, - глупо было думать, что это ее тень, решила Сильвиа, но опускать руку не стала. Человек за окном, как будто вышедший из далекого прошлого, в ответ на пристальный взгляд Сильвии точно так же облокотился о невидимый (вернее, несуществующий?) подоконник с противоположной стороны окна. В глаза ему летел снег, но он почти не моргал, не замечая его и стараясь не отрывать взгляда от девушки. Силь решила, что самым глупым сейчас было бы, пожалуй, заговорить с причудливым отражением. Ведь от реальности происходящего не оставалось уже и следа, а слово, как явственное доказательство объективности всего сущего, могло разбить вдребезги иллюзию. Фантазия всегда была у Силь слабым местом; вернее - сильным, потому что границы фантазирования и реальности иногда настойчиво стирались перед ее глазами. Она верила всему, что видела, иногда даже большему, чем то, что могли заметить остальные. Ей это нравилось. И потому сейчас, любуясь своей тенью, она отнюдь не спешила обрывать видение. А человек за окном всё смотрел и смотрел, не отрываясь и тоже не произнося ни слова. Его образ постепенно застилало снегом, сияющим и непривычно, ослепительно ярким. Уже спустя мгновение свечение от окна слепило настолько, что девушке пришлось зажмуриться. Когда она открыла глаза — в лицо светило утреннее солнце. Было видно, как в прозрачных золотых лучах, прорезающих пространство пустой комнаты, лениво витают пылинки. В доме стояла привычная тишина и было еще достаточно темно — благо, полоски штор не пропускали весь свет в комнату, давая дорогу лишь отдельным тонким лучам. - Сон?.. - рассеянно пробормотала девушка, садясь в постели и пытаясь сдуть с лица упавшую прядь волос. Вместе с осознанием пришло и некоторое разочарование — во сне было в общем-то интересней, чем здесь, в реальности наступившего утра вторника. Со вздохом усталости откинувшись обратно в мягкость подушек, Силь, хмурясь, закрыла глаза, попытавшись сосредоточиться на сновидении. Тому была причина — ей не снились сны уже долгое время, практически, всё прошедшее первое полугодие. Она умудрилась уже забыть, что это за явление — красочный сон. А виной тому было праздное, неподобающее ночное времяпрепровождение - втайне от родителей, в темное время суток Силь обычно делала всё то, что не успевала за день из-за учебы: включив маленький ночник, писала бесчисленные очерки и эссе, каждый раз увлекаясь затронутой темой настолько, что на размышления и новые переписывания уходило по многу часов кряду; читала необыкновенно — н е о б ы к н о в е н н о ! — увлекательный роман «Мельмот Скиталец», который ей дали всего лишь на неделю с условием, что она, не согнув ни единой странички, вернет книгу точно в срок. И, конечно, этого времени было недостаточно, по причине чего для этого чтива ею была задействована каждая новая ночь. Но, проснувшись сегодня, Силь поняла, что ничто, даже восхитительно увлекательная книга, не будоражит воображение так, как запомнившееся сновидение. Надо будет написать на эту тему очерк, решила она, потянувшись к толстому блокноту, лежащему на прикроватной тумбочке. Но тут же и забыла об этом, едва лишь взгляд случайно упал на стрелки часов. Восемь пятнадцать?! Уже через несколько минут Сильвиа, полностью умытая и одетая, нервно сбегала по винтовой лестнице вниз со второго этажа, где располагалась ее спальня, соседствовавшая с ванной комнатой. Миновав крошечную столовую, из которой соблазнительно пахло горячими булочками, она направилась в сторону прихожей. Автоматически влезая в кеды, оставленные под лестницей, Силь мимоходом глянула в окно. И охнула от неожиданности и отчетливого ощущения дежа вю — со светящегося белизной туманного неба сыпались крупные темно-серые снежинки, - первые в этом году, - и всё было залито белесым сиянием. Издав раздраженный возглас, Силь наклонилась, чтобы расшнуровать кеды. Лицо полностью заслонила густая нечесанная шевелюра. - Тебе надо причесаться, милая, - раздалось над самым ее ухом. - Но я причесана, мам! - протянула Силь, не поднимая головы. Женщина скептично выгнула бровь, в изящнейшей позе стоя над ней. - Вот именно поэтому твой отец и завязывает их в хвост, - мелодично проговорила она, указывая на белокурые кудри, свободно разбросанные по плечам девушки. - А они у тебя от него, Сильви. - Мама! - Что? На красивом лице искреннее удивление, в руках чашка горячего кофе. Пар, поднимающийся от напитка, окутывает аккуратное лицо-сердечко в ореоле черных как смоль волос, гладко уложенных в прическу. Силь раздраженно закатила глаза. - Ты опять забыла, - буркнула она. - О чем именно? Вдруг между ними возникла другая, такая же растрепанная белокурая голова. - Не зови ее «Сильви», ей не нравится, - вкрадчиво пояснил отец семейства, на ходу подцепив висевший на спинке стула серебристо-серый пиджак и весело подмигнув Силь с высоты своего роста. - И почему ты всегда на ее стороне? - вздохнула женщина, переключая внимание на мужа и продолжая размеренно помешивать кофе. Теперь уже двое стояли в белесых клубах горячего ароматного воздуха, и Силь воспользовалась мгновением, чтобы аккуратно увильнуть от родителей, предоставив их друг другу, а сама тихонько вышла в опрятную прихожую. Там, затормозив у зеркала в полоборота, она кое-как забрала непослушные волосы в низкий пышный хвост и вынула из шкафа зимние сапоги и длинный зонт-клюшку. Оставалось лишь надеяться, что из-за этой утренней перепалки на автобус она не опоздает. *** Шаг. Ажурное плетенье ветвей чуть покачнулось и тут же осыпалось бесчисленными хрусткими снежинками. Воздух резкий, но приятный. По-утреннему темно. Альберт, немного побаиваясь сойти с места, бездвижно застыл в тени тонкого ствола дерева и опасливо оглянулся по сторонам. Любой неосторожный шаг мог тут же воротить его обратно в Лондон. Мужчина украдкой ущипнул себя за щеку - на всякий случай. От непривычного мороза слегка покалывало кожу, с каждой минутой руки коченели, и даже кожаные перчатки не спасали. То же самое можно было сказать и о ступнях, но тут уж он не мог позволить себе даже переминаться с ноги на ногу: было боязно. Город медленно погружался в полупрозрачную пелену снега и был прекрасен; покидать его совсем не хотелось. Там, где минуту назад еще виднелась зеленовато-серая трава, сейчас лежал мягкий морозный ковер. Вокруг, куда ни глянь, не было видно ни души, только ровные ряды одинаковых двухэтажных домиков, довольно непритязательных и выкрашенных в один цвет, по обе стороны улицы. Рядом, в одном из домов или за ним, раздался резкий звук разбиваемой посуды, сразу за ним поднялся короткий шумок ответной ругани — и тут же затих. Впереди пробежала кошка и по-змеиному гибко скользнула под стоящее у дома странное сооружение на колесах, несмотря на эту деталь, даже отдаленно не напоминавшее экипаж. Что же это за город такой?! Любопытство буквально распирало изнутри, а сердце билось удивительно часто. Вдруг откуда-то сзади донесся едва слышный ритмичный скрип, и мужчина затаил дыхание, вслушиваясь. Так звучит снег, подминаемый чьими-то сапогами, подумалось Альберту. И точно: невдалеке, выйдя из-за поворота, по засеребрённой тропе шел кто-то из местных жителей - высокая фигура, облаченная в элегантное черное пальто. Руки почти что по локоть скрывались в глубоких карманах. Мэтьюрин насторожился: житель Города подходил всё ближе, и вскоре удалось рассмотреть его вблизи. Как-никак, это был первый виденный Альбертом человек, живущий в мире Двадцатого века, и хотелось запомнить его внешность и поведение в мельчайших деталях, чтобы позже описать это в своей работе. Но незнакомец оказался почти таким же, как и любой другой человек, живший в привычном Альберту Лондоне: аккуратно одетым юношей, разве что, излишне целеустремленным. В глаза бросились длинноносые лаковые сапоги на строгом каблуке, резво рассекающие воздух в такт летящему зонту-тросточке, зажатому рукой в фиолетовых бархатных перчатках. Поравнявшись с Альбертом, незнакомец бросил мимолетный взгляд в его сторону, но как будто даже и не увидел его по-настоящему, погруженный в собственные думы и в ритм ходьбы. Столь же мимолетно, темные — карие или зеленые — глаза прошлись и по соседствовавшим заиндевевшим кронам деревьев, и, ни на мгновение не задержавшись здесь, человек этот стремительно двинулся дальше. Светлый снег причудливо, словно сетью, расположился на потемневших от влаги волосах, собранных в низкий хвост... Удивительно! И почему бы не воспользоваться зонтом, уж коли он есть под рукой? Альберт вот не имел такой возможности... Внезапно Мэтьюрин почувствовал что-то вроде укола в сознании - да ведь это же была девушка! Он на мгновение опешил. Девушка, облаченная в мужской костюм, носящая мужскую прическу... да возможно ли такое?! Быть может, ему лишь почудилось?.. Отважившись наконец сойти с места и шагнуть вперед, Альберт тенью скользнул за ней следом, идя почти что по пятам и не зная, стоит ли подойти ближе, или лучше спрятаться и наблюдать из укрытия. А может, прямо обратиться к ней и просто поздороваться? Хотелось бы увидеть ее реакцию. Так или иначе, просто оставить это на волю судьбы он не мог. Девушка между тем вовсе не замечала его присутствия и шла удивительно скорым шагом, но темп этот был так странно-привычен Альберту, что его это даже поначалу нисколько не удивило. Лишь спустя некоторое время он задумался об этом, вспомнив, как обычно его собственный скорый шаг раздражал порядочных граждан Лондона. И поймал себя на мысли, что эта девушка идет именно в том темпе, в каком ему хотелось бы идти. От этой мысли рука его вновь потянулась к щеке, намереваясь ущипнуть, на сей раз поболезненней и понадежней. Кто говорил, что мира, в котором он бы чувствовал себя, как рыба в воде, не существует?.. Он сам? В таком случае, этого прежнего ощущения теперь - как не бывало. Сон? Ну, разве что. А пока что можно было и оставить это глупое самоущипывание: если и так, то просыпаться еще рано. Сейчас надо было в полной мере изведать этот мир. Задумавшись и даже запутавшись в собственных внутренних рассуждениях, Мэтьюрин и не заметил, как странно одетая леди вдруг исчезла — словно бы испарилась. Он оглянулся, затем прошел чуть вперед, чтобы заглянуть за угол, но ее и там не оказалось. Всё. Незнакомка потеряна. Альберт понуро опустил голову, запустив замерзшие руки в глубокие карманы своего бархатного сюртука. Да, одет он был отнюдь не по погоде здешнего мира: легкая осенняя обувь, выходной костюм, выбранный только лишь для званого ужина... Но ведь не мог он заранее предположить, в каком климате окажется, совершив первый в своей жизни удачный переход. Да его эти мелкие детали особо и не заботили: Альберт был полностью поглощен волшебным миром, так внезапно окружившим его чувства, его разум. Под ногами звучно хрустел мягкий свежий снег. Сердце щемило от какого-то незнакомого чувства, и, как писали в одной интересной книге, "становилось больно от ощущения сбывшейся мечты". О да, это был его мир. Прекраснейший из миров. Стоило прослыть среди порядочных лондонцев безумцем, чтобы хотя бы единожды увидеть его.